§ 3.3. Моделированный подтекст художественного произведения с имплицированным заглавием

Заглавие «Собачье сердце» относится к числу эмфатических метафорических заглавий. Автор использует обычную схему построения произведения: экспозиция, развитие самого действия, развязка. Текст повести отчетливо членится на пять композиционно-содержательных частей: а) жизнь собаки до встречи с Филиппом Филипповичем, б) подготовка к операции и сама операция, в) отдельной содержательно-композиционной частью следует считать дневник Борменталя, г) жизнь Шарикова, д) эпилог. Анализ содержательно-фактуального уровня, где должно бы присутствовать эксплицитное выражение связи заглавия и текста, показывает лишь то, что описывается жизнь собаки. Первый компонент названия в тексте произведения присутствует в следующих словосочетаниях: «собачий желудок», «собачье долготерпение», «собачья доля», «собачья сказка», «собачий принц инкогнито», «собачий дух», «собачьи слезы», «собачий билет», «песья (= собачья) шкура», «песьи (= собачьи) глаза».

Более интересным и актуальным для раскрытия смысловой стороны данного заголовка-метафоры (а значит, и идеи в целом) является второй компонент — «сердце», появляющийся во второй части повести, кульминацией которой является сцена операции: изменяется темп повествования — повышается его динамичность, ощущается «накал атмосферы», должно произойти что-то важное, непривычно-загадочное для пса — «...кутерьма приняла еще более неприятный характер...» (фрагмент модели № 3); «Зина оказалась неожиданно в халате, похожем на саван, и начала летать из смотровой в кухню и обратно» (модель № 7); «Только по смутному запаху можно было узнать, что это Филипп Филиппович. Подстриженная его седина скрывалась под белым колпаком, напоминающем патриаршую скуфейку. Жрец был весь в белом, а поверх белого, как епитрахиль, был надет резиновый узкий фартук» (модель № 12); «У Зины мгновенно стали такие же мерзкие глаза, как у тяпнутого. Она подошла к псу и явно фальшиво погладила его. Тот с тоскою и презрением поглядел на нее» (модель № 10); Филипп Филиппович «звонит во все звонки» и «кричит: Скорей, скорей, скорей» и т. д. Обратим внимание на авторский акцент — часть начинается следующими словами: «И вот в этот ужасный день. Еще утром, Шарика кольнуло предчувствие». В центре внимания два персонажа и то действие, которое дается «крупным планом». Посмотрим, как описывает автор Филиппа Филипповича и Борменталя:

Автор глазами собаки замечает: «...только по смутному запаху можно было узнать, что это Филипп Филиппович». «Добрый волшебник», «маг», «кудесник», «Пречистинский мудрец», «божество», «жрец», «важный песий благотворитель», «седой волшебник» — так именует Шарик профессора Преображенского — превращается в разбойника, вампира, убийцу («Затем оба заволновались, как убийцы, которые спешат» (модель № 4)).

Используются глаголы разных тематических групп, с помощью которых передаются негативные эмоции относительно происходящего: «машинкой въедался в шерсть», «начал втыкать коловорот», «высверливать в черепе», «въелся ножницами в оболочку и выкроил», «ободрал оболочки», «стал давить рану», «сломал ампулу и насосал в шприц», «иголкой впился в дряблую кожу». Далее возникает сама оценка — «пакостное дело, если не преступление». «Преступление», думается, в том, что Филипп Филиппович «одним приемом навел на лбу у Шарика красный венец». («Нож вскочил к нему в руки как бы сам собой, после чего лицо Филиппа Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приемом навел на лбу Шарикова красный венец. Кожу с бритыми волосами откинули, как скальп, обнажили костяной череп...» (модель № 12)). В эпилоге повести идет уточнение метафоры «красный венец» — «пес по утрам страдал головными болями, которые мучили его кольцом по головному шву» — страдание, мука, венец мученичества.

Представляется не случайным появление именно в этой части произведения лексемы «сердце». Кроме того, обращают на себя внимание СФОЕ, в которых употребляется это слово:

а) «...Борменталь с хрустом сломал стеклянную ампулу, насосал из неё в шприц и коварно кольнул Шарика где-то у сердца» (фрагмент модели № 3);

б) «— В сердце? — робко спросил он» (Борменталь).

— Что вы ещё спрашиваете?! — злобно заревел профессор. ...Лицо у него при этом стало как у вдохновенного разбойника Доктор с размаху, легко всадил иглу в сердце пса» (= в собачье сердце) (модель № 12).

Эксперимент, это «пакостное дело», разрушает прежнюю, «нормальную» собачью жизнь, изменяет судьбу Шарика (ср. разбитое сердце). Таким образом, только на уровне содержательно-концептуальной и содержательно-подтекстовой информации возможно говорить о метафорическом значении заглавного компонента: сердце — «судьба, жизнь». Это сравнение связывает название с каждым из членов контекстуального ряда (собачий желудок, собачьи слезы, собачья доля и т. д., см. выше), будучи в смысловом отношении ключевым, т. к. является обобщающим по отношению к каждому из членов указанного ряда.

Так на основе ассоциативного словесного ряда возникает ассоциативный социальный ряд, представленный имплицитно. Последнее позволяет сформулировать ещё одно значение метафоры заглавия — «тяжелая, невыносимая жизнь», являющаяся результатом этой истории. Не случайно, что повесть имела подзаголовок «Чудовищная история».

В рассказе «Самогонное озеро» на раскрытие авторской идеи работает и сюжетно-событийный ряд, и заглавие, не представленное в тексте эксплицитно. Рассказ имеет подзаголовок «Повествование», который нацеливает читателя на соотнесение описанных событий с реальностью. Рассказ написан в 1923 г., гражданская война уже закончилась, но Россия пережила целый ряд войн, которые внесли в жизнь страны определенный хаос, неразбериху. Последствия такого состояния, очевидно, еще оставались. Возможно, здесь уместна ассоциация и с той обстановкой в квартире, которую автор описывает. Никаким другим словом как «война» ее и не назовешь. Неслучайно, собираясь бороться с пьянством, герой требует «пенсию жене, в случае если меня убьют».

Актуальным для раскрытия смысловой стороны данного заголовка является ключевой ряд, представленный в произведении: «знаменитый коридор» — «проклятый коридор» — «свеженький источник у Макеича через два дома от Сидоровны» — «Москва не Берлин» — «разгром всех Сидоровн и Макеичей и отраженный попутный разгром «Уголков», «Цветков Грузии», «Замков Тамары» — «осушение Москвы», «Москва станет как Сахара» — «красный, как флаг». Именно этот ряд позволяет говорить о пространственно ограниченном явлении пьянства, существующем в определенном городе и стране. Негативное отношение к уродливому явлению опосредованно может быть перенесено и на власть, допускающую существование такого образа жизни.

Такое прочтение заголовка позволяет говорить о четко заданном социальном подтексте рассказа «Самогонное озеро».

Подобное, имплицированное, развертывание заглавия произведения мы встречаем в рассказах М.А. Булгакова «Лестница в рай», «Московские сцены», «Самогонное озеро», что позволяет говорить об определенных закономерностях взаимодействия заглавия и текста как характерных для идиостиля писателя.