А что же критика? Отклики на спектакль последовали самые противоречивые. Пьесу сравнивали с произведениями Эрдмана («Мандат»), Ромашова («Воздушный пирог», «Конец Криворыльска») и Файко («Евграф — искатель приключений»), рассказывающих о современных Хлестаковых, Чичиковых, Расплюевых, о жуликах и нэпманах. Однако это были поспешные выводы. Во всяком случае, сегодня никому и в голову не придет искать сходство между Борисом Семеновичем Гусем и финансовым авантюристом Семеном Раком из «Воздушного пирога», а Аметистова сопоставлять с Севостьяновым из «Конца Криворыльска». Этих персонажей объединяла только эпоха.
С годами, кстати, придет другое, более подходящее сравнение: Дмитрий Сергеевич Лихачев скажет, что у Аметистова (равно как и у Остапа Бендера) есть общий «литературный предок» — диккенсовский Джингль. Обнаружится и еще одна любопытная взаимосвязь: Аметистова вполне справедливо будут сопоставлять с таким же краснобаем и лжецом Шервинским из «Дней Турбиных», с Жоржем Милославским из «Ивана Васильевича», ну и, конечно, с котом Бегемотом из дьявольской свиты Воланда. Проще говоря, Аметистову трудно найти соответствие во «внешней» литературе: он по духу и плоти своей — чисто булгаковский персонаж. Оттого заметна легкая растерянность журналистов, принявшихся в 1926 году оценивать «Зойкину квартиру». Их рецензии и заметки вызывают смутное впечатление: вроде бы и чувствуют авторы, что перед ними — какое-то особое сатирическое произведение, но в то же время не торопятся его похвалить.
Театровед Давид Золотницкий, проанализировав, рецензии, описал противоречивую природу всех этих откликов.
Критика, если не считать нескольких отъявленных антибулгаковцев, таких, как А.Р. Орлинский1 или В.А. Павлов2, отнеслась к спектаклю «Зойкина квартира» мягче, чем к мхатовским «Дням Турбиных», — писал он. — Один рецензент великодушно допускал:
«После "Дней Турбиных", после этого сменовеховства в театре, "Зойкину квартиру" можно стерпеть». Он объяснял это тем, что «общественная баня», устроенная мхатовцам, вынудила Попова «вступить в героическую борьбу с автором и придать комедии тот сравнительно мало оскорбительный вид, в котором она сейчас и идет». Притом критик от души недоумевал: «Что прельщает в Булгакове наши театры, так жадно набросившиеся на его пьесы?»3.
Да, пьесы шли, и даже заголовки рецензий на «Зойкину квартиру» имели, со своей стороны, «сравнительно мало оскорбительный вид». Для дней премьеры был характерен почти благодушный отзыв еженедельника «Новый зритель». Там говорилось: «Очень хорошо играли Мансурова — Зоя Денисовна, Симонов — Аметистов, Попова — Манюшка, недурно играли и все остальные; неплохи декорации, костюмы, грим, — но все это впустую... Спектакль идет гладко, как мотор на холостом ходу... Никакой культурной ценности такой спектакль, разумеется, иметь не может» и т. п.4
Спектакль, вслед за пьесой, полагалось ругать, но доказательности недоставало. Бранные выводы о недурной, хорошей и очень хорошей игре как-то не убеждали.
Не договориться было с самим собой и опытному критику М.Б. Загорскому, хотя он посвятил «Зойкиной квартире» не меньше трех статей. Настраивая себя на брань, он все сбивался на похвалы в превосходной степени. Не в силах отрицать крупные удачи Мансуровой, Поповой, Симонова, Горюнова, «давших высокий образец актерской техники и умения лепить сочный сценический образ», он заключал: «Актерски спектакль был разыгран крепко, уверенно и талантливо»5. Но если дело обстояло так, концы с концами огорчительно не сходились.
Еще того невразумительней оказался второй опус Загорского на ту же тему: там логика была совсем пародийна. «На премьере спектакль потерпел жуткий провал, — уверял критик, — хотя актерски он был разыгран хорошо, а местами превосходно, со многими находками в области интонаций и движений. Из занятых в этот вечер актеров надо отметить игру Мансуровой, Симонова, Захавы и Поповой, которая в роли горничной Манюшки показала очень свежую и приятную манеру сценической характеристики. Работа художника С. Исакова над оформлением спектакля очень интересно задумана и выполнена»6. В общем, доказательств «жуткого провала» опять явно недоставало. Чувствуя это, редакция «Программ» вслед за статьей дала примечание: «Мнение М. Загорского о спектакле "Зойкина квартира" является его индивидуальным мнением, которого редакция не разделяет». Статье, на взгляд редакции, скорее всего не хватало не так логики, как натиска и кавалерийского размаха. Но помещенная затем рецензия Боголюбова ответила задаче еще того меньше: как показано выше, она была кратчайшей.
* * *
Убедительных доводов не находилось. Даже резкий — уж на что резче! — гонитель «булгаковщины» В.А. Павлов в упомянутой рецензии сообщал с душевным прискорбием, что Мансурова, Симонов и Горюнов были «прямо превосходны. Данные ими сценические типы обнаруживают высокое мастерство и культуру и, что самое важное для современности, — умение выразительной передачи психологических моментов внешней динамики действия». Число подобных примеров можно было бы без труда умножить7.
Во времена нэпа за негативные отклики прессы художника еще не призывали к административной ответственности, не заводили на него уголовных дел, не устраивали обличительных диспутов и товарищеских судов (хотя сталинское лихолетье было уже не за горами). Оттого и понятен сдержанный, почти ироничный тон Любови Белозерской, вспоминавшей о том, как «мудро и сдержанно» Михаил Афанасьевич отнесся к рецензиям на «Зойкину квартиру». Для него было главным не мнение критиков, а то, что спектакль идет на аншлагах. В сезоне 1926—1927 гг. вахтанговцы играют его чаще других своих постановок.
В ознаменование театральных успехов, — пишет Любовь Белозерская, — первенец нашей кошки Муки назван «Аншлаг».
В доме также печь имеется,
У которой кошки греются.
Лежит Мука, с ней Аншлаг.
Она — эдак, а он так.
Это цитата из рукописной книжки «Муки-Маки»8.
Вспоминается еще один эпизод, весьма характеризующий отношения Булгакова и вахтанговцев тех лет. Довольно быстро драматург и актеры подружись, часто гостили у Симонова и Понсовых, охотно и сами принимали гостей:
Когда приходили к нам старые приятели, — продолжает Любовь Евгеньевна, — [...] мы устраивали «блошиные бои». М.А. пристрастился к этой детской игре и достиг в ней необыкновенных успехов, за что получил прозвище «Мака-Булгака — блошиный царь»9.
Вечерами ходили в театр или, например, в «Кружок» — клуб работников искусств в Старопименовском переулке, где Михаил Афанасьевич играл в бильярд с Маяковским. Любовь Евгеньевна удивлялась этому партнерству, ведь было известно, что на одной из конференций Маяковский критиковал МХАТ за постановку «Дней Турбиных». Однако забывала она, что Маяковский был высокого мнения о «Зойкиной квартире» и что Театр Вс. Мейерхольда, заключая с Маяковским договор на «Комедию с убийством», хотел отчасти повторить успех Вахтанговской труппы.
* * *
Через месяц после премьеры Студия была преобразована в Государственный театр имени Евг. Вахтангова. Такого права студийцы добивались давно. Но думается, что не последнюю роль здесь сыграли заметно окрепшие, достигшие высокого уровня молодые актеры и, прежде всего, Цецилия Мансурова, Рубен Симонов, Освальд Глазунов, Борис Щукин, Борис Захава, Анатолий Горюнов, Варвара Попова и многие другие.
Примечательно, что вахтанговцы, получив государственный статус, продолжали поддерживать студийные традиции своего коллектива. Работа вприглядку друг за другом по-прежнему оставалась здесь на первом месте, что видно и на примере «Зойкиной квартиры». Так и не решив, как относиться к ерническим рецензиям центральной печати, Борис Васильевич Щукин напишет свою, так сказать, внутреннюю рецензию, с которой выступит на художественном совете. И если для журналистов важен был, прежде всего, гражданский пафос спектакля, то для Щукина — совершенно другое. Он говорит о сохранении вахтанговской школы, об актерском мастерстве, о природе комедии. Вот несколько цитат:
Я смотрел спектакль впервые... На меня он произвел впечатление очень крепкого... по ансамблю, интересного театрально и совершенно блестящего местами по актерскому мастерству. Вполне хорошо идет 2-й акт, за исключением «фабрики на ходу» и 3-й акт, кончая аукционом.
Первый акт и «фабрика на ходу» выпадают из спектакля. Здесь другая манера игры, здесь актеры (исключая Мансурову и отчасти Козловского) играют текстом, выскакивают из образов, здесь состязание, кто больше выжмет смеха в зрительном зале... В результате этого получается эстрада, безвкусица.
Сидят:Обольянинов — Александр Козловский, Зоя — Цецилия Мансурова, Гусь — Освальд Глазунов, 1-я безответственная дама — Вера Львова. Стоят: Аллилуйя — Борис Захава, Ган-Дза-Лин — Иосиф Толчанов
Б.Е. Захава (Аллилуя). Не играть взяточничество так многозначительно. Ведь он берет взятки везде, поэтому привык и делает это мимоходом.
В. Попова (Манюшка) — мне показалось, занята текстом, а потому и испуг, и ужас, и слезы, и покой, и смех, — словом, все — ведет на одной краске (нет задач, действия, событий).
Р.Н. Симонову по I акту советую крепче взять задачу устроиться всеми правдами и неправдами в должности администратора и только во имя этого так или иначе вести себя в квартире Зойки.
А.Д. Козловскому — не надо графу замечать юмора своего положения... мягче и меньше мелких движений.
Ц.Л. Мансурова всегда серьезна и прекрасно играет.
В прачечной — утрачен уголок бандитов и нечто, похожее на воровской жаргон. Отношения друг к другу (неприятия) стали не той остроты, какой искались. Доходит: милые люди и честная прачечная.
А.М. Наль. Советую играть Херувима двуликим. ...Он примитивен. Дуэль китайцев хороша.
И.М. Толчанов (Газолин), мне показалось, утерял хищность образа и твердость своего сквозного действия.
Борис Щукин — актер, педагог, строгий критик
Е.М. Берсенева (Лизанька) как будто все благополучно, но не понятна по характеру (не яркая).
В.Ф. Тумская (Алла) — хорошо. Советую к темпераментным местам подбираться заранее и не бояться их. «Ах!» (встреча с Гусем) и «Сдохну, а сбегу!» — не звучат.
О.Ф. Глазунов (Гусь). Мне показалось, что надо текст ужать вдвое, в остальном все мягко, органично и очень хорошо.
Б.М. Шухмин (Иван Васильевич из Ростова) — образ заострить. Слишком мягок и добродушен, скорее, персонаж из «Свадьбы» Чехова, а не из «Зойкиной квартиры». Опьянение хорошо. Танец более азартно.
И.М. Рапопорт (Толстяк). Следовало бы включить в образ (добродушия и покоя) местами острый глаз и острую фразу. Это подчеркнуло бы профессию.
Мизансцена под занавес не четка. Мне кажется, следует сделать так: муровцы выходят вперед, становятся спиной к зрителю, говорят свои реплики... Пауза — и тогда только гости сорвались со своих мест к ним. Точно. Мужчины полезли в карманы за бумагами. Занавес.
* * *
Любопытно, что выступление Щукина было застенографировано и выпущено в театре как своеобразная памятка, на титульном листе которой стоит резолюция Алексея Попова: «Со всеми замечаниями Б.В. Щукина согласен»10. Эта реплика весьма примечательна, ведь когда Алексей Дмитриевич едва только приступил к репетициям спектакля, он написал доклад, в котором давал оценки булгаковским персонажам. И эти оценки значительно отличаются от щукинских.
Для Щукина «Зойкина квартира» — комедийная фантасмагория, призванная посмеяться над реалиями наших дней. Более строго относился к произведению Попов. Он говорил, что ставит спектакль о «гримасах нэпа», которые отталкивали его, о «пошлости, разврате и преступлении». Режиссеру чужды были сомнения Булгакова — темы отчаяния, обманутости и тоски. В экспрессионистских декорациях Исакова он ставил трагифарс об угаре нэпманской жизни. И предлагаемые обстоятельства, в которые вовлекал он актеров, были соответствующие.
В «Зойкиной квартире» каждый актер должен быть художником-прокурором своего образа11, — говорил Попов. — Все типы в пьесе, безусловно, отрицательны. Исключение представляют собой агенты угрозыска, которых следует толковать без всякой идеализации, но делово и просто.
Эта группа действующих лиц положительна тем, что через нее зритель разряжается в своем чувстве протеста. Сцены кутежа и пьянства должны быть поданы в музыкально-эксцентрическом плане, только тогда их можно смело заострять до кошмарного угара, иначе они будут выглядеть слюняво патологическими и недопустимыми в театре. [...]
Самая большая ошибка театра будет в том случае, если он из «Зойкиной квартиры» сделает комедийку с претензией на легкую веселость. В данной трактовке пьеса потеряет всякую социально-общественную значимость и станет вредной пьесой12.
Однако сколь бы ни были чужды режиссеру обитатели Зойкиной квартиры, с их пошлостью и страстью к красивой жизни, прекрасные актеры все равно играли сложнее, чем требовала тогдашняя сатира. Они приносили на сцену тоску, бездомность и униженность людей, вовлеченных в угар нэпа. И особенно ярко здесь проявился талант Цецилии Мансуровой.
Примечания
1. Павлов В. Три премьеры // Жизнь искусства. 1926. № 46. 16 ноября. С. 11—12.
2. Павлов В. Три премьеры // Жизнь искусства. 1926. № 46. 16 ноября. С. 11—12.
3. Боголюбов. Еще о «Зойкиной квартире» // Программы гос. акад. театров. 1926. № 64. 14—20 дек. С. 11.
4. Б. [Псевдоним не раскрыт]. На холостом ходу («Зойкина квартира» в Студии им. Вахтангова) // Новый зритель. 1926. № 45. 9 ноября. С. 13—14.
5. Загорский М. Второй опус Булгакова — «Зойкина квартира» // Веч. Москва. 1926. № 252. 1 ноября.
6. Загорский М. «Зойкина квартира» в Студии им. Вахтангова // Программы гос. акад. театров. 1926. № 59. 9—15 ноября. С. 9.
7. Золотницкий Д.И. Комедии М.А. Булгакова на сцене 1920-х годов // Сб.: Проблемы театрального наследия Булгакова. Л., 1987. С. 64—66.
8. Белозерская-Булгакова Л.Е. Указ. соч. С. 61.
9. Там же. С. 83.
10. Музей Театра им. Вахтангова. Ед. хр. 440. Св. 10. Оп. 1.
11. «Слова о том, что актер должен стать "художником-прокурором для своего образа", были сказаны Поповым в 1926 году, — писала Кнебель. — Широко известно положение Вл. И. Немировича-Данченко: "Надо быть прокурором своего образа и уметь жить его мыслями и чувствами", — к этому выводу Немирович-Данченко пришел значительно позже. Алексей Дмитриевич много раз говорил, что формулировка Немировича-Данченко точно выражает его собственные мысли и чувства. Но ни разу он не вспомнил, что сам за много лет до Немировича-Данченко, встретившись с сатирической драматургией, поставил перед актерами ту же задачу. В этом сказывалась великая скромность Попова — художника».
12. Музей Театра им. Вахтангова. Ед. хр. 440. Св. 10. Оп. 1.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |