Выйдя обратно в Борисоглебский переулок, мы увидим справа от себя ещё один маленький сквер, используемый местными жителями для выгула маленьких же собачек. Хотя знаменитая Собачья площадка до середины XX века находилась совсем недалеко отсюда, скверик интересен отнюдь не этим, а установленным здесь памятником.
Марина Цветаева с 1914 по 1922 год жила в доме № 6, который считала волшебным и очень любила, как любила и эти места, называя их «моя Борисоглебия». Сюда же в 1921-м пришло ей письмо от мужа, эвакуировавшегося с остатками Добровольческой армии из Крыма в Константинополь. Обосновавшись в Праге, он дал знать о себе, и Марина Ивановна начала обивать пороги официальных инстанций, чтобы получить разрешение на выезд. Через несколько месяцев получив его, она вместе с дочерью Алей 11 мая 1922 года покинула родину.
Есть счастливцы и счастливицы,
Петь не могущие. Им —
Слезы лить! Как сладко вылиться
Горю — ливнем проливным!Чтоб под камнем что-то дрогнуло.
Мне ж — призвание как плеть —
Меж стенания надгробного
Долг повелевает — петь.Пел же над другом своим Давид,
Хоть пополам расколот!
Если б Орфей не сошел в Аид
Сам, а послал бы голосСвой, только голос послал во тьму,
Сам у порога лишним
Встав, — Эвридика бы по нему
Как по канату вышла...Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное — взято.
Она и сама вернулась в Россию, как по канату. Дочь Ариадна и муж Сергей Эфрон буквально в один голос твердили в своих письмах о том, как хорошо в Советской стране. Взгляды бывшего белогвардейца кардинально переменились за годы эмиграции, и завершилась эта эволюция сотрудничеством Сергея Яковлевича со спецслужбами пролетарского государства. В итоге он, попав под подозрение полиции в связи с похищением генерала Миллера и убийством бывшего советского резидента-невозвращенца Игнатия Рейсса, был вынужден из Парижа исчезнуть, чтобы возникнуть уже в Москве, а точнее, в Болшеве, на предоставленной ему в пользование даче НКВД.
Туда в 1939 году приедет и Марина Ивановна, чья полу-нищенская жизнь в эмиграции стала и вовсе мучительной вследствие скандальной деятельности Эфрона: эмигрантские издания перестали печатать произведения Цветаевой, а некоторые из прежних знакомых прекратили общение с ней.
Когда-то Марина написала Сергею, что пойдет за ним «всюду, как собака, где бы он ни находился». Сбылось... Забрав немногочисленные пожитки и четырнадцатилетнего сына, Цветаева возвратилась на родину. Пожитки сразу же застряли на таможне (понятное дело — книг и рукописей столько, что проверять все эти бумаги на предмет происков классового врага можно годами), а житьё на казённой даче оказалось недолгим и нерадостным. Сначала чекисты арестовали дочь, через несколько недель — мужа. Сестра Анастасия была арестована уже давно. С дачи велели выметаться; найти приют с трудом удалось на Покровском бульваре, в комнате надолго уехавшего из Москвы знакомого. Там и довелось Марине Ивановне услышать голос Левитана, доносившийся изо всех окон, из каждого репродуктора...
В день отъезда в эвакуацию пришёл помочь Борис Пастернак. Хорошо хоть, рукописи к тому времени уже вернули. Набитый ими чемодан, совершенно неподъёмный, Борис Леонидович для надёжности перемотал верёвкой. Довольный своей работой, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся».
Членов Литфонда и Союза писателей отправили в Татарию — в Чистополь и Елабугу. Цветаева особой разницы не ощутила: работы найти не удалось ни там, ни там, а жить было совершенно не на что.
Памятник Марине Цветаевой. Скульптор Нина Матвеева, архитекторы Сергей Бурицкий и Александр Дубовский, 2007 г.
«В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. М. Цветаева». Но даже и этой работы она не получила. Не то чтобы не взяли, а столовая всё не открывалась и не открывалась...
Должно быть, у каждого человека есть свой собственный запас прочности, позволяющий преодолевать невзгоды. У Марины Цветаевой он иссяк на сорок девятом году жизни. Не было сил что-то писать, верить в перемены к лучшему, да уже и просто выживать не хватало воли. Всё, что судьба могла отнять, она уже забрала.
Оставался сын — взрослеющий, одарённый, интеллигентный мальчик, но и для него, нежно любимого Мура, беспомощная и ни к чему не приспособленная мать превращалась в обузу — по крайней мере, Марина Ивановна так себя ощущала. В последний день лета 1941 года Цветаева отыскала в своём багаже ту верёвку и написала три записки: поэту Николаю Асееву с просьбой позаботиться о сыне; соседям, которым предстояло похоронить её и помочь сыну добраться из Елабуги в Чистополь; и самую главную:
«Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».
Он их не увидит. Отец уже две недели как расстрелян, сестра выйдет на свободу только после смерти Сталина, а Мур, он же Георгий Эфрон, по достижении восемнадцати лет будет призван в армию и сразу направлен в штрафбат как родственник осуждённых по 58-й статье за шпионаж. Первый бой станет для него и последним.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |