7. Афраний — один из ликов Воланда?

Мы уже говорили о том, что когда Воланд протягивает Маргарите чашу с вином, в которое превратилась кровь только что убитого барона Майгеля, эта кровь замещает собой кровь другого предателя — Иуды, поскольку Коровьев говорит: «Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья». Именно так всё и произошло в романе Булгакова: Иуда был зарезан в Гефсиманском саду среди растений.

Таким образом, Майгель — это реинкарнация Иуды (как Иуда предал Христа, так и Майгель хотел донести на Воланда — нового Христа): «Да, кстати, барон, — вдруг интимно понизив голос, проговорил Воланд, — разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности» = «Очень добрый и любознательный человек, — подтвердил арестант, — он выказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно...». И оба убиты по приказу Воланда: «...а Иуду я собственноручно зарезал в Гефсиманском саду, — прогнусил Азазелло»¹ = «А скажите, — обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, — вы его застрелили, этого бывшего барона? — Натурально, — ответил Азазелло, — как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить». В таком свете «лужа крови, которая вытекает у кота в сцене его мнимой комической гибели/воскресения и на месте которой затем выступает труп Майгеля, — это в действительности кровь Майгеля и Иуды»².

Но здесь возникает вопрос: как согласуется признание Азазелло в том, что он зарезал Иуду, с итоговой редакцией романа, где Иуду убивают подчиненные Афрания по приказу Пилата? Всё дело в том, что в «древних» главах, то есть в романе мастера, Воланд наделяется чертами всеведущего начальника тайной службы Афрания и едва ли не приравнивается к нему.

Разговаривая с Берлиозом, Воланд ведет себя так же, как Афраний во время беседы с Пилатом: «...и крикнул сурово: «Так, стало быть, так-таки нету?»» = «...и вдруг спросил сурово: «Так зарежут, игемон?»».

Воланд приказывает Азазелло отравить мастера и Маргариту, чтобы исполнить просьбу Иешуа — взять их в иной мир, а Афраний после убийства Иуды приказывает исполнителям забрать у мертвого кошелек с деньгами и подбросить первосвященнику Каиафе: «Воланд поманил пальцем Азазелло, тот подскочил к лошади и выслушал то, что негромко приказал ему Воланд. И слышны были только слова: «В мгновение ока. Не задержи!». Азазелло скрылся из глаз»³ = «Тогда третья фигура показалась на дороге. Этот третий был в плаще с капюшоном. «Все деньги здесь?» — спросил третий. «Все, — ответил первый убийца». «Не медлите», — приказал третий»⁴.

После убийства Майгеля с Воландом происходит точно такая же перемена в одежде, что и с Афранием после убийства Иуды: «Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре» = «Теперь на лошадь вскочил человек в военной хламиде и с коротким мечом на бедре»⁵.

Кстати, в обоих случаях убийство совершено «при участии женщины»: Гелла по телефону сообщает Майгелю, что его ждут на бал «к двенадцати ночи», а Пилат говорит Афранию, что Иуду «зарежут этой ночью», после чего тот подговаривает возлюбленную Иуды Низу позвать его в Гефсиманский сад. Отсюда — параллелизм между Геллой и Низой: в словаре Брокгауза и Ефрона написано, что именем Гелла на греческом острове Лесбос называли девушек-вампиров⁶, а Низа — гречанка. Гелла названа красавицей, а Иуде показалось, что лицо Низы — «самое красивое лицо, какое он когда-либо видел в жизни, стало еще красивее».

Дополнительное сходство между Воландом и Афранием отмечает Л. Яновская. По ее словам, в 4-й редакции романа «Воланд просматривал рукопись мастера: «Ну, теперь все ясно, — сказал Воланд и постучал длинным пальцем с черным камнем на нем по рукописи».

В окончательном тексте этого камня на пальце Воланда не будет — он появится в другом месте, в диалоге Пилата с Афранием: «Но, во всяком случае, — озабоченно заметил прокуратор, и тонкий, длинный палец с черным камнем перстня поднялся вверх...».

И в третий раз возникает загадочный перстень, по-видимому, этот самый:

«Благодарю вас за все, что сделано по этому делу», — благодарит Пилат Афрания за достойное погребение Иешуа, но главным образом, конечно, за убийство Иуды. «...Тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежащего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, — прошу принять это на память».

Драгоценный перстень, подаренный Пилатом Афранию, носит Воланд... Не потому ли, что Воланд (в личине Афрания!) его и получил — за убийство Иуды?

<...> перстень на пальце Воланда при диктовке на машинку Булгаков убрал. Но вот совпадение: именно тогда, когда убирается перстень, вводятся, при той же диктовке на машинку, поправки в описание одежды Афрания и Воланда...»⁷.

Если Воланд наделяется чертами Афрания, то непосредственными убийцами Иуды должна быть свита Воланда, что и объясняет реплику Азазелло: «...а Иуду я собственноручно зарезал в Гефсиманском саду». В самом деле, если Азазелло назван «необыкновенно широкоплечим» и «с атлетическими плечами», то один из убийц Иуды — коренастым: «...вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло у нее в руке и тотчас потухло. Иуда шарахнулся назад и слабо вскрикнул: «Ах!».

Второй человек сзади преградил ему путь. Первый, что был впереди, торопливо спросил Иуду: «Деньги, которые получил от Каифы, с тобою? Говори, если хочешь сохранить жизнь!»»⁸. То, что первый убийца — это Азазелло, доказывает и аналогичная конструкция в сцене убийства барона Майгеля: «...мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло у нее в руке» = «...что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь». Разница лишь в том, что Иуду Азазелло убивает ножом, а в Майгеля стреляет из пистолета, однако в редакции за 06.07.1936 Азазелло покидает этот мир, держа руку на ноже как на своем исконном оружии: «На фланге, скорчившись, как жокей, летел на хребте скакуна, звенел бубенцами, держал руку убийцы на ноже, огненно-рыжий Азазелло»⁹.

Также мы замечаем похожее описание убийства Иуды, избиения Варенухи (с которым вновь расправляются двое — Азазелло и Бегемот; а голову Бенгальскому, напомним, оторвал Бегемот по приказу Коровьева) и убийства Майгеля. Если у Варенухи «кровь из носу хлынула на толстовку», то в первом случае упоминалась «кровь, бьющая из груди Иуды», а в сцене убийства Майгеля читаем: «...алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет. Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю...». И оценка Афранием убийства Иуды: «Убит он с чрезвычайным искусством, прокуратор», — совпадает с тем, как Маргарита воспринимает убийство Майгеля Азазелло: «Впервые при ней с таким искусством и хладнокровием зарезали человека» (черновая запись от 16.11.1933¹⁰).

Азазелло «одним взмахом выдрал у Варенухи портфель из рук», а «человек спереди мгновенно выхватил из рук Иуды кошель», причем далее тоже упоминался «взмах»: «И в тот же миг за спиной у Иуды взлетел нож и как молния ударил влюбленного под лопатку». Сравнение «как молния» будет реализовано во время избиения Варенухи: «Удару толстяка отозвался громовой удар в небе, в уборной блеснуло...» (а в руках у первого убийцы Иуды тоже «блеснуло»). Отметим и похожие вопросы, которые задаются жертвам убийства и избиения: «Деньги, которые получил от Каифы, с тобою?» ~ «Что у тебя в портфеле, паразит? <...> телеграммы?».

После удара ножа «Иуду швырнуло вперед, и руки со скрюченными пальцами он выбросил в воздух», а после избиения и превращения в вампира «Варенуха, карауля дверь, подпрыгивал возле нее, подолгу застревая в воздухе и качаясь в нем. Скрюченными пальцами он махал в сторону Римского, шипел и чмокал...».

Первым на параллелизм всех этих сцен обратил внимание Борис Гаспаров:

Тут заслуживают внимания в первую очередь помощники Афрания. Их у него четверо — трое мужчин и женщина. Один из помощников руководит похоронами Иешуа, двое других (и женщина) участвуют в убийстве Иуды. Первого мы не видим непосредственно и узнаем о нем (со слов Афрания) только то, что его зовут «Толмай» (ср. амплуа «переводчика» у Коровьева — «толмач»). Далее, гречанка Низа сопоставляется с Геллой, имя которой содержит отсылку к легенде о Фриксе и Гелле (отсылку, подтверждаемую амплуа «утопленницы» у Геллы).

О внешности двух убийц мы узнаем только то, что один из них был «коренастым» (ср. неоднократно отмечаемый маленький рост кота и Азазелло, сохраняющийся во всех метаморфозах). Мизансценически убийство Иуды обнаруживает ряд параллелей с избиением Варенухи: и в том, и в другом случае действие происходит в укромном месте, в глубине сада, перед жертвой возникают двое, они поочередно наносят удар и овладевают добычей — «сокровищем», которое было у жертвы убийства/избиения. При этом сопоставление ряда деталей имеет пародийный и комический характер: Гефсиманский сад — уборная театра Варьете; деньги, полученные Иудой за предательство, — портфель с бумагами, которые Варенуха несет в «одно учреждение». Но, помимо пародийной функции, данный параллелизм выявляет, кто были убийцы Иуды. Что касается роли самого Афрания в убийстве Иуды, то, помимо проявленного им всеведения и «изумляющей всех исполнительности», характерной является деталь с печатями: Афраний спокойно срывает храмовую печать, которой запечатан кошелек Иуды, так как у него имеются все печати (ср. эпизоды с опечатанной квартирой Берлиоза).

Возвращаясь, однако, к самой сцене убийства, обратим внимание также на то, что один из убийц обнаружил необыкновенную меткость, приняв падающего Иуду на нож и попав прямо в сердце (Афраний говорит Пилату, что Иуда был убит «с большим искусством»). Ср. разговор на балу у Воланда о необыкновенной меткости Азазелло, о том, что он попадает без промаха «в любое предсердие сердца или в любой из желудочков». Данный разговор возникает в связи с убийством барона Майгеля, которого Азазелло застрелил, обнаружив такое же необыкновенное искусство, как и при убийстве Иуды, — изменилось только, в соответствии с костюмом, оружие убийства. В связи с этим возникает также параллель Майгель — Иуда, и не просто сходство амплуа доносчика (и притом занимающегося иностранцами — ср. отношения Иуды и Иешуа, недавно пришедшего в Ершалаим), но также мотивный параллелизм, позволяющий отождествить данные два образа как два коррелята мифологического повествования.

Действительно, сцены убийства Майгеля и Иуды имеют целый ряд общих деталей: праздничный, парадный костюм убитого; поза, в которой лежит убитый (труп Майгеля обнаружен «с задранным кверху подбородком» — Иуда лежит лицом вверх и с раскинутыми руками). Интересно также то, что Майгель назван бароном; с этим сопоставляется имя Иуды из Кириафа (т. е. «von Kyriath»). Наконец, перед убийством Воланд заявляет Майгелю о том, что ходят слухи, что его как наушника и шпиона ждет печальный конец «не далее, как через месяц»; совершенно аналогичным образом Пилат побуждает к убийству Иуды словами о том, что ему «стало известно», что Иуда будет убит¹¹.

А во многом одинаковое описание Воланда и Афрания (начальника тайной службы Пилата) симметрично одинаковому описанию Воланда и «артиста в смокинге» (чекиста) из сна Босого. Это говорит о том, что советская власть — дьявольская по своей природе и такая же всемогущая и всеведущая. Кстати, уже в повести «Записки на манжетах» (1922—1923) встречалось выразительное описание чекиста во френче и галифе, обладавшего таким же пронизывающим взглядом, что и «артист в смокинге»: «Наробраз. Литколлегия. Ходит какой-то между столами. В сером френче и чудовищном галифе. Вонзается в группы, и те разваливаются. Как миноноска, режет воду. На кого ни глянет — все бледнеют. Глаза под стол лезут. <...> Подошел. Просверлил глазами, вынул душу, положил на ладонь и внимательно осмотрел. Но душа — кристалл! Вложил обратно. Улыбнулся благосклонно. — Завлито? — Зав. Зав. Пошел дальше». Сравним в романе: «Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать. «Верю! — наконец воскликнул артист и погасил свой взор. — Верю! Эти глаза не лгут».

Что же касается источника имени «Афраний», то он содержится в книге Эрнеста Ренана «Антихрист» (1907), где есть описание ареста апостола Павла в Риме:

Обыкновенно префектовъ преторіи было два, но въ описываемый моментъ налицо былъ только одинъ. Съ 51-го года этотъ важный постъ былъ занять благороднымъ Афраніемъ Бурромъ, которому годъ спустя пришлось искупить весьма печальной смертью преступное желаніе дѣлать людямъ добро, считаясь со зломъ. Навѣрно Павелъ не имѣлъ съ нимъ никакихъ прямыхъ сношеній. Возможно однако, что гуманное обращеніе съ апостоломъ въ преторіи объясняется тѣмъ благодѣтельнымъ вліяніемъ, какое оказывалъ на окружающихъ этотъ справедливый и добрый человѣкъ. <...> Въ мартѣ 62-го года умеръ Бурръ...¹².

Кроме того, Булгакова не могло не привлечь созвучие Афраний — Агранов, так как замначальника Секретного отдела ОГПУ СССР Яков Агранов был столь же всеведущ, как Афраний: «Об Агранове Булгаков говорил, что он друг Пильняка, что он держит в руках «судьбы русских литераторов», что писатели, близкие к Пильняку и верхушкам Федерации, всецело в поле зрения Агранова, причем ему даже не надо видеть писателя, чтобы знать его мысли («Я не шепотом в углу выражал эти мысли»)» (агентурно-осведомительная сводка 5-го Отделения СООГПУ от 10.11.1928¹³).

Примечания

1. Булгаков М.А. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 6. М.: Голос, 1999. С. 681.

2. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Slavica Hierosolymitana. 1978. Vol. III. С. 237.

3. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. С. 278.

4. Там же. Т. 2. С. 451.

5. Эта параллель отмечена: Яновская Л. Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри: в зеркалах булгаковедения // Вопросы литературы. 2010. № 3 (май—июнь). С. 69.

6. Как сообщает словарь Брокгауза и Ефрона: «...къ подобнымъ же демоническимъ существамъ относятся Эмпуза, Ламіи, Геллы (на Лесбосѣ — безвременно погибшія дѣвушки-вампиры)» (Чародѣйство // Энциклопедическій словарь. Томъ XXXVIII. С.-ПЕТЕРБУРГЪ: Типографія Акц. Общ. Брокгаузъ-Ефронъ, 1903. С. 397).

7. Яновская Л. Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри: в зеркалах булгаковедения. С. 70, 72. Помимо того, Афраний — как глава тайной полиции — наделяется чертами одного из трех чекистов, пришедших в кабинет к профессору Персикову в повести Булгакова «Роковые яйца» (1924): «Один из них, приятный, круглый и очень вежливый, был в скромном, защитном военном френче и рейтузах...» ~ «Явившийся к Пилату человек был средних лет, с очень приятным округлым и опрятным лицом...», «...и выразив на своем бритом лице вежливую улыбку...», «...пришедшему к прокуратору понадобилось очень мало времени, и вскорости он появился на балконе в сухих сандалиях, в сухом багряном военном плаще и с приглаженными волосами» (сравним: «приятный, круглый» = «приятным округлым»; «вежливый» = «вежливую»; «военном френче» = «военном плаще»). Сходство отмечено: Яновская Л. Треугольник Воланда: Главы из книги // Октябрь. 1991. № 5. С. 201.

8. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 2. С. 450—451.

9. Там же. Т. 1. С. 356.

10. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 156.

11. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Slavica Hierosolymitana. 1978. Vol. III. С. 235—237.

12. Ренанъ Э. Исторія первыхъ вѣковъ христіанства. Томъ четвертый: Антихристъ / Переводъ съ французскаго М.А. Энгельгардта. С.-ПЕТЕРБУРГЪ: Изданіе Н. Глаголева, 1907. С. 32—33.

13. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 10. М.: Голос, 2000. С. 226.