Встретившись с мастером, Иван оказывается приобщенным к истине. Он видит во сне продолжение романа мастера: «Позднее всех забылся Иван, когда над рекой уже светало. <...> Он заснул, и последнее, что он слышал наяву, было предрассветное щебетание птиц в лесу. Но они вскоре умолкли, и ему стало сниться, что солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением...» (III: 175). Иван оказывается способным видеть и понимать вечную историю, верно угаданную мастером и зерном правды брошенную им в душу того, кого он совсем скоро назовет своим учеником. Теперь, когда мы в следующий раз встречаем героя, имя его преображается. Теперь Булгаков именует его Иванушка. Вот случай первого появления имени Иванушка в романе: «Нет! Мастер ошибался, когда с горечью говорил Иванушке в больнице в тот час, когда ночь перевалилась через полночь, что она позабыла его» (III: 220). Он засыпает Иваном, а просыпается Иванушкой. Иван, как сказочный герой, спит, а в это время приобщается к истине: «Представляется, что фольклорные ассоциации отражают мотив дремоты (герой сказок дремлет на печи, набираясь сил для борьбы со злом), когда духовное развитие, прозрение происходит в полусне, в дремоте — в состоянии «выключенности» из повседневной реальности» (Стойкова 2000: 134). Уменьшительно-ласкательный суффикс в один миг уносит имя героя в глубокую старину, поэтизирует образ. В имени Иванушка отразилось теплое отношение автора к персонажу. Этим именем Булгаков обозначает героя в планах романа. Так, в редакции 1932 года в конце главы 3 «Дело было в Грибоедове» сделана следующая запись: «Далее: привидение — Иванушка и сцена в больнице» (Ф. 562, к. 6, ед. 5, с. 84). В «Разметке глав романа», составленной 6 октября 1933 года, запись: «2) Иванушка гонится за Воландом. 22. VI вечером» (Ф. 562, к. 6, ед. 6, с. 324); «10) Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит Евангелие вечером 23.VI. <...> 19) следствие у Иванушки» (Там же: с. 325). В «Разметке глав», составленной в июле 1936 года в наброске событий II дня 11 часов утра персонаж значится под именем Иван (Ф. 562, к. 7, ед. 3, л. 9). В «Разметке событий», составленной в тетради с материалами к роману периода 1938—1939 гг., персонаж фигурирует под именем Иван: «В ночь со среды на четверг — Сумасшествие Ивана» (Ф. 562, к. 8, ед. 1, с. 49).
Каково соотношение имен Иван и Иванушка в романе? В финале главы 15 «Сон Никанора Ивановича» засыпающий герой назван два раза Иваном. В следующий раз упоминание о нем встречается в главе 19 «Маргарита», где его наименование Иванушка фигурирует также два раза. В главе 22 «При свечах» один раз встречается имя Иван. В главе 24 «Извлечение мастера» мастер дважды вспоминает о своем друге, первый раз называя его Иваном Бездомным, второй — Иваном. В главе 27 «Конец квартиры № 50» общее соотношение наименований героя выглядит следующим образом: Иван — 8, Иванушка — 6, Иван Николаевич — 2, Иван Бездомный — 1, Иван Николаевич Бездомный — 1. В главе 30 «Пора! Пора!» ведущим наименованием того, кого мастер здесь называет своим учеником, становится имя Иванушка (15), имя Иван встречается 4 раза.
П.А. Флоренский, анализируя именной тип Иван, пишет: «Знаю, что самое русское имя — Иван. Кротость, простоватость (или простота). У меня ноет желание, «желание чрева моего», иметь сына Ивана. Хочется родить сына Ивана» (Флоренский 1998: 647). Древнееврейское имя Иван означает «Бог милует». Ивану даётся возможность вернуться к своему прошлому, к своему Дому, и он не упускает эту возможность. Сначала именуется «самым русским именем» (следует обратить внимание, как он заговорил после смерти Берлиоза и погони за Воландом: «Здорово, други!», «Братья во литературе!» (III: 65), он смешивает современный и древнерусский языки), затем происходит движение ещё дальше, в глубь вековой истории русского народа, к истокам, потому что он получает имя героя волшебной сказки (Суран 1991: 63; Вулис 1991б: 46; Мягков 1993:112; Гаспаров 1993: 37).
Образ Ивана связан с фольклорной традицией. Такой герой, как Иванушка-дурачок, распространён в мировом фольклоре. Так, например, в североевропейском фольклоре это образ запечника, в западноевропейском — Золушки, в тюркских сказках мы встречаем «лысого паршивца», «ленивого плешивца», в фольклоре индейцев — «бедного сиротку», «грязного мальчика», в восточнославянском фольклоре это образ Иванушки-дурачка, который отличается от перечисленных выше своих «братьев» тем, что «содержит элемент иронии и юмора» (Мелетинский 1958: 252). Иванушке-дурачку присущи наивность и бесхитростность, глупость, склонность к совершению нелепых поступков. Вспомним, как булгаковский герой предлагал отправить Канта в Соловки, чем привёл Воланда в неописуемый восторг, или как он доказывал Воланду, сатане, что его не существует.
Но «в волшебных сюжетах образ Иванушки-дурачка сложнее и оригинальней. «Глупость» его отличается от «глупости» анекдотического дурачка. Это скорее «чудак» подлинный предшественник литературных «чудаков». Иван-дурак в волшебной сказке, в сущности, герой не менее положительный, чем Иван-царевич, народный рыцарь без страха и упрёка. В одной сказке говорится об Иванушке: «Он был совсем рыцарь, только немного подурманившись». В образе героя волшебной сказки идеализация своеобразно переплетается с иронией. Иванушка-дурачок глуп с точки зрения его практичных эгоистичных здравомыслящих братьев, но обладает какой-то мудростью, которая в конечном счёте даёт ему преимущество перед братьями» (Мелетинский 1958: 224). Поведение Ивана, его отчаянные попытки поймать Воланда и его свиту для окружающих выглядят нелепыми, его немедленно отправляют в сумасшедший дом.
Как уже отмечалось выше, для именного типа Иван свойственна кротость, простоватость. П.А. Флоренский замечает: «Удивительно, как среди студентов мало Иванов. Это худо. Очевидно, в духовной среде мало Иванов, потому нет и ивановства: простоты и кротости» (Флоренский 1998: 647). Булгаковский персонаж простоват, безусловно. Ему двадцать три года, он многого ещё не знает о жизни и многого ещё не понимает. Понять ему помогает встреча с Воландом, а затем встреча с мастером. После он будет и кротким, и тихим, но прежде поразит всех своим буйным поведением, за что, собственно, и будет скручен полотенцами и увезён в сумасшедший дом. Дело в том, что «вступление в контакт с духами, приобретение духов-покровителей, получение от них магической силы, всякого рода «посвящения» и «откровения» в мифах и легендах первобытных народов чаще всего связаны с «временным безумием» (Мелетинский 1958: 234). После гибели Берлиоза Иван словно просыпается, он начинает видеть и понимать то, чего другие не видят и не понимают. «Временным безумием» ознаменовалось вступление Ивана на путь возвращения к Дому.
Фольклорному персонажу Иванушке-дурачку свойственна неопрятность, некрасивость, над ним всегда насмехаются красивые старшие братья. «Сказочный герой часто изображается уродом, он маленького роста («недоросточек, недощипанный утёночек»), чесоточный или паршивый» (Там же: 230). Булгаковский персонаж не является уродом, но он рыжий: «Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке...» (III: 5). В мифологии отразилось отчуждённое отношение к рыжим. Например, египетский Сет родился белотелым и красноголовым. В средние века рыжих сжигали.
Образ Ивана связан с образом золотоволосого юноши, распространенным в мировом фольклоре. «В сказке о золотоволосом юноше герой служит у лесного демона. Здесь он получает чудесного коня (подобного Сивке-Бурке), который помогает ему убежать. Перед этим юноша позолотил волосы в водоёме, к которому «хозяин» запретил ему приближаться. Герой прибывает к королевскому двору и поступает на службу в «низкой» должности — садовником, конюхом или поварёнком. Золотые волосы он прикрывает платком (бараньей шкуркой, париком из мха) и говорит, что у него колтун или парша, или надевает шутовской наряд (нищенское платье, шкуру медведя, кожу старухи) <...> Принцесса влюбляется в золотоволосого юношу, увидев его однажды без маски. Король неохотно разрешает ей выйти замуж за юношу и поселяет молодую чету в бедной хижине или в хлеву. Во время войны с отвергнутыми женихами принцессы или на турнире мнимый «паршивец» совершает подвиги в своём подлинном виде, но после этого каждый раз прячется под безобразной маской. Он упорно скрывается, пока король не узнаёт героя по ране или отрезанному золотистому локону» (Мелетинский 1958: 243). Как и золотоволосый юноша, Иван, искупавшись в источнике, Москве-реке, облачается в «нищенское платье», полосатые кальсоны и рваную толстовку. По своему внешнему виду и обличающему поведению он напоминает также юродивого (Солоухина 1987: 176; Суран 1991: 63).
Обличительное поведение рыжеволосого Ивана сближает его с древним образом шута. Шут, ««рыжий», внезапно появляющийся, всем мешающий, прогоняемый с побоями <...>. Клоун тоже имеет право обличать и злословить», «их предками были Икар, Дедал, Фаэтон и др. солнечные, из смерти в небо поднимающиеся акробаты» (Фрейденберг 1997: 210—211). Образ золотоволосого Ивана через сказку оказывается родственным древним богам и героям, отмеченным знаком солнца и света. Этим родословием также объясняется «временное безумие» Ивана: «Все те боги и герои, в которых особенно выдвинута световая характеристика, имеют фазу временного безумия, соседящего с бешенством и неистовством; ими овладевает сумасшествие на короткий срок, во время которого с ними случаются всякие несчастья, а затем прекращение безумия совпадает с благополучным завершением этих несчастий и с регенерацией. Хорошей иллюстрацией служат сказки, где герой-дурак живет в бедности, грязи и пренебрежении; но на лбу у него под грязной повязкой звезда, и вскоре он оказывается царевичем-красавцем, типичным «принцем Солнца». «Безумие» как метафора не означает недуга в нашем смысле, это временное исчезновение света, светила, скрытого темной повязкой ночи и смерти» (Там же: 129). Псевдоним Ивана можно назвать грязной одеждой, скрывшей свет, изначально заложенный в его имени. Скинув эту одежду, имя засияло во всей своей красоте и мощи. Свет имени, идущий из глубокой старины, говорит об изначальной мудрости героя, прокладывающей ему путь вслед за мыслью мастера. «Сильнейшее воздействие романа Мастера на Бездомного объясняется тем, что в его натуре есть потенциальное творческое начало» (Гаджиев 1992: 128).
Сказочный образ Замарашки, Чернушки и т. п., скрывающих временно свой прекрасный облик, является связанным с образом свиньи. «У восточных народов свинья была символом ночного мрака и разрушения; солнце, удаляющееся на зиму, принималось за побежденное свиноголовым Тифоном. Тот же мотив развивает и наша сказка о свином чехле, содержание которой составляет общее наследие индоевропейских народов» (Афанасьев, т. 1, 1995: 404). Примечательна немецкая сказка о золотоволосом юноше, днем являвшегося в облике борова: «удаляясь на зиму, юноша-Солнце надевает на себя покров, под которым до поры до времени таятся и его дивная красота и его жгучие лучи = золотые кудри; говоря метафорическим языком, он одевается в свиную шкурку и делается оборотнем» (Там же: 406—407). На «оборотничество персонажей» романа «Мастер и Маргарита» обратил внимание В.И. Немцев, отметив, что «слово «оборотень» имеет два значения: 1) демон (ведьма); 2) преображенный (посредством захватившей его идеи, другого человека, в силу каких-то потрясений) в человека иного поведения, чем прежде, либо сбросившего с себя социальную маску» (Немцев 1999а: 42—43). Оборотнем, глубоко изменившим свою природу, является Иван (Там же: 43).
Образ свиньи в древних верованиях соотносился с бесами. Псевдоним Ивана, «свиной кожушок», скрывший золото его имени, наброшен на него средой и временем, в котором правят бесы. В романе «Мастер и Маргарита» «настоящие дьяволы — не Воланд и его приближенные, а власть и ее ариманы» (Зеркалов 2004: 187).
«Свиной кожушок» как этап «временного безумия» ведет и к спасению и обретению знания. Воланд спасает Ивана. Он заставляет его думать. Он открывает ему глаза на окружающих его людей и события. «Под влиянием главного «волшебника» Воланда Иван Бездомный начинает переоценку своей жизни и взглядов. И в рассказе Мастера о самом себе (глава 13) Иванушка уже играет роль идеального читателя. Иванушка и читатель, как в сказке или притче, ко времени появления главного героя умнеют» (Немцев 1991: 110; 1999б: 41—42). В мифологии, а затем и в сказке «в акте обновления герои умнеют, из дураков становятся мудрыми» (Фрейденберг 1997: 130), «тот, кто сегодня глуп, нищ и грязен, тот завтра засияет в новом блеске и в новой чистоте» (Там же: 211).
Демоны многолики, демоны называют свои лица разными именами. Н.Д. Арутюнова в романе «Мастер и Маргарита» отмечает явление гетеро-номинативности (Арутюнова 1998: 104), относящееся, в первую очередь, к «нечистой силе» (Там же: 106), в изображении которой складывается «номинативный калейдоскоп» (Там же: 105). Здесь вновь просматривается связь образа Ивана с образами Воланда и его свиты. В.Я. Лакшин в отношении изображения Воланда и его свиты говорит о преображении, уподобленном театральному гриму и костюму, преображении внешнем, «эта потешная нежить и нечисть постоянно меняет имена и личины» (Лакшин 1989б: 25). Преображение внутреннее переживает Иван: «Свой путь душевного обновления проходит в романе Иван Бездомный, и в результате заодно с прошлой биографией теряет свое искусственное и временное имя» (Там же). Имена его так же меняются, как меняется и он сам, каждая новая эпоха его душевной жизни сопровождается новым именем. Причиной же его роста является благое взбудораживающее воздействие на его сознание встречи с Воландом.
В рассказах и фельетонах, в «Записках на манжетах», в романе «Белая гвардия» имя Иван подчеркивало типичность характера персонажа. «Ни грозы, ни бури не повалили бессмертного гражданина Ивана Иваныча Иванова» — читаем в «Записках на манжетах». (I: 181). Образ этого гражданина интересен и заманчив для изучения тем, что он, будучи персонажем эпизодическим, настойчиво возникает на страницах творчества Булгакова, с заметным постоянством перебираясь из одного произведения в другое.
Вероятно, впервые появляется он в юмореске «Самооборона» (1920), написанной Булгаковым во Владикавказе и, к сожалению, не дошедшей до нас. Наиболее подробно об этой пьесе пишет Л.М. Яновская: «В центре комедии находился «обыватель Иванов», полагаю, как-то перекликающийся с возникшим позже, в «Белой гвардии», образом Василия Ивановича Лисовича, «Василисы»» (Яновская 1983: 64; см. также: Файман 1988: 213). Как видим, в «Самообороне» гражданин Иванов является персонажем действующим, более того, находящимся в центре внимания автора. Что же происходит в дальнейшем? Природа гражданина Иванова остается прежней — обыватель. Но он утрачивает титул главного героя и становится персонажем эпизодическим, создающим фон, канву развивающихся событий. Подчас имя его лишь упоминается, кажется штрихом на полотне, созданном Булгаковым, и этот штрих порой разрастается до целой картины. В каких рассказах и фельетонах мы встречаем «бессмертного гражданина»? Во-первых, в рассказе о легендарном доме и бесславном его конце — «№ 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна» (1922). Эльпит, пройдя многие инстанции, чтобы разрешить наконец-то злосчастную проблему отопления дома, собирается обратиться к самому Ивану Иванычу. Персонажа, собственно, нет, но одно лишь имя и контекст его употребления создают фигуру некоего хозяина жизни. Или же рассказ «Игра природы» (1924) о человеке по имени Петр Николаевич Врангель, приехавшем из Крыма и до безобразия походившем на своего проштрафившегося перед советской властью тезку и однофамильца. Несчастный вынужден был поменять фамилию: «Ввиду того, что никакого мне проходу нету в жизни, просю мою роковую фамилию сменить на многоуважаемую фамилию по матери — Иванов...» (I: 488). Теперь он — полноправный член общества, такой же, как все. Подобное переименование отмечается и в маленьком уголовном романе «Тайна несгораемого шкафа» (1926), в котором товарищ Хохолков неожиданно теряет ключи от сейфа, совершает самоубийство и не менее внезапно воскресает под фамилией Иванов. В рассказе «Праздник с сифилисом» (1925) примечателен легкий штрих, замечание в скобках о «местном санитарном фельдшере» — «назовем его, хотя бы, Иван Иванович» (I, 549).
В романе «Белая гвардия» живописным олицетворением обывателя является Василий Иванович Лисович. Но Иван Иваныч бессмертен: он проник в роман самостоятельно. Его имя трижды упоминается в «Белой гвардии» — в трех массовых сценах: гуляет «народушко», повсюду кутерьма и неразбериха, и в толпе непременно Иван Иваныч. Первая сцена располагается в рамках сна Алексея Турбина — Турбину снится Город. Народ гудит, волнуется: в Городе Петлюра и его прихвостни. В толпе слышно: «— Ничего подобного. Иван Иванович его знает. Он был в Тараще народным учителем...» (II: 58). Важен тот факт, что фраза с ссылкой на имя Иван Иванович находится в окружении безымянных реплик. Вторая сцена: Алексей Турбин направляется в Александровскую гимназию. В толпе:
«— Иван Иванович, что это вы сегодня не в духе?
— Да жена напетлюрила. С самого утра болботунит...» (II: 79).
Мимо проплывают гробы. На гробах корявые надписи: «Прапорщик Юцевич», «Прапорщик Иванов», «Прапорщик Орлов», «Прапорщик Коровин», «Прапорщик Гердт». Безымянный голос в толпе поясняет, что это офицеры, погибшие в Попелюхе. Другой безымянный «черный голосок» пускает им вслед: «— Так им и треба...» (II: 81). Седая женщина кричит: «— Что это такое? Ваня?!», «— Ваня! — завывало в толпе» (II: 81). Таким образом, во второй народной сцене из безымянной толпы выделены Турбин, имена на гробах офицеров (Ваня, о котором кричит женщина, наверное, один из погибших) и непременный Иван Иванович.
Третья сцена самая масштабная. Ее свидетелем становится Николка, ищущий Мало-Провальную. Идут войска Петлюры. Тявкают колокола, на колокольне сатана. «Расплавляло, отпускало душу на покаяние, и черным-черно разливался по соборному двору народушко» (II: 223). Лохматой волной одна за одной несутся в толпе реплики. И вновь здесь присутствует Иван Иванович: «— Иван Иванович, тут бы полиции сейчас наряды, помните, бывало, в двунадесятые праздники... Эх, хо, хо» (II: 223). На этот раз в толпе различаются и другие лица: Толмашевский, отец Аркадий, капитан Плешко, Шполянский, Щур. Некоторые реплики обретают имена, адресатов: Манька, Митька, Маруся, Федосей Петрович, Петр Васильевич, Петька, Марья Федоровна, Васька. Но большинство составляют безымянные реплики. Таким образом, свидетелем всех трех сцен (помимо главных персонажей) является неприметный Иван Иванович. Он всегда в толпе. Потому что он — толпа. Толпа, площадь получают имя. В других произведениях Булгакова многоуважаемый герой не фигурирует. Но... «Ни грозы, ни бури не повалили бессмертного гражданина Ивана Иваныча Иванова». Он растворился в других персонажах, проникнув частичкой либо в имя, либо в отчество, участвуя в создании образа обывателя. Следует отметить заметную распространенность образа Ивана Ивановича Иванова в эпоху Булгакова. Бытовала одноименная песня (Лурье 1990: 60), данного персонажа вводит журнал «Сатирикон» (Петровский 1991: 23). Также можно упомянуть трагикомический рассказ С.С. Заяицкого «Судьбе загадка» (1927), герой которого так рассуждает о своем имени: «Да... забыл вам представиться: Иванов, Иван Иванович... Имя самое обыкновенное, отчество тоже и фамилия... А все вместе получается необыкновенно» (Заяицкий 1927: 191).
В «Мастере и Маргарите» простота и правдивость «самого русского имени» противопоставлена вычурным именам Берлиоз, Аркадий Апполонович и др. И обладателя имени Иван единственного во всем романе ожидает духовное возрождение, скорее, не возрождение, а укрепление и развитие светлого начала, носителем которого он является. Б. Вахтин отмечает, что многочисленные Иваны и Ивановичи в произведениях Гоголя служат «простой цели: подчеркнуть необычность обычного» (Вахтин 1988: 337). Так же происходит и в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Если обладатель «самого русского имени» сумел вырваться из трясины времени, то не все потеряно, «все будет правильно», как сказал Воланд. В такт имени Иван в истории романа подбиралась и простая фамилия (Викторович 1999: 22).
Имя Иван указывает на связь героя со своими литературными предшественниками. Он соотносится с Иваном Карамазовым (Бэлза 1981: 235; Мягков 1993: 113). Как Карамазов, Иван ищет черта, «но ведь истину можно познать, только сойдя с ума: только тогда и полезешь под стол — искать чертей!» (Зеркалов 2004: 180).
Образ Ивана связан также с Иваном Петровичем Белкиным (Иваньшина 1995: 113). Через персонаж Пушкина Иван оказывается близок и герою «Униженных и оскорбленных» Достоевского. «Но уже вовсе не реминисценция, а совершенно сознательная преднамеренность в том, что Достоевский дал «неудавшемуся литератору», герою и рассказчику «Униженных и оскорбленных» имя и отчество автора повести Белкина — Иван Петрович», — отмечает М.С. Альтман, рассматривая связь повести Достоевского и повести Пушкина «Станционный смотритель» (Альтман 1976: 54). Булгаковский персонаж в ранней редакции именовался Иван Петрович Тешкин («Консультант с копытом», 1931 год) (Ф. 562, к. 6, ед. 4, л. 15).
Каким было соотношение наименований персонажа в черновых редакциях романа, как происходило становление очередности имен, сопровождающих эволюцию героя?
В двух тетрадях 1928—1929 гг. (Ф. 562, к. 6, ед. 1, л. 2) основным наименованием героя является имя Иванушка. Оно дается персонажу сразу по его появлении на сцене действия романа.
В первом варианте главы «Дело было в Грибоедове» 1931 года (Ф. 562, к. 6, ед. 3) предстает следующая картина. Здесь общее соотношение имен Иван — Иванушка является почти одинаковым (Иваном персонаж назван 38 раз, Иванушкой — 35), но не равнозначным. Имя Иванушка звучит как главное имя персонажа, основная позиция этого имени словно переходит из предыдущей работы над романом. Но в сцене разговора персонажа с доктором преобладающим становится имя Иван. Иван говорит об инженере, которого надо поймать. И тут поэт Рюхин осознает, что привезенный им в клинику Иван совершенно нормален. Почти все 38 повторений имени Иван в этой главе собраны именно в указанной сцене. То есть уже здесь намечается тенденция перемены позиции имени персонажа.
Второй вариант главы «Дело было в Грибоедове» того же года не был завершен. Последняя фраза здесь: «— Товарищ Покинутый, помилуйте, — слабо сказало лицо, меняясь в лице» (Ф. 562, к. 6, ед. 4, л. 10). Соотношение имен персонажа выглядит следующим образом: Иван — 14, Иванушка — 6. Если взять фрагмент первого варианта этой главы до означенной фразы «лица», то получается такая картина: Иван — 2, Иванушка — 18. Соотношение имен меняется. Имя Иван, ставшее основным ближе к финалу первого варианта, занимает сильную позицию в начале главы второго варианта. И в редакции романа, к которой Булгаков приступает в 1932 году, в первой главе «Никогда не разговаривайте с неизвестными» (Ф. 562, к. 6, ед. 5) имя Иван становится основным наименованием персонажа (18) наряду с псевдонимом Бездомный (15). Иванушкой здесь герой не назван ни разу. В главе 2 «Погоня» имя Иван основную позицию не делит уже ни с каким другим наименованием, количество его повторений здесь — 43 (Иван Николаевич Бездомный — 1, Бездомный — 2). Но здесь появляется имя Иванушка (10), причем оно, и это примечательно, дается герою после его купания в реке: «Когда Иванушка вышел на берег, он убедился в том, что его одежды нет» (Там же: с. 62). В главе 10 «Евангелие Воланда», написанной в 1933 году, соотношение имен: Иван — 51, Иванушка — 16. Но несмотря на большую разницу в количестве повторений, наблюдается параллельное шествие этих двух имен в обозначении персонажа. Например:
«— Про Понтия Пилата! — веско сказал Иван, — это самое важное.
— Ну и славно, — окончательно покоренный Иванушкой, воскликнул профессор» (Ф. 562, к. 6, ед. 7, с. 343).
Очень важен стык финала 10-й главы с началом следующей. Ровно в полночь явившийся к Ивану «неизвестный», за которым он так долго гонялся (Там же: с. 364—365), рассказывает ему историю. И в следующей главе «Евангелие Воланда» проснувшийся герой назван Иванушкой: «И Равван свободный как ветер с лифостротона бросился в гущу людей, лезущих друг на друга и в ней пропал...
Иванушка открыл глаза и увидел, что за шторой рассвет. Кресло возле постели было пусто» (Там же: с. 367). Так, в окончательной редакции романа он уснет Иваном, а после, увиденной во сне истории проснется Иванушкой. В главе 8 «Ошибка профессора Стравинского», написанной 30 октября 1934 года (Ф. 562, к. 7, ед. 2), соотношение имен: Иван — 46, Иванушка — 3. В главе 10 «Гроза и радуга» о разделении Ивана на нового и старого преобладающим является также имя Иван (21), Иванушкой герой назван дважды, в начале главы: «Иванушка тихо плакал, глядя на смешавшийся бор и отложив огрызок карандаша. Попытки Иванушки сочинить заявление относительно таинственного консультанта не привели ни к чему» (Там же: л. 24). Раздвоение же сознания героя, как и в окончательной редакции, знаменуется именем Иван. В главе 12 «Полночное явление» персонаж также в основном именуется Иваном (28), Иванушкой же только три раза. В главе 14 «На рассвете» читаем: «— ...И хлынул дождь и снизился орел стервятник, — прошептал Иванушкин гость и умолк.
Иванушка лежал неподвижно со счастливым, спокойным лицом, дышал глубоко и ровно и редко» (Там же: л. 53). Имя Иван в этой главе встречается 10 раз, Иванушка — 4. Но важно то, что здесь вновь, на этот раз после рассказа мастера, а не Воланда, герой явлен читателю под именем Иванушка. Это имя не оставляет утра, пробуждения героя.
В первой главе «Никогда не разговаривайте с неизвестными» незавершенной редакции 1936—1937 гг. (Ф. 562, к. 7, ед. 4) основным наименованием персонажа становится псевдоним Бездомный (31), что характерно для этой главы окончательной редакции романа. Иваном персонаж здесь назван 4 раза, как обращение это имя звучит также 4 раза, Иван Николаевич — 4 (из них 2 обращения). В главе 3 «Седьмое доказательство» псевдоним Бездомный отступает на задний план (1), имя Иван становится основным (5), Иван Николаевич звучит один раз как обращение. Подобное соотношение имени Иван и псевдонима Бездомный характерно для этой же главы окончательной редакции. Имени Иванушка здесь нет.
Эта картина соотношения наименований персонажа сохраняется и в следующей редакции романа — «Князь тьмы», 1937 г. В первой главе (Ф. 562, к. 7, ед. 5) преобладающим наименованием героя является фамилия Понырев (псевдонима здесь нет вообще) — 15, Иван Николаевич — 11 (из них 2 обращения), Иван — 8 (из них 3 обращения). В главе 3 «Седьмое доказательство» Иваном персонаж назван 8 раз, Поныревым — 1, Иваном Николаевичем — 2 (1 обращение). В главе 4 имя Иван встречается 68 раз, фамилия Понырев только один раз. В главе 5 «Дело было в Грибоедове» Иван — 22, Понырев — 2. В главе 6 «Мания фурибунда» Иван — 37, Понырев — 2. Иванушкой здесь персонаж не назван ни разу. В главе 7 «Нехорошая квартира» персонаж упоминается один раз под фамилией Понырев (Там же: с. 151). В главе 8 «Ошибка профессора Стравинского» основной формой наименования персонажа служит имя Иван (63), дважды в устах Стравинского звучит фамилия Понырев и один раз персонаж назван здесь Иван Николаевич. В главе 11 «Раздвоение Ивана» имя Иван является единственной формой именования персонажа (24), один раз (в заявлении Ивана в милицию) встречается его полное наименование Иван Николаевич Понырев (Ф. 562, к. 7, ед. 6, с. 248). В незавершенной главе 13 «Явление героя» имя Иван сохраняет прежнюю позицию (27), один раз звучит фамилия Понырев (так Иван представляется мастеру) (Там же: с. 293).
В главе 1 «Не разговаривайте с неизвестными!» редакции романа 1937—1938 гг. — «Мастер и Маргарита» — основным наименованием персонажа является фамилия Понырев (21), здесь следует учесть факт отсутствия псевдонима. Два раза персонаж именуется Ваня Понырев, три раза Иван Николаевич (2 из них обращения Воланда), имя Иван фигурирует три раза как обращение редактора. В главе 3 «Седьмое доказательство» появляется и становится основным наименование Бездомный (5), но исчезает фамилия Понырев, Иваном Николаевичем персонаж именуется три раза (один из них обращение Воланда). В главе 4 «Погоня» Бездомным персонаж назван только один раз, место ведущего наименования делят имя Иван (40) и имя в соединении с отчеством Иван Николаевич (31). В главе 5 «Что произошло в Грибоедове» это соотношение сохраняется: Иван — 12, Иван Николаевич — 10. Наименование Бездомный встречается здесь три раза в качестве обращения к Ивану, один раз (при появлении Ивана в Доме Грибоедова) фигурирует его полное наименование Иван Николаевич Бездомный (Ф. 562, к. 7, ед. 7, с. 141). В главе 6 «Шизофрения, как было сказано» основным наименованием персонажа становится имя Иван (26). Имя и отчество Иван Николаевич встречается 13 раз, Бездомный — 4, Иван Бездомный — 1. В начале главы 7 «Нехорошая квартира» упоминается полное наименование Иван Николаевич Бездомный (Там же: с. 175). В главе 8 «Поединок между профессором и поэтом» основным наименованием является имя Иван (58). Иваном Николаевичем персонаж назван 11 раз, Бездомным — 2 (так Ивана называет Стравинский). Именования Иван и Иван Николаевич нередко следуют параллельно. Например:
«— И вы здесь главный? — продолжал Иван.
Стравинский и на это поклонился.
— Мне с вами нужно говорить, — многозначительно сказал Иван Николаевич» (Ф. 562, к. 7, ед. 8, с. 212).
В главе 11 «Раздвоение Ивана» имя Иван фигурирует 23 раза, Иван Николаевич — 1, Иван Николаевич Бездомный — 1. В главе 13 «Явление героя» Иван — 60, Иван Николаевич — 1, Бездомный — 1.
В этой редакции романа («Мастер и Маргарита», 1937—1938 гг.) исчезает та грань, когда персонаж засыпает Иваном, а после увиденного сна об Иешуа просыпается Иванушкой. Так, в главе 15 «Сон Никанора Ивановича» (имя Иван здесь фигурирует 4 раза) читаем: «Ивану стала снится Лысая Гора, над которой опускалось солнце...» (Ф. 562, к. 7, ед. 9, с. 460). В следующий раз персонаж упоминается уже во второй части в начале главы 19 «Маргарита», персонаж здесь также именуется Иваном, а не Иванушкой: «Нет, нет, она не забыла его, как говорил он ночью в клинике бедному Ивану» (Ф. 562, к. 7, ед. 10, с. 603).
В главе 24 «Извлечение мастера» персонаж упоминается один раз под именем Иван Бездомный (Ф. 562, к. 7, ед. 11, с. 838). В главе 26 «Стрельба в квартире» имя Иван встречается 10 раз, Иванушка — 5, Бездомный Иван Николаевич — 1, Иван Бездомный — 1, Иван Николаевич — 1 (обращение). Примечательно, что именем Иванушка здесь подчеркиваются изменения, произошедшие с героем: «Но, увы, Иванушка совершенно изменился за то время, что прошло с момента гибели Берлиоза» (Ф. 562, к. 7, ед. 12, с. 955). В главе 28 «Пора! Пора!» один раз фигурирует наименование Иван Бездомный (Там же: с. 1023).
Соотношение наименований персонажа следующей редакции — машинописного чернового, неисправленного экземпляра романа «Мастер и Маргарита» 1938 года (Ф. 562, к. 8, ед. 2, л. 3) — почти уравнивается с окончательным. В главе 1 «Кто он?»: Бездомный — 19, Иван — 3 (обращения Берлиоза), Иван Николаевич — 4 (2 из них обращения Воланда), Иван Николаевич Бездомный — 1; в главе 3 «Седьмое доказательство»: Бездомный — 5, Иван Николаевич — 3 (1 из них обращение Воланда); в главе 4 «Погоня»: Иван Николаевич — 24, Иван — 34, Бездомный — 1; в главе 5 «Дело было в Грибоедове»: Иван Николаевич — 9, Иван — 9, Бездомный — 2 (обращения), Иван Николаевич Бездомный — 1; в главе 6 «Шизофрения, как и было сказано»: Иван Николаевич — 7, Иван — 26, Бездомный — 5, Иван Бездомный — 1; в главе 7 «Нехорошая квартира»: Иван Николаевич — 1; в главе 8 «Поединок между профессором и поэтом»: Иван — 58, Иван Николаевич — 7, Бездомный — 2, Иван Николаевич Бездомный — 1; в главе 11 «Раздвоение Ивана»: Иван — 24, Иван Николаевич — 1, Иван Николаевич Бездомный — 1; в главе 13 «Явление героя»: Иван — 63, Иван Николаевич — 1, Бездомный — 1; в главе 15 «Сон Никанора Ивановича»: Иван — 2; в главе 22 «При свечах»: Иван — 1; в главе 24 «Извлечение мастера»: Иван Бездомный — 1, Иван — 1; в главе 27 «Конец квартиры № 50»: Иван — 8, Иванушка — 6, Иван Николаевич — 2, Иван Бездомный — 1, Иван Николаевич Бездомный — 1; в главе 30 «Пора! Пора!»: Иванушка — 15, Иван — 4.
Рассмотрение соотношения наименований персонажа на протяжении истории создания романа позволяет наглядно увидеть, как постепенно в каждую новую эпоху жизни Иван наделялся новым именем. Становление наименований Ивана в романе Булгакова, верное реальности сознания героя, близко выстраиванию имен у Пушкина, о чем на примере драмы «Борис Годунов» написал С.В. Шервинский: «Пушкин не замечал расхождений в наименованиях действующих лиц, его внимание было целиком поглощено главным, т. е. самым ходом действия и текстом ролей. Мы еще раз подчеркиваем, что эти расхождения были обусловлены ходом мысли, целостным переключением во внутреннюю жизнь героев. Замена одного наименования другим не бывала актом сознательности, рука писала сама, подчиняясь требованиям внутренней, поэтической логики» (Шервинский 1962: 311).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |