Итак, в романе «Приглашение на казнь» сны Цинцинната предстают не разрозненными, разбросанными по тексту, но как система. Сны, представленные в записях героя, чередуются со снами, введенными в текст от лица повествователя. Внутри системы сны, введенные в повествование одним способом, связаны между собой более тесно — характером границ с условно-реальным миром, особенностями пространственно-временной и субъектной структуры. Однако их связь проявляется также на уровне сквозных образов и событийных мотивов.
Что касается снов из основного повествования, то их связывают «тюремные» образы, возникающие в этих сновидениях: плаха, Марфинька в день суда, Эммочка. Они указывают на то, что сознание героя здесь не свободно от созданной им самим тюрьмы и не способно к саморефлексии. Невозможность (вплоть до финального эпизода) обрести свободу подчеркивается размытыми границами между сном и явью, поскольку даже пространство снов становится теперь проницаемо для окружающей героя действительности и не может служить надежным убежищем. Характер границ исключат здесь возможность поступка со стороны героя, так как поступок обязательно предполагает осуществление выбора и пересечение границы (не обязательно внешней, материальной)1.
В романе Набокова таким ответственным поступком является добровольное приятие героем смерти как освобождения от иллюзий, о чем говорит само его название. Приглашение на казнь предполагает акт выбора, к которому герой приходит именно в своих записках. Отметим, что эта проблематика сближает роман Набокова с жанром повести. Там необходимость выбора является ключевым моментом, поскольку «инициатива героя <...> проявляется в выборе одной из готовых возможностей или одного из образцов жизненного пути, уже осмысленных и оцененных традицией»2.
Сны, которые даются в записях Цинцинната, напротив, практически свободны от «тюремных» образов и мотивов. Однако и они образуют некоторую подсистему, поскольку связаны между собой более тесно, чем со снами из основного повествования.
Общим для них является, в частности, мотив зноя. Напомним, что герой попал в «сонный» городок «в знойный полдень» (29). В снах Цинцинната из восьмой главы зной выступает как сила, оживляющая окружающий мир, искусственный по своей природе: «...люди, которых я наяву так боялся, появлялись там в трепетном преломлении, словно пропитанные и окруженные той игрой воздуха, которая в зной дает жизнь самим очертаниям предметов...» (51—52). Таким образом, оппозиция «искусственное, сделанное — живое, естественное», крайне важная для всего романа в целом, прослеживается и в снах из записок Цинцинната.
Сны в «Приглашении на казнь» связаны общими мотивами не только между собой, но и с основным повествованием. При этом сны, различающиеся способом введения их в повествование, отсылают читателя к двум мотивным комплексам, наиболее важным для всего романа в целом. Эти мотивы взаимосвязаны, но все же выделяются в отдельные группы.
В первую входят мотивы страха перед смертью, казни, невозможности бегства иначе, чем через смерть. Их «носителями» являются, как было сказано выше, сны, при изображении которых субъектом речи является повествователь.
Вторая группа включает в себя мотивы, связанные с дуалистическим представлением о мире, при котором сон и действительность меняются местами. Они пронизывают сны из записок Цинцинната. В сне о посещении городка это наиболее явно выражено в особенностях хронотопа: «редкий сорт времени» (29), в котором живет Цинциннат наяву, оказывается временем сна. Сны из восьмой главы развивают эту тему более отчетливо. В них открыто подчеркивается оппозиция между истинным, «живым» миром снов и действительностью.
Эти сновидения связаны также общим мотивом голосов с финалом романа — с описанием перехода Цинцинната в другой мир: «...их <людей, которых Цинциннат боялся наяву> голоса, поступь, выражение глаз и даже выражение одежды — приобретали волнующую значительность...» (52). Именно по голосам существа иного мира опознаются в финале как подобные герою: «...и Цинциннат пошел среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему» (129). Таким образом, сны из восьмой главы объединены общими мотивами не только со сном из прошлого, но и с событиями будущего, с окончательным перемещением в идеальный мир, еще не произошедшим ни когда герой видел свои сны, ни когда он писал о них.
Таким образом, в романе «Приглашение на казнь» в рамках системы снов пары сновидений, отличающиеся по способу введения их в повествование, объединяются в своего рода подсистемы. Об этом говорит их мотивная структура, а также характер их связи как между собой, так и с основным повествованием.
Примечания
1. Подробнее об этом см.: Тамарченко Н.Д. Событие // Литературоведческие термины (материалы к словарю). Вып. 2. — Коломна, 1999. — С. 79.
2. Тамарченко Н.Д. Повесть // Литературоведческие термины (материалы к словарю). — Коломна, 1997. — С. 30.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |