1.2. Маргарита

«Интересно отметить, что имя Маргарита было единственным предназначавшимся главной героине, при том, что имена персонажей в московском сюжете многократно менялись» (Мейер 1998: 121). Имя Маргарита впервые в истории романа появляется в первой тетради черновиков 1931 года (Ф. 562, к. 6, ед. 3, л. 16). Булгаков записывает название главы «Сеанс окончен», несколько имен ее персонажей и вдруг фраза, «впервые вводящая в роман героиню и с нею новую сюжетную линию: «Маргарита заговорила страстно: — после двоеточия поставлено тире для последующей реплики, но самой реплики нет» (Чудакова 1988: 363; 1976б: 96; 1976а: 229). Во второй тетради того же года (Ф. 562, к. 6, ед. 4) Булгаков пишет набросок главы «Полет Воланда», где фигурирует Маргарита, где звучит ее «живой и страстный голос» (Яновская 1983: 261—263). Именно в 1931 году «обозначилась Маргарита — двумя всего словами, сказанными о ней в первой тетради — «заговорила страстно», и одной ее репликой во второй: «— Нет, нет, — счастливо вскричала Маргарита, — пусть свистнет! Прошу вас! Я так давно не веселилась!» (л. 12)» (Чудакова 1988: 363; 1976б: 97). Появившись в черновиках 1931 года, имя Маргарита останется в романе навсегда, и никакие изменения его не коснутся.

Имя Маргарита является самым частотным в романе: по нашим подсчетам, оно встречается в тексте 605 раз, двухкомпонентная модель имени Маргарита Николаевна — 64 раза, имя Марго — 8 раз (для сравнения: мастер — 151, Воланд — 261, Иван — 254).

Имя Маргарита в контексте романа Булгакова обладает историко-литературной основой (Белая 1990: 104). «Имя Маргариты у Булгакова играет — соединяясь, связываясь <...> с мотивами образа Гретхен у Гете... королевы Марго у Дюма... исторической королевы Наварры и Французской Маргариты» (Яновская 2002:168—169).

Имя главной героини Маргарита, поставленное в заглавие, указывает, наряду с эпиграфом, на связь романа Булгакова с «Фаустом» Гете (Вулис 1991б: 59; Суран 1991: 65). Но образы Маргариты и Гретхен не являются тождественными, героиня Булгакова, в отличие от Гретхен, обладает характером необыкновенно сильным, она — королева, она бесстрашно сама идет навстречу сатане ради спасения своего возлюбленного (Бэлза 1978: 207; Зеркалов 2004: 87—98), «из «фаустовской традиции» взято <...> только имя» (Бэлза 1981: 228). Но обе Маргариты «символизируют бесконечно самоотверженную женскую любовь» (Лесскис 1999: 352).

Л.М. Яновская отмечает, что «в черновой редакции «Мастера и Маргариты» — в первой полной, рукописной редакции, датированной 1937—1938 гг., <...> — возлюбленная мастера была не прапра... и так далее, а самою королевой Марго, ее новым воплощением» (Яновская 2002: 244). В главе 22 «При свечах» указанной редакции романа Коровьев сообщает Маргарите: «В шестнадцатом веке вы были королевой французской... Воспользуюсь случаем принести вам сожаления о том, что знаменитая свадьба ваша ознаменовалась столь великим кровопролитием...» (Ф. 562, к. 7, ед. 10, с. 730). «— Я знаком с королевой, — каким-то густым бескрасочным голосом, как будто простучал, отозвался Абадонна, — правда, при весьма прискорбных обстоятельствах. Я был в Париже в кровавую ночь 1572-го года» (Там же: с. 742—743).

В романе 4 раза Маргарита названа королева Марго. В этом наименовании слышны отголоски имени героини романа Александра Дюма «Королева Марго» (Яновская 2002: 168, 243), где предстает «женщина, которая может спасти!.. Прекрасная женщина, простирающая руки навстречу преследуемому, раненому мужчине, чтобы спасти его» (Там же: 252). В этом имени слышны имена королев Маргариты Валуа и Маргариты Наваррской (Там же: 245—249). В тетради с материалами к роману периода 1938—1939 гг. содержатся записи об этих двух королевах из словаря Брокгауза и Ефрона (Ф. 562, к. 8, ед. 1, с. 34): «Конечно, внимание Булгакова привлекла Маргарита Наваррская, писательница, умнейшая женщина и королева Наварры. Он выписал ее имя по-французски — Marguerite. Выписал полностью название ее «Гептамерона» — в оригинале. Даты рождения и смерти. Дату смерти — 1549 — подчеркнул. <...> Ниже — еще более краткие данные о Маргарите Валуа. Данные ее жизни. Упоминание Варфоломеевской ночи. Упоминание «кровавой свадьбы». Имя Гессар — так, как оно дано у Брокгауза и Ефрона, во французской транскрипции: Guessard... <...> Дату рождения Маргариты — 1553 — подчеркнул. И после всего еще раз, жирно, цветным карандашом, подчеркнул имя Маргариты Валуа, окончательно определяя свой выбор» (Яновская 2002: 248).

Имя Маргарита происходит от греческого слова μαργαρίτης, означающего «перл, жемчуг» (Вейсман 1991: 781). Л.М. Яновская ставит под сомнение важность для Булгакова этого значения имени (Яновская 2002: 154). Безусловно, главным наполнением имени Маргарита в контексте романа Булгакова является соотнесенность с героинями Гете и Дюма, с двумя историческими королевами. Но образ жемчуга, наполненный мифологическим, фольклорным и христианским смыслом, в имени Маргарита в романе все же актуализируется.

Согласно взглядам ученых мифологической школы, жемчуг в древних народных верованиях представлялся слезами богини Зори: «Народные сказки часто говорят о несказанной красавице, в которой нельзя не узнать богини Зори; в поэтически верном изображении они замечают об ней: когда красная девица улыбается — то сыплются розы, а когда плачет — то падают бриллианты и жемчуг. <...> При восходе своем солнце озаряет весь небосклон розовым светом, окрашивает его розовыми красками <...> и, отражаясь в каплях утренней росы, как бы претворяет их в блестящие бриллианты и жемчуг, что на языке метафорическом перешло в сказание о красавице, которая улыбаясь — рассыпает розы, а проливая слезы — роняет самоцветные камни» (Афанасьев, т. 1, 1995: 307). Творческая буква «М» венчает имя Маргарита. Первый слог имени «ма» начинает слово «мать», древнегреческое μα означает воззвание «о мать!» (Вейсман 1991: 775). В этом имени скрывается сила творчества жизни. Маргарита является в жизнь мастера весной. В руках ее желтые цветы. «Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве» (III: 142). Желтый — цвет золотого солнца, всему дающего жизнь. «Так вот, она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что, если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста» (III: 144). Спасительный желтый цвет. Как свет солнца, как свет маяка, он влечет, озаряя путь. Солнце является «синонимом счастья» (Афанасьев, т. 1, 1995: 35). Маргарита страстно желала счастья и украсила себя знаком желтых цветов. Солнце связано с Судьбой, «праведеннышко» — метко назвали его в старину (Там же). Как Утренняя Заря входит Маргарита в жизнь мастера, разгоняя ее ночной мрак. Как богиня весеннего плодородия она растапливает лед зимы, сковавший жизнь мастера. Светом солнца она освещает его путь, светом творчества она окружает его вдохновенную работу над романом.

В мифе о жемчужной раковине рождение жемчуга объясняется следующим образом: «некие морские животные (моллюски) раскрывают «чрепины» своей раковины, чтобы в нее с водой попадала еда. В грозу в распахнутые створки может влететь молния, и тогда внутри раковины зарождается жемчуг. Рассказ приведен истолкователем не сам по себе, а в качестве параллели к символической картине непорочного зачатия: молния — святой дух, сошедший в чрево девы Марии, раковина с моллюском — символ богородицы, жемчуг (бисер) — символ Христа» (Ковтун 1987: 260). В Слове Иоанна Дамаскина о рождении жемчуга говорится следующее: «...да подвижится миръское море, в нем же омиди съсуд ражается, яже с небеси молниа божества прииметь во чреве и родить многоценъныи бисер Христа» (Там же: 265). «Жемчужина скрыта в раковине, на дне моря — поэтому она и символ плода в материнском лоне; Христа в лоне Марии, света во мгле, силы рождения» (Копалинский 2002: 77). Образ жемчужины в раковине необыкновенно близок булгаковской Маргарите как воплощению женского начала (что уже четко обозначено в заглавии, представляющем соединение мужского и женского начал) и источника света жизни. По указаниям И.Л. Галинской, слово «Маргарит» в значении «жемчуг» встречается в философских сочинениях Г.С. Сковороды «в контексте рассуждений о женском начале мира» (Галинская 1986: 88). Е.А. Яблоков обращает внимание на то, что у Маргариты и Ивана одинаковые отчества, «мотив света, связанный с женским образом, вводит тему материнско-сестринского покровительства» (Яблоков 1997в: 167). Вспомним, как Маргарита целует в лоб Иванушку, который, как ребенок, протягивает к ней руки. Вспомним, как Маргарита успокаивает встревоженного ее погромом в доме Драмлита маленького мальчика.

Жемчуг уподоблялся слезам прекрасной богини, слезы виделись и в каплях дождя (Афанасьев, т. 1, 1995: 61), «живая вода» которого преподносила «дары поэтического одушевления, красноречия и премудрости» (Там же: 62). Слезы имени возлюбленной мастера вдыхали в его роман жизнь, ставший и для нее самой жизнью. «Она нетерпеливо дожидалась обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей нравились, и говорила, что в этом романе — ее жизнь» (III: 146). Слезы очищают глаза от всего недоброго, что застилает их, как богиня Заря своими слезами начинает новый день (Афанасьев, т. 1, 1995: 86). В сказках живая вода (слезы) возвращает зрение, а «на Юрьев и Иванов дни собирают росу, как спасительное средство от глазных болезней, и моют ею хворые очи при чтении заговора» (Там же: 87). Слезы, заключенные в имени возлюбленной мастера, солнцем озарившей его жизнь, вдыхают в него силы, вдыхают жизнь в его работу. «Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером» (III: 146). Маргарита, подобно матери, дает ему новое имя, тем самым открывая двери в новую жизнь. Мастер — гость на этой земле. И опорой его стала Маргарита. Как в древние времена мать-земля Гея для великана Антея, который был неуязвим и непобедим, пока прикасался к ней, и стоило Гераклу оторвать его от земли, как тут же магическая сила разрушилась. Когда Маргарита уходит, страх, захвативший мастера, вступает в силу, толкает его сжечь рукопись и, в итоге, как сказочное чудовище, как сказочный дракон, похищает его. Жемчуг олицетворяет «бессмертие, благодаря своей твердости и неизменности» (Копалинский 2002: 75). Маргарита — твердая опора мастера. Маргарита дала ему бессмертное имя мастер. «Ее вера в роман о Понтии Пилате — настоящий подвиг верности. Она — его единственный читатель, его сочувственный критик, его защитник и наследница, и пока она с Мастером — пусть все латунские на свете захлебнутся в бессильной ярости — он не смят, он работает, он напишет великую книгу!» (Лакшин 1984: 334—335). Е.С. Булгакова, для всего мира ставшая Маргаритой, «ученая ведьма, опытная ведунья и чаровница» (Там же: 354) вспоминала слова Булгакова, сказанные ей: «Против меня был целый мир — и я один. Теперь мы вдвоем и мне ничего не страшно» (Там же: 361).

«Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой» (III: 144). Майские грозы венчают счастливую пору мастера и Маргариты. Под их шум вдохновение свыше шепчет мастеру строки романа, «в весенней грозе видел древний человек — источник жизни, начало мирового творчества» (Афанасьев, т. 1, 1995: 69). Гроза провожает мастера и Маргариту к вечной жизни. Счастливая пора знаменуется благоуханием любимых цветов: «Когда кончились грозы и пришло душное лето, в вазе появились долгожданные и обоими любимые розы» (III: 146). «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. <...> Она несла желтые цветы! нехороший цвет» (III: 142—143). Желтый также цвет несчастья. Желтые цветы как воплощение солнца рождают встречу и дарят жизнь, как воплощение несчастий всей прошлой жизни они брошены Маргаритой на мостовую. Появившись в первую встречу мастера и Маргариты, они также провозвестили и неминуемо грядущие слезы. Пришла осень, «настали безрадостные осенние дни» (III: 148). Осень приносит болезнь мастера. «Это было в сумерки, в половине октября. И она ушла. Я лег на диван и заснул, не зажигая лампы. Проснулся я от ощущения, что спрут здесь. Шаря в темноте, я еле сумел зажечь лампу. Карманные часы показывали два часа ночи. Я лег заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах. Я встал человеком, который уже не владеет собой» (III: 149). В эту ночь мастер бросил свой роман в огонь. В это время «в окна хлестал дождь» (III: 150). И страницы романа окрасила «желтизна» (III: 150), оставляемая дыханием пламени. «Сходство росы, дождя, слез и жемчуга повело к поверью, доселе живущему в нашем народе, будто видеть во сне жемчуг предвещает слезы» (Афанасьев, т. 1, 1995: 308). Разлука ожидала мастера и Маргариту. Маргарита винила себя за то, что советовала мастеру опубликовать отрывок из романа (III: 149). Слезы, утопившие жизнь Маргариты после исчезновения мастера, были вознаграждены. Ее слезы возродили мастера к жизни. Это вновь происходит весной, когда в Москву прибывает Воланд и его свита. «С утренним восходом и весенним просветлением солнца связывалась идея оживления природы, пробуждения ее от ночного сна и зимней смерти. Потому сказочные герои, окамененные или убитые (т. е. творческие силы природы, окованные зимнею стужею), возвращаются к жизни только тогда, когда будут окроплены живою водою или слезами, т. е. весенним дождем» (Афанасьев, т. 1, 1995: 308). Как сказочная героиня, отправляется Маргарита на поиски мастера и вызволяет его из царства мертвых. Ради спасения мастера она следует в царство Воланда, ради любви соглашается стать королевой на балу у сатаны. В Аид спускается Деметра, богиня плодородия, оплакивающая похищенную дочь. В мрачный Аид спускается Орфей, чтобы вызволить оттуда Эвридику, он дивной игрой услаждает слух владыки темного царства. Так Психея в повести Апулея опускается к ногам Персефоны в подземных ее чертогах, чтобы вновь воссоединиться с супругом Амуром. Испытание это является решающим на пути к обретению счастья, как и пребывание Маргариты на балу у сатаны дарит ей возможность вызволить мастера. И вот что интересно. Своеобразным проводником Психеи становится баночка, в которой хранится частичка красоты Прозерпины, посланной ей для Венеры. Как для Маргариты крем Азазелло явился ключом к той действительности, в которую она ступает, обратившись ведьмой.

Психея «в греческой мифологии олицетворение души, дыхания» (Мифы народов мира, т. 2, 1998: 344). Сошествие Психеи в царство мертвых означает загробные странствия души. Образ Маргариты оказывается родственным этому мифу тем, что слово «жемчуг», родившее ее имя, также обладает значением «душа». Так, в «Гимне души» апокрифических Деяний апостола Фомы метафора «душа — жемчуг» означает следующее: «В аллегорической форме здесь излагаются представления о том, что душа, будучи небесного происхождения, ниспосылается на землю и здесь забывает о своем предназначении до тех пор, пока не будет разбужена откровением свыше. Выполнив свое предназначение, она снова возвратится ввысь, где облечется в свои небесные одежды и обретет свой идеальный первообраз» (Мещерский 1987: 147). «Жемчужина в раковине — душа человека в теле. «Душой» величали жемчуг еще в начале нашего тысячелетия народы Месопотамии, а также манихейцы (поклонявшиеся учению Мани, III в. н. э.) Персии» (Копалинский 2002: 76).

Сошествие в ад совершает и Богородица. Об этом говорится в апокрифе «Хождение Богородицы по мукам» и духовных стихах. Образ Маргариты оказывается уподобленным Богородице: «хозяйка бала, достойно выполнившая все протокольные обязанности, вдруг является в совершенно несвойственной для ведьмы роли — а именно девы Марии, заступницы за грешников перед высшим судией, в час, когда по зову трубы мертвые восстают из праха. На эти «богородичные» черты Маргариты указывает и сцена с маленьким мальчиком в объятом паникой Доме Драмлита <...>. Кроме того, само появление королевы (которую один из гостей на сатанинском сходбище, видимо, не случайно именует «светлая») можно рассматривать как аналог сошествия Богородицы в ад» (Волгин 1992: 152). В эпоху становления христианства образ языческой богини весеннего плодородия соединился с Богородицей (Афанасьев, т. 1, 1995: 120, 307). И слезы древней богини, превращающиеся в жемчуг, становятся слезами Богородицы. «В более поздние времена эти слезы стали приписывать Богородице или самому Христу, плачущим от лицезрения человеческих пороков» (Шилкина 2004: 26). Жемчуг также «ассоциировался со слезой ангелов, оплакивающих грехи человечества» (Символы, знаки, эмблемы 2003: 159). Пресвятая Богородица проливает слезы, не в силах унять боли при виде адских мук. Ее слезы становятся дорогой освобождения грешных душ. Заступница просит за них Бога и добивается их прощения. На балу у сатаны перед глазами Маргариты проходят полчища грешников. На каждого она обращает внимание и от целования каждого терпит адские муки. «Ноги Маргариты подгибались, каждую минуту она боялась заплакать» (III: 275). Маргарита просит Воланда за Фриду, просит, пожертвовав тем, ради чего явилась к нему, — стремлением вернуть мастера. Маргарита, с ведьминским размахом разгромив квартиру Латунского, в котором в ее сознании воплотилось все зло, погубившее мастера, щадит его самого, когда Воланд и его свита предлагают свои услуги для расправы с ним: «— Нет! — воскликнула Маргарита. — Нет, умоляю вас, мессир, не надо этого!» (III: 285).

Жемчужина является символом чистоты (Копалинский 2002: 75). Образ жемчуга как олицетворения девичьей чистоты, невесты содержится в старинных обращениях к Богородице: «Покров-пресвятая Богородица! покрой мою победную голову жемчужным кокошником, золотым подзатыльником» (Афанасьев, т. 1, 1995: 123). Чистота души Маргариты, чистота ее помыслов придают сил, делая ее заступницей и спасительницей. С древних времен к богине Заре, а затем к Богородице обращались с мольбой укрыть от напастей покровом или фатой (символом непорочности), то есть защитить (Там же: 115, 139). «С жемчугом сравнивали и ему уподобляли Иисуса Христа, деву Марию, частицы освященного хлеба и вина как символы жертвы, принесенной Христом, девство, останки святых» (Мещерский 1987: 146). «У раннехристианских гностиков Иисус Христос Спаситель именовался божественной «невыразимой жемчужиной»» (Копалинский 2002: 76). В Евангелие от Матфея (13: 45—46) образ жемчуга воплощает метафору «жемчуг — царство небесное» (Мещерский 1987: 145). «Жемчуг называли также «дорогой» в Царство Небесное» (Копалинский 2002: 77). Образ жемчуга как «символа духовной чистоты» встречается в «Слове о полку Игореве» в прекрасном сочетании «жемчюжна душа» (Грачева 2002: 14). В образе жемчуга, скрытого в раковине, можно увидеть и воплощение Истины, сокрытой от глаз людских (Копалинский 2002: 76). «Богословы и писатели из Александрии — Ориген и Климент, утверждали, что жемчуг символизирует Логос, т. е. Слово. При этом они ссылались на Евангелие от Иоанна, в котором Иисус является Словом Предвечным» (Там же). Став ведьмой, пройдя сквозь ад, Маргарита остается чиста. «Интересно отметить, что душа Маргариты находилась в полном порядке. Мысли ее не были в разброде, ее совершенно не потрясло то, что она провела ночь сверхъестественно. <...> Словом, знакомство с Воландом не принесло ей никакого психического ущерба. Все было так, как будто так и должно быть» (III: 338). Благодаря Маргарите мастеру даруется возможность воочию убедиться, насколько верно он угадал историю Пилата и Иешуа. Благодаря Маргарите, ему даруется путь если не в Царствие Небесное, то к покою, к тому, что ему действительно необходимо. Здесь образ Маргариты оказывается созвучным Беатриче «Божественной комедии» Данте, образ которой «наложил отпечаток на «водительскую» функцию Маргариты в последних главах» (Чудакова 1994: 9).

При рассмотрении образа жемчуга нельзя не упомянуть интереснейшей легенды, содержащейся в 41 руне «Калевалы». Здесь говорится о том, как Вяйнямёйнен, «владыка гроз, вьюг и ветров» (Афанасьев, т. 1, 1995: 165), создал кантелу, или арфу. И его дивная игра заставила плакать от восхищения все живое вокруг, плачет и сам могущественный бог, и слезы его превращаются в жемчуг («Калевала», 41: 185—188, 261—266).

Мастер, как ветер, дух, сила творчества, создает прекрасное произведение, которое становится жизнью и для его верной подруги Маргариты, проливающей слезы при звуке слов его гениального романа, слезы признания божественного дара, слезы восхищения.

Как древние боги, олицетворяя природные стихии, соединяли в себе созидающую и одновременно разрушающую силы, так в образе Маргариты созидающее творческое начало оборачивается и своей хаотической стороной. «Нетрудно заметить также, что образ подруги Мастера наделен чертами двойственности, присущими, вообще говоря, и другим персонажам романа, прежде всего, в соответствии с эпиграфом, — Воланду» (Бэлза 1991: 75). «От горя и бедствий» Маргарита становится ведьмой, чтобы удержать мелькнувшую перед ней нить, ведущую к спасению мастера. «Крем легко мазался и, как показалось Маргарите, тут же испарялся. Сделав несколько втираний, Маргарита глянула в зеркало и уронила коробочку прямо на стекло часов, от чего оно покрылось трещинами. Маргарита закрыла глаза, потом глянула еще раз и буйно расхохоталась» (III: 234—235). Маргарита «меняет свою сущность, становясь ведьмой, и узнает об этом, глянув в зеркало <...>. Булгаков четко разделяет две ипостаси Маргариты — обыденную и зазеркальную» (Кушлина 1988: 292). Став ведьмой, Маргарита сохраняет «черты доброты, человечности и того сочувствия страданиям, которое проявляется в сцене с Фридой» (Бэлза 1978: 212). «Маргарита не стала «настоящей» ведьмой, ибо она сохранила в себе и любовь, и милосердие; в ней просто проявилась злая дремлющая сторона ее силы» (Зеркалов 2004: 90). «Своими железными руками Азазелло повернул ее, как куклу, лицом к себе и вгляделся в нее. На его глазах лицо отравленной менялось. Даже в наступавших грозовых сумерках видно было, как исчезало ее временное ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось, и оскал ее стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом» (III: 378). Как благая природа, питающая все живое, вдруг содрогается в буйстве, так сила Маргариты, умноженная выпавшими на ее долю страданиями, взрывается бурей. Рядом с плавным, певучим именем, олицетворением божественной песни, мастер, взрывается раскатистое, громкое, взрывное Маргарита, имя, как стихия, таящее в себе таинственную двойственность. Слово μαργαριτης («перл», «жемчуг»), чистые смыслы которого мы уже рассмотрели, стоит рядом с созвучным ему μαργαινω (μάργος) — «свирепствовать» (Вейсман 1991: 781), μαργόομαι (μάργος) — «делаться бешеным, свирепеть, поэт.» (Там же). Имя оказывается созвучным имени богини Мары, Морены. «Главным олицетворением нечистой силы была Мо(а)рена или Мо(а)рана от санскр. mri — умираю (польск. marzana, рус. смерть, лат. mors) — богиня смерти, зимы и ночи, имя, родственное с словами: мрак <...> и мороз» (Афанасьев, т. 1, 1995: 55). Темные силы пробуждаются в имени Маргариты на мгновение, когда она становится ведьмой и черной королевой во имя спасения. Всесильное светлое начало, покоряющее тьму, является главным, душа Маргариты прекрасна, даже когда она обращается ведьмой.

Фауст Гете встречает девушку, воплощение чистоты. Героиня Гете именуется Маргаритой, когда еще ничто не оскверняет ее чистоты. Далее, когда жизнью ее овладевает соблазн, ее имя звучит на языке народа, создавшего легенды о Фаусте. Светлое имя Маргарита возвращается к ней в сцене раскаянья в тюрьме, когда девушка избирает очищение от греха через казнь. Так распорядился ее судьбой Великий Гете. Булгаковская героиня именуется Маргаритой всегда. Здесь великая любовь и страдания снимают печать греха с ее стремлений во что бы то ни стало, любыми способами спасти возлюбленного, хотя бы и при помощи сатаны, о благих намерениях которого Маргарита сначала ничего не знает. Тлетворное дыхание целований убийц не может отравить ее красоты, «жемчужина, если она брошена в грязь, не станет более презираемой, и, если ее натрут бальзамом, она не станет более ценной. Но она всегда ценна для ее обладателя» (Ев. от Филиппа: 48).