4. Религиозная тематика в «Мастере и Маргарите»

По словам второй жены Михаила Булгакова Любови Белозерской, в январе 1926 года художница Наталия Ушакова подарила ее мужу экземпляр книги Александра Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» (Москва, 1922):

Н. Ушакова, иллюстрируя книгу, была поражена, что герой, от имени которого ведется рассказ, носит фамилию Булгаков. Не меньше был поражен этим совпадением и Михаил Афанасьевич.

Всё повествование связано с пребыванием сатаны в Москве, с борьбой Булгакова за душу любимой женщины, попавшей в подчинение к дьяволу. <...>

Сатана в Москве. Происходит встреча его с Булгаковым в театре Медокса...

<...>

Судьба сталкивает Булгакова с Венедиктовым, и тот рассказывает о своей дьявольской способности безраздельно овладевать человеческими душами.

«Беспредельна власть моя, Булгаков, — говорит он, — и беспредельна тоска моя, чем больше власти, тем больше тоски...». Он повествует о своей бурной жизни, о черной мессе, оргиях, преступлениях, и неожиданно: «Ничего ты не понимаешь, Булгаков! — резко остановился передо мной мой страшный собеседник. — Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке?.. Твоя душа в ней, Булгаков!». Но душу свою у Венедиктова Булгаков отыгрывает в карты.

После многих бурных событий и смерти Венедиктова душа Настеньки обретает свободу, и полюбившие друг друга Настенька и Булгаков соединяют свои жизни.

С полной уверенностью я говорю, что небольшая повесть эта послужила зарождением замысла, творческим толчком для написания романа «Мастер и Маргарита».

Это легко проследить, сравнив вступление первого варианта романа со вступлением повести Чаянова. Невольно обращает на себя внимание общий речевой их строй¹.

Чуть раньше, в начале января 1925 года, Булгаков зашел в редакцию журнала «Безбожник у станка» и приобрел комплект за прошлый год, после чего написал в дневнике: «Когда я бегло проглядел у себя вечером номера «Безбожника», был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне... Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены»² (данная запись от 5-го января послужила источником и одного из эпизодов 19-й главы романа: «Да, чем-нибудь всё это кончится. Верую!»³ ~ «Я верую! — шептала Маргарита торжественно, — я верую! Что-то произойдет!»).

Очевидно, что это событие стало толчком к сбору информации для будущего романа, так же как и публикация в газете «Правда» (апрель — май 1925) поэмы Демьяна Бедного «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна», в которой были, например, такие строки: «Крещенья не было никогда, / Не было духа в виде голубине, / И не было гласа о божьем сыне. <...> Эта тайна проста: / Не было воскресенья Иисуса Христа». Но еще раньше, в 1923-м, Булгаков создал повесть «Дьяволиада», прямым продолжением которой и стал роман о дьяволе.

Существует также информация, что «Булгакову было лет двенадцать, когда, таинственно блестя глазами, он сказал однажды сестре Наде: «Ты думаешь, я сегодня ночью спал? Я был на приеме у сатаны!..»»⁴. А вскоре после «приема у сатаны» у молодого Булгакова появилась привычка, о которой рассказала его первая жена Татьяна Лаппа: «Он еще тогда всё время Мефистофеля рисовал. Так, на бумажке какой-нибудь, на листочках... Лицо одно. Бородка такая. Цветными карандашами раскрашивал. Вот письменный стол, и обязательно рожица Мефистофеля висит»⁵.

Кстати, долгое время именно Воланд был главным героем романа, и именно он (и только он) рассказывал «древние» главы, поскольку не было еще никакого мастера.

Помимо письма Булгакова правительству СССР (март 1930): «И лично я своими руками бросил в печку черновик романа о дьяволе...»⁶, — можно привести запись его жены от 27.09.1933: «Миша читал Коле Л<ямину> новые главы романа о дьяволе, написанные в последние дни или, вернее, — ночи»⁷. И, несмотря на то, что в дальнейшем появились мастер и Маргарита, вынесенные даже в заголовок романа⁸, центрообразующей фигурой все равно остался Воланд, с появления которого на Патриарших начинается сюжет и отлетом которого из Москвы сюжет заканчивается. Более того, уже в 1937 году Булгаков написал на титульном листе: «Князь тьмы». Само же название «Мастер и Маргарита» закрепилось лишь в начале 1938 года — об этом есть запись в дневнике Елены Булгаковой от 01.03.1938: «Миша днем у Ангарского⁹, сговаривается почитать начало романа. Теперь, кажется, установилось у Миши название «Мастер и Маргарита». Печатание его, конечно, безнадежно. Теперь Миша по ночам правит его и гонит вперед, в марте хочет кончить. Работает по ночам»¹⁰.

Между тем работа над романом началась весной 1928 года¹¹ — почти в одно время с публикацией в журнале «30 дней» (с января по июль 1928-го) «Двенадцати стульев», где главным героем также является дьявол, но не иностранец, а «наш, советский человек» Остап Бендер. Видимо, подобная образность витала в воздухе, и писатели улавливали ее независимо друг от друга.

В разговоре с Бездомным Берлиоз перечисляет восточных богов, в том числе персидского бога солнца Митру, что коррелирует с изображение на груди Воланда жука-скарабея, символизирующего египетского бога утреннего солнца Хепри и воскрешение в загробном мире. Так что Воланд — это не только дьявол, который чурается света, но и бог солнца. Поэтому «кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар». Да и появляется он на Патриарших, когда «сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо».

Перечислив разных богов, Берлиоз упомянул и «менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике». И появляется Воланд «как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли». По словам комментатора:

Сведения об этом божестве <...> Булгаков, скорее всего, почерпнул из книги В. Рожицына «Умирающий бог. Происхождение христианского культа страдающего и воскресающего бога Иисуса» (2-е изд. Харьков, 1925), где, в частности, говорится, что во время праздника в честь Вицлипуцли — бога войны, которому ацтеки приносили человеческие жертвы, «девушки, заранее запертые в храме, приготовляли из маисовой муки и меда изображение бога, соответствующее по размеру его деревянной статуе. В тесто вставляли стеклянные глаза, зубы делали из зерен маиса». Вицлипуцли введен в текст романа не случайно. Во-первых, календарное время его праздника совпадает со временем действия романа. Во-вторых, в немецких легендах о докторе Фаусте фигурирует Вицлипуцли дух ада, первый помощник сатаны (см.: Легенда о докторе Фаусте / Под ред. В.М. Жирмунского. 2-е изд., испр. М., 1978. С. 139, 144). Перед тем как Берлиоз произнес имя Вицлипуцли, «соткался из воздуха» Фагот-Коровьев — старший из окружающих Воланда демонов, предтеча сатаны. Упоминание же имени мексиканского бога, ставшего в немецких народных преданиях предвестником сатаны, вызвало появление на Патриарших самого дьявола — Воланда¹².

А кто такой Коровьев? Ближайшая параллель ему отыскивается в романе «Белая гвардия» (1924): «Только под утро он разделся и уснул, и вот во сне явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал <...> — Ах ты! — вскричал во сне Турбин. — Г-гадина, да я тебя. — Турбин во сне полез в ящик стола доставать браунинг, сонный, достал, хотел выстрелить в кошмар, погнался за ним, и кошмар пропал». В виде такого же кошмара является Коровьев Берлиозу: «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок <...> и физиономия, прошу заметить, глумливая». А погоня Турбина за кошмаром будет передана Бездомному: «Ты нарочно под ногами путаешься? — зверея, закричал Иван. — Я тебя самого предам в руки милиции!

Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился» (сравним: «вскричал» = «закричал»; «гадина» = «негодяя»; «да я тебя» = «Я тебя самого предам в руки милиции!»; «кошмар пропал» = «Регент как сквозь землю провалился»).

В повести Булгакова «Тайному другу» (1929) к писателю Максудову (alter ego автора) приходит дьявол Рудольф, о котором сказано так: «Рудольф снял и встретился меня теплым рукопожатием». И ровно так же будет охарактеризован демон Коровьев: «Коровьев просиял, встал, почтительно поклонился, показав как по шнуру ровный пробор, и пригласил Маргариту идти с ним»¹³. Поэтому и наставления переводчика Коровьева Маргарите перед балом у Воланда похожи на инструкции, которые давал редактор Рудольф Максудову перед его встречей с издателем Рвацким: «Так вот, вы изъявите полное свое согласие на все, что он ни скажет. И хорошо было бы даже, если бы вы сказали ему какой-нибудь комплимент» («Тайному другу», 1929) ~ «Поцелуйте руку, назовите его «мессир», отвечайте только на вопросы и сами вопросов не задавайте» (редакция от 11.11.1933¹⁴). В свою очередь, Максудов и Маргарита одинаково реагируют на слова дьявола Рудольфи и демона Коровьева: «И тем не менее я этот роман у вас беру, — сказал строго Рудольфи (сердце мое сделало перебой)...» («Записки покойника», 1936—1937) ~ ««Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин». Сердце Маргариты стукнуло...». Еще одно сходство между Рудольфи и Коровьевым: «Но Рудольфи заговорщически подмигнул мне и спросил: «А что такое?»» ~ «Воровски подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого кота, он просипел: «За неделю это, стало быть, выходит три с половиной тысячи?»». И если Рудольфи командовал, то в голосе Коровьева слышались «категорическое приказание, настойчивые внушения»¹⁵.

Однако Коровьев — это не только кошмар и демон, но еще и — в пародийном отношении — Святой Дух из Нового Завета. После нисхождения Святого Духа люди начинают говорить на иностранных языках, а после действий переводчика Коровьева, состоящего при иностранце, сотрудники городского филиала Комиссии зрелищ и увеселений начинают петь песню «Славное море, священный Байкал» и не могут остановиться (напомним, что Коровьев постоянно представляется бывшим регентом и запевалой, а регент — это «руководитель и дирижер церковного хора»¹⁶). Да и в одной из поздних редакций Коровьев, инструктирующий Маргариту перед балом, прямо наделяется функцией Святого Духа, дающего знание иностранных языков: «Да, еще... — Коровьев шепнул, — языки, — дунул Маргарите в лоб. — Ну, пора!»¹⁷ Поэтому и буфетчик, придя в «нехорошую квартиру», увидел, что «на столе стояла подставка, а на ней совершенно ясно и определенно золотая на ножке чаша для святых даров»¹⁸, и из этой чаши ему предлагает выпить Азазелло, пародируя христианское таинство причащения крови Христовой — в виде символического вина.

И поскольку Коровьеву доверена роль Святого Духа, он говорит Маргарите: «Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится... <...> Нужно полюбить его, полюбить, королева». Сравним в послании апостола Павла к римлянам: «...любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим. 5:5).

А на балу у Воланда показано в миниатюре грядущее воскресение мертвых: из камина появляются гробы, откуда выскакивают грешники. Коровьев же исполняет роль ангела-обвинителя на Страшном Суде, перечисляя Маргарите все их грехи. И в самом конце Коровьев наполняет кровью убитого барона Майгеля чашу: «Я пью ваше здоровье, господа, — негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами». Здесь видно переосмысление эпизода из Евангелия от Луки, когда Иисус «взял и чашу после ужина и сказал: «Эта чаша — новый завет, скрепленный Моей кровью, которая за вас проливается»» (Лк. 22:20). Христос предлагает ученикам выпить чашу с вином, символизирующим его кровь, а Воланд пьет из чаши, сделанной из черепа атеиста Берлиоза, кровь доносчика Майгеля, превратившуюся в вино. Выпив сам, Воланд протягивает чашу Маргарите: «Пей!». А далее Коровьев выступает в роли Святого Духа, названного в Новом Завете Утешителем: «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам» (Ин. 14:26). Поэтому Коровьев утешает Маргариту, отсылая нас к таинству евхаристии: «Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья»¹⁹, — поскольку Святой Дух как раз ответственен за евхаристию: превращение Святых Даров — хлеба и вина — в Тело и Кровь Христовы. Однако в романе происходит «евхаристия наоборот» — в вино превращается кровь доносчика Майгеля, поскольку Маргарита находится на балу у сатаны.

Кстати, характеристика Утешитель в отношении Коровьева реализуется и в других эпизодах — например, перед началом бала «Коровьев понравился Маргарите, и трескучая его болтовня подействовала на нее успокоительно». При этом его троекратный совет: «И вообще я позволю себе смелость посоветовать вам, Маргарита Николаевна, никогда и ничего не бояться», «Не теряйтесь и ничего не бойтесь», «Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю», — в точности повторяет наказ Иисуса своим ученикам: «Итак, не бойтесь их <...> И не бойтесь убивающих тело <...> не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц» (Мф. 10:26, 28, 31). Ср. еще с обращением Иисуса к начальнику синагоги: «не бойся, только веруй» (Мк. 5:36); и к своим ученикам: «ободритесь; это Я, не бойтесь» (Мк. 6:50).

В Библии Святой Дух часто появляется в образе огненного столпа, а поскольку Коровьев пародийно воплощает функции Святого Духа, от него также исходит огненный столп, по контрасту сравниваемый с адской (зияющей) пастью, так как Коровьев состоит в свите дьявола: ««Ни с места!» — И тотчас все трое открыли стрельбу на веранде, целясь в голову Коровьеву и Бегемоту. Оба обстреливаемые сейчас же растаяли в воздухе, а из примуса ударил столб огня прямо в тент. Как бы зияющая пасть с черными краями появилась в тенте и стала расползаться во все стороны. Огонь, проскочив сквозь нее, поднялся до самой крыши грибоедовского дома. Лежащие на окне второго этажа папки с бумагами в комнате редакции вдруг вспыхнули, а за ними схватило штору, и тут огонь, гудя, как будто кто-то его раздувал, столбами пошел внутрь теткиного дома». Сравним в Ветхом Завете: «Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днем и ночью» (Исх. 13:21). Так что Коровьев в перевернутом виде повторяет функцию Спасителя — Иешуа Га-Ноцри, который также сопровождается появлением огненного столпа: «Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль» (кстати, «пыль» тоже упомянута не случайно, поскольку это очередная отсылка к Библии, а именно — к книге пророка Наума 1:3: «...в вихре и в буре шествие Господа, облако — пыль от ног Его»). Неудивительно, что совпадает точка зрения на человеческие пороки у Иешуа и Коровьева в ранней редакции: «Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: «...большего порока... трусость». Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию» = «Нет греха горшего, чем трусость. Этот человек был храбр и вот испугался кесаря один раз в жизни, за что и поплатился»²⁰ (эту же позицию разделял Булгаков: «Трусость — вот главный порок, потому что от него идут все остальные»²¹; сюда примыкает свидетельство Сергея Ермолинского: «Он любил повторять, как ненавидит трусость. От нее, говорил он, происходит вся подлость человеческая. И в литературе тоже: от трусости, ну еще, конечно, от мелкого тщеславия. Тоже еще и от зависти»²²). Более того, в разговоре с Босым Коровьев прямо цитирует Христа, хотя, разумеется, в пародийном ключе: «А где же свидетели? — шепнул в другое ухо Коровьев, — я вас спрашиваю, где они?» ~ «Иисус, восклонившись и, не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?» (Ин. 8:10). А в 5-й и 6-й редакциях романа он еще раз апеллирует к Евангелию от Иоанна, приравнивая себя к Христу: «Стара штука, — послышалось с галерки, — этот в партере из той же компании». — «Вы полагаете? — заорал Фагот, прищуриваясь на галерею, — в таком случае, Фома неверный, и вы в одной шайке с нами, потому что она у вас в кармане!»»²³ ~ «После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим» (Пн. 20:26—27). Таким образом, Коровьев называет зрителя Фомой неверующим, поскольку тот не верит в чудеса черной магии, являющиеся сниженной версией чудес, совершенных Иисусом Христом. А далее в одной из редакций встречается примечательный эпизод, связанный с возвращением головы конферансье: «Ради Христа, не мучьте его! — вдруг на весь театр прозвучал женский голос в партере, и видно было, как замаскированный повернул в сторону голоса лицо»²⁴. Просьбу простить несчастного конферансье «ради Христа» Воланд согласился выполнить «и громко приказал: «Наденьте голову!»». А в окончательной редакции просьба женщины выглядит так: «Ради Бога, не мучьте его!». В обоих случаях Воланд прощает провинившегося ради Бога и Христа, то есть он является дьяволом лишь формально, а по сути воплощает собой функции суда и милосердия, свойственные ветхозаветному Богу: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (Ис. 45:7). Еще одно сходство между Богом и Воландом проявляется в близкой манере повествования: «И сказал Господь Моисею, говоря: <...> в первый месяц, в четырнадцатый <день> месяца вечером Пасха Господня» (Левит 23:1,5) ~ «И доказательств никаких не требуется, — ответил профессор <...> ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана...»²⁵. А из Нового завета известно, что в пятницу 14-го нисана Иисус совершил Пасху и был распят. Всё это, естественно, учитывалось Булгаковым.

Коровьев же в итоговой редакции, будучи ближайшим слугой князя тьмы, предстает «темно-фиолетовым рыцарем с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом», а в записи от 14.09.1934 фиолетовый рыцарь был посланником Иешуа, олицетворяющего собой силы света: «Но не успели всадники тронуться с места, как пятая лошадь грузно обрушилась на холм и фиолетовый всадник соскочил со спины. Он подошел к Воланду, и тот, прищурившись, наклонился к нему с лошади.

Коровьев и Бегемот сняли картузики, Азазелло поднял в виде приветствия руку, хмуро скосился на прилетевшего гонца. Лицо того, печальное и темное, было неподвижно, шевелились только губы. Он шептал Воланду.

Тут мощный бас Воланда разлетелся по всему холму.

— Очень хорошо, — говорил Воланд, — я с особенным удовольствием исполню волю пославшего. Исполню»²⁶.

Двойственную природу Коровьева подчеркивает также анализ его каламбура: «Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, — ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, — его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем он предполагал».

Лидия Яновская пишет: «В конце 1991 года, за полгода до моего выезда из России, всплыла — буквально сама собою вынырнула из небытия — еще одна книга из библиотеки Михаила Булгакова: «Фауст» Гете в прозаическом переводе А. Соколовского (СПб., 1902). <...> Здесь <...> красным булгаковским карандашом отчеркнут монолог Мефистофеля: «Я часть той тьмы, из которой родился свет, гордый свет, оспаривающий в настоящее время у своей матери, тьмы, и почет, и обладание вселенной, что, впрочем, ему не удастся, несмотря на все его старания».

На полях слева две маленькие буквы рукою Булгакова: «к-в» (и еще третья, пониже, которую я не могу расшифровать). «К-в» — Коровьев?!

Важно отметить: «Я часть той тьмы» — безусловно, речь отнюдь не Коровьева. Цитируемый Мефистофель для Булгакова предшественник Воланда. Точнее — один из ликов Воланда. Говорит Мефистофель-Воланд, и реплику его о том, что свет порожден тьмою, парирует — уже за пределами трагедии Гете, в мире булгаковского романа — дерзкий Коровьев: «Свет порождает тень, но никогда, мессир, не бывало наоборот»»²⁷. Данная реплика Коровьева представляет собой отдельную запись на верхнем поле 364-й страницы черновой тетради «Мастера и Маргариты» за 1933 год: «Евангелисты. (Свет порождает тень, но никогда, мессир, не бывало наоборот)»²⁸. Но вряд ли это тот самый каламбур, за который можно было наказать, тем более что данная реплика представляет собой обращение к мессиру (Воланду), а Коровьев был наказан силами света, перед которыми Воланд теперь собирается ходатайствовать: «Он неудачно однажды пошутил, — шепнул Воланд, — и, вот, осужден был на то, что при посещениях земли шутит, хотя ему и не так уж хочется этого. Впрочем, надеется на прощение. Я буду ходатайствовать»²⁹. Вообще Коровьев — необычайно загадочный персонаж, как загадочна и его фамилия:

Исходящее от него ощущение нелепости, глумливости, насмешливой развязности... можно придумать еще много определений в этом духе — обманчиво. Коровьев жесточе, опаснее расхожего представления о нем. «Те, кто имел уже несчастье в эти дни попасться на его дороге...».

Да, Коровьев приносит несчастье. При первом же своем появлении в тексте (даже, строго говоря, до появления) он наводит ужас на Берлиоза, почуявшего свою смерть.

Коровьев послал на смерть Берлиоза. Он приказал Бегемоту оторвать голову Бенгальскому. Он вынудил Босого принять взятку, а затем выдал его ГПУ.

Он склонен к злому, преступному: помнит все преступления гостей бала и рассказывает о них Маргарите.

Он был рыцарем, то есть сражался и проливал кровь. Кровь влечет его, она слышна в его речах, видна в поступках. «Ах, королева, — игриво трещал Коровьев, — вопросы крови — самые сложные вопросы в мире!» И Воланд выражает согласие с ним: «Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!».

И это Коровьев наполняет чашу — череп убитого им Берлиоза — кровью барона Майгеля.

И из всего этого следует, что фамилия Коровьев, с ее нелепостью и неуместностью, призвана играть роль отвлекающего псевдонима; призвана не дать персонажам романа испугаться раньше времени, узнав, что подлинная фамилия нашего героя — Кровьев³⁰.

Помимо того, Коровьев, находящийся в свите дьявола, часто ассоциируется с библейским змеем — сатаной, о котором в Откровении Иоанна Богослова сказано: «И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим» (Откр. 12:3), «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною...» (Откр. 12:9). Поэтому в открытом Коровьевым «дамском магазине» находятся «пижамы с драконами», а сам он сравнивается со змеей: «Фирма просит вас принять это на память, — заявил Фагот, извиваясь, как змея. <...> Женщины текли со сцены в бальных платьях, в пижамах, разрисованных драконами...»³¹, «Регент с великой ловкостью на ходу сел в первый проносящийся трамвай под литерой «Б», как змея, ввинтился на площадку и, никем не оштрафованный, исчез бесследно среди серых мешков и бидонов...».

Что же касается Иешуа и Воланда, то это не враждебные силы, как Бог и дьявол в Новом Завете, а своего рода коллеги. Похожий взгляд на дьявола представлен в иудаизме: «Впервые Сатана является въ качествѣ существа высшаго порядка въ кн. Иова, где онъ фигурируетъ среди «сыновъ Божіихъ» (I, 6). Въ діалогѣ между нимъ и Богомъ, Сатана определяется какъ участникъ верховнаго Божественнаго совѣта и какъ обвинитель человѣка. Однако, являясь преслѣдователемъ человека, видящимъ въ его поступкахъ одну лишь несправедливость и грѣхи, Сатана лишенъ права действовать самостоятельно, без разрѣшенія на то отъ Бога, вслѣдствіе чего на него нельзя смотрѣть какъ на противника Бога. Доктрина монотеизма ничуть не страдаетъ отъ его существованія, какъ и отъ признанія другихъ небесныхъ силъ. На той же точкѣ зрѣнія стоитъ и пророкъ Захарія (3, 1—2), изображая Сатану противникомъ и обвинителемъ первосвященника Іошуи. Противъ Сатаны выступаетъ «Ангелъ Господа», налагающій на него молчаніе именемъ Бога. В обоихъ случаяхъ Сатана является только въ роли прокурора и дѣйствуетъ лишь съ разрешенія... <...> Онъ спускается съ неба, вводитъ человѣка во грехъ, затѣмъ поднимается, чтобы обвинить его предъ Богомъ. По Божьему велѣнью онъ вынимаетъ душу, другими словами, убиваетъ (В. Талмуд, Бава Батра 16а)»³². Именно по «Божьему веленью», то есть по распоряжению «сил света» (Иешуа), Воланд приказал Азазелло отравить мастера и Маргариту, чтобы даровать им вечный покой, о котором мечтал сам Булгаков, написавший своей жене 22 июня 1938 года: «Мне нужен абсолютный покой (твое выражение, и оно мне понравилось). Да, вот именно абсолютный! Никакого «Дон-Кихота» я видеть сейчас не могу»³³.

Кстати, согласно вавилонскому Талмуду, Иисус был не распят на кресте, а повешен на столбе³⁴, что также нашло отражение во вставном романе: «Когда пыль унеслась, кентурион крикнул: «Молчать на втором столбе!»». Однако крест много раз упоминался в первой редакции романа: «...нужно, чтобы гроза началась, а когда гроза начнется, и этого мало, нужно, чтобы молния ударила, да ударила именно в крест Иешуа. <...> С левого креста доносилась дикая хриплая песня. <...> На среднем кресте, куда попал Иешуа, ни качания, ни шевеления не было. <...> Центурион с достоинством ответил: «Молчи. Не полагается на кресте говорить»»³⁵ и т. д. Смену креста на столб Лидия Яновская объясняет так: «...в 1936 году (может быть, еще позже, 1937-м) Булгаков случайно приобрел связку годовых комплектов журнала «Труды Киевской духовной академии», в котором некогда печатался его отец, и в комплекте за 1891 год обнаруживает публиковавшееся из номера в номер, с продолжением, сочинение профессора той же Академии Н. Маккавейского «Археология истории страданий Господа Иисуса Христа». <...> Маккавейский утверждал, что казнимых на кресте пригвождали не всегда, но всегда непременно привязывали веревками, притом привязывали не на земле, а к уже стоящим крестам, подробно описал виды крестов казни, и Булгаков старательно перерисовал их в свою тетрадь, снабдив найденными у Маккавейского латинскими названиями (Отдел рукописей РГБ. Ф. 562. К. 8. Ед. хр. 1. С. 22). <...> Для Булгакова-художника это была очень важная находка, она позволяла убрать с первого плана «древних» глав кровь»³⁶. Действительно, кровь в избытке фигурирует в московских главах, поэтому в «древних» ее почти нет. А в труде Маккавейского мы обнаруживаем неоднократное упоминание столба. «На столбъ, вкопанный въ землю или другимъ какимъ способомъ прочно поставленный въ вертикальномъ направленіи, накладывали сверху поперечный брусъ, къ концамъ котораго, имѣвшимъ одинаковую длину, прикрѣпляли руки осужденнаго на смерть. Такимъ образомъ, тѣло должно было висѣть вдоль вертикальнаго столба, причемъ для большей устойчивости прикрѣпляли къ столбу и его ноги»³⁷.

Другая отсылка к Талмуду содержится в первой редакции романа: «И еще один вопрос задал Пилат арестанту, пока вернулся секретарь. «Почему о тебе пишут — египетский шарлатан?». — «А я ездил в Египет с Бен-Перахиа три года тому назад, — объяснил Ешуа»»³⁸ ~ «Учили раввины: пусть всегда твоя левая рука отталкивает, а правая приближает <...> не так, как Иошуа бен Перахая, который оттолкнул Иисуса [Назорея] обеими руками... А с р. Иошуа бен Перахая, что случилось? Когда царь Янай казнил раввинов, р. Иошуа бен Перахая [и Иисус] отправился в Александрию, в Египте. <...> А учитель сказал: «Иисус назарянин занимался чародейством и свел Израиля с пути»» (трактат «Сангедрин», 1076³⁹). Следующая же цитата из Талмуда, где Иисус назван «бен Стада», проливает свет на другой фрагмент романа, где Иуда спровоцировал Иешуа на антигосударственное высказывание: «Ко всем виновным в смертных грехах не применяют мер тайного розыска, за исключением подстрекателя. А как поступают с ним? К нему приставляют двух ученых мужей во внутреннем помещении, а он сидит в наружном помещении, и зажигают у него светильник, чтобы его видели и слышали его голос. Так поступили с бен Стада в Луде: назначили к нему двух ученых и побили его камнями»⁴⁰ ~ «Дело было так, — охотно рассказывал арестант, — я познакомился на площади возле храма с одним юношей, который назвал себя Иудой из Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом, угостил похлебкой... — Добрый человек? — спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в зеленых его глазах. — Очень добрый и любознательный человек, — подтвердил арестант, — выказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня радушно... — Светильники зажег, двух гостей пригласил, — как бы в тон Ешуа сквозь зубы говорил Пилат, и глаза его мерцали. — Да, — удивленный осведомленностью прокуратора, продолжал Ешуа, — попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос почему-то чрезвычайно интересовал»⁴¹. Здесь возникает вопрос: откуда Булгакову был известен этой иудейский обычай? Ответ находим в книге Ренана «Жизнь Иисуса»: «Когда кто-либо обвиненъ въ такого рода «прельстительномъ ученіи», то подсылаются тайкомъ два свидѣтеля, которыхъ садятъ за перегородку; а между тѣмъ обвиненнаго стараются привлечь въ смежную комнату, такъ, чтобы оба свидѣтеля могли его слышать, не будучи сами замѣчены имъ. Передъ нимъ зажигаютъ две свѣчи, дабы утвердительно можно было сказать, что свидѣтели «его видѣли». Тогда подстрекаютъ его повторить свое кощунство. Уговариваютъ отступиться от своихъ словъ, и если онъ упорствуетъ, то къ нему выходятъ подслушавшіе его свидѣтели, ведутъ его въ судилище и побиваютъ камнями. Талмудъ присовокупляетъ, что эта именно процедура и была употреблена против Іисуса, что онъ былъ обвиненъ въ силу показанія двухъ подосланныхъ свидѣтелей, что, впрочемъ, «прельщеніе в религіи» есть единственное преступленіе, противъ котораго ставятъ свидѣтелей такимъ образомъ»⁴². У Булгакова же «прельщение в религии» заменено антигосударственными высказываниями.

Из той же книги Ренана взята идея о сирийском происхождении Иешуа: «Кто ты по крови? — Я точно не знаю, — живо ответил арестованный, — я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец». Вот что писал об этом Ренан: «Природнымъ языкомъ Іисуса был смѣшанный съ еврейскимъ діалектъ сирійскій, на которомъ тогда всѣ говорили въ Палестинѣ»⁴³. Дело том, что Палестина в те времена была провинцией Сирии и в таком качестве входила в состав Римской империи. Вообще же «сириец» в устах Иешуа показывает его как чужестранца в иудейской земле, где он проповедует свои идеи, а заодно и чуждость этих идей иудейской религии.

Что же касается Воланда, излагающего Берлиозу и Бездомному одну из глав романа мастера, то он несет в себе множество черт Христа (это же касается и свиты Воланда). Да и сам Иешуа выведен в рассказе Воланда и во всем вставном романе с явной симпатией, тогда как талмудический Иешу назван коварным колдуном.

Булгаков же мог ориентироваться не только на Ренана и Талмуд, но и на пьесу Сергея Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины в 5 д. и 6 карт.» (Симбирск, 1922), а также на рецензию Сергея Городецкого в «Красной ниве» (№ 12, 25.03.1923)⁴⁴. Между тем в пьесе Чевкина Иешуа «получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж»; а у Булгакова Иешуа является положительной фигурой, хотя и лишенной божественных черт. Такой взгляд на Иисуса был представлен в вышеупомянутой книге Ренана «Жизнь Иисуса»⁴⁵. Этот ученый относился к представителям «исторической школы», утверждавшим, что Иисус существовал, но был обычным проповедником. Такую же точку зрения отстаивает Воланд (а с ним и Булгаков), который полемизирует с представителем «мифологической школы» Берлиозом, утверждающим, что «Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф». Кроме того, создавая своего Иешуа, Булгаков явно отталкивался от образа князя Мышкина из романа Достоевского «Идиот»⁴⁶ и от учения Льва Толстого («толстовства»), так как слова Иешуа о царстве истины и о том, что всякая власть является насилием, «представляют собой квинтэссенцию христианского анархизма Л.Н. Толстого»⁴⁷; соответственно, «Булгаков тщательно старается подчеркнуть человеческую сущность Иешуа»⁴⁸, который показан человеком, «мужественно и бескомпромиссно отстаивающим свои убеждения»⁴⁹, то есть фактически alter ego самого автора.

Формально Воланд олицетворяет тьму, а Иешуа — свет. Но в действительности они выполняют одну и ту же задачу, хотя и с разных позиций: Воланд является «частью той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», как сказано в эпиграфе (поэтому его можно уподобить двуликому Янусу, символизирующему добро и зло), но совершать благо призывал и Иешуа, согласно доктрине которого все люди добрые и злых людей нет. Причем рассказывает об этом Воланд, являющийся авторским рупором, и после окончания бала тоже говорит о доброте, обращаясь к Маргарите после того, как она попросила за Фриду: «Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?». Поэтому «можно говорить о написании Булгаковым острополемического по отношению к христианству «мирского» евангелия, ибо центральная идея романа, противоречащая догмату первородного греха человека, — это органически присущая человеку доброта»⁵⁰ (скорее даже так: доброта Иешуа противопоставляется грозным обличениям Христа). И сам Булгаков при всей беспощадности своего сатирического дара был добрым человеком. Вот как охарактеризовал Виктор Ардов его наставления приемному сыну Сереже: «Если бы не бесконечная доброта Михаила Афанасьевича и его лучистый юмор, такие нотации производили бы впечатление нудных»⁵¹. Да и Сергей Ермолинский, глядя на смертельно больного Булгакова, думал: «Какое у него доброе лицо. Как у ребенка»⁵². В целом же идея Иешуа близка философии Жан-Жака Руссо, который писал, что «человек по натуре своей добр, и только общество делает его плохим» («Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми», 1755), и Льва Толстого, говорившего: «Люди добры, но эти обманы губятъ ихъ»⁵³.

Как видим, Иешуа и Воланд являются двойниками, чем и объясняются многочисленные сходства между ними (скажем, смерть Иешуа на столбе и уход Воланда из Москвы сопровождаются чудовищной грозой: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город» = «Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город»; «Поглотив его [солнце], по небу с запада поднималась грозно и неуклонно грозовая туча» = «Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце»; «Становилось все темнее. Туча залила уже полнеба...» = «Еще через некоторое время стало темно»⁵⁴), а также настойчивое желание Воланда доказать Берлиозу и Бездомному, что «Иисус существовал», и его успешное противодействие публикации Берлиозом поэмы Бездомного, очерняющей Христа, путем ликвидации самого Берлиоза.

На сходствах между Иешуа и Воландом следует остановиться подробнее: «А вы один приехали или с супругой? — Один, один, я всегда один» = «Жены нет? — почему-то тоскливо спросил Пилат <...> — Нет, я один»; «Вы — немец? — осведомился Бездомный. — Я-то?.. <...> Да, пожалуй, немец» = «Кто ты по крови? — Я точно не знаю»; «Вы где остановились? — Я? Нигде, — ответил полоумный немец...» = «Еде ты живешь постоянно? — У меня нет постоянного жилища»; «...очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно» = «...я путешествую из города в город»; «...приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. <...> Он перестал хохотать внезапно и, что вполне естественно при душевной болезни, после хохота впал в другую крайность...» = ««И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней!» <...> Бродячий философ оказался душевнобольным»; «Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть — несчастье... вечер — семь... <...> Вам отрежут голову!» = «У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье...» (причем если Воланд предсказывает Берлиозу смерть «сегодня вечером» и говорит, что ему отрежет голову «русская женщина, комсомолка», то Иешуа предсказывает смерть Иуде из Кириафа «сегодня ночью» и говорит, что с ним «случится несчастье при участии женщины»⁵⁵); «Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит всё, что нужно довершить...» = «Гроза начнется, — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже, к вечеру»; «...но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» = «Бог один, — ответил Иешуа, — в него я верю»; «Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок» = «И в этом ты ошибаешься, — светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант...»; «Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он <...> неизвестно почему вдруг возьмет — поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой?» = «...согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?»; «Всё будет правильно, на этом построен мир» = «Человек перейдет в царство истины и справедливости...»; «Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загаръ = «...другой бог <...> никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе»; «Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и черный <...> правый угол рта оттянут книзу...» = «Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью»; «Голос Воланда был так низок, что на некоторых слогах давал оттяжку в хрипъ = «Га-Ноцри шевельнул вспухшими губами и отозвался хриплым разбойничьим голосом: «Что тебе надо? Зачем подошел ко мне?»» (причем если у Иешуа — разбойничий голос, то Варенухе, позвонившему на квартиру Воланда, «почудился в трубке свист, пустой и далекий, разбойничий свист в поле», который предшествует прощальному свисту Коровьева и Бегемота на Воробьевых горах); «Воланд <...> был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече» = «Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон <...> грязные тряпки, лежащие на земле у столбов»; «Сознавайтесь, кто вы такой? — глухо спросил Иван» = «Сознайся, — тихо по-гречески спросил Пилат, — ты великий врач?»; «Не притворяйтесь! — грозно сказал Иван <...> Вы — убийца и шпион!» = «...перестань притворяться сумасшедшим, разбойник, — произнес Пилат...»; «Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание. <...> остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, — заметил Воланд» = «Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины»; «...уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда...» = «...ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет, но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорилъ»⁵⁶.

С последней перекличкой связано еще одно совпадение. В ранней редакции Воланд рассказывает Берлиозу и Бездомному о своем тайном присутствии при разговоре Пилата с Иешуа, который «проговорил по-гречески, заикаясь: «Д-добрые свидетели, о игемон, в университете не учились. Неграмотные, и всё до ужаса перепутали, что я говорил»»⁵⁷. Рассказав эту историю, Воланд воскликнул, имитируя иностранный акцент: «Там тшиновник так все запутал, так запутал...», после чего «стал приплясывать рядом с Христом»⁵⁸ (в первом случае Воланд находится рядом с живым Иешуа, а во втором — рядом с портретом Иисуса на песке). В окончательной же редакции романа реплика Иешуа выглядит так: «Эти добрые люди, — заговорил арестант и, торопливо прибавив: — игемон, — продолжал: — Ничему не учились и всё перепутали, что я говорил». Это перекликается с иронией повествователя «московских» глав, где говорится об аресте Босого, который «в сопровождении двух людей быстро проследовал в ворота дома и якобы шатался, как пьяный, и будто бы лицо у него было, как у покойника. Что проследовал, это верно, ну а насчет лица, может быть, и приврали добрые люди» (вариант 1933 года⁵⁹).

В первой редакции Иешуа, согласно рассказу Воланда, «произнес уже совсем слабо: «Тетелеотам», — и умер»⁶⁰. Слово «Тетелеотам» является неточным прочтением греческого глагола «Тетелестай», который был последним словом Иисуса на кресте (Ин. 19:30)⁶¹. Означает он «совершилось», а буквальный его перевод: «Оплачено полностью». Воланд же перед уходом из этого мира спрашивает мастера: «Ну что же, все счета оплачены? Прощание совершилось?». И тот отвечает: «Да, совершилось»⁶². (Впрочем, Мариэтта Чудакова читает в рукописи не «Тетелеотам», а «Тетелестай»⁶³).

Произнеся слова «и умер», Воланд заключает свой рассказ репликой: «И был, достоуважаемый Иван Николаевич, час восьмой». Не напоминает ли это библейскую историю сотворения мира: «И был вечер, и было утро: день первый» (Быт. 1:5). Кстати, Воланд лишь на один час изменил время смерти Иисуса в Новом Завете — девятый час вечера (Лк. 23:44).

Начальник тайной службы Афраний сообщает Пилату о предсмертных словах Иешуа: «Единственное, что он сказал, это что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость» (есть версия, что Афраний придумал эти слова сам, чтоб упрекнуть Пилата за малодушие, проявленное в отношении судьбы Иешуа, но подробно останавливаться на ней мы не будем). Эту же мысль Пилат прочитал в пергаменте Левия Матвея, записывавшего вслед за Иешуа: «Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: «...большего порока... трусость». Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию». С этим вполне солидарен Воланд, который скажет о Пилате и его собаке Банге: «Если верно, что трусость — самый тяжкий порок, — то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, — это грозы».

А слова иудейского первосвященника Каиафы из его разговора с Пилатом в передаче Воланда (первая редакция романа): «Какой страшный ниссан выдался в этом году...»⁶⁴, — заставляют вспомнить идентичное описание Москвы в 1-й главе окончательной редакции: «Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера». В первом случае упоминается «безжалостный ершалаимский солнцепек», а во втором «солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо». И на этом фоне начинаются разговоры об истине и Боге: Иешуа говорит об этом с Пилатом, а Воланд — с Берлиозом и Бездомным.

Итак, добро и зло у Булгакова являются частью единого целого, подобно тому, как тени неизменно сопровождают людей, а день сменяет ночь: «Двойственность мира, построенного Булгаковым, объясняется прежде всего тем, что им управляют одновременно Иешуа и Воланд, лишенные самодостаточности относительно друг друга, составляющие вместе единое целое...»⁶⁵. И зло в булгаковском мире исходит не от дьявола, а от человека, причем настоящими дьяволами являются тоталитарная власть: «Добрый человек? — спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах»; и ее обслуга — официозные писатели, выступающие в образе ведьм на шабаше:

И ровно в полночь <...> что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку: «Аллилуйя!!». Это ударил знаменитый Грибоедовский джаз. Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда.

Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице. Оплывая потом, официанты несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали: «Виноват, гражданин!» Где-то в рупоре голос командовал: «Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!!» Тонкий голос уже не пел, а завывал: «Аллилуйя!». Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад.

Все эти наблюдения согласуются со статьей Владимира Фромера (2008), в которой высказываются во многом аналогичные мысли:

Основная идея романа — диалектическое единство добра и зла, которые друг без друга существовать не могут, ибо понятия эти неразделимы и единосущны. Эта идея определяет и композицию книги: роман в романе. Один — о Воланде и судьбе Мастера, второй — об Иешуа и Понтии Пилате. Два этих романа и противопоставляются друг другу, и представляют собой единое целое. Читатель находится сразу в двух измерениях: в 30-х годах 20-го века и в 30-х годах первого века новой эры. Сюжетная линия развивается в одном и том же месяце, за несколько дней до пасхальных праздников, с промежутком в 1900 лет, но в самом конце романа Москва как бы сливается с Ершалаимом, ликвидируя этот разрыв во времени. <...>

Согласно Булгакову, добро и зло — это не полярные явления, вступающие в противоборство, а диалектическое единство противоположностей. <...>

Воланд — это тень. Иешуа — это свет. В романе идет постоянное чередование света и тени. Солнце — теплотвор жизни — это мир Иешуа. Луна, светящая отраженным светом, — мистический мир теней и загадок, мрачное царство Воланда и его свиты. К концу романа становится ясно, что сила света познается через силу тьмы. <...>

В России 30-х годов был чрезвычайно популярен Анатоль Франс, — несколько его книг имелись и в библиотеке Булгакова. Например, повесть «Сад Эпикура», где мы находим такие вот пассажи: «Зло необходимо. Если бы его не существовало, то не было бы и добра⁶⁶. Зло — единственная причина существования добра. Без гибели не было бы отваги. Без страдания — сострадания. На что бы годились самопожертвование и самоотверженность при всеобщем счастье? Разве можно понять добродетель, не зная порока? Любовь и красоту, не зная ненависти и безобразия? Только злу и страданию обязаны мы тем, что наша земля обитаема, а жизнь стоит того, чтобы ее прожить. Поэтому не надо жаловаться на дьявола. Он создал, по крайней мере, половину вселенной, и эта половина так плотно сливается с другой, что если затронуть первую, то удар причинит равный вред и второй».

Не исключено, что эта повесть Франса дала толчок творческой фантазии Булгакова. Воланд у него прибывает в Москву, как в командировку от небесной канцелярии, как гоголевский ревизор.

В советской Москве зло спрессовано до неимоверной плотности, сгущено до предела. В таких условиях умножение зла — занятие бессмысленное. <...> Вмешательство Воланда требуется для восстановления равновесия. Кроме него, этого некому сделать.

Свита его, хоть и куролесит, но, придерживаясь генеральной линии, не только не делает ничего дурного, но и наказывает порок по своим глумливым правилам. Воланд же блестяще справляется с порученным ему заданием и спасает Мастера с его творением, а заодно и любимую им женщину.

Возникает вопрос: почему спасение Мастера оказалось столь важным делом, что им занялся сам Сатана?

Да потому, что в начале всего сущего, как известно, было Слово. Поэтому гении словесной магии становятся Демиургами и, подобно Создателю, творят свои собственные миры из самих себя, по своему образу и подобию. <...>

Мастера потому-то и не берут в свет, что там он лишился бы возможности творить. Свет — это полнота, а для творческого процесса нужна ущербность. Там, где голый свет, уже некуда стремиться, нечего искать. Пасись себе на тучных пастбищах и наслаждайся окружающим тебя совершенством. Интересно, скучают ли попавшие в рай праведники?

Лишь Воланд в состоянии обеспечить Мастеру все условия для творчества, у себя, в царстве теней. Ну, а свет? И с этим все в порядке. Ведь теней без света не бывает⁶⁷.

В похожем ключе высказывался Мирон Петровский: «Воланд — не столько всесильный каратель, сколько инспектор, лучше сказать гоголевским словом — ревизор. Воланду вменено в обязанность только представить по ведомству доклад о нынешних москвичах. Его задача, так сказать, познавательная. Познание же подразумевает эксперимент — вот его-то и производит Воланд в Москве, подогревая, ускоряя, провоцируя события, которые и так, без него произошли бы, только растянулись бы во времени. <...> Провокации Воланда ослепительным светом адского огня выхватывают из тьмы повседневности мелочность, суетность, корыстность москвичей, их испорченность «квартирным вопросом» и прискорбную отчужденность от духовности. Не обминул их и самый тяжкий грех — трусость и порождаемое ею предательство»⁶⁸.

Поэтому Воланд фактически исполняет роль Христа, а его ближайший слуга Коровьев, как мы установили, воплощает функции Святого Духа. Маргарите же на балу у Воланда отведена роль Богородицы: «Образ Маргариты <...> выходит за рамки предписанной ей роли ведьмы, верховной жрицы сатаны, и она, выступая заступницей и защитницей, исполняет то, что культурной традицией приписывается Богородице и Христу. Знаменательно, что отпущение греха Фриде совершается под знаком христианской символики: Фрида «упала на пол ничком и простерлась крестом перед Маргаритой». Время романа синхронизировано с событиями священной истории, случившимися на Страстной неделе, и прощение Фриды приходится на великую субботу, когда Христос спустился в ад и освободил грешников»⁶⁹. Поэтому страдания Маргариты, вызванные распухшим от поцелуев грешников коленом, соотносятся с апокрифическим сказанием «Хождение Богородицы по мукам»: ««Хождение» описывает путешествие Богородицы по аду, где путеводителем ей служит архангел Михаил. Среди грешников в аду названы и те, кто «удушают своих детей». Потрясенная картиной страшных адских мук Богородица взывает ко всему священному ареопагу, моля о помиловании грешников. И Христос «ради молитв матери» своей освобождает грешников от истязаний на период «от Великого четверга до Троицына дня». И все отвечали: «Слава милосердию твоему». Идея милосердия — главная в «Хождении»»⁷⁰.

Сказанное здесь в полной мере коррелирует с балом у сатаны: роль архангела Михаила — путеводителя Богородицы по аду — исполняет Коровьев, который инструктирует и ободряет Маргариту; тема «удушения своих детей» воплотилась в образе Фриды; моление Богородицы о помиловании грешников реализовано в просьбе Маргариты: «Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она задушила своего ребенка». Но если в «Хождении» просьбу матери исполняет Христос, то Воланд переадресует ее самой Маргарите, поскольку прощение относится к категории милосердия, за которое ответственны силы света, а не тьмы: «Я о милосердии говорю <...> какой смысл в том, чтобы сделать то, что полагается делать другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делать не буду, а вы сделайте сами».

Далее Маргарита, вызвав Фриду, «сказала величественно: «Тебя прощают. Не будут больше подавать платок»». Сравним с Евангелием от Марка: «Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои» (Мк. 2:5). Следовательно, и хвала Христу из «Хождений Богородицы по мукам»: «Слава милосердию твоему», — должна быть адресована Маргарите, которая в данном эпизоде выступает еще и в роли Спасителя (подобные перемены ролей довольно часто встречаются в романе Булгакова). Поэтому Фрида «простерлась крестом перед Маргаритой». Еще один эпизод, в котором Маргарите отведена роль Христа, — это обращение к ней ее бывшей домработницы Наташи: «Маргарита! Королева! Упросите за меня, чтоб меня ведьмой оставили. Вам все сделают, вам власть дана!» ~ «И, приблизившись, Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28:18), «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек» (Ин. 14:16).

То, что Булгаков читал «Хождения», бесспорно, так как эта поэма фигурирует в главе «Великий инквизитор» романа «Братья Карамазовы» (а оценку Булгаковым Достоевского можно понять из «Мастера и Маргариты»: «Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно. — Протестую, — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!»). Здесь Иван Карамазов рассказывает: «Есть, например, одна монастырская поэмка (конечно, с греческого): «Хождение богородицы по мукам», с картинами и со смелостью не ниже дантовских. Богоматерь посещает ад, и руководит ее «по мукам» архангел Михаил. Она видит грешников и мучения их. Там есть, между прочим, один презанимательный разряд грешников в горящем озере: которые из них погружаются в это озеро так, что уж и выплыть более не могут, то «тех уже забывает бог» — выражение чрезвычайной глубины и силы. И вот, пораженная и плачущая богоматерь падает пред престолом божиим и просит всем во аде помилования, всем, которых она видела там, без различия. Разговор ее с богом колоссально интересен. Она умоляет, она не отходит, и когда бог указывает ей на пригвожденные руки и ноги ее сына и спрашивает: как я прощу его мучителей, — то она велит всем святым, всем мученикам, всем ангелам и архангелам пасть вместе с нею и молить о помиловании всех без разбора. Кончается тем, что она вымаливает у бога остановку мук на всякий год от великой пятницы до троицына дня, а грешники из ада тут же благодарят господа и вопиют к нему: «Прав ты, господи, что так судил». Ну вот и моя поэмка была бы в том же роде, если б явилась в то время».

Вернемся еще раз к описанию Фриды, которая «простерлась крестом перед Маргаритой». Так же вел себя и дирижер оркестра на балу у сатаны: «Лишь только дирижер увидел Маргариту, он согнулся перед нею так, что руками коснулся пола, потом выпрямился и пронзительно закричал: «Аллилуйя!». Он хлопнул себя по коленке раз, потом накрест по другой — два, вырвал из рук крайнего музыканта тарелку, ударил ею по колонне». И сам Воланд «перекрещивается», уподобляя себя Христу. Вот как, например, в редакции 1933 года описано его появление перед Иванушкой в психиатрической клинике: «В кресле перед ним, приятно окрашенный в голубоватый от колпачка свет, положив ногу на ногу и руки скрестив, сидел незнакомец с Патриарших Прудов»⁷¹. А в другом эпизоде возгласы «Аллилуйя», то есть «Славьте Бога», сопровождают появление Воланда в кабинете профессора Кузьмина: «...заиграл патефон фокстрот «Аллилуйя», и в то же мгновенье послышалось воробьиное чириканье за спиной у профессора. Он обернулся и увидел на столе у себя крупного прыгающего воробья». Поэтому в романе наблюдается взаимное притяжение Воланда и христианских атрибутов, начиная с его появления на Патриарших прудах и заканчивая отлетом с Воробьевых гор, где до 5 декабря 1931 года находился Храм Христа Спасителя. Более того, в «нехорошей квартире», где обитал Воланд, «сквозь цветные стекла больших окон <...> лился необыкновенный, похожий на церковный, свет»; «стол был покрыт церковной парчой», на которой стояли винные бутылки, а буфетчик Соков почуял наряду с запахом жарившегося мяса еще и запах ладана (настоящие же черти бегут от ладана). Объясняется это тем, что Воланд — новый Христос, почему он и прибывает в Москву на Страстной неделе — накануне христианской Пасхи.

Итак, Воланд у Булгакова исполняет роль Христа; Коровьев — Святого Духа и архангела Михаила; а Маргарита — Богородицы (разница лишь в том, что, в отличие от Богородицы, Маргарита бездетная, и просит она о прощении не Христа, а дьявола).

Также и Иван Бездомный, объявивший о появлении Воланда своим коллегам-литераторам, пародийно отождествляется с апостолом Павлом, свидетельствующим о Христе: «Тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал: «Братья во литературе! (Осипший голос его окреп и стал горячей). Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед!»» ~ «Павел, встав и дав знак рукою, сказал: мужи Израильтяне и боящиеся Бога! послушайте. <...> Мужи братия, дети рода Авраамова, и боящиеся Бога между вами! вам послано слово спасения сего. Ибо жители Иерусалима и начальники их, не узнав Его и осудив, исполнили слова пророческие, читаемые каждую субботу, и, не найдя в Нем никакой вины, достойной смерти, просили Пилата убить Его. Когда же исполнили все написанное о Нем, то, сняв с древа, положили Его во гроб. Но Бог воскресил Его из мертвых. Он в продолжение многих дней являлся тем, которые вышли с Ним из Галилеи в Иерусалим и которые ныне суть свидетели Его перед народом» (Деян. 13:26—31). А обращение Ивана братья во литературе пародирует клише братья во Христе (к Колоссянам 1:1—3).

Раскаяние же Иванушки в главе «Интермедия в Шалаше Грибоедова» ранней редакции романа восходит к признанию апостола Павла в его послании к Галатам: «Я господа нашего Христа истоптал сапожищами... Кайтесь, православные! — возопил Иванушка, — кайтесь! ...он в Москве! С ...учениями ложными... с бородкой дьявольской...»⁷² ~ «Вы слышали о моем прежнем образе жизни в иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию и опустошал ее...» (Гал. 1:13). При этом призыв Иванушки «Кайтесь, православные!», помещенный в сатирический контекст, является сниженной версией проповеди Иоанна Крестителя: «...покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3:2). И если Иоанн говорит: «Я крещу вас в воде в покаяние...» (Мф. 3:11), то Иванушка сам пройдет через символическое крещение в воде, искупавшись в Москве-реке. Отсюда — диалог между «ветхим» и «новым» Иваном, подразумевающий Ветхий и Новый заветы. Причем к крещению в воде Ивана привел Воланд, за которым он гнался: «...путь Бездомного лежит от одной точки приложения нечистой силы к Москве — через греховную квартирку, где бес попутал замужнюю гражданку согрешить с неким Кирюшкой, — к грандиозной строительной площадке на месте снесенного храма Христа Спасителя на берегу Москвы-реки. Таким образом, зловещая погоня, пародируя крестный путь Иешуа, стала путем зла, но при этом ее высший смысл раздвоился, и результатом этой сатанианы стало неожиданное крещение (!) Иванушки в московском Иордане, очищение водой от дьявольских сил. <...> именно сатана обманным путем привел Ивана к воде и крестил его «в покаяние». Именно он сатана-креститель (!)»⁷³. Вновь мы сталкиваемся со взаимным притяжением Воланда и христианских атрибутов. А «очищение водой от дьявольских сил» в булгаковском мире означает освобождение от атеизма и богоборчества, которые Ивану навязала дьявольская советская власть.

Следующий черновой вариант романа: «Друзья, — вдруг вскричал Иванушка, и голос его стал и тепел и горяч, — друзья, слушайте! Он появился! Иванушка значительно и страшно поднял свечу над головой. <...> Слушайте, кретины! — завопил Иванушка. — Говорю вам, что появился он!»⁷⁴, — представляет собой парафраз Откровения Иоанна Богослова: «Знаю твои дела, ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3:15—16).

Также источником образа Ивана можно считать полкового попа из устного рассказа Булгакова о войне, вошедшего в неподцензурный вариант романа Юрия Слёзкина «Девушка с гор» (1925), где Булгаков выведен под именем журналиста Алексея Васильевича (имя и отчество Алексея Турбина из пьесы «Дни Турбиных», 1925): «Алексей Васильевич весь напрягается, весь обращается в слух и зрение. <...> И вот он видит, что поп поворачивает к бегущим свое лицо, величественное лицо Иеговы, и подымает длань — простирает ее перед собою. Лицо его бледно, но вдохновенно. «Православные, — грохочет он, и жилы напрягаются у него на лбу. — Православные, спасайся кто может!»»⁷⁵ ~ «Иванушка значительно и страшно поднял свечу над головой. «Он появился! Православные! Ловите его немедленно, иначе погибнет Москва!»»⁷⁶ В свою очередь, призыв «Православные, спасайся кто может!» отразится в комедии «Багровый остров» (1928): «Гвардия! Спасайся кто может! — кричит Кири, открывает чемодан, прячется в него и в чемодане ползком уезжает»⁷⁷. Наряду с этим возникает буквальная перекличка «Мастера» с «Золотым теленком» (глава «Конец «Вороньей слободки»»): «На Иванушке надета была рубашка белая и белые же кальсоны с тесемками, ноги босые <...> «Друзья, — вдруг вскричал Иванушка, и голос его стал и тепел и горяч, — друзья, слушайте! Он появился!». Иванушка значительно и страшно поднял свечу над головой. «Он появился! Православные! Ловите его немедленно, иначе погибнет Москва!»» ~ «Один лишь Никита Пряхин дремал на сундучке посреди мостовой. Вдруг он вскочил, босой и страшный. «Православные! — закричал он, раздирая на себе рубаху. — Граждане!» Он боком побежал прочь от огня, врезался в толпу и, выкликая непонятные слова, стал показывать рукою на горящий дом» («рубашка» = «рубаху»; «ноги босые» = «босой»; «вскричал» = «закричал»; «Друзья» = «Граждане»; «страшно... Православные!» = «страшный. «Православные!»»; «погибнет Москва» = «горящий дом»)⁷⁸. Некоторые параллели заметны и далее: «Вульф? — жалостно выкрикнула какая-то женщина» ~ «Остановите его! — закричала женщина в соломенной шляпке. — Он сгорит!». Но и различия весьма существенны, поскольку Иванушка предупреждает о появлении в Москве Воланда, а цель Никиты Пряхина — спасти бутылку вина из горящего дома. Таким образом, то, что у Булгакова подается на полном серьезе, у Ильфа и Петрова превращается в фарс.

До своего обращения в Дамаске Савл воевал с Христом, как и Иванушка с Воландом: «Подсолнечное масло здесь вот при чем, — вдруг заговорил Бездомный, очевидно решив объявить незваному собеседнику войну, — вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?» ~ «А Савл терзал церковь, входя в домы и влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (Деян. 8:3); «Не притворяйтесь! — грозно крикнул Иван <...> Вы — убийца и шпион! Документы! — яростно крикнул Иван» ~ «Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику» (Деян. 9:1)⁷⁹.

Между тем в варианте от 11.11.1933 параллель Воланд/Иисус — Иван/Савл выписана еще более откровенно, поскольку ослепление Савла Христом по дороге в Дамаск повторится в отношении Иванушки, который, будучи мертвым, перед началом бала у сатаны входит в квартиру Воланда, где уже находилась Маргарита:

...слепой и неуверенной походкой он подошел к ложу.

— Узнаешь меня, Иванушка? — спросил сидящий.

Иванушка Бездомный повернул слепую голову на голос.

— Узнаю, — слабо ответил он и поник головой.

— И веришь ли, что я говорил с Понтием Пилатом?

— Верую.

— Что же хочешь ты, Иванушка? — спросил сидящий.

— Хочу увидеть Иешуа Га-Ноцри, — ответил мертвый, — ты открой мне глаза.

— В иных землях, в иных царствах будешь ходить по полям слепым и прислушиваться. Тысячу раз услышишь, как молчание сменяется шумом половодья, как весной кричат птицы, и воспоешь их, слепенький, в стихах, а на тысячу первый раз, в субботнюю ночь, я открою тебе глаза. Тогда увидишь его. Уйди в свои поля.

И слепой стал прозрачен, потом и вовсе исчез.

Маргарита, прижавшись щекой к холодному колену, не отрываясь, смотрела⁸⁰.

Напрашивается цитата из «Деяний святых апостолов» (9:3—12):

Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба.

Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?

Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна.

Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.

Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя.

Савл встал с земли и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск.

И три дня он не видел, и не ел, и не пил.

В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи.

Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится, и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел.

Помимо того, вопрос Воланда и ответ Иванушки: «И веришь ли, что я говорил с Понтием Пилатом? — Верую», — апеллирует к Евангелию от Иоанна:

Иисус, услышав, что выгнали его вон, и, найдя его, сказал ему: ты веруешь ли в Сына Божия?

Он отвечал и сказал: а кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него?

Иисус сказал ему: и видел ты Его, и Он говорит с тобою.

Он же сказал: верую, Господи! И поклонился Ему (Ин. 9:35—38).

А следующие реплики из диалога Воланда и Иванушки: ««Что же хочешь ты, Иванушка?» — спросил сидящий. «Хочу увидеть Иешуа Га-Ноцри, — ответил мертвый, — ты открой мне глаза»», — отсылают к известному диалогу Иисуса Христа со слепым: «Иисус, остановившись, велел привести его к Себе: и, когда тот подошел к Нему, спросил его: чего ты хочешь от Меня? Он сказал: Господи! чтобы мне прозреть» (Лк. 18:40—41).

Что же касается действий будущего апостола Павла: «Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику» (Деян. 9:1), то их повторит Варенуха: «А, так вы не унимаетесь? — Закричал администратор в ярости. — Ну смотрите же! Поплатитесь вы за это, — он еще прокричал какую-то угрозу <...> Администратор был возбужден и полон энергии. После наглого звонка он не сомневался в том, что хулиганская шайка проделывает скверные шуточки и что эти шуточки связаны с исчезновением Лиходеева. Желание изобличить злодеев душило администратора». Поэтому отчество Варенухи — Савельевич, то есть Савлович⁸¹. А шайка Воланда, которую хочет изловить Варенуха, представляет собой сниженную версию Христа и его апостолов. После поцелуя Геллы Варенуха превращается в вампира, пьющего кровь, что пародирует слова Иисуса: «Пейте, ибо сие есть кровь Моя нового завета» (Мф. 22:28). Варенуха, став вампиром, «уверовал» в Воланда и его свиту⁸², а обращение в последователя Христа также происходило после вкушения вина, символизирующего кровь Христову.

В начале второй редакции романа Воланд, Коровьев и Бегемот пародируют христианскую Троицу, преследуемую Бездомным: «Озноб прошиб Иванушку оттого, что он ясно разглядел, что вся троица вдруг улыбнулась ему, в том числе и кот. Это была явно издевательская скверная усмешка могущества и наглости. Улыбнувшись, вся троица повернулась и стала уходить. Чувствуя прилив мужества, Иван устремился за нею. Тройка вышла на Садовое кольцо. Тут сразу Иван понял, что догнать ее будет очень трудно»⁸³. Перед этим же Воланд отождествлялся с Христом, а Иван — с Сав-лом: «Черный и мутный хлам из головы Ивана вылетел, и ее изнутри залило очень ярким светом. <...> Не могло быть ни тени, ни зерна сомнения в том, что сумасшедший профессор знал, фотографически точно знал заранее всю картину смерти!

Свет усилился, и всё существо Ивана сосредоточилось на одном: сию же минуту найти профессора... а найдя, взять его»⁸⁴ ~ «Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба» (Деян. 9:3). И если в первом случае: «Кто вы такой? — хрипло и глухо спросил Иван», — то во втором: «Он сказал: кто Ты, Господи?» (Деян. 9:5). А описание того, как ослепшему Савлу было возвращено зрение, вновь возвращает нас к прозрению Ивана: «И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел...» (Деян. 9:18) ~ «Черный и мутный хлам из головы Ивана вылетел, и ее изнутри залило очень ярким светом».

Параллель Воланд — Иисус подчеркивает симметричный эпизод перед началом бала у сатаны и в Евангелии от Луки: Маргарита растирает колено Воланда мазью, а раскаявшаяся блудница намазывает ноги Иисуса миром (Лк. 7:36—50). Поэтому Маргарита называет Воланда так же, как апостол Иоанн — Христа: «...твой заступник — Воланд! Всё будет хорошо» (полная рукописная редакция 1938 года⁸⁵) ~ «Я пишу вам об этом, чтобы вы не совершали грех, но если кто согрешит, то у нас есть заступник перед Отцом — Иисус Христос. Праведник» (1-е послание Иоанна, 2:1). И Булгаков приравнивает посещение Воландом Москвы ко второму пришествию Мессии (обратим заодно внимание на фонетическое сходство: мессир — мессия). Но советские атеисты, взорвавшие храмы и расстрелявшие священников, не заслуживают того, чтобы их посетил Христос. Поэтому его роль передоверена дьяволу.

Христос говорил: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). А Воланд появляется как раз во время беседы Берлиоза и Бездомного о Христе: «...иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор»⁸⁶.

Иисус говорил, что он «не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8:20), а Воланд на вопрос Берлиоза «Вы где остановились?» отвечает: «Я? Нигде».

Строго следует Воланд и другим словам Мессии: «Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его» (Откр. 16:15) ~ «...непрошеный собеседник <...> почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: «Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога?»⁸⁷. А Иван Бездомный, искупавшись в Москве-реке, увидел, что вся его одежда украдена. Следовательно, он, повторив процедуру христианского крещения в воде, не исполнил заповеди Христа о «хранящем одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его». Другие скрытые новозаветные ассоциации отмечает Б. Гаспаров: «Во время странствий Ивана по арбатским переулкам на груди у него оказывается бумажная иконка (ср. табличку на груди Иешуа во время следования на казнь); сам этот путь, совершаемый «в рубище», неожиданно патетически назван «трудным путем» (мотив шествия на Голгофу). На этом пути Иван встречает в ванной «голую гражданку», и та замахивается на него мочалкой (ср. губку, поданную Иешуа в сцене казни). Спасаясь от милиции, Иван разодрал об ограду щеку (ср. ссадину в углу рта у Иешуа). Наконец, в Грибоедове его связывают полотенцами (связанные руки Иешуа отмечаются несколько раз). Сама «рваная толстовка», в которой герой появляется в Грибоедове, сопоставляется с «разорванным хитоном» Иешуа. Парадоксальность сопоставления еще больше увеличивается вовлечением в него фамилий Бездомный (бездомность Иешуа специально отмечена)...»⁸⁸. Поэтому в черновиках 1931 года Бездомный, которого заключили в психбольницу, называет себя Спасителем: «Ну, пусть погибает Красная столица, я в лето от Рождества Христова 1943-е всё сделал, чтобы спасти ее! Но... но победил ты меня, сын погибели, и заточили меня, спасителя»⁸⁹; а допрос Ивана в клинике Стравинского напоминает допрос Иешуа Пилатом: «В это время женщина тихо спросила Рюхина: «Женат он?». — «Холост», — испуганно ответил Рюхин. — «Родные в Москве есть?». — «Нету»»⁹⁰ ~ ««Родные есть?» — «Нет никого. Я один в мире». <...> «Жены нет?» — почему-то тоскливо спросил Пилат, не понимая, что с ним происходит. — «Нет, я один»»⁹¹; «Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана»⁹² ~ «Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова»⁹³; «Прокуратор лично допросил бродягу и нашел, что Иешуа Ганоцри психически болен»⁹⁴ ~ ««Доктор, — шепотом спросил потрясенный Рюхин, — он, значит, действительно болен?». — «О, да, — ответил врач. <...> Шизофрения, надо полагать»»⁹⁵; «...вполне соглашаясь с тем, что Иешуа опасен в Ершалаиме, прокуратор дает распоряжение о насильственном помещении его, Га-Ноцри, в лечебницу в Кесарии Филипповой при резиденции прокуратора... <...> «А я здоров, игемон», — сказал бродяга озабоченно»⁹⁶ ~ «...меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом!»⁹⁷. Кстати, и реальный прототип Ивана Бездомного — Иван Приблудный — сравнивал себя с Христом: «Но скрывая смертельную рану, / Как всегда неразгадан и прост, / Для спасенья из мертвых восстану, / Как в славянской легенде Христос. / И внимая слепому злословью, / За обиды, что вынесу тут, / Заплачу им огромной любовью, / О которой лишь в книгах не лгут»⁹⁸ (не потому ли Воланд скажет Бездомному: «А вы, почтеннейший Иван Николаевич, здорово верите в Христа»). Причем проживет он почти столько же, сколько Христос: 32 года. К тому же если Христос был распят, то Приблудный — расстрелян. Да и возраст Бездомного — 23 года — указывает на Приблудного, которому в 1928 году, когда была начата работа над романом, исполнилось 23. Вместе с тем обращение Бездомного к швейцару в «Копыте инженера» (1928—1929): «С дороги, арамей!», — отсылает к антисемитским настроениям в окружении Есенина (к которому относился и Приблудный), поскольку слово «арамей» является очевидным эвфемизмом слова «еврей».

В ранней редакции Воланд повторяет действия Иисуса, но при этом — как дьявол — искушает Иванушку, нарисовавшего портрет Христа, а фарисеи, наоборот, искушали самого Иисуса: «Необходимо быть последовательным, — отозвался на это консультант. — Будьте добры, — он говорил вкрадчиво, — наступите ногой на этот портрет, — он указал острым пальцем на изображение Христа на песке»⁹⁹ ~ «Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания» (Ин. 8:6). Впрочем, когда Иванушка решился затоптать портрет Христа, Воланд попытался его остановить: ««Стойте!! — громовым голосом вскричал неизвестный, — стойте!». Иванушка застыл на месте. «После моего евангелия, после того, что я рассказал о Иешуа, вы, Владимир Миронович, неужто вы не остановите юного безумца?!»». Здесь повторяется ветхозаветная история с жертвоприношением Исаака: сначала Бог, испытывая верность Авраама, побуждает его убить своего сына, а когда тот уже готов был принести эту жертву, останавливает его (Быт. 22:1—12).

Еще одно сходство с ветхозаветным Богом наблюдается в книге пророка Малахин: «И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он — как огонь расплавляющий и как щелок очищающий...» (Мал. 3:2). Сочетание слов пришествия Его... Он явится отсылает к вариантам названия романа за 1932 год: «Он явился. Пришествие. Черный маг. Копыто консультанта»¹⁰⁰. Таким образом, прибытие Воланда и его свиты — это не что иное, как Страшный Суд: «Ибо вот, придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей» (Мал. 4:1). Поэтому свита Воланда и поджигает Москву. Но то же самое касается и Нового завета, поскольку слова Иисуса: «Огонь принес Я на землю, и как Я хочу, чтобы он скорей разгорелся!» (Лк. 12:49), — прямо соотносятся со словами Бегемота в ресторане Дома Грибоедова: «Я люблю пожары, мадам» (вариант от 12.07.1934—15.07.1934)¹⁰¹. Известно, что в 1915 году в киевской квартире Булгакова на стене была выведена надпись по-латыни: Ignis sanat (Огонь лечит)¹⁰². Поэтому и в его романе огонь играет роль обновляющей силы: «Тогда огонь! — вскричал Азазелло. — Огонь, с которого всё началось и которым мы всё заканчиваем. — Огонь! — страшно прокричала Маргарита <...> Гори, гори, прежняя жизнь! — Гори, страдание!..».

В разговоре с фарисеями Иисус называет себя «Человеком, сказавшим вам истину, которую слышал от Бога» (Ин. 8:40). А Воланд то же самое говорит, беседуя с советским фарисеем — Берлиозом: «После моего евангелия, после того, что я рассказал о Иешуа, вы, Владимир Миронович, неужто вы не остановите юного безумца?! А вы, — инженер обратился к небу, — вы слышали, что я честно рассказал?!»¹⁰³ Кроме того, последняя реплика отсылает к другому фрагменту Евангелия от Иоанна: «А вы, — инженер обратился к небу, — вы слышали, что я честно рассказал?!» ~ «Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня» (Ин. 11:40).

И Христа, и Воланда власти и обычные люди считают преступниками: «В тот час сказал Иисус народу: «Как будто на разбойника вышли вы — с мечами и кольями — взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня»» (Мф. 26:55) ~ «Представители следствия и опытные психиатры установили, что члены преступной шайки <...> являлись невиданной силы гипнотизерами»; и нечистью: «А фарисеи говорили: Он изгоняет бесов силою князя бесовского» (Мф. 9:34) ~ «Аннушка... понесла околесину о том, что она не отвечает за домоуправление, которое завело в пятом этаже нечистую силу, от которой житья нету».

Неудивительно, что лексика Воланда во многом совпадает с лексикой Христа. Например, обращение к голове мертвого Берлиоза на балу: «...все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие», — содержит две отсылки к Евангелию от Матфея: «А все сиё произошло, да сбудется реченное Господом через пророка...» (Мф. 1:22), «...и там был до смерти Ирода, да сбудется реченное Господом через пророка...» (Мф. 2:14), «По вере вашей да будет вам» (Мф. 9:29). Да и тост «за бытие» перекликается со словами Бога в Пятикнижии Моисея: «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твоё» (Втор. 30:19). Еще одно сравнение Воланда с ветхозаветным Богом присутствует в записи за 07.01.1934: «Вечер наш окончен, — объявил Воланд, — светает, я хочу отдохнуть. Все свободны»¹⁰⁴ ~ «И был вечер, и было утро: день шестой. <...> И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал» (Быт. 1:31; 2:3). А Воланд изъявил желание отдохнуть именно «в день седьмый», то есть в Субботу (по иудейскому календарю).

Очередной парафраз Нового Завета встречается в диалоге Воланда с мастером: ««Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, — спросил у пришедшего Воланд, — у кого вы находитесь?» — «Знаю, — ответил мастер, — моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас»» ~ «Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Петр сказал Ему в ответ: Ты — Христос» (Мк. 8:29).

Воланд же следом задает мастеру другой вопрос: «Но вы-то верите, что это действительно я?», — что апеллирует к Евангелию от Иоанна: «Теперь сказываю вам, прежде нежели то сбылось, дабы, когда сбудется, вы поверили, что это Я» (Ин. 13:19), как и приветствие Азазелло: «И в этот самый момент в оконце послышался носовой голос: «Мир вам». Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному Маргарита вскричала: «Да это Азазелло! Ах, как это мило, как это хорошо!»» ~ «Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них [апостолов] и сказал: мир вам!» (Ин. 20:26). Азазелло же еще раз цитирует Новый Завет: «Неужели вы слепы? Но прозрейте же скорей!» ~ «И сказал Иисус: на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы. Услышав это, некоторые из фарисеев, бывших с Ним, сказали Ему: неужели и мы слепы?» (Ин. 9:39—40).

Вообще дихотомия вы слепы... прозрейте часто встречается в Новом Завете: «Слепой сказал Ему: Учитель! чтобы мне прозреть. Иисус сказал ему: иди, вера твоя спасла тебя. И он тотчас прозрел и пошел за Иисусом по дороге» (Мк. 10:51—52), «Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам <...> Он пошел и умылся, и пришел зрячим» (Ин. 9:6—7).

Откровение Иоанна Богослова: «Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний» (Откр. 1:10), — отразилось в концовке «Мастера», где действие происходит накануне «дня воскресного» — поздним вечером в субботу: «И тогда над горами прокатился, как трубный голос, страшный голос Воланда: «Пора!!» — и резкий свист и хохот Бегемота».

А Маргарита увидела в квартире Воланда «канделябр с гнездами в виде когтистых птичьих лап. В этих семи золотых лапах горели толстые восковые свечи». Здесь очевиден как намек на семисвечник, заповеданный Богом Моисею для скинии завета: «И сделай светильник из золота чистого <...> И сделай к нему семь лампад, и поставь на него лампады его, чтобы светили на переднюю сторону его» (Исх. 25:31—37)¹⁰⁵, так и отсылка к семи церквям Апокалипсиса: «Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей» (Откр. 1:20)¹⁰⁶. В то же время, создавая образ золотых семисвечников, Булгаков брал за основу стоявшие на его письменном столе два бронзовых канделябра по пять свечей каждый.

В редакции «Мастера», оконченной 22—23 мая 1938 года, читаем: «Маргарита заплакала и проговорила сквозь слезы: «Он — мастер, мастер, верьте мне! Вылечите его!»»¹⁰⁷. Что это, как не отсылка к Евангелию от Марка: «И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк. 9:24). Если «отрок» одержим бесом, то мастер называет себя душевнобольным и жалуется на галлюцинации. Но при этом отец «отрока» обращается к Христу, а возлюбленная мастера — к бесу (Воланду), который выполняет в данном случае функцию Христа.

В самом начале же Воланд говорил Берлиозу и Бездомному: «...прошу вас — никому ни слова и полнейший секрет!.. Тсс!», — что вновь отсылает к Новому Завету: «И говорит ему Иисус: смотри, никому не сказывай» (Мф. 8:4), «Тогда Иисус запретил ученикам Своим, чтобы никому не сказывали, что Он есть Иисус Христос» (Мф. 16:20).

Вообще разговор Воланда с атеистами Берлиозом и Бездомным повторяет многочисленные беседы Иисуса с фарисеями и саддукеями: «Но требуется же какое-нибудь доказательство... — начал Берлиоз» ~ «Тогда некоторые из книжников и фарисеев сказали: Учитель! хотелось бы нам видеть от Тебя знамение» (Мф. 12:38). А Берлиоз — это как раз «книжник»: если «саддукеи говорят, что нет воскресения, ни Ангела, ни духа» (Деян. 23:8), то Берлиоз отрицает существование Бога и Христа.

Кроме того, мастер говорит о Берлиозе: «Он человек не только начитанный, но и хитрый». И именно так характеризуются в Новом Завете книжники и фарисеи, которые, с одной стороны, начитанные, а с другой — хитрые: «Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника, по имени Каиафы, и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить» (Мф. 26:3—4).

Поэтому лицемерие Берлиоза сродни лицемерию фарисеев: «Видите ли, профессор, — принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, — мы уважаем ваши большие знания...» = «И, наблюдая за Ним, подослали лукавых людей, которые притворившись благочестивыми, уловили бы Его в каком-либо слове, чтобы предать Его начальству и власти правителей. И они спросили Его: Учитель! мы знаем, что Ты правдиво говоришь...» (Лк. 20:20—21).

Берлиоз обращается к Воланду: «Говорите вы всё какими-то подчеркнутыми загадками, — с некоторой досадой заметил Берлиоз, — впечатление такое, что вам известно не только глубокое прошлое, но даже и будущее»¹⁰⁸, — в чем также угадывается реплика фарисеев: «Долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты — Христос, скажи нам прямо» (Ин. 10:24). Последняя фраза отразилась в 1-й (частично уничтоженной) редакции романа, где взбешенный Иванушка наседает на Воланда после гибели Берлиоза: «...возопил Иванушка, <приблизившись впло>тную к Воланду, и <увидел,> что достает ему только до подбородка.

Воланд испугался и сказал:

— Я же имел чест<ь показать вам свой паспорт, —> и полез в карман.

— К чертовой матери <паспорт!> — рявкнул на него <Иванушка. — Брось эт>и фокусы, здесь не <цирк. Гово>ри прямо, кто ты <такой!>»¹⁰⁹.

Берлиоз и Бездомный решают, что Воланд — сумасшедший: «...приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших». А книжники и фарисеи говорят Иисусу, что он одержим бесом: «На это Иудеи отвечали и сказали Ему: не правду ли мы говорим, что Ты Самарянин и что бес в Тебе?» (Ин. 8:48), «Иудеи сказали Ему: теперь узнали мы, что бес в Тебе» (Ин. 8:52). И, подобно тому, как иудеи называют Иисуса самаритянином — а самаритяне были злейшими врагами иудеев, — Бездомный называет Воланда белым эмигрантом и шпионом.

После гибели Берлиоза Бездомный бросается за Воландом в погоню, чтобы его «предать в руки милиции», повторяя действия фарисеев, которые «искали схватить Иисуса» (Ин. 7:30), чтобы «предать Его начальству и власти правителей» (Лк. 20:20).

Наряду с параллелью «Берлиоз = книжники и фарисеи» Берлиоз играет еще и роль предтечи Воланда-Христа — Иоанна Крестителя, которому по требованию Саломеи, племянницы царя Ирода, отрубили голову (а Берлиозу отрезало голову трамваем, управляемым вагоновожатой — «русской женщиной, комсомолкой»). Причем поскальзывается атеист Берлиоз на постном масле, которое пролила Аннушка (эпитет постное отсылает к православному посту перед Пасхой Христовой, в романе превращающейся в Пасху Воландову), что пародирует библейское пророчество об Иоанне Крестителе, расчищающем дорогу для Христа: «В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует в пустыне Иудейской и говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное. Ибо он тот, о котором сказал пророк Исаия: глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Мф. 3:1—3). То есть атеист Берлиоз (в роли Иоанна Крестителя) приготовил путь дьяволу Воланду (в роли Христа): «Слишком велико давление новозаветного текста, чтобы мы не увидели в этой голове Берлиоза отрезанную голову Иоанна Крестителя. Слишком мощны пучки ассоциаций, чтобы не заметить и то, что Михаил Александрович отправлен на тот свет с помощью двух женщин: Аннушки, пролившей масло, и вагоновожатой девушки-комсомолки в алой повязке; Аннушка и комсомолка — это Саломея и Иродиада московского евангелия. Словом, голова Берлиоза стала головой предтечи всех дальнейших событий, первой жертвой нового пришествия, причем освященной и принятой жертвой (тут и Аннушкино подсолнечное масло — московское миро — идет в строку). Какая злая горечь!.. седьмое доказательство бытия божьего предъявляет Ивану Бездомному дьявол, и какое? — голову псевдокрестителя»¹¹⁰.

Но самое интересное, что встреча Воланда с Берлиозом воспроизводит еще и столкновение истинного Христа со лже-Христом или антихристом, отрицающим само существование Христа: «...подобно Иисусу Христу, Берлиоз имеет двенадцать апостолов-заместителей, членов правления Массолита, которые ожидают его появления к своего рода «вечере» у «Грибоедова»»¹¹¹; «...в окончательном тексте романа в ожидании Берлиоза томятся двенадцать литераторов, что провоцирует на пародийное отождествление председателя и правления МАССОЛИТа с Христом и двенадцатью апостолами (в машинописной копии с авторской правкой конца 1939 — начала 1940 г. цифра для большей точности исправлена на «одиннадцать» из-за отсутствующего заместителя Берлиоза)...»¹¹².

Реплика Воланда о том, что, хотя «горожане сильно изменились внешне», его интересует «гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?», — и ответ Коровьева: «Да, это важнейший вопрос, сударь», — имеют в своем подтексте обличение Иисусом книжников и фарисеев: «...вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония» (Мф. 23:28). Другое же его высказывание: «Пойдите, научитесь, что значит: «милости хочу, а не жертвы»» (Мф. 9:13), — реализовалось во время сеанса черной магии, когда один из зрителей крикнул: «Голову ему оторвать!», и Бегемот по приказу Фагота оторвал голову Бенгальскому (жертва), после чего остальная публика на вопрос Фагота, простить ли Бенгальского, стала кричать, чтобы его простили, и Бегемот исполняет приказ Воланда «Наденьте голову!» (милость). Поэтому Воланд ставит свой диагноз для будущего отчета: «Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца».

А слова Воланда, обращенные к Левию Матвею: «Мне ничего не трудно сделать <...> и тебе это хорошо известно», — можно рассматривать как парафраз реплики Христа из Евангелия от Матфея: «А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19:26).

Ряд важных наблюдений на данную тему был сделан в 1996 году Л. Сазоновой и М. Робинсоном:

Восхищенное восклицание Маргариты «Всесилен, всесилен!», обращенное к Воланду, вступая в интертекстуальные отношения с пасхальными церковными песнопениями, где определение «всесилен» лейтмотивом вплетается в прославление Христа, порождает игру и причудливую вязь смыслов: «Жизнь воздвигнул еси от сна и тления яко всесилен» (Канон во Святую и Великую субботу, песнь 5, ирмос); «Днесь Спасение миру, яко воскресе Христос яко всесилен» (Канон во Святую и Великую неделю Пасхи, песнь 4, ирмос); Христос — «Всесильнодетель», совершающий всё своим всемогуществом (Канон в Великую субботу, песнь 4, тропарь 3). <...> Истоки «вечного покоя», уготованного героям романа, надо искать, по-видимому, в сфере литургической поэтики. <...> текст из церковной службы за умерших с обращением к Христу: «Ангел Божий, вземляй грехи мира, даруй им покой! <...> Ангел Божий, вземляй грехи мира, даруй им вечный покой!». Возникает знаменательная перекличка с названием последней главы романа «Вечный приют», а в ее тексте — «вечный дом»¹¹³.

Действительно, именно Воланд по просьбе Иешуа даровал мастеру и Маргарите «вечный покой», что в очередной раз приравнивает его к Христу. А единственный случай, когда Воланд полемизирует с Христом: «...никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут» ~ «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7:7—8), «Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам» (Ин. 16:23), — объясняется проекцией на политическую ситуацию в стране. Например, 19 мая 1937 года Булгакова уговаривали пойти к председателю Комитета по делам искусств при СНК СССР Платону Керженцеву, чтобы тот разрешил спектакль «Дни Турбиных», но писатель «отказался наотрез от всего: «Никуда не пойду. Ни о чем просить не буду»»¹¹⁴. С другой стороны, заповедь Иисуса: «Просите, и дано будет вам», — пародийно обыгрывается в реплике Коровьева Босому: «Да разве это сумма! Просите пять, он даст».

В конце романа Левий Матвей выступает в роли посланника Иешуа перед Воландом: ««Он прочитал сочинение мастера, — заговорил Левий Матвей, — и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем». <...> «Передай, что будет сделано», — ответил Воланд...». И через некоторое время Воланд вновь демонстрирует единство своей позиции с Иешуа, который ходатайствовал перед ним за мастера: «Тут Воланд повернулся к Маргарите: «Маргарита Николаевна! Нельзя не поверить в то, что вы старались выдумать для мастера наилучшее будущее, но, право, то, что я предлагаю вам, и то, о чем просил Иешуа за вас же, за вас, — еще лучше»». Да и «евангелие от Воланда» ясно говорит о том, что он является единомышленником Иешуа и симпатизирует ему. Это сразу понял Берлиоз в «Копыте инженера» (1929): «И вы любите его, как я вижу, — сказал Владимир Миронович, прищурившись. — Кого? — Иисуса. — Я? — спросил неизвестный и покашлял, — кх... кх..., — но ничего не ответил»¹¹⁵. Процитируем также вариант от 04.01.1934:

— Он написал книгу о Иешуа Ганоцри, — ответила Маргарита.

Великий интерес выразился в глазах Воланда, и опять что-то зашептал ему на ухо Коровьев.

— Нет, право, это город сюрпризов, — заметил хозяин, но слов своих не объяснил¹¹⁶.

Интерес Воланда обусловлен тем, что он сам во время прибытия в Москву исполняет роль Иисуса Христа, поэтому Иешуа Ганоцри — это своего рода его двойник. Отсюда — тяга Воланда ко всему христианскому. Вот, например, «разметка глав романа», сделанная 6 октября 1933 года:

10. Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит евангелие вечером 23.VI. Ночью у него Воланд.

11. Евангелие от Воланда. Глава I»¹¹⁷.

Антиподом же Иешуа является Пилат, и в их диалогах четко просматриваются взаимоотношения Булгакова и Сталина. Так что «евангелие от Воланда», где Иисус представлен обычным человеком, которого казнят Каиафа и Пилат, это, по сути, рассказ Булгакова о своих взаимоотношениях с вождем, о своих «крестных муках» изгоя советского общества и о своем взгляде на советскую действительность, для описания которой и используется евангельский сюжет.

Реакция Иешуа на угрозу Пилата в «Копыте инженера» (1929): «Плеть мне, плеть! Избить тебя, как собаку! <...> — Только ты не бей меня сильно, а меня уже два раза били сегодня...»¹¹⁸, — совпадает с первыми набросками «Кабалы святош» (также — 1929), где Мольер говорит Одноглазому (маркизу д'Орсиньи), угрожавшему ему побоями и убийством: «Не бейте меня и не оскорбляйте... Я болен, клянусь вам. Я не знаю вас и не <понимаю> постигаю, за что вы ненавидите меня»¹¹⁹. Разумеется, и этот мотив автобиографичен, поскольку 4 марта 1940 года, за 6 дней до смерти, Булгаков скажет своей жене: «За что меня жали? Я хотел служить народу... Я никому не делал зла»¹²⁰ (сравним: «не постигаю, за что вы ненавидите меня»). А фраза Я никому не делал зла отсылает к описанию Иешуа в восприятии Левия Матвея: «Он хотел одного, чтобы Иешуа, не сделавший никому в жизни ни малейшего зла, избежал бы истязаний». Эта перекличка подчеркивает тождество «Иешуа = Булгаков», так же как и сходство в одежде молодого Булгакова, зимой 1922—1923 года поселившегося в доме № 10 по ул. Большой Садовой, и арестованного Иешуа из ранней редакции «Евангелия о Воланда» («Золотое копье»): «Вещи на нем старенькие, но тщательно заштопанные и вычищенные»¹²¹ ~ «Через некоторое время по ступенькам, ведущим с балкона в сад, двое солдат привели и поставили на балконе молодого человека в стареньком, многостиранном и заштопанном таллифе»¹²².

Приведем также воспоминания Сергея Ермолинского: «В последние недели болезни он лежал в постели, исхудавший, в одной набедренной повязке (даже простыни причиняли ему боль), и вдруг спросил меня: «Похож я на Христа?»»¹²³. Более того, даже описание умирающего на кресте Иешуа в «Копыте инженера» оказалось пророчеством Булгакова о своей собственной смерти: «Тут Иешуа совсем разлепил глаза, и левый бандит увидел в них свет»¹²⁴ ~ «...Миша стал дышать всё чаще, чаще, потом открыл неожиданно очень широко глаза, вздохнул. В глазах было изумление, они налились необычайным светом. Умер. Это было в 16 ч. 39 м. — как записано в моей тетради»¹²⁵ (кстати, Иешуа перед смертью тоже вздохнул: «Он обвис совсем, голова его завалилась набок, еще раз он потянул в себя последний земной воздух, произнес уже совсем слабо: «Тетелестай», — и умер»¹²⁶).

А параллелизм мастера и описываемого им Иешуа также очевиден: «...крест мастера сродни крестным мукам Иешуа. <...> Как Иешуа Га-Ноцри предан на распятие ершалаимскими фарисеями, так и мастер распят московскими книжниками за пилатчину. Сначала распят, затем убит Азазелло и, наконец, взят на небо Воландом»¹²⁷; «Отражение Иешуа в герое «внешнего романа», Мастере, закрепляется симметрией сюжетных обстоятельств. Оба диссидента объявлены душевнобольными и подвергнуты репрессиям за инакомыслие. В первом случае — явным, в случае с Мастером — латентным, но не менее трагичным. Характерно наличие у каждого из них персонального предателя (Иуда и Алоизий). А равно и ученика (Левий и Понырев)»¹²⁸. Более того, Маргарита напрямую сравнивает себя с Левием Матвеем, а мастера — с Иешуа: «Зимою, оставаясь одна, а Маргарита Николаевна пользовалась каждым случаем, чтобы остаться одной, она, сидя у огня возле печки, зажженного в память того огня, что горел тогда, когда он писал Понтия Пилата, отдавала себя на растерзание себе самой. Сделать это было чрезвычайно легко. Стоило только сравнить ей себя с Левием Матвеем, хорошо ей известным и памятным, и мучения Маргариты становились жгучими.

Запустив пальцы в волосы или сжав голову, она покачивалась у огня и бормотала: «Да, да, да, такая же самая ошибка! Зачем, зачем я тогда ушла ночью от него? Зачем? Ведь это же безумие! — Маргарита горько смеялась, — я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже поздно. Да, я вернулась, как несчастный Левий, слишком поздно»»¹²⁹.

И еще одно доказательство родства Иешуа и мастера: 13-я глава, посвященная появлению мастера в больничной палате Бездомного, называется «Явление героя», что соотносится с гравюрой Александра Иванова «Явление Христа народу» (1857).

Впрочем, между ними наблюдается и важное отличие, поскольку Иешуа связан с солнцем (светом): «Печаль заволокла лицо Иешуа, как облако солнце», «Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль»; а появление мастера в квартире Воланда после окончания бала сопровождается лунным столбом в окне¹³⁰. Луна же — это ночное светило, которое находится в ведомстве Воланда. Это первая причина, почему мастер «не заслужил света, он заслужил покой». А вторая (и главная) состоит в том, что пошедший до конца Иешуа принял мученическую смерть и после вознесения возглавил «ведомство света»; мастер же сломался после травли, устроенной ему писателями и государством, и отрекся от своего романа, поэтому Иешуа через Левия Матвея просит Воланда даровать мастеру не блаженство, а покой, о котором он мечтал, при этом молитвенно обращаясь к луне: «...поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня?». О боги, боги...». Кстати, здесь замечаем еще одно отличие мастера от описываемого им Иешуа, так как первый призывает богов, а второй исповедует монотеизм: «...понизив голос, он [Пилат] спросил: «Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?» — «Бог один, — ответил Иешуа, — в него я верю»». И в итоге судьбу мастера, написавшего роман о Иешуа, решает придуманный им герой.

Пилат спрашивает Иешуа: «Сознайся, ты великий врач?». На что получает ответ: «Нет, прокуратор, я не врач». А в редакции 1937 года звучало полупризнание: «Нет, игемон, право, нет. Мне случалось, правда, помогать людям, но лишь в случаях легких»¹³¹. Такой же вопрос задавали Булгакову большевики во время его 4-дневного ареста в апреле 1920 года во Владикавказе, поскольку он служил врачом в рядах деникинской армии¹³². В итоге Булгаков едва сумел избежать расстрела, назвав себя в «Записках на манжетах» (1922—1923) «с креста снятым писателем», так как арест случился во время Страстной недели. Отсюда — автобиографический образ распятого Иешуа в «Мастере», где действие вновь происходит в Страстную неделю, но уже в 1929 году. Как отмечает О. Этингоф: «Писатель выбирал разные варианты возраста Иешуа в соответствии с традициями исчисления возраста Христа и остановился на варианте («человек лет двадцати семи»), ближайшем к своему возрасту ранней весной 1920 г., когда ему было двадцать восемь»¹³³ (мастер же старше Иешуа на 10—11 лет: в главе «Явление героя» он назван «человеком примерно лет тридцати восьми», который рассказывает Ивану Бездомному, что он сжег свой роман в печке, и именно такой возраст был у самого Булгакова в конце марта 1930 года, когда он сжег в печке черновики романа о дьяволе). Видимо, это чудесное спасение от расстрела и стало поворотным пунктом в мировоззрении врача-атеиста, который после этого обратился к религии. В романе же он вывел себя еще и в образе помилованного в канун Пасхи разбойника Вар-Раввана, у которого в «Копыте инженера» (1928—1929) была вывихнута левая рука: «Именно такова была контузия самого Булгакова (спасенного на Страстной неделе), полученная в ноябре 1919 г., и она еще долго давала о себе знать»¹³⁴. Эта контузия была получена во время похода деникинских войск на Шали-аул (Чечня). В таком контексте и обращение Иешуа к Пилату в том же «Копыте инженера»: «Д-добрые свидетели, о игемон, в университете не учились. Неграмотные, и все до ужаса перепутали, что я говорил»¹³⁵, — читается как «параллель с крайней степенью безграмотности горских народов после революции и необходимостью их просвещения, с которой столкнулся М.А. Булгаков во Владикавказе»¹³⁶.

Что же касается Воланда, то может показаться, что наряду с симпатией к Иешуа и признанием над собой власти Бога («Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу») он разделяет дуалистическую концепцию зороастризма и манихейства о равноправии добра и зла: «Манихейство исходить изъ того неоспоримаго факта, что наша дѣйствительность есть смѣшеніе противоположныхъ элементовъ и противоборствующихъ силъ, которыя окончательно сводятся къ двумъ: добру и злу, или, говоря фигурально, — къ свѣту и тьме. Но «природа свѣта едина, проста и истинна», слѣдовательно, не допускаетъ никакого положительнаго отношенія къ противоположному свойству зла или тьмы, которое, однако, несомнѣнно, существуетъ и, не вытекая изъ добра или света, должно имѣть свое собственное начало. Поэтому необходимо признать два безусловно самостоятельныхъ первоначала, от вѣка неизмѣнныхъ въ своемъ существѣ и образующихъ два отдельные міра»¹³⁷. Это же как будто следует из реплики Воланда Левию Матвею: «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла...?».

Однако «своеобразие булгаковской концепции заключается в том, что Воланд и Иешуа вместе вершат земные судьбы. Землей правят и Справедливость, и Милосердие»¹³⁸. Поэтому в романе представлен скорее не дуализм, а «демонстрация извечного закона борьбы и единства противоположностей, которому подчиняется в нашем мире и за пределами его все живое и неживое»¹³⁹. Воланд же прямо говорит Маргарите о «разделении властей»: «Каждое ведомство должно заниматься своими делами. Не спорю, наши возможности довольно велики <...> Но просто, какой смысл в том, чтобы сделать то, что полагается делать другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делать не буду, а вы сделайте сами».

И подлинным дьяволом в романе Булгакова является не Воланд, а советская атеистическая критика, которая травит мастера, написавшего роман на религиозную тему: «Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась «Вылазка врага» и где Ариман предупреждал всех и каждого, что он, то есть наш герой, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа».

Речь идет о разгромных статьях Леопольда Авербаха, а также о статье Ильи Бачелиса «Бег назад должен быть приостановлен» («Комсомольская правда», 23.10.1928), где говорилось, что постановка пьесы «Бег» — это попытка «протащить булгаковскую апологию белогвардейщины в советский театр, на советскую сцену, показать эту, написанную посредственным богомазом икону белогвардейских великомучеников советскому зрителю». Поэтому богомазом назван и булгаковский мастер: «Через день в другой газете за подписью Мстислава Лавровича¹⁴⁰ обнаружилась другая статья, где автор ее предлагал ударить, и крепко ударить, по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить (опять это проклятое слово!) ее в печать». Сравним с названием статьи «Ударим по булгаковщине!», напечатанной в «Рабочей Москве» (15.11.1928) и также направленной против пьесы «Бег».

А один из критиков мастера назван Ариманом, потому что это наименование дьявола в зороастризме: «Такъ, религія Зороастра основана на противуположеніи двухъ началъ: добраго — Ормузда, и злато — Аримана...»¹⁴¹.

Из словаря Брокгауза и Ефрона Булгаков взял и материалы для диалога между Воландом и Берлиозом: «Доказательствъ бытія Божія существуетъ четыре вида: космологическое, телеологическое, онтологическое и нравственное. <...> считаютъ еще и пятое доказательство — историческое. Всеобщностью вѣры в Бога доказываютъ дѣйствительное существованіе Бога»¹⁴² ~ «...как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?»; «Всѣ изложенныя доказательства нашли суроваго и не вполнѣ справедливаго критика въ лицѣ Канта, который не только отрицаетъ силу и обязательность этихъ доказательствъ, но и не признаетъ возможнымъ найдти какое бы то ни было доказательство бытія Божія въ области чистаго разума»¹⁴³ ~ «Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может»; «Невѣріе, впрочемъ, не могло утѣшиться разрушительною работою Канта. Отрицая силу и значеніе всехъ доказательствъ, онъ тѣмъ не мѣнее сформулировалъ новое, свое собственное доказательство бытія Божія»¹⁴⁴ ~ «Браво! — вскричал иностранец, — браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!» («разрушительною... Канта» = «Иммануила... разрушил»; «сформулировалъ новое, свое собственное доказательство бытія Божія» = «соорудил собственное шестое доказательство!»); «Шиллеръ говоритъ, что Кантъ проповѣдуетъ нравственность, пригодную только для рабовъ. Штраусъ насмѣшливо замѣчаетъ, что Кантъ къ своей системѣ, по духу противной теизму, пристроилъ комнатку, гдѣ бы помѣстить Бога»¹⁴⁵ ~ «Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством». Кстати, в рукописях романа за 1932—1936 годы фраза «Шиллеръ говоритъ, что Кантъ проповѣдуетъ нравственность, пригодную только для рабовъ» повторена почти буквально: «...и не зря Шиллер говорил, что Кантово доказательство пригодно для рабов...»¹⁴⁶. Стоит добавить, что вопрос Воланда: «С великим интересом я услышал, что вы отрицаете существование бога? <...> Неужели вы атеисты?», и ответ Берлиоза: «...большинство нашего населения сознательно и давно уже перестало верить сказкам о боге. — Улыбнувшись, он прибавил: — мы не встречаем надобности в этой гипотезе»¹⁴⁷, — воспроизводят диалог между Наполеоном и Лапласом. На реплику Наполеона: «Ньютонъ говорилъ о Богѣ въ своихъ работахъ. Я просмотрѣлъ уже Вашу книгу, и я не нашелъ тамъ этого имени ни разу», — ученый ответил: «Гражданинъ Первый Консулъ, я не имѣлъ нужды въ этой гипотезѣ»¹⁴⁸ (в оригинале эти две фразы выглядят так: «Newton a parlé de Dieu dans ses oeuvres. J'ai déjà parcouru le vôtre Livre et je n'y ai pas trouvé ce nom une seule fois. — Citoyen Premier Consul, je n'ai pas eu besoin de cette hypothèse»).

B 1925 году в СССР был опубликован перевод книги «Миф о Христе» одного из крупнейших представителей «мифологической школы», немецкого историка Артура Древса, и в предисловии к нему можно прочитать такой пассаж: «Задача — в том, чтобы добиться всеобщего признания этого факта, чтобы привлечь на свою сторону народные массы, чтобы каждый рабочий и каждый крестьянин знали, что Христа никогда не было, что их вера поддерживается обманом или самообманом»¹⁴⁹.

В том же году Демьян Бедный написал антирелигиозную поэму «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна», в апреле—мае опубликованную в газете «Правде». И в финале этой поэмы звучала похожая мысль: «Точное суждение о Новом Завете: / Иисуса Христа никогда не было на свете». Именно такую задачу и ставил перед собой в романе Булгакова Берлиоз — «редактор толстого художественного журнала и председатель одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит»: «Берлиоз же хотел доказать поэту, что <...> Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете...».

В послесловии к своей поэме Демьян Бедный писал: «Это — первый этап антирелигиозной работы: — «Посмотри, сколь твой бог омерзителен!».

Второй этап. — «Ни хорошего, ни плохого бога не было. Выдумка!»»¹⁵⁰

Как легко заметить, «первый этап» был выполнен Иваном Бездомным, и в его «антирелигиозной работе» (поэме) Бог действительно оказался омерзителен: «Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками <...> Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж». Ровно такой же типаж вывел в своей поэме Демьян Бедный: «Я настаиваю, что на основании евангелий только такой образ Иисуса и может быть дан: лгун, пьяница, бабник и т. д.»¹⁵¹. И именно это поразило Булгакова в январе 1925 года: «Когда я бегло проглядел у себя вечером номера «Безбожника», был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне... Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены»¹⁵². И поэтому Берлиозу отрежут голову...

А «второй этап», упомянутый Демьяном Бедным: «Ни хорошего, ни плохого бога не было. Выдумка!», — вызывает в памяти поучения Берлиоза: «Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф». Сравним: «Ни хорошего, ни плохого бога» = «Иисус, плох ли, хорош ли»; «не было» = «не существовало»; «Выдумка!» = «выдумки». В свою очередь, «евангелисту Демьяну», отрицающему существование Христа, Булгаков противопоставляет свидетельство очевидца — «евангелиста Воланда», отстаивающего историчность Иисуса, поэтому в ранних редакциях была глава «Евангелие от Воланда». Также в начале поэмы Бедного были такие строки: «Начинаю я писать сию страницу / В Страстную Седьмицу»¹⁵³; а в романе Булгакова действие как раз происходит в Страстную неделю — в начале мая 1929 года.

В той же книге Д. Бедного, выпущенной издательством «Прибой» в 1925 году, дано несколько приложений — извлечений из антирелигиозных книг. И там можно увидеть источники других реплик Берлиоза. Например, убежденность этого персонажа: «Нет ни одной восточной религии, в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога», — представляет собой квинтэссенцию главы «Благовещение», входившей в «Календарь Коммуниста» издательства «Московский рабочий»:

Но откуда же, однако, могло получиться такое глупое верование, что дева, оставаясь девой, может родить ребеночка?

Это верование имеется не в одном только христианстве. У древних персов, задолго до щекотливого разговора архангела Гавриила с девой Марией, родился таким же порядком (от «девы», оставшейся «девою») бог Митра, и было обещано непорочное зачатие («девою» же) будущего спасителя людей — Саошианты. Вавилоняне рассказывали то же самое про своего солнечного бога — Шамаша, а греки про бога Дионисия-Загрея.

Индусский бог-спаситель, Будда, родился, правда, от замужней женщины (от Майи, жены царя Суддоданы, как говорят буддийские мифы), но зачат он был «непорочно»: ей снилось, что звезда с шестью лучами и изображением слона вошла к ней через правый бок в лоно. А в древнем Египте рассказывалось даже, что одна святая телка забеременела не от быка, а от... солнечного луча¹⁵⁴.

Далее в том же «Календаре Коммуниста» (глава «Пасха») находим следующий фрагмент: «Известно, что в первые века у христианства было несколько соперников. Персидский бог Митра, египетский бог Сарапис, финикийский Адонис, фригийский Аттис, сирийские «Ваалы» и бог Сабаций более 400 лет соперничали с христианским богом Иисусом, отбивая у него поклонников»¹⁵⁵. Выделенные курсивом словосочетания также перейдут в монолог Берлиоза: «Ты, Иван, — говорил Берлиоз, — очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына Божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился целый ряд сынов Божиих, как, скажем, финикийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра».

В своем разговоре с Бездомным Берлиоз ссылается «на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса», что восходит к диспуту наркома просвещения Луначарского с митрополитом Введенским от 03.10.1927: «...еврейская история того времени прекрасно отображена в книге Иосифа Флавия; потому так важно и показательно то, что там об Иисусе ничего не сказано»¹⁵⁶; и, конечно, к книге Древса «Миф о Христе»: «С показаниями римских историков дело обстоит не лучше, чем со свидетельствами Иосифа. Правда, Тацит пишет в своих «Анналах» (15, 44), рассказывая о преследованиях христиан при Нероне, следующее: «Основатель этой секты, христос, был казнен в царствование Тиверия прокуратором Понтием Пилатом». <...> Разве мы наверное знаем, что упомянутый отрывок из Тацита относительно преследований христиан при Нероне не является позднейшей вставкой, подделкой, вставленной в первоначальный текст? Но, ведь, именно такой вставкой она и оказывается, суда по превосходному и исчерпывающему исследованию Ошара»¹⁵⁷. Сравним с текстом романа: «Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, — не что иное, как позднейшая поддельная вставка». Подытоживая свой рассказ, Берлиоз говорит: «И христиане не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса...». Похожим образом высказывался очередной «мифологист» Р.Ю. Виппер: «Итак, ни в догматах, ни в обрядах, ни в морали христианство не дает ничего нового»¹⁵⁸. А концовка первой главы: «Имейте в виду, что Иисус существовал. <...> просто он существовал, и больше ничего. — Но требуется же какое-нибудь доказательство... — начал Берлиоз», — восходит к книге Древса «Жил ли Христос?»: «Кто признает Христа личностью исторической, тот должен <...> привести в пользу своего взгляда веские доводы»¹⁵⁹.

Впрочем, нельзя не сказать и о сходствах между Берлиозом и Булгаковым.

Во-первых, эрудицией Берлиоза обладал не только Демьян Бедный, имевший одну из лучших библиотек в Москве¹⁶⁰, но и, конечно же, сам Булгаков.

Во-вторых, бросаются в глаза одинаковые инициалы: Михаил Александрович Берлиоз — Михаил Афанасьевич Булгаков. Объяснить это можно их одинаковым отношением к Евангелиям как к недостоверному источнику, с той лишь разницей, что Берлиоз отрицает историчность Христа, а Булгаков отстаивает ее: «Помилуйте, — снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, — уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник... — он еще раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое он говорил Бездомному, идя с тем по Бронной к Патриаршим прудам». Выделенный курсивом фрагмент, как установил один из исследователей, восходит к малоизвестному сочинению немецкого теолога Давида Штрауса, который, не отрицая само существование Иисуса, отвергал его божественное происхождение: «...Если рассматривать Евангелия как подлинно исторические источники, то становится невозможным подлинно исторический взгляд на жизнь Иисуса» (Д. Штраус. Старая и новая вера. СПб., 1907. С. 20)»¹⁶¹. Парадокс, однако, заключается в том, что, не признавая Новый Завет достоверным источником о жизни Христа, Булгаков вводит в текст романа множество прямых и скрытых цитат из Евангелий, о чем уже говорилось выше.

Теперь вернемся к тезису о том, что Иешуа — это двойник и соработник Воланда. В этом случае другой alter ego Булгакова — мастер — является апостолом Воланда, написавшим его версию евангелия (кстати, Левий Матвей является единственным учеником Иешуа, и Иван Бездомный становится единственным учеником мастера). Как справедливо заметила М. Чудакова: «Это единство повествования, начатого Воландом, а далее отождествляемого с рукописями Мастера, приводит к тому, что роман Мастера приобретает видимость некоего пратекста, изначально существовавшего и лишь выведенного из тьмы забвения в «светлое поле» современного сознания гением художника. «О, как я все угадал!» — восклицает Мастер, слушая рассказ Иванушки, и за этим восклицанием — целостная эстетическая позиция самого Булгакова»¹⁶².

Поскольку Иешуа родственен мастеру и в то же время является двойником Воланда, логично предположить такое же родство между мастером и Воландом.

Начнем с того, что слово «мастер» уже применялось при обращении Фагота... к Воланду (1931): «Виноват, мастер, я здесь ни при чем. Это он головой стукнулся об мотоциклетку» (глава «Полет Воланда»¹⁶³). Объясняется это ориентацией Булгакова на книгу М. Орлова «История сношений человека с дьяволом» (1904), где говорилось о главе масонов-дьяволопоклонников, носящем титул «Великий Мастер»¹⁶⁴.

Воланд является очевидцем евангельских событий, но не владеет литературным даром, в отличие от мастера, который нужен Воланду для создания собственной версии Евангелия, так как мастер — «историк по образованию», а Воланд иронически трактует термин «историк» по отношению к себе как «любитель забавных историй». На вопрос Берлиоза «Вы историк?» он отвечает: «Я — историк <...> Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!» (в черновиках: «Я — историк <...> я люблю разные истории. Смешные. И сегодня будет смешная история»¹⁶⁵). Кроме того, для Воланда «и доказательств никаких не требуется», а ведь доказательства — основа исторического исследования. Впрочем, и мастер, хотя по образованию историк, не прибегает ни к каким доказательствам и даже восклицает: «О, как я всё угадал!», — что говорит о нем скорее как о поэте, который интуитивно угадывает правду.

Мастер говорит Ивану Бездомному о покупке костюма после выигрыша в лотерею: «...у меня был прекрасный серый костюм». А вот как описывается появление Воланда на Патриарших: «Он был в дорогом сером костюме».

Если мастер «вынул из кармана халата засаленную черную шапочку», то после окончания бала «Воланд молча снял с кровати свой вытертый и засаленный халат».

Перед началом же бала Воланд «был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече». Это объясняет признание мастера Ивану Бездомному: «Вообразите мое изумление, — шептал гость в черной шапочке, — когда я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: на ней тот же номер, что и в газете! Облигацию, — пояснил он, — мне в музее дали» (связь Воланда с грязью вызвана тем, что князь тьмы является нечистой силой). Соответственно, именно Воланд обеспечил эту облигацию выигрышем в сто тысяч рублей, дабы мастер мог спокойно написать свой роман, что подтверждает редакция романа от 22—23 мая 1938 года, где упоминается выигрышный номер 13, связанный с сатаной: «Можете вообразить мое изумление! — рассказывал гость, — я эту облигацию, которую мне дали в музее, засунул в корзину с бельем и совершенно про нее забыл. И тут, вообразите, как-то пью чай утром и машинально гляжу в газету. Вижу — колонка каких-то цифр. Думаю о своем, но один номер меня беспокоит. А у меня, надо вам сказать, была зрительная память. Начинаю думать: а ведь я где-то видел цифру «13», жирную и черную, слева видел, а справа цифры цветные и на розоватом фоне. Мучился, мучился и вспомнил! В корзину — и, знаете ли, я был совершенно поражен!..»¹⁶⁶. Также и черная шапочка мастера коррелирует с внешностью Воланда, которого увидел в своей спальне Степа Лиходеев как «неизвестного человека, одетого в черное и в черном берете», и с внешностью самого Булгакова, каким его застала осенью 1939 года сестра Надежда Афанасьевна: «Нашла его страшно похудевшим и бледным, в полутемной комнате в темных очках на глазах, в черной шапочке Мастера на голове, сидящим в постели»¹⁶⁷.

На шапочке мастера вышита буква «М», а на визитной карточке Воланда Бездомный заметил «напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии — двойное «В»», которое на латинице выглядит как «W», то есть перевернутая «М», что подчеркивает связь Воланда с мастером, которого он вдохновляет на написание своего евангелия (в концовке редакции от 22—23 мая 1938 года имеется такой пассаж: «Слушайте меня, мастер, — заговорил Воланд, — в вашем романе вы [угадали] написали правду. Именно всё так и было, как рассказывали вы. Но есть в нем один порок: хотя я и видел в нем слово «конец», но конца в нем нет. И вот, те, кто, кроме меня, читали его, просили меня показать вам вашего героя»¹⁶⁸).

Более того, мастер откуда-то знает саму фамилию Воланда, хотя никогда ранее с ним не встречался: «Лишь только вы начали его описывать, — говорит он Бездомному, — я уже стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. <...> Его нельзя не узнать, мой друг! <...> А Берлиоз, повторяю, меня поражает. Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее».

По распоряжению Воланда Азазелло убил предателя Иуду, как и позднее — барона Майгеля, «наушника и шпиона»: «...а Иуду я собственноручно зарезал в Гефсиманском саду, — прогнусил Азазелло»¹⁶⁹ = «А скажите, — обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, — вы его застрелили, этого бывшего барона? — Натурально, — ответил Азазелло, — как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить». Всё это говорит о том, что «Воланд оказывается карающим мечом в руках справедливости и едва ли не волонтером добра»¹⁷⁰; «Он и Иешуа всего лишь представляют «разные ведомства» единого божественного миропорядка, осуществляя некий нравственный закон равновесия возмездия и милосердия»¹⁷¹; «Воланд, на наш взгляд, — это образ-маска. И как всякий масочный персонаж используется функционально. Голос и позиция автора слышны и ощутимы почти в каждой реплике, когда работает функция возмездия. Воланд, собственно, и не наказывает, а приводит в исполнение, запускает механизм наказания за ложь и доносительство, за жадность и предательство, а самое главное — за малодушие, но сам он как бы «вне игры»»¹⁷². О масочной функции Воланда, но в другом ракурсе, говорил и священник Александр Мень: «Вот пришли некие гости из космоса, из духовного мира (какая разница?). Они в маскарадных костюмах, один — под Мефистофеля, другой — под кота, и они провоцируют нас, москвичей, и выявляют нашу пошлость. И даже Воланд, который выступает в маске дьявола, — какой он дьявол? У него нравственные понятия нормальные, он же не Варенуха, не Лиходеев — вот кто дьяволы-то, а он нормальный. Это только маски. <...> Думается, что явление Воланда в Москве 30-х годов имеет тот смысл, что сам дьявол и его компания кажутся порядочными малыми на фоне убогой и мерзкой действительности. Это великолепный сатирический прием»¹⁷³.

Примечания

1. Белозерская-Булгакова Л.Е. О, мед воспоминаний. Ann Arbor: Ardis, 1979. С. 122—124.

2. Булгаков М. Дневник. Письма. 1914—1940. М.: Современный писатель, 1997. С. 87.

3. Там же. С. 85.

4. Яновская Л. Треугольник Воланда: Главы из книги // Октябрь. 1991. № 5. С. 183.

5. Паршин Л. Чертовщина в американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. М.: Книжная палата, 1991. С. 103.

6. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 10. М.: Голос, 2000. С. 258.

7. Михаил и Елена Булгаковы. Дневник Мастера и Маргариты. М.: Вагриус, 2004. С. 135.

8. Точности ради заметим, что имя «Маргарита» появилось уже в двух черновых тетрадях 1931 года.

9. Председатель Всесоюзного внешнеторгового объединения «Международная книга».

10. Булгаков М. Дневник. Письма. 1914—1940. М.: Современный писатель, 1997. С. 483.

11. «Здесь же, на Большой Пироговской, был написан «Консультант с копытом» (первый вариант в 1928 году), легший в основу романа «Мастер и Маргарита» [ранняя редакция называлась «Копыто инженера», а название «Консультант с копытом» появилось лишь в 1931 году. — Я.К.]. Насколько помню, вещь была стройней, подобранней: в ней меньше было «чертовщины», хотя событиями в Москве распоряжался все тот же Воланд с верным своим спутником волшебным котом. Начал Воланд также с Патриарших прудов, где не Аннушка, а Пелагеюшка пролила на трамвайные рельсы роковое постное масло. Сцена казни Иешуа была так же прекрасно-отточенно написана, как и в дальнейших вариантах романа. Из бытовых сцен очень запомнился аукцион в бывшей церкви. Аукцион ведет бывший диакон, который продает шубу бывшего царя...» (Белозерская-Булгакова Л.Е. О, мед воспоминаний. Ann Arbor: Ardis, 1979. С. 121). Об этом же говорит М.О. Чудакова: «Мы не знаем, в какой из дней 1928 года Булгаков вновь обратился к покинутой им уже несколько лет назад беллетристике. Достоверным представляется лишь то, что именно в этом году был начат роман, ставший впоследствии романом «Мастер и Маргарита». Сам Булгаков на титульном листе рукописей более поздних редакций выставлял начальной датой 1928 год. <...> В 1928 году действие романа начиналось в середине июня...» (Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988. С. 384, 391).

12. Соколов Б.В. Введение в комментарий. Комментарий // Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М.: Высшая школа, 1989. С. 495—496.

13. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастера и Маргарита». С. 364.

14. Там же. С. 151.

15. Там же. С. 364.

16. Монастыри и храмы России / Авт.-сост. Н.В. Белов. Минск: Современный литератор, 2007. С. 124.

17. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 730. Ср. с фрагментом Нового завета, где воскресший Иисус появляется перед апостолами: «И с этими словами Он дунул на них и сказал: «Примите Духа Святого!»» (Ин. 20:22).

18. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 204.

19. Здесь кровь доносчика Майгеля сливается с кровью предателя Иуды, пролившейся на винограднике и давно ушедшей в землю (Гаспаров Б. Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века. М.: Наука; Восточная литература, 1993. С. 91). В итоге «Маргарита выпивает чашу с кровью Иуды/Майгеля на балу у Воланда в качестве причастия» (Там же. С. 100).

20. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 194.

21. Виленкин В. Незабываемые встречи // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988. С. 294.

22. Ермолинский С. Из записей разных лет // Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 429.

23. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 2. М.: Пашков дом, 2019. С. 248.

24. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 292.

25. Отмечено: Кушлина О., Смирнов Ю. Некоторые вопросы поэтики романа «Мастер и Маргарита» // М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени: Сб. статей. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. С. 297.

26. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 178.

27. Яновская Л. Записки о Михаиле Булгакове. Иерусалим: Изд-во «Мория», 1997. С. 107—108.

28. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 222.

29. Там же. С. 356.

30. Корман Э. Зачем горят рукописи. Иерусалим: Изд-во «Скопус», 2004. С. 219—220.

31. Булгаков М. Князь тьмы: Полная история «Мастера и Маргариты». СПб.: Азбука, 2018. С. 543—544.

32. Сатана // Еврейская энциклопедія: въ 16 томахъ. Т. 14. СПб.: Типографія Акционернаго Общества «Брокгаузъ — Ефронъ», 1912. С. 27—29.

33. Булгаков М.А. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. М.: Худ. лит., 1990. С. 576.

34. «Однако передают: в канун Пасхи повесили Иешу. И за сорок дней провозгласили, что его должны побить камнями за то, что он занимался колдовством и соблазнял Израиль: кто может сказать что-либо в его защиту, пусть придет и скажет. Но никто не выступил в его защиту, и его повесили в канун Пасхи. Сказал Улла: допустим, он был бунтовщиком, тогда можно было искать [поводов для] защиты; но ведь он был совратителем, а о таком Милосердный говорит: «не жалей его и не прикрывай его» (Вт. 13:8). С Иешу, однако, иное дело, ибо он был близок к царскому двору» (трактат «Сангедрин», 43а; цит. по: Иисус Христос в документах истории. Изд. 6-е, испр. и доп. / Сост. Б.Е. Деревенский. СПб.: Алетейя, 2013. С. 281). Подобными перлами заполнены многие страницы Талмуда.

35. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 70—71.

36. Яновская Л. Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри: в зеркалах булгаковедения // Вопросы литературы. 2010. № 3 (май—июнь). С. 48—49.

37. Маккавейский Н. Археологія исторіи страданій Господа Іисуса Христа // Труды Кіевской Духовной Академіи. 1891. № 3. Март. С. 430—431.

38. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 55.

39. Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства: Античные критики христианства. М.: Политиздат, 1990. С. 209—210.

40. Там же. С. 210.

41. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. С. 509—510.

42. Ренанъ Э. Жизнь Іисуса / Перев. с франц. СПб.: Тип. Спб. акц. общ. «Слово», 1906. С. 180—181.

43. Там же. С. 10.

44. Фиалкова Л. К генеалогии романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. М., 1981. Т. 40. № 6. С. 532—537.

45. Подробнее об этом см.: Галинская И. Литературные источники черновых вариантов «древних» глав «Мастера и Маргариты» // Галинская И.Л. Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях: сб. науч. трудов. М.: ИНИОН РАН, 2003. С. 38—51.

46. Дворкин А.Л. Булгаков и Достоевский: некоторые соображения о генезисе образа Иешуа Га-Ноцри из «Мастера и Маргариты» // Альфа и Омега: Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. М., 2007. № 3 (50). С. 331—339.

47. Эльбаум Г. Анализ иудейских глав «Мастера и Маргариты» М. Булгакова. Ann Arbor: Ardis, 1981. С. 41.

48. Там же. С. 43.

49. Там же. С. 123.

50. Якушева Г.В. Фауст и Мефистофель в литературе XX века // Гётевские чтения-1991. М.: Наука, 1991. С. 182.

51. Ардов В. Этюды к портретам. М.: Советский писатель, 1983. С. 47.

52. Ермолинский С. Из записей разных лет // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988. С. 478.

53. Толстой Л.Н. Изложеніе Евангелія: с примѣчаніями взятыми из книги «Соединеніе и переводъ 4-х Евангелій». England: A. Chertkoff, Christchurch, Hants, 1901. С. 178.

54. Свой рассказ о Иешуа Воланд заканчивает описанием его кончины на столбе, а не его Воскресения, которого по логике должен бояться дьявол, поэтому Воланд и его свита покидают Москву в субботу на закате, не дожидаясь следующего дня — воскресенья. В этом видна двойственность фигуры Воланда.

55. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 381.

56. Еще одна параллель: если у Воланда на балу «ноги были в стоптанных ночных туфлях», то и во время допроса у Пилата «луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа» (Корман Э. В постановке Воланда // Огни столицы: Альманах. Иерусалим: Скопус, 2007. С. 390).

57. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. С. 51.

58. Там же. С. 79.

59. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 69.

60. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. С. 72.

61. «Οτε ούν έλαβεν το όξος είπεν τετέλεσται, και κλίνας την κεφαλήν παρέδωκεν το πνεύμα» (в латинской транскрипции: «Ote oun elaben to oxos [ho Iêsous] eipen tetelestai, kai klinas tên kephalên paredôken to pneuma»; в синодальном переводе: «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух»).

62. Уже после того, как мы сопоставили образы Иешуа и Воланда, выявив их родство, нам попалась на глаза статья югославского слависта Миливое Йовановича, который еще в 1980 году набрел на эту тему: «...положение в мире Иешуа и Воланда одинаково, оба они, по собственному признанию, одни, к тому же (в глазах героев, с которыми сталкиваются), — «иностранцы», причем подобное отождествление их ситуации сопровождается дополнительным веским доказательством: за обоими «неверно» записывают. Потом, Иешуа и Воланд пользуются одинаковыми определениями для характеристики образов доносчиков и предателей (Иуды и Майгеля); по их словам, они — «любознательны»» (Йованович М. Евангелие от Матфея как литературный источник «Мастера и Маргариты» // Зборник за славистику. Нови сад (Сербия), 1980. № 18. С. 114); «С предсказаниями Иисусом собственных страданий, смерти во искупление грехов человечества и воскресения (начиная с XVI главы Евангелия от Матфея) перекликаются догадки Коровьева и Азазелло о том, что их придут арестовать» (Там же. С. 115); «Чудеса, совершаемые Воландом и его свитой, имеют вполне обоснованное подспорье в евангельском тексте («насыщение» 5000 и 4000 человек — «дамский магазин» в главе «Черная магия и ее разоблачение»; хождение по воде — полеты Воланда и других; воскрешение дочери начальника — «воскрешение» Бенгальского). Разумеется, они даны в пародийном ключе, действующем также относительно чудес, совершившихся в минуту смерти Христа (землетрясение, разрывание завесы в храме); оба этих чуда спародированы в эпизоде со стрельбой в кота («Грохот потряс квартиру»), в течение которой гардина сорвалась «вместе с карнизом»» (Там же. С. 116). И нельзя не согласиться с выводом исследователя о том, что Воланд — это «переосмысленный Христос из текста Матфея» (Там же. С. 123). Разумеется, не только Матфея, но и всего Нового Завета, что доказывают многочисленные переклички, приведенные в этой книге.

63. Чудакова М. Опыт реконструкции текста М.А. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия: Ежегодник 1977. М.: Наука, 1977. С. 103.

64. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 59.

65. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» как эзотерический текст // Блоковский сборник. Вып. XII. Тарту, 1993. С. 172.

66. Действительно, прямую параллель этому находим в словах Воланда, обращенных к Левию Матвею: «Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла?». — Я.К.

67. Фромер В. Сатанинские игры (Эссе) // Иерусалимский журнал. 2008. № 27. С. 226, 227, 230, 231.

68. Петровский М. Мастер и Город. Киевские контексты Михаила Булгакова. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008. С. 99.

69. Сазонова Л.И., Робинсон М.А. Миф о дьяволе в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. L. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. С. 780.

70. Там же.

71. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 222.

72. Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988. С. 397.

73. Королев А. Москва и Ершалаим: Фантастическая реальность в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // В мире фантастики: Сборник литературно-критических статей и очерков. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 87—89.

74. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 251.

75. Цит. по: Яновская Л. Последняя книга, или Треугольник Воланда. М.: ПРОЗАиК, 2013. С. 143.

76. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 251.

77. Яновская Л. Последняя книга, или Треугольник Воланда. С. 144.

78. Стоит заметить, что возглас «Православные!» встречался и в одном из ранних рассказов Петрова: «Православные! — злобно кричал Дыркин, — убивают! Караул!..» (Петров Е. Последний из могикан // Смехач. М., 1927. № 10. Март. С. 10). Причем этот персонаж является двойником главного героя другого рассказа Петрова — «Идейный Никудыкин» (Красный перец. М., 1924. № 21): «Очутившись на мостовой, Никудыкин потер ушибленное колено и поплелся на Театральную площадь» = «И Дыркин, опрокинутый лихачом, уже лежал на мостовой. Когда Дыркин поднялся, потирая ушибленное плечо, перед ним стоял квартальный и зловеще улыбался»; «Никудыкин посмотрел на гривенник и заплакал. Ночевал он в милиции» = «Отец родной! Ангел!.. — заплакал Дыркин. <...> Ночевал Дыркин в участке...». Перед этим же говорилось, что Никудыкин в трамвае «уже пять минут задерживает вагон», а Дыркин лежит на мостовой и загораживает проезд машин: «Осади!!! — гаркнул городовой, — почему скопление? Ты что здесь делаешь?». Также Дыркин фигурирует в «Святочном рассказе» (1927) Петрова, где вновь наблюдается сходство с поведением Никудыкина: «П...п... прохожий... вввввв... долой... ввввв... штаны... вввввв...» ~ «В-в-в... — пролепетал Дыркин, — в-в-ваше...» (Петров Е. Даровитая девушка: Ранние рассказы и фельетоны. М.: Правда, 1961. С. 23. Б-ка «Огонек», № 50). А Никудыкин далее тоже «пролепетал»: «Да ведь я же принципиально голый, — пролепетал Никудыкин, рыдая».

79. А реальным прототипом Ивана Бездомного стал поэт Иван Приблудный (1905—1937), у которого действительно не было своего дома. Вот что вспоминает его вдова: «На территории Дома Герцена у вторых ворот был <...> маленький домик. В нем жил писатель Свирский — старый добрый человек. И у него какое-то время ночует Иван. Летом там в садике стояли столы — утром и днем ресторан действовал как столовая. Вот так же, проснувшись, Иван мог выйти завтракать в одних трусах. След этого остался у Булгакова в «Мастере и Маргарите» — Иван Бездомный бегает в кальсонах по Дому Грибоедова» (Милонова Н. Воспоминания. Письма. Луганск: ООО «Пресс-экспресс», 2020. С. 32). Дополнительным аргументом в пользу данной гипотезы служит фраза Бездомного: «Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!», — которая может показаться странной, если не знать, что в 1931-м Приблудный был сослан на три года в Астрахань. А упоминание Бездомным словосочетания «года на три» появилось в редакции 1936 года, после возвращения Приблудного из ссылки в 1935-м.

80. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 152—153.

81. Корман Э. Зачем горят рукописи. Иерусалим: Скопус, 2004. С. 200. Он же. В постановке Воланда // Огни столицы: Альманах. Иерусалим: Скопус, 2007. С. 381.

82. Неслучайно в одной из ранних редакций фамилия Варенухи была — «Благовест», то есть Благая Весть (именно так с греческого переводится слово «Евангелие»), а фамилия Римского — «Библейский». Кроме того, слово «Благовест» означает церковный звон — мерные удары в один большой колокол.

83. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 154.

84. Там же. С. 152.

85. Булгаков М. Князь тьмы: Полная история «Мастера и Маргариты». СПб.: Азбука, 2018. С. 757.

86. Отмечено: Бузиновские О. и С. Тайна Воланда: опыт дешифровки. СПб.: Лев и Сова, 2007. С. 8.

87. Там же. С. 10.

88. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Slavica Hierosolymitana. 1978. Vol. III. С. 210—211.

89. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 117.

90. Там же. С. 116.

91. Там же. Т. 2. С. 556, 563.

92. Там же. Т. 2. С. 589.

93. Там же. Т. 2. С. 558.

94. Там же. Т. 1. С. 54.

95. Там же. Т. 2. С. 590—591.

96. Там же. Т. 1. С. 54.

97. Там же. Т. 2. С. 588.

98. Приблудный И. Тополь на камне: стихи (1923—1925). М.: Никитинские субботники, 1926. С. 39.

99. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 238.

100. Цит. по: Чудакова М. Творческая история романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Вопросы литературы. 1976. № 1. С. 233.

101. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 169.

102. Земская Е.А. Из семейного архива // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988. С. 54.

103. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 239.

104. Там же. С. 159.

105. Яновская Л. Последняя книга, или Треугольник Воланда. М.: ПРОЗАиК, 2013. С. 458.

106. Корман Э. В постановке Воланда // Огни столицы: Альманах. Иерусалим: Скопус, 2007. С. 385.

107. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. М.: Голос, 1999. С. 513.

108. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 5. М.: Голос, 1997. С. 492.

109. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 87.

110. Королев А. Москва и Ершалаим: Фантастическая реальность в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // В мире фантастики: Сборник литературно-критических статей и очерков. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 86—87.

111. Лесскис Г.А. Последний роман Булгакова // Булгаков М.А. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. М.: Худ. лит, 1990. С. 632.

112. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. М.: «Книжный клуб 36.6», 2007. С. 47.

113. Сазонова Л.И., Робинсон М.А. Миф о дьяволе в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. L. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. С. 780—781.

114. Дневник Елены Булгаковой. М.: Изд-во «Книжная палата», 1990. С. 148.

115. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 234.

116. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 254.

117. Там же. С. 211—212.

118. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 223—223.

119. Отмечено: Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 91.

120. Булгаков М. Дневник. Письма: 1914—1940. М.: Современный писатель, 1997. С. 542.

121. Лёвшин В. Садовая, 302-бис // Театр. 1971. № 11. С. 113.

122. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. М.: Голос, 1999. С. 340—341.

123. Цит. по: Чудакова М. О «закатном романе» Михаила Булгакова. История создания и первой публикации романа «Мастер и Маргарита». М.: Эксмо, 2019. С. 50.

124. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 230.

125. Дневник Елены Булгаковой. М.: Книжная палата, 1990. С. 322.

126. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 230.

127. Королев А. Москва и Ершалаим: Фантастическая реальность в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // В мире фантастики: Сборник литературно-критических статей и очерков. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 86, 96.

128. Бобров С.Д. «Второе Пришествие нищего духом» как лейтмотив романа «Мастер и Маргарита» // Михаил Булгаков в потоке российской истории XX—XXI веков: Материалы Четвертых Международных научных чтений (Москва, ноябрь 2013). М.: Музей М.А. Булгакова, 2015. С. 5.

129. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 2. М.: Пашков дом, 2019. С. 350.

130. Да и уже после своей физической смерти мастер и Маргарита появляются во сне Ивана Бездомного как раз из лунного потока и уходят обратно к луне (Эпилог).

131. Булгаков М. Князь тьмы: Полная история «Мастера и Маргариты». СПб.: Азбука, 2018. С. 455.

132. Подробнее об этом см.: Этингоф О.Е. Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М.А. Булгакова. 2-е изд. М.: Языки славянской культуры, 2017. С. 109—149.

133. Там же. С. 159.

134. Там же. С. 159.

135. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 51.

136. Этингоф О.Е. Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М.А. Булгакова. С. 180.

137. Манихейство // Энциклопедическій словарь. Томъ XVIII-а. С.-ПЕТЕРБУРГЪ: Типо-Литографія И.А. Ефрона, 1896. С. 541.

138. Малкова Т.Ю. Полигенетичность демонических образов романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Автореферат диссертации на соискание степени кандидата филологических наук. Кострома, 2012. С. 10.

139. Утехин Н.П. «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (об источниках действительных и мнимых) // Русская литература. Л.: Наука, 1979. № 4. С. 108.

140. Под этим псевдонимом выведен другой противник Булгакова — писатель Всеволод Вишневский.

141. Діаволъ // Энциклопедическій словарь. Томъ X^а. С.-ПЕТЕРБУРГЪ: Типо-Литографія И.А. Ефрона, 1893. С. 728.

142. Богъ // Энциклопедическій словарь. Томъ IV. С.-ПЕТЕРБУРГЪ: Типо-Литографія И.А. Ефрона, 1891. С. 207.

143. Там же. С. 207.

144. Там же. С. 207—208.

145. Там же. С. 208.

146. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 145.

147. Там же. С. 144.

148. Вѣра и Разумъ: журналъ богословско-философскій. Т. 1. Ч. 1—2. Харьковъ: Типографія Губернскаго Правленія, 1897. С. 259.

149. Красиков П.А. От издательства. Ко второму изданию // Древс А. Миф о Христе / Перевод с 3-го немецкого издания; Под редакцией и с предисловием П.А. Красикова. Том 1. Издание второе, дополненное. М.; Л.: Госиздат, 1925. С. 9.

150. Бедный Д. Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна. Л.: Прибой, 1925. С. 166.

151. Там же. С. 165.

152. Булгаков М. Дневник. Письма. 1914—1940. М.: Современный писатель, 1997. С. 87.

153. Правда. М., 1925. 12 апр. № 84. С. 3; Безбожник. М., 1925. № 3 (май). С. 13.

154. Бедный Д. Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна. Л.: Прибой, 1925. С. 225—226.

155. Там же. С. 229.

156. Личность Христа в современной науке и литературе: (Об «Иисусе» Анри Барбюса): Стенограмма диспута А.В. Луначарского с митрополитом Ал. Введенским. М.: Изд-во акц. об-во «Безбожник», 1928. 41 с. Цит. по перепечатке: А.В. Луначарский об атеизме и религии. М.: Мысль, 1972. С. 255.

157. Древс А. Миф о Христе / Перевод с 3-го немецкого издания; Под редакцией и с предисловием П.А. Красикова. Том 1. Изд. 2-е, доп. М.; Л.: Госиздат, 1925. С. 145—146.

158. Випперъ Р.Ю. Возникновеніе христіанства. М.: Фаросъ, 1918. С. 44.

159. Древс А. Жил ли Христос? / Перевод Н.В. Румянцева. М.: Атеист, 1924. Цит. по: Антирелигиозная хрестоматия / Сост. Г.А. Гурев. Изд. 4-е, доп. М.: Акционерное изд. об-во «Безбожник», 1930. С. 543.

160. «Надо сказать, Демьян Бедный был величайшим любителем, знатоком и собирателем книг и собрал у себя одну из самых богатых частных библиотек в нашей стране...» (Катаев В. Демьян рассказывает // Катаев В. Избранные произведения. Т. 1. Новая проза (1960—1973). М.: Худ. лит., 1977. С. 529). Это напоминает описание Булгаковым Берлиоза: «Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков...».

161. Зеркалов А. Этика Михаила Булгакова. М.: Текст, 2004. С. 39. Этот же автор отметил переклички с А. Древсом и Р.Ю. Виппером: Зеркалов А. Евангелие Михаила Булгакова. М.: Текст, 2006. С. 158, 159.

162. Чудакова М. Творческая история романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Вопросы литературы. 1976. № 1. С. 246.

163. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 263.

164. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 111—112.

165. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 34.

166. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 605.

167. Михаил и Елена Булгаковы. Дневник Мастера и Маргариты. М.: Вагриус, 2004. С. 550.

168. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. С. 833—834.

169. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 194.

170. Лакшин В. Литературно-критические статьи. М.: Гелеос, 2004. С. 280.

171. Лесскис Б.А. Последний роман Булгакова // Булгаков М.А. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. М.: Худ. лит, 1990. С. 647.

172. Барр М. Перечитывая Мастера: Заметки лингвиста на макинтоше. М.: Зебра Е, 2009. С. 101.

173. Отец Александр Мень отвечает на вопросы слушателей. М.: Фонд имени Александра Меня, 1999. С. 151—152, 154.