2. Общие мотивы в «Мастере и Маргарите», «Двенадцати стульях» и «Золотом теленке». Бендер и Воланд

Осенью 1936 года, после визита к Булгакову, Ильф сделал наброски к роману о римском легате, где в нэповскую Одессу приходят римские солдаты, имеющие определенное сходство с обладателем «шаркающей кавалерийской походки» Понтием Пилатом, а также с Воландом и его свитой, посетившими Москву в преддверии Пасхи, которая пришлась на 5 мая 1929 года (в другие годы Страстная неделя была в апреле):

Это был молодой римский офицер. Впрочем, не надо молодого. Его обязательно будут представлять себе кавалером в красивом военном наряде. Лучше, чтоб это был пожилой человек, грубоватый, может быть, даже неприятный. Он уже участвовал в нескольких тяжелых, нудных походах против каких-то голых и смуглых идиотов. Он уже знает, что одной доблести мало, что многое зависит от интендантства. Например, доставили такие подбородные ремни, что солдаты отказываются их носить. Они раздирают подбородки в кровь, такие они жесткие. Итак, это был уже немолодой римский офицер. Его звали Гней Фульвий Криспин. Когда вместе с своим легионом он прибыл в Одессу и увидел улицы, освещенные электрическими фонарями, он нисколько не удивился. В персидском походе он видел и не такие чудеса. Скорее его удивили буфеты искусственных минеральных вод. Вот этого он не видел даже в своих восточных походах. <...>

«Ну, ты, колдун, — говорили римляне буфетчику, — дай нам еще два стакана твоей волшебной воды с сиропом «Свежее сено». Фамилия буфетчика была Воскобойников, но [он] уже подумывал об обмене ее на более латинскую. Или о придании ей римских имен. Публий Сервилий Воскобойников. Это ему нравилось.

Легат посмотрел картину «Спартак»¹ и приказал сжечь одесскую кинофабрику. Как настоящий римлянин, он не выносил халтуры.

Мишка Анисфельд, известный босяк, первым перешел на сторону римлян. Он стал ходить в тоге, из-под которой виднелись его загорелые плебейские ноги. Но по своей родной Костецкой он не рисковал ходить. Там над ним хихикали и называли консулом, персидским консулом. Что касается Яшки Ахрона, то он уже служил в нумидийских вспомогательных войсках, и друзья его детства с завистливой усмешкой говорили ему: «Слушай, Яша, мы же тебя совсем не держали за нумидийца». Яшка ничего на это не отвечал. Часто можно было видеть его на бывшей улице Лассаля. Он мчался по ней, держась за хвост лошади, как это принято среди нумидийцев. Шура Кандель, Сеня Товбин и Трубочистов-второй стали бриться каждый день. Так как они и раньше, здороваясь, вытягивали руку по-римски, то им не особенно трудно было примениться к новому строю. На худой конец они собирались пойти в гладиаторы и уже сейчас иногда задумчиво бормотали: «Идущие на смерть приветствуют тебя». Но мысль о необходимости сражаться голыми вызывала у них смех. Впрочем, крайней нужды в этом еще не было, потому что от последнего налета они еще сберегли несколько десятков тысяч сестерций и часто могли лакомиться сиропом «Свежее сено» и баклавой у старого Публия Сервилия Воскобойникова. Они даже требовали, чтобы он начал торговлю фазаньими языками. Но Публий отговаривался тем, что не верит в прочность римской власти и не может делать капиталовложений. Римлян, поляков, немцев, англичан и французов Воскобойников считал идиотами. Особенно его раздражало то, что римляне гадают по внутренностям животных. Громко он, конечно, говорить об этом не мог, но часто шептал себе под нос так, чтобы солдаты, сидящие за столиками, могли его слышать: «Если бы я был центурион, я бы этого не делал». Если бы он был центурион, то открыл бы отделение своего буфета на углу Тираспольской и Преображенской, там, где когда-то было кафе Дитмана. В легионе, переправившемся через Прут и занявшем Одессу, было пятнадцать тысяч человек, это был легион, полностью укомплектованный — грозная военная сила. Легат Рима жил во дворце командующего округом, среди громадных бронзовых подсвечников. Так как раньше здесь был музей, то у основания подсвечников помещались объяснения, в которых бичевался царский строй и его прислужники. Но легат не знал русского языка. Кроме того, он был истинный республиканец и к царям относился недоброжелательно. В своей душевной простоте он принимал девушек, навербованных среди бывших фигуранток «Альказара», за финикийских танцовщиц. Но больше всего ему нравилась «Молитва Шамиля» в исполнении танцоров из «Первого государственного храма малых форм». И иногда легат сам вскакивал с ложа и, прикрыв глаза полой тоги, медленно начинал «Молитву». Об этом его безобразном поведении уже дважды доносил в Рим один начинающий сикофант² из первой когорты. Но в общем жизнь шла довольно мирно, пока не произошло ужасающее событие. Из лагеря легиона, помещавшегося на Третьей станции Большого фонтана, украли все значки, случай небывалый в военной истории Рима. При этом нумидийский всадник Яшка Ахрон делал вид, что ничего не может понять. Публий же Сервилий же Воскобойников утверждал, что надо быть идиотом, делая такие важные значки медными, а не золотыми.

Двух солдат легиона, стоявших на карауле, распяли, и об этом много говорили в буфете искусственных минеральных вод Публия Сервилия Воскобойникова. На другой день значки были подкинуты к казармам первой когорты с записочкой: «Самоварное золото не берем». Подпись: «Четыре зверя». После этого разъяренный легат распял еще одного легионера и в тоске всю ночь смотрел на наурскую лезгинку в исполнении ансамбля «Первой госконюшни малых и средних форм».

Вот доломаем вашу ногу и пойдем домой.

Резкий звук римских труб стоял каждый вечер над Одессой. Вначале он внушал страх, потом к нему привыкли. А когда население увидело однажды Мишку Анисфельда, стоящего в золотых доспехах на карауле у канцелярии легата, резкий вой труб уже вызывал холодную негодяйскую улыбку. У Мишки Анисфельда были красивые белые ноги, и он пользовался своей новой формой, чтобы сводить одесситок с ума. Он жаловался только на то, что южное солнце ужасно нагревает доспехи, и поэтому стоял в карауле с тремя сифонами сельтерской воды. Легат угрожал ему распятием на кресте за это невероятное нарушение военной дисциплины, но Анисфельд, дерзко улыбаясь, заявил на обычном вечернем собрании у Воскобойникова: «А может, я его распну. Это еще неизвестно»³. И если вглядеться в холодное красивое лицо легионера, то действительно становилось совсем неясно, кто кого распнет.

Приезд в Одессу Овидия Назона и литературный вечер в помещении Артистического клуба. Овидий читает стихи и отвечает на записки.

Драка с легионерами на Николаевском бульваре. Первый римский меч продается на толчке. В предложении также наколенники, но спроса на этот товар нет.

Возобновление частной торговли.

Одесса вступает в сраженье. Черное море, не подкачай! Бой на ступеньках музея Истории и Древностей. Бой в городском саду, среди позеленевших дачных львов. Публий Сервилий Воскобойников выходит из своего буфета и принимает участие в битве. Яшка Ахрон давно изменил родному нумидийскому войску и дезертировал. В последний раз он промчался по улице бывшей Лассаля, держась за хвост своего верного скакуна. Уничтожение легионеров в Пале-Рояле, близ кондитерской Печеского. Огонь и дым. По приказанию легата поджигают помещение «Первой госконюшни малых и средних форм».

Режиссеры говорят: «Назад к Островскому», а публика орет: «Деньги обратно».

Сенька Товбин — голубоглазый, необыкновенно чисто выбритый, пугающий своей медлительной любезностью. Глаза у него, как у молодого дога, ничего не выражают, но от взгляда его холодеет спина. Трубочистов-младший — дурак, но способен на все. Жизнерадостный идиот. На гладиаторских играх, устроенных по приказу легата, он кричал: «В будку!», вел себя, как в дешевом кино, как в кино «Слон» на Мясоедовской улице. У него громадная улыбка, она занимает много места. <...>

«Божественный Клавдий! Божественный Клавдий! Что вы мне морочите голову вашим Клавдием! Моя фамилия Шапиро, и я такой же божественный, как Клавдий! Я божественный Шапиро и прошу воздавать мне божеские почести, вот и всё». <...>

Яшка Ахрон, герой романа⁴.

И хотя роман, основанный на давних впечатлениях Ильфа от съемок фильма «Спартак» (Одесса, 1926), обещал быть интересным, но, к сожалению, он так и не был написан, поскольку Ильф тяжело заболел и весной 1937 года умер. Но впечатления от съемок «Спартака» нашли отражения в «Золотом теленке», где Остап посещает 1-ю Черноморскую кинофабрику, и в рассказе Ильфа «Путешествие в Одессу» (1929).

Что же касается религиозной тематики, то Ильф и Петров, в отличие от Булгакова, не были верующими, однако существуют мемуары Сергея Бондарина о том, как болезненно Ильф воспринял снос храма Христа Спасителя 5 декабря 1931 года, то есть уже после написания «Золотого теленка»:

— А нам отсюда будет отлично видно, запоминайте все — не каждому суждено видеть отречение от престола или извержение Везувия. Входите же, — Ильф стоял в дверях со стаканом холодного чая в руках. Он был возбужден, на скуластом лице играли пятна румянца — всегда признак возбуждения.

В комнате, кроме Маруси (Мария Николаевна Тарасенко, жена Ильфа), был Саша Казачинский и Соколик, соседи Ильфов...

<...> Окна комнаты Ильфа были обращены в сторону Кремля и храма Христа Спасителя. <...> и вот наступил день, когда все мы увидели падение храма.

Вокруг сооружения, уже лишенного и главного, и угловых куполов, и всех скульптурных деталей, было так тихо, что через открытую форточку послышался скрип валенок на снегу. Человек в валенках, в буденовке, с биноклем через плечо, шагал к стенам храма, с ним — еще человек пять, штатских и военных.

С шипением взлетела ракета и разорвалась. Мы прижались к стеклам. Подрывники скрылись в блиндаже. Над храмом летела птица, зияла тишина, мы ждали.

Как из ноздрей курильщика, вдруг изо всех щелей здания повалил дым (а может, пыль) розовато-кирпичный и белый, и раздался звук взрыва, как чудовищная отрыжка.

Пыль и дым клубились над зданием. В щели поблескивал какой-то крестик. Продолжала лететь испуганная птица.

Дым рассеялся, пыль осела, смертельно раненное сооружение стояло — белое и жалкое в ясном морозном воздухе.

Опять побежали люди, они что-то рассматривали на доске, прикрепленной к стене какого-то временного сарая. Может быть, там был сейсмограф.

И вот снова взвилась ракета. Кто-то из нас начал отсчитывать секунды, казалось, мы ждем чересчур долго. Но вот опять глухо, чудовищно рыгнул аммонал. Ильф вскинул и нацелил свою «лейку»:

— Что-нибудь да получится.

Башня не покачнулась.

— Ничего не получится, — трезво заметил Саша Казачинский.

— Не вышло, — сказал еще кто-то.

Но в следующее же мгновение стало ясно: барабан храма шевельнулся. Неторопливо, важно громадная башня начала садиться и вваливаться во внутрь самое себя. Она исчезала, как исчезает жидкость, кружащаяся по воронке.

— Почему же не снимаешь? — спросила Мария Николаевна.

Но Ильф побледнел и молча опустил аппарат.

Аммонал действовал безотказно. Его сила обняла, сжала кости и сухожилия всего здания, сломала и разорвала их в могучих бурных своих объятиях...

Долго молчали.

— Фантастично! — недоуменно проговорил Ильф и сердито почти выкрикнул: — Как ни в чем не бывало! Смотрят ясными глазами, как ни в чем не бывало!..

Мы переглянулись, полагая, что этот упрек относится к нам.

— Печальная реальность, — сказал Саша Казачинский.

То, что сейчас произошло у нас перед глазами, не было неожиданностью — долго подготавливалось, — и тем не менее, зрелище потрясло всех... <...>

— Скажите, найдется ли еще стакан чая? Что это было — фантазия или печальная реальность?.. Недоброе утро.

(В устах Ильфа эти слова приобретали особенное значение. <...>)⁵.

Итак, древнеримская тематика использовалась Ильфом для сатирического изображения советской действительности, так же как и религиозные мотивы (вспомним сатирическую линию отца Федора в «Двенадцати стульях» и ксендзов в «Золотом теленке»), в отличие от Булгакова, который трактовал религиозную тему достаточно серьезно, хотя и по-другому, нежели в христианских канонах.

Несмотря на все только что отмеченные различия между писателями, именно с «Мастером и Маргаритой» у «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» наблюдается наибольшее количество совпадений. Следовательно, можно частично согласиться с А. Вулисом, который утверждал в послесловии к первой публикации в СССР «Мастера и Маргариты», что Булгаков «черпает их, эти факты, из тех же почти источников, какие питали сатирическую дилогию Ильфа и Петрова. Учреждения в «Мастере и Маргарите» по своей сути напоминают «Геркулес», литераторы-конъюнктурщики вполне сродни Никифору Ляпису. И отношение к разного рода негодяям, жуликам, проходимцам у Булгакова такое же, как у Ильфа и Петрова: беспощадно-презрительное»⁶.

Впервые же подробное сопоставление всех трех романов было проведено израильскими учеными Майей Каганской и Зеевом Бар-Селлой в начале 1980-х годов:

Глава 27 — «Конец квартиры № 50» — полностью укладывается в «Конец «Вороньей слободки»», главу 21-ю. В обеих квартирах пожар есть результат не самовозгорания, а поджога. В обоих случаях поджигатели — бесы. <...>

Но самое замечательное — оба пожара кончаются одинаково: полетом —

«Вместе с дымом из окон пятого этажа вылетели три темных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт обнаженной женщины».

«К небу поднялся сияющий столб, словно бы из дома выпустили ядро на луну. Так погибла квартира № 3, известная больше под названием «Вороньей слободки»».

<...>

Например, действие обоих романов начинается в аллее — сквере на Патриарших прудах в «Мастере» и Бульваре Молодых Дарований в «Золотом теленке». В обоих романах возникает проблема с пивом, поскольку в «Мастере» его «привезут к вечеру», а в «Теленке» — «отпускается только членам профсоюза», из-за чего одна парочка — Берлиоз и Бездомный — удовлетворяется желтой абрикосовой, а вторая — Бендер и Балаганов — лиловым квасом. <...> А принудительное пение? В Зрелищной комиссии поют «Славное море, священный Байкал...», а пассажиров литерного поезда ожидает «Вниз по матушке по Волге...» («— Мы не будем петь. — Запоете, голубчики. Это неизбежно. Уж мне известно. — Не будем петь. — Будете»). И разве не удивительно, что в обоих романах появление иностранцев заставляет обсуждать метафизические проблемы?

«— Слушайте, Гейнрих, почему вы так хорошо говорите по-русски?»

«Вы по-русски здорово говорите, — заметил Бездомный».

«— И на это вы можете представить доказательства в течение двух дней? — возопил Гейнрих.

— Хоть сейчас, — любезно ответил Остап. — Если общество позволит, я расскажу о том, что произошло с так называемым Вечным жидом».

«— Но требуется же какое-нибудь доказательство... — начал Берлиоз.

— И доказательств никаких не требуется, — ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: — Всё просто: в белом плаще с кровавым подбоем...».

Конец романов — это подведение итогов и сведение счетов:

«— Ну что же, — обратился к нему Воланд с высоты своего коня, — все счета оплачены? Прощание свершилось?

— Да, свершилось, — ответил мастер и, успокоившись, поглядел в лицо Воланду прямо и смело».

«Остап обернулся к советской стороне и, протянув в тающую мглу котиковую руку, промолвил: «Всё надо делать по форме. Форма номер пять — прощание с родиной. Ну что ж, адье, великая страна»»⁷.

По словам Л. Яновской, «портрет Ивана Бездомного в первой главе романа «Мастер и Маргарита» неожиданно похож на портрет Шуры Балаганова; причем роман «Золотой теленок» был опубликован все-таки раньше, чем сложился портрет героя Булгакова»⁸. А Я. Лурье отмечает: «В изображении бюрократии Булгаков так же близок Ильфу и Петрову, как и в изображении «Вороньей слободки». В «Мастере и Маргарите» есть свои «Геркулесы» и «Учебно-показательные комбинаты» — Акустическая комиссия, Зрелищная комиссия, МАССОЛИТ. Столь же далекие от какого бы то ни было реального дела, они совершенно идентичны учреждениям Ильфа и Петрова. Если у Булгакова пустой костюм временно унесенного нечистой силой председателя зрелищной комиссии Прохора Петровича налагает резолюции, которые затем вернувшийся на свое место председатель полностью одобряет, то у Ильфа и Петрова «резиновый Полыхаев» — набор резиновых факсимиле, которые в отсутствие начальника пускает в ход его секретарша Серна Михайловна (состоящая, кстати, со своим патроном в таких же отношениях, как и секретарша Прохора Петровича Алиса Ричардовна⁹), вполне заменяет настоящего. Егор Скумбриевич использует «взаимный и всесторонний обман, который незаметно прижился в «Геркулесе» и почему-то носил название общественной нагрузки». <...> Тем же делом занимается в «Мастере и Маргарите» заведующий городским филиалом Зрелищной комиссии. <...> отношение его [Остапа] к Корейко и Полыхаеву такое же, как отношение воландовской свиты к Лиходееву и Семплеярову. «...Лично мне вы больше не нужны. Вот государство, оно, вероятно, скоро вами заинтересуется», — с великолепным презрением заявляет Остап разоблаченному Полыхаеву»¹⁰. А другая реплика Остапа, обращенная к Полыхаеву: «Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис», — восходит к записи Ильфа за май—октябрь 1928 года: «Полное спокойствие может дать только полис»¹¹; и к его же фельетону «Дом с кренделями» (1928): «Он меня просто обольстил, — рассказывал Лохвицкий хозяину. — Говорит, что счастье может дать только страховой полис. Так меня рассмешил, что я застраховался»¹². К данному рассказу отсылает нас и мотив огненного погребения в «Золотом теленке» (глава «Обыкновенный чемоданишко»): «Пробежав по инерции несколько шагов, вошедший остановился перед стариком-швейцаром в фуражке с золотым зигзагом на околыше и молодецким голосом спросил: «Ну, что, старик, в крематорий пора?» — «Пора, батюшка, — ответил швейцар, радостно улыбаясь, — в наш советский колумбарий». Он даже взмахнул руками. На его добром лице отразилась полная готовность хоть сейчас предаться огненному погребению. <...> И удивительное дело, идея огненного погребения старикам очень понравилась, так что веселые шутки вызывали у них полное одобрение» ~ «Дом, как феникс, готов был возродиться из грядущего пепла на деньги Госстраха. Все приготовились к огненному погребению, и неделя прошла в лихорадочном ожидании всепожирающего пламени». Этот же мотив встречается в ранней редакции «Золотого теленка» — романе «Великий комбинатор» (июль—август 1929), где Остап, оказавшись в Арбатове, нанял рикшу, дабы обойти большую лужу: «И уже на сухом берегу, именовавшемся Бульваром Молодых Дарований, приезжий воскликнул:

— За неимением передней площадки, схожу с задней. В Москве за такие штуки виновного предают огненному погребению, но у вас, я думаю, такого делячества еще не наблюдается.

На этом он и расстался с арбатовским рикшей, выдав ему весь наличный капитал — двенадцать копеек»¹³. Да и в рассказе «Собачий поезд», вошедшем в цикл «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска», читаем: «Ну что, старик, — дружелюбно спросил профессор, — в крематорий пора?» — «Пора, батюшка, — радостно ответил полуторавековой старик, — в наш, советский крематорий. В наш-то колумбарий!»»¹⁴. Поэтому и в «Золотом теленке» монархисту Хворобьеву снится «председатель общества друзей кремации» (глава «Кризис жанра»)¹⁵. Как сообщает Александра Ильф, «в одном из номеров «Чудака» (1929, № 10), в разделе «Семейный альбом», под фотографией благообразного господина в пенсне стоит: «С.С. Войт — председатель добровольного общества друзей кремации»»¹⁶ (кстати, эта фамилия в искаженном виде появится и в романе «Великий комбинатор»: «...председатель общества друзей кремации товарищ Войтов»; глава «Овес и сено»). А учитывая тот факт, что в 10-м номере журнала «Чудак» был опубликован фельетон Ильфа «Странное племя» и завершалась публикация «Необыкновенных историй из жизни города Колоколамска», гипотеза Александры Ильф получает стопроцентное доказательство.

Если в «Золотом теленке» действует Паниковский, то в редакции «Великого канцлера» за 07.01.1934 появляется Понковский — так звали предателя Алоизия Могарыча¹⁷ (заметим, что инициалы этого персонажа — такие же, как у дяди Берлиоза Максимилиана Андреевича Поплавского, и почти такие же, как у Михаила Александровича Берлиоза и у самого Михаила Афанасьевича Булгакова; все эти персонажи являются негативными двойниками автора — теми, в кого он сам мог бы превратиться, если бы пошел на службу к советской власти).

Да и непроизвольное хоровое исполнение песни «Славное море, священный Байкал» сотрудниками Городской зрелищной комиссии в «Мастере и Маргарите» идентично эпизоду из «Двенадцати стульев»: «Нега охватила всех плывущих на пароходе «Скрябин». Члены тиражной комиссии томно прихлебывали чай. <...> председатель месткома, человек вполне положительный, открывши рот для произнесения речи об условиях труда в необычной обстановке, неожиданно для всех и для самого себя запел: «Пароход по Волге плавал, / Волга-матушка река...». А остальные суровые участники заседания пророкотали припев: «Сире-энь цвяте-от...»¹⁸.

Резолюция по докладу председателя месткома так и не была написана».

Помимо того, все три романа объединены дьявольской тематикой. Сравним, например, 7-ю главу «Мастера и Маргариты» с 11-й главой «Золотого теленка»:

1) Нехорошая квартирка.

<...>

Надо сказать, что квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. <...> И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать. <...>

Набожная, а откровеннее сказать — суеверная Анфиса так напрямик и заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет говорить.

2) В одном из таких номеров, в номере пятом, останавливался в 1911 году знаменитый писатель Леонид Андреев. Все геркулесовцы это знали, и номер пятый почему-то пользовался в учреждении дурной славой. Со всеми ответственными работниками, устраивавшими здесь свой кабинет, обязательно приключалась какая-нибудь беда. Не успевал номер пятый как следует войти в курс дела, как его уже снимали и бросали на иную работу. Хорошо еще, если без выговора. А то бывало и с выговором, бывало с опубликованием в печати, бывало и хуже, о чем даже упоминать неприятно.

— Демонский номер, — в один голос утверждали потерпевшие. — Ну кто мог подозревать?

<...> Индокитайского повели на отсидку. Действительно, нехороший был этот номер пятый.

Сходства очевидны: «Нехорошая квартирка» = «нехороший был этот номер пятый»; «квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией» = «номер пятый почему-то пользовался в учреждении дурной славой»; «колдовство» = «демонский номер».

Наблюдается сходство и с 27-й главой «Мастера и Маргариты» — «Конец квартиры № 50»: «Как Индокитайский ни вертелся, как ни доказывал в соответствующих инстанциях, что 03 коп. он израсходовал на пользу государства и что он может представить на указанную сумму оправдательные документы, ничто ему не помогло» ~ «Заведующий программным отделением зрелищной комиссии Китайцев клялся и божился, что никакой программы представления никакого Воланда пропавший Степа Лиходеев ему на утверждение не присылал и ничего о приезде такого Воланда Китайцеву не телефонировал».

Кроме того, «номеру пятому» соответствует номер «нехорошей квартирки» — пятьдесят. И если в «Золотом теленке» говорится о демонском номере, в котором ранее останавливался писатель Леонид Андреев, то в квартире № 50, где ранее жил писатель Михаил Булгаков¹⁹, поселился дьявол со своей свитой. Да и в «Двенадцати стульях» «номер пять» фигурирует именно в связи с дьявольщиной и таинственными исчезновениями: «А в доме № 5, раскрытом настежь, происходили ужасные вещи: с чердаков крали мокрое белье, и однажды вечером украли даже закипающий во дворе самовар. Виктор Михайлович лично принимал участие в погоне за вором, но вор, хотя и нес в вытянутых вперед руках кипящий самовар, из жестяной трубы которого било пламя, — бежал очень резво и, оборачиваясь назад, хулил держащегося впереди всех Виктора Михайловича нечистыми словами».

Закипающий самовар, по меткому наблюдению Майи Каганской и Зеева Бар-Селлы, является символом «портативного ада»²⁰, а эпитет нечистые отсылает к одному из синонимов дьявола: нечистый. Данный эпитет часто встречается и в «Двенадцати стульях»: «Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала бесшумная тень верного Кисы», «Кобелировать — это значит ухаживать за молодыми девушками с нечистыми намерениями», «В спальне на кровати сидела сама хозяйка и, опираясь локтями на восьмиугольный столик, покрытый нечистой скатертью ришелье, раскладывала карты. Перед нею сидела вдова Грицацуева в пушистой шали»; и в «Золотом теленке»: «После этого нищий [Паниковский] высунул толстый нечистый язык и понес совершенную уже чепуху. Это был обыкновенный нищий полуидиот, какие часто встречаются в южных городах», «И вообще, — продолжал Остап, — у вас нечистая хватка. Только что мы были свидетелями отвратительной сцены. За вами гнались арбатовцы, у которых вы увели гуся», «Вот куда завели тебя, бухгалтер, твои странные связи с господином Фунтом, председателем многих акционерных обществ со смешанным и нечистым капиталом»²¹, «Остап не стал медлить и полез за Скумбриевичем в воду, нисколько не смущаясь тем, что важный разговор о нечистых акционерных делах придется вести в Черном море».

В романе «Двенадцать стульев» гробовых дел мастер Безенчук фактически сравнивается с котом Бегемотом, который состоит в свите дьявола и крадет из гроба голову Берлиоза: «От частого употребления алкоголя глаза его были желтые, как у кота. И когда он говорил о своих выпивках, они горели неугасимым огнем. <...> Безенчук всё еще ошалело стоял над своими гробами. В наступившей темноте его глаза горели желтым неугасимым огнем» ~ «Ничего не соображая и ничего не видя, кроме двух искр, горящих в кошачьих глазах, Поплавский выхватил из кармана паспорт, как кинжал».

Неугасимый огонь — это, несомненно, адское пламя, обрекающее грешников на вечные муки: «...Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым» (Мф. 3:12), то есть поместит грешников в ад. Сравним еще описание Безенчука: «В наступившей темноте его глаза горели желтым неугасимым огнем», — со сном Никанора Ивановича Босого: «Тут ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили красные горящие слова: «Сдавайте валюту!»»²²; и с внешностью слесаря Полесова: «Его черное лицо блестело на солнце. Белки глаз были желтоваты». Во всех трех случаях используется одинаковый прием контраста, причем глаза Безенчука и Полесова наделяются желтым цветом, что является сталинской характеристикой: «Он дурной человек, — говорил мне о Сталине Крестинский — у него желтые глаза»²³; «Откуда вы родом, товарищ Мессинг? — спросил Сталин спокойно, но пристальный взгляд его желтых глаз не позволял расслабиться»²⁴. Маргарита же, открыв коробочку, подаренную ей Азазелло, увидела в ней «жирный желтоватый крем», а сам Азазелло был «с желтым клыком», да и у прокуратора Иудеи Пилата, являющегося прообразом Сталина, — «желтоватые щеки». Но очевидно, что ни Булгаков, ни Ильф с Петровым не имели в виду подобный подтекст, а желтые глаза Безенчука и желтоватые белки глаз Полесова указывают лишь на дьявольскую сущность персонажей, без каких-либо политических намеков.

Однако в «Золотом теленке» (1930) появится один персонаж, который будет слишком уж явно напоминать Сталина: «...бравый Гигиенишвили за самоуправство просидел в тюрьме четыре месяца и вернулся оттуда злой как черт. <...> При этом глаза у него были решительно дьявольские» (глава «Васисуалий Лоханкин и его роль в русской революции»). Сравним действия этого персонажа с тем, как ведут себя в «Мастере» спутники дьявола — Азазелло и кот Бегемот: «А вещи на лестницу выкинуть, к чертям собачьим! — грудным голосом воскликнул бывший князь, а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили» = «Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы? — Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть». И в обоих случаях взамен выброшенных жильцов в квартиру вселяется нечистая сила.

В характеристике бывший князь, а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили обыгрывается название учебного заведения Коминтерна, которое существовало в Москве с 1921 по 1938 год, а с 1923 года стало называться: «Коммунистический университет трудящихся Востока им. И.В. Сталина», то есть Джугашвили. Следовательно, образ Гигиенишвили приобретает политический подтекст, который, думается, всё же не подразумевался соавторами, а порка розгами Лоханкина, произведенная по инициативе Гигиенишвили, неожиданно становится метафорой репрессий: «Через минуту в дверях лоханкинской комнаты показался гражданин Гигиенишвили. Он был в голубых полотняных сапогах и в плоской шапке из коричневого барашка.

— Идем, — сказал он, маня Васисуалия пальцем. Он крепко взял его за руку, повел по темному коридору, где Васисуалий почему-то затосковал и стал даже легонько брыкаться, и ударом в спину вытолкнул его на средину кухни. <...>

— А что с ним говорить, с нехорошим человеком! — сказал гражданин Гигиенишвили. И, присев на корточки, принялся шарить по талии Лоханкина, отстегивая подтяжки. <...> Васисуалия Андреевича положили животом на пол. Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе». В таком свете «голубые полотняные сапоги» предвосхищают антисталинскую эпиграмму Мандельштама (1933): «Тараканьи смеются глазища, / И сияют его голенища». Но на самом деле это словосочетание не имеет подобного подтекста, так как позднее оно встретится в очерке Ильфа и Петрова, посвященном поездке журналистов на Турксиб в апреле 1930 года, где упомянут «корреспондент одной комсомольской газеты в голубых полотняных сапогах» («Осторожно! Овеяно веками!»).

Впервые же фамилия «Гигиенишвили» появилась в записной книжке Ильфа за октябрь 1927 года²⁵. А происхождение ее предельно простое: «...здесь авторы почти ничего не придумали: есть реальная грузинская фамилия Гигинеишвили. Мастерство писателей заключается в том, что они лишь удачно переставили в ней звуки (буквы), благодаря чему фамилия, «пересаженная в иную языковую среду», и к тому же в комическое окружение, сама обрела новый комический смысл»²⁶.

Если же говорить о причинах подобной переделки, то и здесь всё легко объяснимо: гигиена связана с чисткой, то есть с происходившей в 1920-е годы борьбой за чистоту партийных рядов, которой посвящено множество фельетонов Ильфа и Петрова. И неслучайно «бухгалтер Берлага бежал в сумасшедший дом, опасаясь чистки» («Золотой теленок»; глава «Ярбух фюр психоаналитик»).

Помимо Гигиенишвили, еще одно возможное присутствие Сталина в «Золотом теленке» связано с его кавказским акцентом: «На базаре была куплена старая пишущая машинка «Адлер», в которой не хватало буквы «е», и ее пришлось заменить буквой «э». Поэтому первое же отношение, отправленное Остапом в магазин канцелярских принадлежностей, звучало так: «Отпуститэ податэлю сэго курьэру т. Паниковскому для Чэрноморского отдэлэния на 150 рублэй (сто пятьдэсят) канцпринадлэжностэй в крэдит за счэт Правлэния в городэ Арбатовэ.

Приложэниэ: бэз приложэний».

— Вот послал бог дурака уполномоченного по копытам! — сердился Остап. — Ничего поручить нельзя. Купил машинку с турецким акцентом! Значит, я начальник отдэлэния? Свинья вы, Шура, после этого!»²⁷.

Может показаться странным, что сын турецкоподданного возмущен турецким акцентом, однако последний является эвфемизмом кавказского, который фигурирует в записной книжке Ильфа за май—октябрь 1928 года: «В машинке нет буквы «е». Ее заменяют буквой «э». И получаются деловые бумаги с кавказским акцентом»²⁸. В том же году эта тема получит развитие в фельетоне Ильфа «Пешеход»: «Обыкновенно мандат напечатан на пишущей машинке с давно выбывшей из строя буквой «е», но это единственный изъян, во всем остальном мандат великолепен и читается так:

УДОСТОВЭРЭНИЭ

Дано сиэ в том, что т. Василий Плотский вышэл в сэмилэтнээ путэшэствиэ по СССР с цэлью изучэния быта народностэй. Тов. Плотский пройдэт сорок двэ тысячи киломэтров со знамэнэм Н-го Совэта физкультуры в правой рукэ.

Просьба ко всэм учрэждэниям и организациям оказывать тов. Плотскому всячэскоэ содэйствиэ.

Прэдсэдатэлъ Совэта — В. БОГОРЭЗ
Сэкрэтаръ — А. ПУЗЫНЯ.

<...>

Удостоверение, написанное с турецким акцентом, оказывает магическое воздействие даже на осторожных журналистов»²⁹.

Легко заметить, что «тов. Плотский» превратится в «Золотом теленке» в «тов. Плотского-Поцелуева»³⁰, а в целом рассказ «Пешеход» будут использован Ильфом и Петровым при написании первой главы романа: «Пешеходов надо любить». Сравним фрагмент этой главы с рассказом «Пешеход»: «Дано сиэ в том, что т. Василий Плотский вышэл в сэмилэтнээ путэшэствиэ по СССР с цэлью изучэния быта народностэй. Тов. Плотский пройдэт сорок двэ тысячи киломэтров со знамэнэм Н-го Совэта физкультуры в правой рукэ» (1928) ~ «Вот идет он из Владивостока в Москву по сибирскому тракту, держа в одной руке знамя с надписью: «Перестроим быт текстильщиков» и перекинув через плечо палку, на конце которой болтаются резервные сандалии «Дядя Ваня» и жестяной чайник без крышки. Это советский пешеход-физкультурник...» (1930). При всех очевидных различиях обнаруживаем и не менее очевидные сходства: «пройдэт сорок двэ тысячи киломэтров» = «идет он из Владивостока в Москву» (расстояние от Владивостока до Москвы составляет 9000 километров); «Совэта физкультуры» = «физкультурник»; «со знамэнэм... в правой рукэ» = «Перекинув через плечо палку»³¹.

А «Чэрноморскоэ отдэлэниэ», о котором идет речь в письме Остапа, называется «Рога и копыта», что прямо указывает на его дьявольскую сущность³², устанавливая связь с Воландом, поскольку ранняя редакция «Мастера и Маргариты» называлась «Копыто инженера» (1929). Копыто же говорит о сросшихся пальцах на ноге — известной примете Сталина, отмеченной царской охранкой. Но в итоговой редакции романа Булгаков отказался от этой детали, дабы ни у кого не возникло нежелательных ассоциаций, и 28 марта 1930 года сжег рукопись (между тем прообраз рогов и копыт уже встречался в «Двенадцати стульях», где после борьбы Воробьянинова и отца Федора «стул был обглодан. От него остались рожки да ножки»).

Стало быть, Остап выполняет функцию дьявола, но с известной поправкой: «...Бендер при всей реальности, выпуклости его изображения часто выступает как лицо условное, как современный Мефистофель в его комедийном варианте и наделенный вместо всё отрицающего скепсиса чувством юмора. Бендер — лакмусовая бумажка, в соприкосновении с которой проявляются недостатки окружающих явлений. Он не столько реальный проходимец, сколько проявитель всего подлинно комического в жизни»³³. А раз Остап выведен в образе дьявола, вполне естественно, что в «Двенадцати стульях» он ведет себя с Эллочкой-людоедкой так же, как Коровьев с Маргаритой, превратившейся в ведьму.

Остап «галантно раскланялся», а Коровьев «почтительнейше раскланялся»³⁴ (про Азазелло же сказано: «...поклонился он Маргарите чрезвычайно галантно»).

Остап говорит: «Вас, конечно, удивит ранний визит незнакомого мужчины». И ему вторит Коровьев: «Вас, без сомнения, удивляет отсутствие света?»³⁵.

Оба говорят женщинам похожие комплименты, хотя первый льстит, а второй говорит правду: «Только вы с вашим женским чутьем могли выбрать такую художественную вещь» ~ «Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин».

Эллочка названа «хозяйкой», а Коровьев скажет Маргарите: «В Москве мы обнаружили девяносто шесть Маргарит, и только одна из них, а именно вы, были признаны вполне достойной исполнить роль хозяйки»³⁶.

Остап толкует Эллочке про этикет: «Вы знаете, сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии возобновили старинную моду — разливать чай через ситечко. Необычайно эффектно и очень элегантно». А Коровьев наставляет гостью: «Следует учесть масштаб, Маргарита Николаевна... И подчиняться этикету...»³⁷.

Но самое удивительное сходство заключается в одинаковой реакции Эллочки на ситечко Остапа, и Маргариты на очки Абадонны: «На Эллочку вещь произвела такое же неотразимое впечатление, какое производит старая банка из-под консервов на людоеда племени Мумбо-Юмбо. В таких случаях людоед кричит полным голосом, Эллочка же тихо застонала: «Хо-хо!»» = «Эти очки почему-то произвели на Маргариту такое сильное впечатление, что она, тихонько вскрикнув, уткнулась лицом в ногу Воланда» (Остап выполняет функцию дьявола, а Абадонна — ангел бездны).

Кстати, по поводу Маргариты. Остап уверяет Воробьянинова: «Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать!». Крем Марго в романе Булгакова превратится в волшебный крем, которым мажется Маргарита и превращается в ведьму³⁸, причем мастер также называет ее «Марго»: «Марго, не позорь себя!» (а в начале «Двенадцати стульев» уже фигурировало имя Маргарита: «...мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинциальных Маргарит на выданье»).

Однако есть еще более тесное сходство — между обращениями Авессалома Изнуренкова к «смешливой девушке из предместья» и Коровьева к Маргарите: «Ах, ах! Высокий класс!.. Вы — королева Марго!» ~ «Так на чем мы остановились, драгоценная королева Марго? — говорил Коровьев...»³⁹.

Изуренков обращается к девушке: «Ах, ах!.. Очаровательно!...»; а Коровьев говорит Маргарите: «Ах! Он наблюдал за квартирой! <...> Непременно придут [арестовывать], очаровательная королева, непременно!». При этом в первом случае речь идет о богине и царице пира, а во втором — о ведьме и хозяйке бала у сатаны: «Ах, ах, — вскрикивал Авессалом Владимирович, — божественно, божественно!.. «Царица голосом и взором свой пышный оживляет пир»» ~ «Ежегодно мессир дает один бал. Он называется весенним балом полнолуния, или балом ста королей. <...> Но нужна хозяйка, — Коровьев развел руками, — согласитесь сами, без хозяйки...». Кстати, если Изнуренков постоянно острит, то Коровьев — шутит; и если у Изнуренкова — блеющий голос, то у Коровьева — дребезжащий.

А дьявольскую природу Остапа подчеркивает еще одно сходство с Коровьевым: «В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми» ~ «Но тут вдруг на каминных часах прозвенел один удар — половина двенадцатого, — и разом смолкла музыка в зале и остановились пары. И тотчас меж расступившихся прошел Фагот-Коровьев, всё в том же кургузом пиджачке и своих поганых гетрах» (глава «Шабаш», запись от 09.11.1933). При этом гетрам соответствуют штиблеты Остапа на босу ногу.

Оба — неудачливые рыцари: «Да, — ответил Остап, — я типичный Евгений Онегин, он же рыцарь, лишенный наследства советской властью» ~ «Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, — ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, — его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош».

Оба используют одинаковую лексику: «Попрошу свидетелей указать фамилии и адреса. <...> Еде же свидетели? — повторил Остап» ~ «А где же свидетели? — шепнул в другое ухо Коровьев, — я вас спрашиваю, где они?»; и прибегают к одинаковому способу обмана слушателей: «А теперь, товарищи, я расскажу вам несколько поучительных историй из практики наших уважаемых гипермодернистов Капабланки, Ласкера и доктора Григорьева» ~ «Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь!».

Остап обличает моральный облик Воробьянинова, а Коровьев — Лиходеева, причем оба говорят о них в третьем лице: «...какая теперь молодежь пошла! Ужасная молодежь! Преследует чужих жен! Растрачивает чужие деньги... Полная упадочность» ~ «Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено».

Воробьянинов хочет отомстить избившему его Коле Калачеву: «Я его вызову на дуэль», — на что Остап реагирует так: «Чудно! Могу вам отрекомендовать моего хорошего знакомого. Знает дуэльный кодекс наизусть и обладает двумя вениками, вполне пригодными для борьбы не на жизнь, а на смерть». И так же восклицает Коровьев в разговоре с Никанором Ивановичем Босым: «Ну и чудно! — орал Коровьев».

А во время беседы с продавщицей магазина Коровьев воспользуется той же лексикой, что и Остап в разговоре с Коробейниковым: «Голуба, — пропел Остап, — ей-богу, клянусь честью покойного батюшки. Рад душой, но нету, забыл взять с текущего счета. <...> Тише, дурак, — сказал Остап грозно, — говорят тебе русским языком — завтра, значит, завтра» ~ «Душенька, милочка, красавица, — засипел Коровьев, переваливаясь через прилавок и подмигивая продавщице, — не при валюте мы сегодня... ну что ты поделаешь! Но, клянусь вам, в следующий же раз, и уж никак не позже понедельника, отдадим все чистоганом» («Голуба» = «Душенька, милочка, красавица»; «пропел Остап» = «засипел Коровьев»⁴⁰; «ей-богу, клянусь честью» = «клянусь вам»; «нету, забыл снять с текущего счета» = «не при валюте мы сегодня»; «уж никак не позже понедельника» = «завтра, значит, завтра».

Кроме того, бендеровский оборот «говорят тебе русским языком» напоминает вопрос Азазелло: «Варенуха, — отозвался все тот же гадкий голос, — ты русский язык понимаешь?». Поэтому действия Остапа совпадают с действиями Азазелло. Если Остап «нежно обнял очумевшего дворника и выставил его за дверь прежде, чем тот понял, что случилось», то Азазелло «одной рукой поднял чемодан, другой распахнул дверь и, взяв под руку дядю Берлиоза, вывел его на площадку лестницы». Вот еще некоторые сходства между этими персонажами: «Я иду по неверному пути Паниковского, — прошептал Остап. С этими словами он поднял курицу к себе и съел ее без хлеба и соли. Косточки он засунул под твердый холщовый валик» ~ «Оставшийся наверху Азазелло вмиг обглодал куриную ногу и кость засунул в боковой карманчик трико...»; «А я к вам по делу, товарищ Щукин» ~ «Откуда же вам меня знать! А между тем я к вам послан по дельцу»; «Влезайте, — предложил Остап, — черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем» ~ «Кухарка, застонав, хотела поднять руку для крестного знаменья, но Азазелло грозно закричал с седла: «Отрежу руку!»»; «Что ж вы молчите, как архиерей на приеме?», «Вы что, на именинах у архиерея были? — хмуро спросил Остап» ~ «...он такой же директор, как я архиерей!». Как видим, с одной стороны, Азазелло боится крестного знаменья, а с другой — повторяет лексику Христа, например: «Мир вам» (Ин. 20:26), — в главе «Пора! Пора!». Также и Остап, с одной стороны, постоянно обличает священников, а с другой — в его номере гостиницы «Карлсбад» находится гравюра «Явление Христа народу», и сам он часто выступает в роли Христа, как, например, в диалоге с Паниковским: «Но больше не грешите» ~ «Иисус сказал ей: И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8:11). Но в том же диалоге Остап чертыхается: «...черт с вами!», — что говорит о его двойственной природе. Кстати, обращение Остапа к Паниковскому: «Влезайте, — предложил Остап, — черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем», — восходит к главе «Изгнание из рая» романа «Двенадцать стульев», где излагается история писателя-халтурщика Агафона Шахова: «Так ты иди, братец, — сказал Шахов, — и не греши больше. Нечистоплотно это». Перед нами — явный сатирический двойник Бендера, тем более что Шахов, предвкушая четвертое издание своего романа «Бег волны», «сделал по комнате несколько танцевальных движений и промурлыкал: «Бейте в бубны, пусть звенят гитары...»». А Остап, закончив работу над папкой с «делом Корейко», также танцует в конторе «Рога и копыта» и, предвкушая получение миллиона, поет песню «Под знойным небом Аргентины...» («Золотой теленок»; глава «Командор танцует танго»). Поэтому между данными персонажами имеется еще одно сходство: «...и промурлыкал: «Бейте в бубны, пусть звенят гитары...»» ~ «...и мурлыкал слова романса: «И радость первого свиданья мне не волнует больше кровь»».

Автомобиль «Антилопа-Гну» в «Золотом теленке» символизирует райский сад, где живут антилопы и первый человек — Адам (Козлевич) (поэтому, когда Козлевич покупал «Антилопу-Гну», оказалось, что «автомобиль почему-то продавался вместе с искусственной пальмой в зеленой кадке. Пришлось купить и пальму»; пальмы — это очередной атрибут рая). Соответственно, Паниковский, умоляющий Остапа взять его в «Антилопу-Гну», является грешником, который просит пропустить его в рай. А этим раем заведуют: Бог (Остап), строгий страж (Балаганов) и «ангел без крыльев» (Козлевич). Поэтому диалог Паниковского с Бендером и Балагановым приобретает откровенно религиозные интонации, хотя и подается в пародийном ключе:

— Спасите! — закричал Паниковский, когда Антилопа с ним поравнялась.

— Бог подаст! — ответил Балаганов, свешиваясь за борт.

<...>

— Возьмите меня! — вопил Паниковский, из последних сил держась рядом с машиной. — Я хороший!

Голоса преследователей сливались в общий недоброжелательный гул.

<...>

— Влезайте, — предложил Остап, — черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем.

Кстати, сравнение Балаганова со строгим стражем, охраняющим вход в рай, встретится и в другом эпизоде романа: «При виде ксендзов Козлевич прятался в самый дальний угол учреждения. <...> При этом ксендз Кушаковский поднимал к небу палец, а ксендз Алоизий Морошек перебирал четки. Тогда навстречу служителям культа выходил Балаганов и молча показывал им огненный кулак. И ксендзы уходили, печально поглядывая на «Антилопу»». Сравним: «Изгнал человека, а у Эдемского сада, на востоке, поставил стражу — херувимов и огненный меч, во все стороны разящий, чтобы они охраняли дорогу к древу жизни» (Быт. 3:24).

Что же касается Коровьева, который представляется переводчиком при иностранце (Воланде), то его действия неотличимы от действий переводчика при иностранных туристах в «Золотом теленке»:

1) — Ведь ему безразлично, покойнику, — шепотом сипел Коровьев, — ему теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?

Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол, иностранцам полагается жить в «Метрополе», а вовсе не на частных квартирах...

— Говорю вам, капризен, как черт знает что! — зашептал Коровьев, — ну не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти интуристы! — интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жилистую шею, — верите ли, всю душу вымотали! Приедет... и или нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами все нервы вымотает: и то ему не так, и это не так!.. А вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А за деньгами он не постоит, — Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо председателю: — Миллионер!

<...>

Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого кота, он просипел:

— За неделю это выходит, стало быть, три с половиной тысячи?

Никанор Иванович подумал, что он прибавит к этому: «Ну и аппетитик же у вас, Никанор Иванович!», — но Коровьев сказал совсем другое:

— Да разве это сумма! Просите пять, он даст.

2) — А ну их к черту! — со скорбью сказал переводчик. — Третий день уже носимся по деревням, как угорелые. Замучили меня совсем. Много я имел дела с иностранцами, но таких еще не видел, — и он махнул рукой в сторону своих румяных спутников. <...>

— Это похвально, — сказал Остап. — Широкие массы миллиардеров знакомятся с бытом новой, советской деревни.

<...>

Переводчик с негодованием посмотрел на Остапа и воскликнул:

— Как же! Так им и нужна новая деревня! Деревенский самогон им нужен, а не деревня!

<...>

Переводчик стал жаловаться на иностранцев:

— Поверите ли, на меня стали бросаться: расскажи да расскажи им секрет самогона. А я не самогонщик. Я член союза работников просвещения. У меня в Москве старуха мама.

— А вам очень хочется обратно в Москву? К маме?

Переводчик жалобно вздохнул.

— В таком случае заседание продолжается, — промолвил Бендер. — Сколько дадут ваши шефы за рецепт? Полтораста дадут?

— Дадут двести, — зашептал переводчик. — А у вас, в самом деле, есть рецепт?

Сходства вполне очевидны: «иностранцам» = «иностранцами»; «Говорю вам, капризен, как черт знает что!» = «А ну их к черту!»; «зашептал Коровьев» = «зашептал переводчик»; «Миллионер» = «миллиардеров»; «интимно пожаловался Коровьев» = «со скорбью сказал переводчик»; «верите ли» = «Поверите ли»; «всю душу вымотали <...> все нервы вымотает» = «Замучили меня совсем»; «Просите пять, он даст» = «Дадут двести». Кроме того, сцена прощания переводчика и иностранных туристов с Бендером напоминает сцену прощания Коровьева с буфетчиком Соковым: «Американцы легко отдали двести рублей и долго трясли руку Бендера. <...> Переводчик на радостях чмокнул Остапа в твердую щеку и просил захаживать, присовокупив, что старуха мама будет очень рада. Однако адреса почему-то не оставил» ~ «Тут же выскочил из кабинета Коровьев, вцепился в руку буфетчику, стал ее трясти и упрашивать Андрея Фокича всем, всем передать поклоны».

Одинаково ведут себя также Остап и Бегемот: «Гип, гип, ура! — закричал Остап» = «Ремиз, — заорал кот, — ура!». После этого в первом случае «Козлевич открыл огнетушитель, и машина выпустила шлейф синего дыма», а во втором кот «выхватил из-за спины браунинг», но его опередил один из чекистов, у которого «в руке полыхнуло огнем». И далее в обоих случаях упоминается бензин: «Как с бензином? — спросил Остап. — До Удоева хватит?»⁴¹ ~ «Единственно, что может спасти смертельно раненого кота, — проговорил кот, — это глоток бензина... — И, воспользовавшись замешательством, он приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину».

Оба сравниваются с крупными животными семейства кошачьих: «Он прошелся по комнате, как барс» = «Затем прыгнул, как тигр, прямо на грудь к несчастному Чембукчи и пухлыми лапами вцепился в его жидкую шевелюру...»⁴². А их «адскую» принадлежность подчеркивает связь с огнем и дымом — атрибутами преисподней. Уходя от Коробейникова, Остап «быстро шел мимо моста. Проезжавший через виадук локомотив осветил его своими огнями и завалил дымом», а после того, как Бегемот поджег «нехорошую квартиру», «гостиная уже была полна огнем и дымом».

Во время сеанса одновременной игры в шахматы Остап «играет восемнадцать испанских партий», и Воланд с Бегемотом тоже разыгрывают испанскую партию, причем в самом буквальном смысле: «Белый король наконец догадался, чего от него хотят, вдруг стащил с себя мантию, бросил ее на клетку и убежал с доски». Речь идет о короле Испании Альфонсо XIII, который 14 апреля 1931 года после всенародного требования отставки правительства бежал из страны, и там была провозглашена Вторая Испанская Республика⁴³ (а дата «14 апреля» синхронизирует эти события с иудейским сюжетом «Мастера», где действие происходит в Ершалаиме в течение Страстной недели 29-го года нашей эры: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат»; и с романом «Двенадцать стульев», где события разворачиваются на следующий день, но в другом году: «В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой»; 24 апреля того же года, на Пасху, в Старгород приходит Остап Бендер и встречается с Воробьяниновым; 14 апреля 1930 года покончил с собой Маяковский; 18 апреля 1930 года — в Страстную пятницу — состоится телефонный разговор Булгакова со Сталиным; а 13 апреля 1937 года от туберкулеза умер Илья Ильф).

Остап незаметно для одноглазого крадет с доски черную ладью, а Бегемот так же незаметно убирает белого короля (причем Воланд — тоже «одноглазый», поскольку его левый глаз — «пустой и черный»).

В первом случае «Остап проанализировал положение, позорно назвал «ферзя» «королевой» и высокопарно поздравил брюнета с выигрышем», и такую же картину наблюдаем во втором: «Положение серьезное, но отнюдь не безнадежное, — отозвался Бегемот, — больше того: я вполне уверен в конечной победе. Стоит только хорошенько проанализировать положение».

Брюнет ставит Остапу мат, а Воланд объявляет Бегемоту шах: «Мат! — пролепетал насмерть перепуганный брюнет» ~ «Шах королю». В результате Остап «поздравил брюнета с выигрышем», а Бегемот произнес: «Сдаюсь», — причем Воланд как раз является брюнетом («Выбрит гладко. Брюнет»).

Остап именует себя гроссмейстером, и Бегемот в редакции за май 1938 года так же обращается к Воланду, хотя этот титул фигурирует в негативном контексте: «Мессир! Я в ужасе! — завыл кот, изображая ужас на морде, — вас ли я слышу? Можно подумать, что перед собой я вижу одного из сапожников-гроссмейстеров!»⁴⁴.

Отметим еще совпадение в репликах Остапа и Воланда: «Сдавайтесь, сдавайтесь, что это за кошки-мышки такие!» ~ «Ты сдаешься или нет? — прокричал страшным голосом Воланд» (кстати, Воланд играет в шахматы именно с кошкой; но если здесь «прокричал» он, то в первом случае это сделал противник Остапа: «Это возмутительно! — заорал одноглазый. — Отдайте мою ладью!»).

Одинаково описывается также поведение одноглазого и Бегемота: «Одноглазый сейчас же схватил свои уши руками и стал напряженно думать» = «Разрешите подумать, — смиренно ответил кот, положил локти на стол, уткнул уши в лапы и стал думать». Да и Остап, спасаясь от васюкинских шахматистов, поступил так же, как Бегемот, убегавший от милиции: ««Пора рвать когти!» — подумал Остап <...> Не теряя драгоценного времени, Остап швырнул шахматную доску в керосиновую лампу и <...> выбежал на улицу» = «Извините, не могу больше беседовать, — сказал кот с зеркала, — нам пора. Он швырнул свой браунинг и выбил оба стекла в окне. Затем он плеснул вниз бензином, и этот бензин сам собою вспыхнул, выбросив волну пламени до самого потолка» («Пора рвать когти» = «нам пора»; «швырнул шахматную доску» = «швырнул свой браунинг»; «керосиновую» = «бензином»).

В «Золотом теленке» Остап говорит Балаганову: «...я буду показывать антирелигиозные карточные фокусы», — что можно сравнить с соответствующим эпизодом во время сеанса черной магии (то есть антирелигиозной пропаганды) в театре Варьете: «Фагот и кот разошлись в разные стороны по рампе. Фагот щелкнул пальцами, залихватски крикнул: «Три, четыре!» — поймал из воздуха колоду карт, стасовал ее и лентой пустил коту. Кот ленту перехватил и пустил ее обратно. Атласная змея фыркнула, Фагот раскрыл рот, как птенец, и всю ее, карту за картой, заглотал».

Остап недоволен действиями румынских пограничников, а кот Бегемот — советских чекистов: «Ах, такое отношение! — пронзительно запел Остап, дико озираясь» = «Я совершенно не понимаю, — говорил он сверху, — причин такого резкого обращения со мной...».

Оба одинаково разговаривают со своими оппонентами: «Великий комбинатор вертел в руках клочок бумаги и сурово допрашивал: «Изнуренков здесь живет? Это вы и есть?»» = «На какой предмет? — сурово спросил кот» (кстати, Изнуренков тоже возится с котом: «...совал ей кота и заискивающе спрашивал: «<...> Скажите, он действительно пушист до чрезвычайности?»»; а в его квартире на стенах висели «цветные фотографии котов, котиков и кошечек»).

Остап изготовил афишу своего выступления, где написал о себе: «Пророк Самуил отвечает на вопросы публики» (в одном из тезисов к роману сказано: «Остап выдавал себя за пророка, достигнув большой популярности»⁴⁵). А вот реплика Бегемота, обращенная к Воланду: «Уж вы мне верьте, — добавил кот, — я форменный пророк». Здесь кот пародийно сравнивается с Христом, который говорил фарисеям о разрушении и восстановлении Иерусалимского храма, а Коровьев и Бегемот обещают построить новое здание писательского дома взамен только что сгоревшего:

1) На это Иудеи сказали: каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать?

Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его.

На это сказали Иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его?

А Он говорил о храме тела Своего (Ин. 2:18—21).

2) — Ах, вы вернулись? — сказал Воланд, — ну, конечно, тогда здание сгорело дотла. <...> А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? — спросил Воланд.

— Я помогал пожарным, мессир, — ответил Коровьев, указывая на разорванные брюки.

— Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.

— Оно будет построено, мессир, — отозвался Коровьев, — смею уверить вас в этом.

— Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего, — заметил Воланд.

— Так и будет, мессир, — сказал Коровьев.

— Уж вы мне верьте, — добавил кот, — я форменный пророк.

Остап же сожалеет, что не смог повторить чудеса Иисуса Христа: «Мне тридцать три года, — поспешно сказал Остап, — возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил...». Однако в другом месте он рассказывает о том, как совершил подобные чудеса: «Ксендз! Перестаньте трепаться! — строго сказал великий комбинатор. — Я сам творил чудеса. Не далее как четыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом. И все было в порядке. Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил, но какая была давка!».

Между тем Остап наделяется чертами не только Бога, но и дьявола, поэтому его внешность мало чем отличается от внешности чертовки Геллы: «Перед ним сидел атлет с точеным, словно выбитым на монете лицом. Смуглое горло перерезал хрупкий белый шрам» = «Сложением девица отличалась безукоризненным, и единственным дефектом в ее внешности можно было считать багровый шрам на шее»; «Там бесновался Остап, и на дне ущелья поблескивало золотое пенсне предводителя» = «Оттащите от меня взбесившуюся чертовку! — завывал кот, отбиваясь от Геллы...» (а «золотое пенсне предводителя», которое «поблескивало», до боли напоминает внешность Коровьева, который говорил, «сверкая глазом из разбитого пенсне»; причем пенсне Воробьянинова в самом начале романа тоже было разбито: «У делопроизводителя загса от злобы свалилось с носа пенсне и, мелькнув у колен золотой дужкой, грянулось об пол»).

Как и положено демонам, Остап и свита Воланда отражаются в зеркалах и тут же пропадают (причем Азазелло даже выходит из зеркала): «На секунду большое зеркало в конце коридора отразило фигуру Бендера. <...> Вслед за тем зеркало очистилось. Затем в зеркале снова появился великий комбинатор», «...Остап вернулся в гостиницу «Карлсбад» и, отразившись несчетное количество раз в вестибюльных, лестничных и коридорных зеркалах <...> вошел к себе...» ~ «Тут Степа повернулся от аппарата и в зеркале, помещавшемся в передней <...> отчетливо увидел какого-то странного субъекта — длинного, как жердь, и в пенсне <...> А тот отразился и тотчас пропал. <...> в зеркале прошел здоровеннейший кот и также пропал. <...> Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию».

Соответственно, спутники Бендера и Воланда должны иметь много общего: «Вот Ипполит Матвеевич Воробьянинов. Даже не знай мы о его кошачьих повадках, по одному только имени мы должны были понять, что он Бегемот — Киса. Рыжий, широкоплечий Балаганов — Азазелло⁴⁶. Его дублер — кроткий Адам Казимирович, поскольку Козлевич, то есть «козел отпущения» — Азазел⁴⁷. Всё на того же Азазелло указывает и золотой зуб Паниковского»⁴⁸. А Азазелло, напомним, был «с желтым клыком». Кроме того, Козлевича дублирует Коровьев: «Они, они! — козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе...».

Остановимся более подробно подробнее на тождестве «Киса Воробьянинов = кот Бегемот».

Во-первых, Воробьянинов напрямую сравнивается с котом: «Ипполит Матвеевич свернулся, как старый худой кот после стычки с молодым соперником — кипучим владетелем крыш, чердаков и слуховых окон», «И походка у Ипполита Матвеевича была уже не та, и выражение глаз сделалось дикое, и отросший ус торчал уже не параллельно земной поверхности, а почти перпендикулярно, как у пожилого кота», «Предводитель кошачьим шагом вернулся в комнату...».

Во-вторых, Воробьянинов красится в «радикальный черный цвет», а Бегемот предстает «черным, как сажа».

У первого — «горизонтальные усы», а второй — «с отчаянными кавалерийскими усами».

Воробьянинов хочет отомстить Коле Калачеву за избиение: «Я его вызову на дуэль!»; и так же ведет себя Бегемот: «Вызываю на дуэль! — проорал кот, пролетая над головами на качающейся люстре...».

Если «Ипполит Матвеевич сообщил главному концессионеру обо всех подлостях отца Федора», то Бегемот сообщает Воланду «обо всех подлостях» Степана Лиходеева: «Машину зря гоняет казенную! — наябедничал и кот, жуя гриб». А отчество Лиходеева — Богданович — имеет такую же религиозную окраску, что и сан отца Федора — священник; соответственно, им обоим противостоят демоны — кот и Киса. Причем последний и выглядит, как исчадие ада: «...глаза метнули огонь, а из ноздрей, как показалось Остапу, повалил густой дым»⁴⁹. Перед этим же было сказано: «Ипполит Матвеевич мигом преобразился. Грудь его выгнулась, как дворцовый мост в Ленинграде...», — что напоминает метаморфозу с Бегемотом во время сеанса черной магии в театре Варьете: «И произошла невиданная вещь. Шерсть на черном коте встала дыбом <...> Затем сжался в комок и, как пантера, махнул прямо на грудь Бенгальскому...». Здесь кот сравнивается с пантерой, а Кису Остап назвал коньком-горбунком, причем слову горбунок соответствует сравнительный оборот: «Грудь его выгнулась, как дворцовый мост» (сравнение Воробьянинова с коньком обусловлено его именем «Ипполит», которое переводится с греческого как «распрягающий коней»).

Далее «кот вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал эту голову с полной шеи», а Киса Воробьянинов перерезал великому комбинатору шею: «Он приблизился к изголовью и, далеко отставив руку с бритвой, изо всей силы косо всадил все лезвие сразу в горло Остапа, сейчас же выдернул бритву и отскочил к стене». Заметим, что он отскочил к стене, а кот Бегемот перескочил на голову Бенгальскому⁵⁰.

Если Воробьянинов, «оборотив помятое лицо к мутно-багровому солнечному диску, завыл», то Бегемот прыгнул, дико взвыв. И в обоих случаях кот ведет себя, как собака: «Ипполит Матвеевич залаял и, подхватив стул, побежал за Остапом» = «Паспорт! — тявкнул кот и протянул пухлую лапу». Более того, Остап называет Кису Воробьянинова кобелем: «Нашли время для кобеляжа! В вашем возрасте кобелировать просто вредно!»; а кот Бегемот рявкает, как собака, обращаясь при этом к человеку так, как человек обращается к котам: «Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть». Сравнение кота с человеком и одновременно с собакой присутствует и в другой цитате: «А тут еще кот выскочил к рампе и вдруг рявкнул на весь театр человеческим голосом: «Сеанс окончен! Маэстро! Урежьте марш!!»», — что повторяет эпизод в сумасшедшем доме из «Золотого теленка»: «Но человек-собака неожиданно всплеснул руками и спросил человечьим голосом: «Скажите, вы не сын Фомы Берлаги?»» («рявкнул» = «собака»; «человеческим голосом» = «человечьим голосом»).

Оба «Кисы» названы чревовещателями: «Никогда, — принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич, — никогда Воробьянинов не протягивал руки» = «Ну-с, неприкосновенный чревовещательский кот, пожалуйте сюда»; и прибегают к одинаковым приемам: «Ипполит Матвеевич отчаянно подмаргивал Остапу глазом, но тот сделал вид, что не заметил этого, и вышел на улицу» = «Этот анализ он начал производить довольно странным образом, именно стал кроить какие-то рожи и подмигивать своему королю».

Остап именует Воробьянинова фельдмаршалом, а Бегемот, играя в шахматы с Воландом, смотрит на доску через бинокль, также выступая в роли полководца (да и любимая присказка самого великого комбинатора: «Командовать парадом буду я!»).

Остап называет Кису дамским любимцем («Ну, вы, дамский любимец, стойте здесь и никуда не выходите»), и в такой же роли выступает кот Бегемот во время работы дамского магазина на сцене театра Варьете: «Кот суетился, помогал и для пущей важности повесил себе на шею сантиметр. <...> кот, изнемогая под грудами сумочек и туфель, таскался от витрины к табуреткам и обратно...». А позднее на груди у Бегемота будет висеть «перламутровый дамский бинокль на ремешке».

В главе «Тридцать сыновей лейтенанта Шмидта» Остап говорит Балаганову: «Это происходит от того, что в вашей черепной лоханке чего-то не хватает, — любезно разъяснил Остап» (ранняя редакция «Золотого теленка» — роман «Великий комбинатор», лето 1929⁵¹). И то же самое скажет Бегемот об иностранце, зашедшем в продуктовый магазин: «В лице сиреневого джентльмена чего-то не хватает, по-моему».

Чем ближе к концу романа, тем больше повадки Воробьянинова напоминают кота Бегемота: «Ипполит Матвеевич ловко вскарабкался на карниз, толкнул раму и бесшумно прыгнул в коридор» = «По этой трубе кот взобрался на крышу. Там его, к сожалению, также безрезультатно обстреляла охрана, стерегущая дымовые трубы, и кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город». Все эти сходства подчеркивают тождество «Киса Воробьянинов = кот Бегемот», которое неизбежно приводит нас к другому смысловому равенству: «Бендер = Воланд», рассмотренному ниже. А пока что укажем еще на несколько «кошачьих» параллелей.

Коровьев сообщает Босому, что Воланд «в спальне дрессирует кота», а Остап возмущается разгильдяйством Кисы: «Три месяца я кормлю его, пою и воспитываю».

Остап прогоняет Воробьянинова после аукциона: «Ну, теперь пошел вон!»; и такая же ситуация повторится с котом Бегемотом после бала у сатаны: «Пошел вон, — сказал ему Воланд».

Поскольку Остап тождественен Воланду, оба пользуются одинаковой лексикой в разговоре со своими котами: «Ах, Киса, Киса, чтоб вас черт забрал!» = «Молчи, черт тебя возьми! — сказал ему Воланд»; «Вылезайте, Конрад Карлович, приехали!» = «Вылезай! Партия отменяется. Прибыла гостья».

Остап называет Кису мальчиком: «...со мною еще мальчик-ассистент. <...> Мальчишка у меня шустрый. Привык к спартанской обстановке»; и говорит ему: «Как нехорошо лгать в таком юном возрасте, — с грустью сказал Остап, — придется, Киса, поставить вам четверку за поведение и вызвать родителей!». Об этом же читаем в тексте от автора: «Ипполит Матвеевич добровольно выполнял обязанности мальчика. <...> Воробьянинов, который уже свыкся с амплуа всеобщего мальчика, осторожно нес за Полканом съемочный аппарат». А кот в концовке «Мастера» превращается в юношу: «Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире». Остап же как раз воспринимает Кису как шута: ««Без него не так смешно жить», — думал Остап. И он весело поглядывал на Воробьянинова...».

Надо сказать, что общение с дьяволом-Остапом не прошло для Воробьянинова бесследно, поскольку к концу романа ему виделось по ночам, что «разверзшаяся земля пускала в глаза серный дым», то есть ему снилась преисподняя, извергающая серу, которая является неизменным атрибутом дьявола. Поэтому и Маргарита, придя в квартиру Воланда, почувствовала, как «в комнате пахло серой и смолой».

Так что бывший предводитель уездного дворянства вполне мог бы оказаться в свите Воланда. В самом деле: Воланд появился в кабинете профессора Кузьмина в образе «крупного прыгающего воробья», а фамилия «Воробьянинов» образована от существительного воробей.

Берлиоз скажет о Воланде: «Что такое, в конце концов, что он несет?»⁵²; а в «Двенадцати стульях» «воробьи несли разный вздор» (начало главы «Знойная женщина, мечта поэта»).

В первой редакции «Мастера и Маргариты» — «Копыто инженера» — Воланд носит имя «Теодор» («D-r Theodor Voland»⁵³), которое означает по-гречески «Божий дар», и точно так же переводится с иврита отчество Воробьянинова — «Матвеевич», которое происходит от еврейского имени «Мататьягу» (Матвей) — «дар Яхве».

Воланд называет себя немцем, и Остап именует Воробьянинова немецкими словами: «...либер фатер Конрад Карлович Михельсон»; и даже говорит Елене Боур: «Мы с коллегой прибыли из Берлина, но об этом не рекомендуется говорить».

Воланд — дьявол, а поступки Воробьянинова «закрепили за ним репутацию демонического человека» (глава «Прошлое регистратора ЗАГСа»).

Поэтому Воланд со своей свитой назван «нечистой силой», а Остап с Кисой — «нечистой парой»: «Шепот «Нечистая сила...» слышался в очередях, стоявших у молочных, в трамваях, в магазинах, в квартирах, в кухнях, в поездах, и дачных и дальнего следования, на станциях и полустанках, на дачах и на пляжах» = «Не спала только одна нечистая пара. Великий комбинатор вышел из своей каюты в первом часу ночи. За ним следовала бесшумная тень верного Кисы».

Если в «Двенадцати стульях» упоминается дремлющий попугай как атрибут гадалки Елены Боур, то в «Мастере и Маргарите» фигурирует дремлющая сова как атрибут дьявола Воланда (и гадалка, и Воланд предсказывают будущее): «Попугай в красных подштанниках, дремавший на жердочке, испугался шумного разговора, перевернулся вниз головой и в таком виде замер» = «Маргарита сидела, заткнув пальцами уши, и глядела на сову, дремавшую на каминной полке. Кот выстрелил из обоих револьверов, после чего сейчас же взвизгнула Гелла, убитая сова упала с камина и разбитые часы остановились». Помимо того, мадам Боур «была почти старухой, была почти грязна», а Воланд одет в «рубашку, грязную и заплатанную на левом плече» (кстати, и спина Остапа была «несколько грязноватая»). Поэтому вся обстановка в квартире гадалки предвосхищает описание «нехорошей квартиры» № 50:

1) На окнах висели темные коричневые занавеси с блямбами, и в квартире преобладали темно-коричневые тона. Над пианино висела репродукция картины Беклина «Остров мертвых» в раме фантазм темно-зеленого полированного дуба под стеклом. Один угол стекла давно вылетел, и обнаженная часть картины была так отделана мухами, что совершенно сливалась с рамой. Что творилось в этой части острова мертвых — узнать было уже невозможно.

2) Сквозь цветные стекла больших окон (фантазия бесследно пропавшей ювелирши) лился необыкновенный, похожий на церковный, свет. <...> У буфетчика <...> мелькнула мысль о том, что уж не служили ли, чего доброго, по Берлиозу церковную панихиду <...> Тот, что жарил мясо, повернулся, причем ужаснул буфетчика своими клыками, и ловко подал ему один из темных дубовых низеньких табуретов. Других сидений в комнате не было.

А сцена аукциона в «Двенадцати стульях», где продается «бронзовый бюстик Александра Третьего», послужила предметом пародии в «Черном маге», где буфетчик Варьете после встречи с Воландом на «нехорошей квартире» прямиком ринулся к Церкви Николы Стрелецкого, но когда он заказал священнику молебен, тот «взобрался на амвон <...> стукнул подсвечником по аналою <...>

— Шуба императора Александра Третьего, — нараспев начал отец Иван, — ненадеванная, основная цена 100 рублей!»⁵⁴.

Еще одна неожиданная пара «дублеров» — это Варенуха и Воробьянинов.

Во-первых, полностью совпадают сцены их избиения Бегемотом и Бендером: «Очень, очень приятно, — писклявым голосом отозвался котообразный толстяк и вдруг, развернувшись, ударил Варенуху по уху <...> От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновение трепетным светом, и в небе отозвался громовой удар» = «И Остап ударил Воробьянинова медной ладонью по шее. В эту же минуту по переулку промчался пожарный обоз с факелами, и при их трепетном свете Ипполит Матвеевич увидел на лице Бендера такое страшное выражение, что мгновенно покорился и отдал стул». Перед этим же Азазелло и Остап обращались к Варенухе и Воробьянинову с одинаковым требованием: «Дай сюда портфель, гад!» = «Ну, теперь давайте стул. <...> Отдайте стул. Слышите?».

Во-вторых, совпадают сцены избиения Варенухи Бегемотом и Воробьянинова Колей Калачевым: «Добрый вечер, — решительно сказал он и, не в силах сдержаться, ударил Ипполита Матвеевича в ухо» = «Это вы, Иван Савельевич? <...> Очень, очень приятно, — писклявым голосом отозвался котообразный толстяк и вдруг, развернувшись, ударил Варенуху по уху так, что кепка слетела с головы администратора...» (а Воробьянинов тоже назван администратором: «Стул! — закричал Остап. — Администратор! Наш стул плывет»; кроме того, Бегемот ответил Варенухе писклявым голосом, а про Колю, ударившего Воробьянинова, читаем: «Так будет со всеми, — сказал Коля детским голосом, — кто покусится...»⁵⁵).

Фамилии обоих начинаются на «В», а отчества образованы от имен апостолов Иисуса Христа: Савельевич — Савл (он же — Павел), Матвеевич — Левий Матфей.

Варенуха превратился в вампира, который готов выпить кровь у своего начальника — финдиректора Римского, а Воробьянинов перерезал бритвой шею «главного руководителя концессии» Остапа Бендера, из которой тут же хлынула кровь (да и Левий Матфей в романе Булгакова собирался убить ножом своего учителя Иешуа Га-Ноцри, чтобы тот избежал казни на столбе). То есть оба эти «апостола» как бы издевательски выполняют завет Иисуса Христа: «Тот, кто ест Мою плоть и пьет Мою кровь, имеет вечную жизнь» (Ин. 6:53—54).

Еще больше сходств обнаруживают между собой Бендер и Воланд: «Как и Воланд, О.Б. наказует порок и не посягает на добродетель. Подобно Воланду, повелевающему царством теней, О.Б. промышляет на теневой стороне советской действительности, в ее подворотнях, медвежьих углах, вороньих слободках. Принципиальное отличие картины мира, воссозданной в дилогии, от orbis pictus булгаковского романа: территория, на которой обитает О.Б. с его компаньонами и жертвами, имеет тесный, ограниченный характер, а за ней расстилаются широкие просторы торжествующего социализма. По ходу сюжета эти светлые дали все более расширяются, тогда как пространство Бендера сжимается, уменьшается в объеме, наподобие шагреневой кожи, и к концу второго романа Бендер не находит места, где бы он мог себя применить, а главное, потратить собственный миллион, добытый с таким трудом»⁵⁶; «...у них обоих нет не только квартир, но и вещей; каждый начинает знакомство с новым городом, встречаясь с образом собственной неприкаянности — беспризорным и Бездомным»⁵⁷.

Остап называет себя теплотехником («И меня похоронят, Киса, пышно, с оркестром, с речами, и на памятнике моем будет высечено: «Здесь лежит известный теплотехник и истребитель Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей...»), а Воланд в ранней редакции «Копыто инженера» будет выведен в образе инженера.

Теплотехник ответственен за работу дымоходов и печей, поэтому Остап, представляясь инспектором пожарной охраны, спрашивал завхоза второго дома Старсобеса Альхена: «Дымоходы прочищаются регулярно? Печи в порядке?». А с точки зрения подтекста печи и дымоходы символизируют адскую атмосферу советской действительности, за которой и наблюдает Остап-дьявол.

После того, как Остап выступил в роли художника на тиражном пароходе «Скрябин», «буквы лозунга были разной толщины и несколько скошены в разные стороны», а «лицо Воланда было скошено на сторону» (глава «При свечах»).

И оба эти дьявола по контрасту наделяются церковными атрибутами: если «Остап небрежно помахивал своим мешком, как кадилом» («Золотой теленок»; глава «Александр-ибн-Иванович»), то в квартире Воланда, как заметил буфетчик Соков, «пахло не только жареным, но еще какими-то крепчайшими духами и ладаном» (глава «Неудачливые визитеры»), при этом духи невольно пародируют Святого Духа.

На портсигаре и часах Воланда изображен треугольник: «Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник»; «Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке...». И в своей тетради рядом с различными именами дьявола Булгаков нарисовал треугольник: «Я рассматриваю сохранившуюся в архиве рабочую тетрадь Михаила Булгакова, — пишет Л. Яновская. — Тетрадь датирована 1938 годом и называется так: «Роман. Материалы». На стр. 7 рукою писателя начертан маленький треугольник. По-видимому, этот самый. Приблизительно равнобедренный, пожалуй даже равносторонний, покоящийся на основании. Рядом записи о свите Князя тьмы: «Азазел — демон безводных мест. Абадонна, ангел смерти». Ниже несколько наименований дьявола: слово «дьявол», аккуратно выписанное по-гречески, с малой буквы, далее по-русски, с большой: «Диавол. Сатана. Люцифер. Царь тьмы». Треугольник пуст»⁵⁸. По утверждению Яновской, треугольник здесь обозначает заглавную греческую букву «дельта» — прообраз славянской буквы «д», с которой начинается слово «дьявол» (по-гречески — Διάβολος)⁵⁹. Однако дьявольский треугольник неоднократно упоминался и в книге Александра Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей», в январе 1926 года подаренной Булгакову: «Трепетной рукой взял я дьявольский треугольник»⁶⁰, «На огромном круглом, покрытым черным сукном, столе сверкали перемешанные с картами золотые треугольники»⁶¹, «...нашли мы старый мой студенческий мундир, из кармана которого выпал золотой треугольник моей души»⁶². Кстати, фамилия главного героя этой книги — Булгаков. По сюжету он отыгрывает свою душу у сатаны: «Ничего ты не понимаешь, Булгаков!», — резко остановился передо мной мой страшный собеседник. «Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке?» — сказал он в пароксизме пьяной откровенности. «Твоя душа в ней, Булгаков!»»⁶³. Надо заметить, что у дьявольского треугольника есть одно важное отличие от божественного: «По Откровенію діаволъ возмнилъ о себѣ, что онъ подобенъ Всевышнему (Ис. XIV, 14). Кабалистическая тетраграмма, или масонская «Соломонова» печать посему и изображаетъ діавола тоже равностороннимъ треугольникомъ, равнымъ первому, но только обращеннымъ вершиною внизъ, а не вверхъ <...> Въ фигурѣ этой мы видимъ, что треугольникъ Божій представленъ темнымъ и на вершинѣ его поставлена буква альфа. На той же фигурѣ треугольникъ діавола изображенъ свѣтлымъ, и на вершинѣ его стоитъ омега»⁶⁴. А в «Золотом теленке» спутники Остапа тоже совершают магические действия при помощи треугольника: «Тут Паниковский соединил обе линии третьей, так что на песке появилось нечто похожее на треугольник <...> Балаганов с уважением посмотрел на треугольник». Существуют и другие упоминания треугольника в «Золотом теленке», но уже без аналогичного «магического» подтекста: например, «на груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображавшая Наполеона в треугольной шляпе и с пивной кружкой в короткой руке». А про миллионера Корейко читаем: «Для защиты от солнца голова его была прикрыта газетной треуголкой».

Разговор же Остапа с Балагановым напоминает диалог Воланда с Бездомным («Копыто инженера», 1928—1929): «Идите, идите, — сказал он, — я подаю только по субботам, нечего тут заливать» = «Брысь, брысь отсюда, — проговорил Воланд, да и... чего ты торчишь здесь... Не подают здесь... Божий человек...»⁶⁵.

Перед этим же Воланд схватил Иванушку, кинувшегося на него, «чтобы сдать его в ГПУ»: «Тот тяжелой рукой сдавил Иванушкину кисть и... он попал как бы в капкан, рука стала наливаться... обвисла, колени задрожали». Это напоминает хватку Бендера: «Тут только Ипполит Матвеевич понял, какие железные лапы схватили его за горло» («Двенадцать стульев»), «...железная рука командора ухватила его за ковбойскую рубаху» («Золотой теленок»). Кстати, и словосочетание тяжелая рука применяется к великому комбинатору: «Высказывать свои подозрения он не смел, зная тяжелую руку Остапа и непреклонный его характер» («Двенадцать стульев»).

Иванушка называет Воланда месье: «Что это за слово — «чернь?» Толпа состоит из пролетариата, месье!»⁶⁶; а Балаганов Остапа — мосье: «Я знаю такого миллионера. <...> Честное слово, мосье Бендер...». В свою очередь, обращение мосье Бейдер идентично тому, как представляет Воланда Жорж Бенгальский: «Итак, выступит знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии!». Кстати, в афише про Остапа сказано: «Заслуженный артист союзных республик» (глава «Антилопа-Гну»). В этой же афише читаем: «!!! ПРИЕХАЛ ЖРЕЦ !!! знаменитый бомбейский брамин (йог) <...> Индийский факир». Очевидно, что йогу и факиру соответствуют фокусы, которые проделывает свита Воланда, названного магом.

Воланд говорит Берлиозу: «Я — историк <...> я люблю разные истории. Смешные. И сегодня будет смешная история»⁶⁷; а Остап — Балаганову: «Я люблю рассказы о мелких жульничествах» (про Паниковского).

Оба представляются заговорщиками: «...я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас — никому ни слова и полный секрет!» = «Крепитесь. Полная тайна вкладов, то есть организации»; и разыгрывают маскарад перед молодыми людьми — Иванушкой и экскурсоводом: «Ах! — кокетливо прикрыв глаза ладонью, воскликнул Воланд...» («Копыто инженера». Глава «Шестое доказательство»⁶⁸) = «Что делается! — воскликнул великий комбинатор, закрывая лицо руками. <...> Ай, что делается! — сказал Остап с фальшивым смехом» («Золотой теленок»; глава «Багдад»); а те, в свою очередь, сердятся: «Всё, что угодно мог вынести Иванушка, за исключением последнего. Ярость заиграла на его лице»⁶⁹ = «Молодой человек рассердился: «Это для вас красиво, для приезжих, а нам тут жить приходится»». При этом и Воланд, и Остап констатируют значительные перемены, произошедшие с городом — Москвой и Самаркандом: «Горожане сильно изменились... внешне, я говорю, как и сам город, впрочем» = «Я знал ваш город, но он как-то переменился».

Реакция Остапа на Арбатов и Воланда на Москву также похожа: «Он двигался по улицам Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по сторонам. <...> Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артистической фуражке» («Золотой теленок»; глава «О том, как Паниковский нарушил конвенцию») ~ «...иностранец окинул взглядом высокие дома <...> причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало <...> чему-то снисходительно усмехнулся...» («Мастер и Маргарита», глава I)⁷⁰.

Слова Остапа о советской власти в «Золотом теленке» совпадают с репликой Воланда буфетчику Сокову в первой редакции «Мастера и Маргариты»: «Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм» ~ «Я не хочу вам платить. Это скучно платить»⁷¹.

Еще одна похожая параллель — обращение Бендера к Воробьянинову и Воланда к Сокову: «Вы довольно пошлый человек, — возражал Бендер, — вы любите деньги больше, чем надо» ~ «Делается то, что, увы, от жадности в глазах мутится, — пояснил Воланд, вдруг смягчаясь, — любите деньги, плут, сознайтесь?»⁷². Причем если Бендер говорит Воробьянинову: «Вы же скоро умрете, вы же старенький», — то и Воланд скажет Сокову: «Вы помрете скоро, через год...»⁷³. И риторический вопрос Бендера: «Ну, зачем вам, зачем вам столько денег?», — предвосхищает аналогичный вопрос Воланда: «...куда вы их возьмете?»⁷⁴. Любопытно еще, что Бендер оценивает богатство, спрятанное в воробьяниновских стульях, в полтораста тысяч, а Воланд называет точную сумму сбережений Сокова: «У вас, наверно, порядочно припрятано? Тысчонки сто тридцать четыре, я полагаю, э?»⁷⁵.

Оба поют песни о скалах: «Технический директор спускался вниз, крича во всё горло: «Дробясь о мрачные скалы, / Кипят и пенятся валы!..»» ~ «Набрав после этого номер лиходеевской квартиры, Варенуха долго слушал, как густо гудит в трубке. Среди этих гудков откуда-то издалека послышался тяжкий, мрачный голос, пропевший: «...Скалы, мой приют...»».

В «Золотом теленке» Остап мечтает о том, что за границей у него будут платиновые зубы (глава «Первое свидание»), а у «иностранца» Воланда «с левой стороны <...> были платиновые коронки, а с правой — золотые» (глава «Никогда не разговаривайте с неизвестными»).

Диалог инженера Щукина с Остапом предвосхищает беседу Лиходеева с Воландом: ««Только уж вы, пожалуйста, никому не говорите. Неудобно, право». — «О, пожалуйста! Антр-ну, тет-а-тет»» ~ ««Я хочу вас попросить, чтобы это осталось между нами», — заискивающе сказал Степа. — «О, конечно, конечно!»» (а оборот заискивающе сказал отсылает к описанию Воробьянинова: «О вас, товарищ Бендер, сегодня в газетах писали, — заискивающе сказал Ипполит Матвеевич»; данное словосочетание встречается также в рассказе Евгения Петрова «Беспокойная ночь»: «Пожалуйста, соедините меня с милицией! — заискивающе сказал Обуялов»⁷⁶).

В разговоре с Коробейниковым Остап называет себя Вольдемаром, а сатану в «Мастере и Маргарите» зовут Воланд (в самой ранней редакции 1928 года поперек первой страницы Булгаков записал возможные имена для главного героя: «Антессер. Азазелло. Велиар»⁷⁷). Но откуда же взялось само имя «Вольдемар»? Ответ дает сопоставление «Двенадцати стульев» с повестью Льва Толстого «Юность» (1857):

1) — Не Елены ли Станиславовны будете сынок?

— Да. Именно.

— А она в каком здоровье?

— Маман давно в могиле. <...>

— Все умирают, — сказал он, — вот и бабушка моя тоже... зажилась. А... все-таки разрешите узнать, по какому делу, уважаемый, вот имени вашего не знаю...

— Вольдемар, — быстро сообщил Остап.

2) Но княгиня, которой он, по-видимому, очень боялся, сказала ему: «Не правда ли, как Вольдемар (она забыла, верно, мое имя) похож на свою maman?».

Остап приходит в Старгород на Пасху в воскресение Христово — 24 апреля 1927 года, а Воланд появляется в Москве в Страстную среду — 1 мая 1929-го.

Оба часто прибегают к театральным эффектам — и великий комбинатор: ««Ну, председатель, эффектно? — спросил Остап. — Что бы, интересно знать, вы делали без технического руководителя?» Ипполит Матвеевич счастливо ухнул», «Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком, когда Ипполит Матвеевич уже не сомневался в том, что брошен на произвол судьбы, Остап заметил его: «Что же вы стоите, как засватанный? Я думал, что вы уже давно на пароходе»»; и Воланд, который возникает на Патриарших прудах, по контрасту, прямо с Вальпургиевой ночи — шабаша ведьм, состоявшегося в ночь с 30 апреля на 1 мая на горе Брокен в Германии, — после чего разыгрывает спектакль перед Берлиозом и Бездомным, меняя внешность и акцент, а также притворно удивляясь тому, что его собеседники — атеисты. Такой же театр Воланд разыграет перед Соковым, который жалуется ему на червонцы, превратившиеся в бумагу: ««Покажите вашу резаную бумагу». Буфетчик, волнуясь, вытащил из кармана пачку, развернул ее и остолбенел. В обрывке газеты лежали червонцы. «Дорогой мой, вы действительно нездоровы», — сказал Воланд, пожимая плечами».

Остап говорит ксендзам: «...я сам старый католик и латинист». А Левий Матвей называет Воланда старым софистом. Католиком же видит Воланда и буфетчик Соков: «На хозяине было что-то, что буфетчик принял за халат и что на самом деле оказалось католической сутаной, а на ногах черт знает что»⁷⁸. Поэтому у ранней редакции романа был вариант названия — «Черный богослов». А католическая сутана протягивает ниточку к словам Воланда о том, что его пригласили в Москву для разбора «подлинных рукописей чернокнижника Герберта Аврилакского», который возглавлял католическую церковь под именем римского папы Сильвестра II (999—1003 гг.): «Я единственный в мире специалист»⁷⁹. Да и сам Булгаков симпатизировал католичеству: «Вот поедете за границу, — возбужденно стал говорить Жуховицкий. — Только без Елены Сергеевны!.. — Вот крест! — тут Миша истово перекрестился — почему-то католическим крестом, — что без Елены Сергеевны не поеду! Даже если мне в руки паспорт вложат»⁸⁰. Этот эпизод нашел отражение в варианте романа от 14.09.1934, где Азазелло уговаривает поэта (будущего мастера) покинуть Москву вместе с Воландом и его свитой: «Тут только поэт всмотрелся в ее лицо, и горькая нежность подступила к его горлу, как ком, слезы выступили на глазах.

— С ней, — глухо сказал он, — с ней. А иначе не поеду»⁸¹.

Подобная же автобиографичность присутствует в эпизоде, приведенном М.О. Чудаковой: «Е.С. Булгакова рассказывала нам, что писатель вернулся к роману еще во время первой их совместной поездки в Ленинград, во второй половине окт. 1932 г. (когда он сообщил ей о намерении своем вернуться к роману, она возразила: «Но ведь черновики твои в Москве» — и услышала в ответ: «Я всё помню». Ср.: «роман возьми с собой <...> — я помню его наизусть»)»⁸². Полная версия диалога между мастером и Маргаритой выглядит так: «Но только роман, роман, — кричала она мастеру, — роман возьми с собою, куда бы ты ни летел. — Не надо, — ответил мастер, — я помню его наизусть». А глава «Последний полет», написанная 6 июля 1936 года и посвященная отлету мастера и Маргариты из Москвы в иной мир, имеет своим источником дарственную надпись Булгакова жене Елене на экземпляре книги «Дьяволиада» в 1933 году: «Тайному другу, ставшему явным, жене моей Елене. Ты совершишь со мной мой последний полет. Твой М. 21 мая»⁸³. И, наконец, слова Булгакова из его письма правительству СССР от 28.03.1930: «И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе...», — позднее повторит мастер, отвечая на просьбу Воланда показать роман о Пилате: «Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что я сжег его в печке».

Остап анализирует прошлое и на этом основании предсказывает будущее: «Мне необходимо, — сказал он [Козлевичу], — пофилософствовать в одиночестве обо всем происшедшем и сделать необходимые прогнозы в будущее». А Воланд говорит Берлиозу, что знание прошлого является залогом успешного предсказания будущего: «Для того, кто знает хорошо прошлое, будущее узнать не составляет особенного труда, — сообщил инженер»⁸⁴.

Остап задает вопрос: «Рассказать вам, Паниковский, как вы умрете?»; а Воланд спрашивает буфетчика Сокова: «Вы когда умрете?»; и если Остап сообщает Паниковскому: «Вы умрете так», — рассказывая далее, как тот будет умирать, то Воланд столь же уверенно говорит Берлиозу: «Вы умрете другой смертью». Разница лишь в том, что Остап выдумывает, а Воланд говорит правду.

Оба одиноки: «У меня нет родственников, товарищ Шура, — я один на белом свете» ~ «Один, один, я всегда один, — горько ответил профессор».

Остап говорит своим спутникам: «Я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые души». Также и Воланд, попав в Москву, хочет «изучить души» советских людей и говорит, что его интересует «вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?».

Остап обращается к Персицкому: «Как же, как же! И еще, по вашему меткому выражению, я якобы отделался легким испугом». А Воланд использует ту же лексику в разговоре с мастером, говоря о Бездомном: «Как же, как же, — отозвался Воланд, — я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах».

Остап говорит Воробьянинову при их первой встрече: «У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу»; а Воланд точно так же прощается с буфетчиком Соковым: «Гм... Ну, тогда приходите к нам опять. Милости просим! Рад нашему знакомству».

Остап именуется «великим комбинатором», а Воланд — «великим канцлером».

Первый титул пародирует высшую (95-ю) степень посвящения в масонском ордене Мемфис-Мицраим: Великий Консерватор Устава⁸⁵. В Одессе же комбинатор означал ловкача, афериста. Таким образом, Великий Консерватор превратился в великого комбинатора. А должность «Великий канцлер» существовала в Мальтийском ордене рыцарей — с 1799 года ее занимал фаворит императора Павла I, граф Федор Васильевич Ростопчин (1765—1826). Сам же Павел I был гроссмейстером Мальтийского ордена, что отчасти напоминает «гроссмейстера О. Бендера».

Однако более вероятной всё же представляется здесь отсылка не к масонской иерархии, а к иерархии демонической. Так, Мариэтта Чудакова сообщает: «В этой же главе упоминается еще один герой, неизвестный по ранним главам: «Ты у канцлера был? — спросил Воланд». Среди «Материала» к роману есть выписка: «Аддраммелех — великий канцлер ада». Наименование это, видимо, очень нравилось автору: оно жирно подчеркнуто и сопровождено восклицательным знаком в скобках. Выписка эта — в прямой связи с репликой Воланда. Новый герой был «попробован» и тут же отставлен (в последующих редакциях не встречается), — возможно, как фигура, дублирующая Воланда»⁸⁶. Информацию об этом персонаже Булгаков почерпнул из книги Папюса «Практическая магия»: «Адраммелехъ — великій канцлеръ ада»⁸⁷ (сравним, кстати, с «правителем канцелярии» Варфоломеем Коробейниковым в «Двенадцати стульях» — с учетом того, что имя «Варфоломей» указывает на Варфоломеевскую ночь, упомянутую и в рукописной редакции «Мастера и Маргариты» за май 1938 года: «Я знаком с королевой, — каким-то пустым бескрасочным голосом, как будто простучал, отозвался Абадонна, — правда, при весьма прискорбных обстоятельствах. Я был в Париже в кровавую ночь 1572-го года»⁸⁸; интересная деталь: «Коробейников жил на Гусище, окраине Стар города»; имеется в виду Гусиновка — рабочая окраина Луганска, где в конце 1926 года побывали с командировкой от газеты «Гудок» Ильф и Петров; как сказано в романе, «на Гусище жили преимущественно железнодорожники <...> Иногда над домами, по насыпи <...> проходил задним ходом паровоз», а «в 1895 году в Луганске было решено построить паровозостроительный завод. Прибывающий в поисках работы люд заселял прилегающие к заводу территории <...> В этой части города длительное время сохранялась хуторская архитектура и крупный Гусиновский рынок-ярмарка»⁸⁹).

Прощаясь, Остап говорит архивариусу Варфоломею Коробейникову: «Вашу руку, правитель канцелярии». Выделенное словосочетание представляет собой в том числе масонскую должность: «Масоны — особенно из кружка Новикова — смотрели на Шварца чуть ли не как на святого. Членом Новиковского кружка был Семен Иванович Гамалея, малоросс по происхождению, питомец киевской духовной семинарии, правитель канцелярии масона же, графа Захара Григорьевича Чернышева, главнокомандующего в Москве, честного и просвещенного человека и покровителя масонов»⁹⁰. А кроме того, существует масонская должность «великий архивариус» — главный специалист по правовым вопросам великой ложи и заведующий документами.

В «Золотом теленке» Остап называет себя командором, что имеет отношение к автомобильной теме: «Командором пробега назначаю себя». Сравним с сообщением советской прессы об автопробеге «Москва — Вологда — Архангельск — Москва», проходившем с 10 августа по 7 сентября 1929 года: «Командор пробега везет обращение оргкомитета ВЦИК Московской области 1-му съезду советов Северного края, в котором оргкомитет предлагает установить регулярный обмен опытом работы между областью и краем»⁹¹. Но вообще командор — это еще и масонское звание: «Командор (Великий Командор) — в Средние века глава рыцарского Ордена, в масонстве — высшая должность в Командорстве (Йоркский Устав) и Верховном Совете 33°»⁹².

Данный термин использовал Михаил Булгаков в письме к Павлу Попову от 19.03.1932, где назвал Пушкина командором масонского ордена (а Пушкин, как известно, с 4 мая 1821 года состоял в кишиневской масонской ложе «Овидий»): «Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжелую пистолетную рану»⁹³.

Содержание последней фразы предполагает, что адресат письма находится «в теме». И действительно, Павел Сергеевич Попов состоял в Ордене российских тамплиеров⁹⁴ (имеется в виду «Орден света»), был учеником Аполлона Андреевича Карелина (1863—1926) — командора данного ордена.

Некоторые исследователи считают, что Булгаков тоже был масоном и чуть ли не на каждой странице «Мастера и Маргариты» видят масонскую символику: дескать, и мастер, и Воланд, и Пилат были масонами-тамплиерами. Но никаких доказательств, а тем более документов, подтверждающих это, нет, хотя термин «мастер» при желании можно истолковать как одну из степеней масонской иерархии.

С гораздо большей степенью вероятности «масонскую» трактовку допускают романы Ильфа и Петрова. Например, в «Золотом теленке» Остап назван великим командором («Запутавшись в шубе, великий командор упал и тут же почувствовал, что у него из штанов вытаскивают драгоценное блюдо»), что является 31-й степенью посвящения в ордене Мемфис-Мицраим. А кроме того, «белое масонство включает в себя степени с 30-й по 33-ю с наименованиями «рыцарь Кадош», «великий командор», «прекрасный рыцарь королевского секрета» и «генеральный инспектор»»⁹⁵. Впрочем, мы уже говорили, что основное значение термина «командор» связано с автомобильной тематикой: имеется в виду командор автопробега.

Между тем в некоторые высказывания Остапа проникает масонская тематика. Например, при первой встрече с Балагановым он говорит ему: «У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм. Что я, каменщик, каменщик в фартуке белом?..», — сравнивая советскую власть с тюрьмой и апеллируя к стихотворению Валерия Брюсова «Каменщик» (1901): «Каменщик, каменщик в фартуке белом, / Что ты там строишь? кому? / — Эй, не мешай нам, мы заняты делом, / Строим мы, строим тюрьму»⁹⁶. А риторический вопрос: «Что я, каменщик, каменщик в фартуке белом?» говорит о том, что Остап отвергает сравнение себя с франкмасоном (в переводе с французского franc-mason означает «вольный каменщик»): «Масону нужны: белый фартук, указывающий на чистоту сердца и нравов; белые перчатки в знак того, что каменьщик не должен осквернять рук своих дурными деяниями...»⁹⁷. Впрочем, соавторы могли ориентироваться не на стихотворение Брюсова, а на его ироническую переделку Дмитрием Цензором (1877—1947), который также печатался в журнале «Смехач»: «Каменщик, каменщик в фартуке белом! / Что ты там строишь, кому? / «Строим — строителю... В общем и целом... / «Камеру» строим ему...». — / «Каменщик, каменщик с верной лопатой, / Как это надо понять?!». — / «Жилил, подлец, с матерьялом, зарплатой, / Ну, и пора «припаять»». — / «Каменщик, понял! Засыпался, «малый»?.. / Стало быть, — лес, кирпичи?!..». — / «Ясно! Воруй, разживайся, пожалуй, / Да уж потом не взыщи...». — «Каменщик, правильно! В долгие ночи / Пусть поразмыслит о том. «Определенно. На то и рабочий / Строит ему исправдом»»⁹⁸.

Между тем, задавая риторический вопрос «Что я, каменщик, каменщик в фартуке белом?..». Остап вроде бы дистанцируется от масонов, однако в «Двенадцати стульях» он так представлял свои похороны: «Тело облачено в незапятнанные белые одежды, на груди золотая арфа с инкрустацией из перламутра и ноты романса...». Эта же инкрустация из перламутра будет упомянута в «Золотом теленке», где Остап размышляет: «Инкрустировать «Антилопу» перламутром?» (35-я глава).

Еще одно упоминание фартука в качестве масонского символа находим в «Золотом теленке»: ««Это был прекрасный агитационный гроб, который по большим праздникам геркулесовцы вытаскивали на улицу и с песнями носили по всему городу... Скумбриевич очень уважал этот гроб и придавал ему большое значение. Иногда, навесив на себя фартук, Егор собственноручно перекрашивал гроб заново...». Как известно, масоны кладут посвящаемого в бутафорский гроб, а затем вручают церемониальный фартук»⁹⁹. А в 1936 году, описывая свои заграничные впечатления, Ильф и Петров еще раз упомянут белые фартуки: «Это хоронили старого ковбоя, служившего в парке. Старый ковбой был при жизни масоном, и все люди в белых фартуках тоже были масоны» («Одноэтажная Америка»; 26-я глава).

Интерес соавторов к эзотерической тематике подтверждают наброски к «Золотому теленку»: «Спокойный, тихий, лояльный человек. Оказался сатанистом, членом ордена тамплиеров. Поклонялся черному козлу. Считал, что все от дьявола» (первоначальный вариант главы «Блудный сын возвращается домой»¹⁰⁰). Процитируем также запись начала 1928 года: «Кольцо с масонскими знаками. Череп и кости. Имеется отделение для яда»¹⁰¹.

Более того, в главе «Сердце шофера» пародируется сцена приема в итальянский Орден тамплиеров: ««Адам! — сказал великий комбинатор, останавливаясь перед шофером. — У нас ничего не осталось. Мы нищие, Адам! Примите нас! Мы погибаем». Козлевич встал. Командор униженный и бедный стоял перед ним с непокрытой головой» ~ «Во время этой рѣчи кандидатъ долженъ былъ съ непокрытой головой склоняться до земли, выражая этимъ почтеніе идолу. По окончании обряда, идолъ снова укладывался въ футляръ и заботливо запирался»¹⁰².

Расклеенная в Васюках афиша извещала о том, что состоится «сеанс одновременной игры в шахматы на 160 досках гроссмейстера (старший мастер) О. Бендера» («Двенадцать стульев»). Вообще-то слово «гроссмейстер» переводится с немецкого как «большой мастер», а «старший мастер» — это руководитель ложи у масонов.

В главе «Антилопа-Гну» («Золотой теленок») Остап достает из «волшебного мешка» различные предметы, и среди них — «красная нарукавная повязка, на которой золотом вышито слово «Распорядитель»», что также имплицирует масонскую тему: «Ложа Распорядителей и самые ранние Ложи Мастеров стали первыми в ряду масонских надстроечных структур, которые вскоре переросли систему и номенклатуру цехового масонства Великой Ложи Англии и проложили дорогу размножению так называемых Высших Степеней»¹⁰³.

В той же главе «Антилопа-Гну» имеется еще одна знаковая сцена:

— Я больше не буду! — взмолился Паниковский. — Я нервный!

— Станьте на колени, — сказал Остап. Паниковский так поспешно опустился на колени, словно ему подрубили ноги.

— Хорошо, — сказал Остап, — ваша поза меня удовлетворяет. Вы приняты условно, до первого нарушения дисциплины, с возложением на вас обязанностей прислуги за все.

Здесь в пародийной форме описан обряд посвящения в масоны: «Затем происходит посвящение: новичок становится у алтаря на колена, а председатель произносит формулу посвящения, во время которого держит над головою новичка меч и молоток: «Во славу Великого Строителя мира... и в силу данной мне власти я... делаю, принимаю и поставляю Вас масонским учеником первой степени обряда и членом этой ложи»...»¹⁰⁴. А заключительная часть речи Остапа («с возложением на вас обязанностей прислуги за все») также отражает положение начинающих масонов. Например, выпускник Военно-юридической академии Владимир Кузьмин-Караваев (р. 1859), «когда ему исполнилось почти 65 лет, поступает в ложу «Астрея». Я помню, как на первой агапе после своего посвящения Владимир Дмитриевич, как все ученики, прислуживал ко столу»¹⁰⁵.

О масонстве Остапа говорит и мельком брошенная им фраза в беседе со студентами: «Меня давно интересовала проблема всеобщего, равного и тайного обучения...» (глава «Дружба с юностью»). Паниковский же, став масоном-неофитом, через пару страниц сравнивается с ветхозаветным Богом, являвшимся людям в образе огненного столпа, и одновременно с дьяволом: «Неопытный Паниковский развел такой большой костер, что казалось — горит целая деревня. Огонь, сопя, кидался во все стороны. Покуда путешественники боролись с огненным столбом, Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке теплый кривой огурец. <...> У Паниковского оказалось морщинистое лицо <...> Такое лицо бывает у человека, который <...> пописывает в учрежденческой стенгазете под псевдонимом «Антихрист»» (данный псевдоним уже встречался в одном из рассказов Ильфа и Петрова: «И он махнул рукою в сторону стенгазеты «Под копирку». <...> Стихи были подписаны странным псевдонимом — Антихрист»¹⁰⁶).

Теперь вернемся к сопоставлению Бендера и Воланда.

Преследовавшие Бендера и Воробьянинова васюкинские шахматисты упали с барки в воду, и Остап сказал им: «Эх, пижоны, пижоны!». А Воланд то же самое говорит во время шахматной партии Бегемоту: «Ах, мошенник, мошенник...».

После падения васюкинцев «Остап описал вокруг потерпевших крушение круг». Вне всякого сомнения, имеется в виду магический круг защиты, который использовали в своих ритуалах масоны. Это же касается и вроде бы иронической реплики Остапа, обращенной к Воробьянинову: «В таком случае повторите заклинание». Речь идет опять же о магических заклинаниях. Впрочем, и сам великий комбинатор произнесет подобное заклинание — во время диспута с ксендзами в «Золотом теленке»: «Знаю, знаю, — сказал Остап, — я сам старый католик и латинист. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер!». Казалось бы, здесь перечисляются обычные «латинские исключения, зазубренные Остапом в третьем классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно сидевшие в его голове», однако они «произвели на Козлевича магнетическое действие. Душа его присоединилась к телу, и в результате этого объединения шофер робко двинулся вперед». Магнетическое — читай: магическое (в «Двенадцати стульях» прямо сказано: «Холодный рассудительный голос великого комбинатора оказал свое обычное магическое действие. Воробьянинов вытянул руки по швам и замолчал»). А поскольку Козлевича зовут Адам, здесь в скрытом виде повторяется ветхозаветная история сотворения первого человека: сначала из земного праха было создано тело, а затем Бог вдохнул в него душу (ср. с описанием Козлевича в результате действий Остапа: «Душа его присоединилась к телу»). Поэтому Остап прямо сравнивает себя с Богом: «Живу как бог или как полубог, что, в конце концов, одно и то же»; часто выступает в роли религиозного проповедника: «Не делайте из еды культа»; «Сколько раз я вам говорил, что красть грешно!»; «Почему вы продаете свою бессмертную душу? Человек не должен судиться»¹⁰⁷; «Набил бы я тебе рыло, — мечтательно сообщил Остап, — только Заратустра не позволяет»¹⁰⁸; «Заметьте себе, Остап Бендер никогда никого не убивал»; и примеряет на себя роль Иисуса Христа. Например, в главе «Гомер, Мильтон и Паниковский» Корейко разоблачает Паниковского, притворившегося слепым и пытавшегося его обокрасть:

Паниковского бьют! — закричал Балаганов, картинно появляясь в дверях.

<...>

Увидев командора, Паниковский жалобно понурился.

— Вот этот? — сухо спросил Остап, толкая Паниковского в спину.

— Этот самый, — радостно подтвердили многочисленные правдолюбцы. — Своими глазами видели.

Остап призвал граждан к спокойствию, вынул из кармана записную книжку и, посмотрев на Паниковского, властно произнес:

— Попрошу свидетелей указать фамилии и адреса. Свидетели, записывайтесь!

<...> при слове «свидетели» все правдолюбцы поскучнели, глупо засуетились и стали пятиться. В толпе образовались промоины и воронки. Она разваливалась на глазах.

— Где же свидетели? — повторил Остап.

Началась паника. Работая локтями, свидетели выбирались прочь, и в минуту улица приняла свой обычный вид.

Налицо пародирование известного эпизода из Евангелия от Иоанна (8:3—11):

Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? <...>

Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень. <...>

Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди.

Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?

Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.

В самом деле, заимствования очевидны как на сюжетном, так и на лексическом уровне: «Паниковского бьют!» ~ «побивать таких камнями»; «Этот самый, — радостно подтвердили многочисленные правдолюбцы» ~ «эта женщина взята в прелюбодеянии»; «глупо засуетились и стали пятиться» ~ «стали уходить один за другим»; «Где же свидетели? — повторил Остап» ~ «женщина! где твои обвинители?».

Кроме того, обращение к свидетелям Остап «властно произнес», а Иисус «учил их как власть имеющий» (Мф. 7:29). Что же касается эпизода с женщиной, уличенной в прелюбодеянии, то к нему отсылает еще одна реплика Остапа — на этот раз из «Двенадцати стульев»: «Вот это ваш мальчик? — спросил завхоз подозрительно. — Мальчик, — сказал Остап, — разве плох? Типичный мальчик. Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!» ~ «Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (реплику Остапа повторит и Евгений Петров в одном из фельетонов: «Дирижер Л. Штейнберг был на высоте. Кто скажет, что он не был на высоте, пусть первый бросит в меня камень. Он возвышался над оркестром и был виден всему зрительному залу»¹⁰⁹).

Юрий Щеглов верно отмечает связь реплики Остапа во время автопробега: «Хватит с нас триумфов, пальмовых ветвей и бесплатных обедов на постном масле» («Золотой теленок»; глава «Сладкое бремя славы»), — с Евангелием от Иоанна (12:12—13), где «говорится, что при входе Христа в Иерусалим «множество народа... взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна!»»¹¹⁰.

А спор Паниковского и Балаганова, которым Бендер поручил ограбление Корейко, явно пародирует спор учеников Иисуса: «Вы жалкая, ничтожная личность, — заявил Паниковский, с отвращением глядя на собеседника. — А вы калека, — заметил Балаганов. — Сейчас я начальник. — Кто начальник? — Я начальник. Мне поручено. — Вам? — Мне. — Тебе? — А кому же еще? Уж не тебе ли?» ~ «Был же и спор между ними, кто из них должен почитаться большим» (Лк. 22:24).

Однако Остап — не только бог, но и дьявол, поскольку при своем появлении в Старгороде он дает беспризорнику яблоко, повторяя действия библейского Змея, уговорившего Еву взять яблоко с древа познания добра и зла. Кроме того, на просьбу беспризорника дать ему десять копеек Остап отвечает: «Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?». Продолжая библейские аналогии, вспомним легенду о том, что апостол Петру были вручены ключи от рая. Остап же отказывается открыть ворота рая («двери квартиры») для беспризорника, поскольку у него не было никаких ключей. А в «Золотом теленке» Остап обратится к Корейко: «Я обещаю вам райский ужин на белой скатерти», — что можно соотнести со словами Иисуса, сказанными разбойнику, который был распят с ним на кресте: «Обещаю тебе, сегодня же будешь со Мной в раю» (Лк. 23:43). Или, например, отправив посылку с миллионом наркому финансов, Остап спохватился и решил забрать ее обратно, сказав сотруднику почты: «Понимаете, забыл вложить банку варенья. Из райских яблочек» (а одно из этих «яблочек» он уже отдал беспризорнику в «Двенадцати стульях»).

И даже самый первый разговор Остапа с дворником Тихоном в «Двенадцати стульях» содержит отсылку к евангелию от Матфея:

— А что, отец, — спросил молодой человек, затянувшись, — невесты у вас в городе есть?

Старик дворник ничуть не удивился.

— Кому и кобыла невеста, — ответил он, охотно ввязываясь в разговор.

<...>

— В таком доме, да без невест?

— Наших невест, — возразил дворник, — давно на том свете с фонарями ищут. У нас тут государственная богадельня, старухи живут на полном пенсионе.

Приведем комментарий современного исследователя: «Эпизод, вероятно, отсылает к невестам Христовым из Евангелия от Матфея: «Тогда подобно будет Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху» [Мф. 25:1—13]. Выход дев навстречу жениху полунощному в притче ассоциируется с земной смертью и встречей с Христом. В Двенадцати стульях в роли жениха полунощного как бы выступает Остап, расспрашивающий о возможных невестах. Не случайно, что невесты эти — старухи, которые вскоре должны умереть. И вместо полуночного жениха Христа интересуется ими «жених» совсем другой»¹¹¹.

Таким образом, природа Остапа, подобно природе Воланда, двойственна: в ней есть и божественное, и дьявольское.

На афише своего выступления в «Золотом теленке» Остап пишет: «Адская палатка» (глава «Антилопа-Гну»), поскольку в данном случае исполняет роль дьявола. Поэтому Корейко испытывает перед ним страх, подобно финансовому директору театра Варьете Римскому, к которому с минуты на минуту должны войти превратившийся в вампира Варенуха и вампирша Гелла: «Корейко прошибло погребной сыростью. В страхе он выглянул из-под кровати» ~ «И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло вдруг гниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. <...> в комнату ворвался запах погреба» (с другой стороны, лексика Римского совпадает с лексикой Остапа: «Ну, если это так, — бледнея от злобы, заговорил финдиректор, — то уж это действительно свинство, которому нет названия!» = «Ну, это уже свинство. Деньги истрачены на вас же. Не занимайтесь формалистикой»).

Также одинаково описывается исчезновение Римского и Корейко: «Через пять минут из-под стеклянного купола вокзала исчез курьерский и начисто пропал в темноте. С ним вместе пропал и Римский» ~ «В этом периоде одним из наиболее удачных его дел было похищение маршрутного поезда с продовольствием, шедшего на Волгу. Корейко был комендантом поезда. Поезд вышел из Полтавы в Самару, но до Самары не дошел, а в Полтаву не вернулся. Он бесследно исчез по дороге. Вместе с ним пропал Александр Ивановичу)¹¹² (глава «Обыкновенный чемоданишко»).

Во время визита Воланда в Москву вся атмосфера пронизана дьявольщиной: «...сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо». Нетрудно догадаться, что перед нами — описание адского пекла, которое естественным образом отражается и на внешности Воланда: «Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар». Но и Бендер в «Золотом теленке» предстает в таком же виде: «Остап похудел, в глазах появилась рассеянность, лицо было покрыто колониальным загаром» (глава «Врата великих возможностей»). Подобное же сходство наблюдается во внешности слесаря Полесова и кота Бегемота: «Она поднялась и поцеловала слесаря-аристократа в закопченный лоб» ~ «Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? — обратился Коровьев к Бегемоту. — Пари держу, что не было, — ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу»¹¹³.

Бегемот говорит милиционерам: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус»; а на слесарной мастерской Полесова висела вывеска: «Починка примусов».

Если «рожа Бегемота была в саже, а кепка обгорела», то «у Полесова было лицо оперного дьявола, которого тщательно мазали сажен перед тем, как выпустить на сцену»; при этом Бегемот находится в свите дьявола, а Полесов — сам дьявол, к тому же оперный, что соответствует театру Варьете, в котором выступает Воланд, и, конечно же, опере Шарля Гуно «Фауст», где Мефистофель в буквальном смысле является оперным дьяволом.

Если Бегемот разговаривал с Воландом во время шахматной партии, прижимая лапы к груди, то Полесов обещал Елене Станиславовне Боур найти Воробьянинова, «приподымаясь и прижимая руки к груди».

Дьявольскую сущность Полесова подчеркивает помещение его в библейский контекст: «Проезжал пожарный обоз, и Полесов, взволнованный звуками трубы и испепеляемый огнем беспокойства, бежал за колесницами». Звуки трубы отсылают к «Откровению» Иоанна Богослова: «После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего» (Отк. 4:1), «И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!» (Отк. 8:13). Таким образом, дьявол Полесов был «взволнован звуками трубы» божественных ангелов, так как те сулили ему кару! Кроме того, он был «испепеляем огнем беспокойства», что также отсылает к Библии: «Двух начальников, вместе с их отрядами, испепелил огонь, сошедший с неба» (4-я Царств 1:14). То же самое касается и колесниц, за которыми бежал Полесов, — речь идет о божественной колеснице, наделяемой эпитетом «огненная» (ср. с «пожарным обозом» в «Двенадцати стульях»): «Когда они шли и дорогою разговаривали, вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на небо» (4-я Царств 2:11). Как пародия на божественную колесницу «пожарный обоз» встретится и позднее: «Хохочущего священника на пожарной колеснице увезли в психиатрическую лечебницу» (читай: вознесли на небо). По контрасту с божественной колесницей, в «Золотом теленке» машина «Антилопа-Ену», символизирующая райский сад, «покатила дальше, колыхаясь, как погребальная колесница». А «погребальная» тема является лейтмотивом «Золотого теленка»: «Шел трамвай девятый номер, / На площадке ктой-то помер, Тянут, тянут мертвеца, / Ламца-дрица. Ца-ца», «Грянем, бра-а-тцы, удалу-у-ую / На помин ее души!», ««Что день, то короче к могиле наш путь», — томно выводили пассажиры», «Корейко следил за его действиями с совсем уже похоронным лицом», «Позавчера мне, например, снились похороны микадо...», «Остап открыл дверь и увидел черный гроб. <...> «Видите, Шура, что здесь написано? — сказал он. — «Смерть бюрократизму!»». <...> Это был прекрасный агитационный гроб, который по большим праздникам геркулесовцы вытаскивали на улицу и с песнями носили по всему городу. <...> Скумбриевич очень уважал этот гроб и придавал ему большое значение». Впрочем, уже в «Двенадцати стульях» через всё повествование красной нитью проходила тема гробовых дел мастера Безенчука, а про Воробьянинова в первой главе сказано: «Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту». Напрашивается вывод: место действия в обоих романах — СССР — это царство мертвых или одно большое кладбище.

Примечания

1. «Спартак» (1926) — советско-турецкий фильм, реж. Эртугрул (Примечание Александры Ильф).

2. «Доносчик (в Афинах с V в. до н. э. так называли клеветников с целью наживы)» (Прим. Александры Ильф). Аналогичный термин упоминает Михаил Булгаков в рабочих записях к «Мастеру и Маргарите»: «В самой ранней сохранившейся тетради запись: «Delatores — доносчики». Термин из истории социального устройства Рима. Но для Булгакова доносчики бессмертны. Они проходят в его сочинениях о Мольере, Пушкине. «Великий монарх, видно, королевство-то без доносов существовать не может?» — говорит в «Каббале святош» шут короля, «справедливый сапожник»» (Яновская Л. Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри: в зеркалах булгаковедения // Вопросы литературы. 2010. № 3 (май—июнь). С. 53).

3. Ср. с рассказом Ильфа «Многие частные люди и пассажиры...» (1923), где описывается собрание кондукторов, а Петька Клин, которого пригрозили выкинуть, говорит участникам: «Посмотрим, кто кого выкинет. Увидим» (Ильф И. Дом с кренделями: Избранное / Сост. А.И. Ильф. М.: Текст, 2009. С. 64). Причем если в набросках 1936 года «легат угрожал ему распятием», то в рассказе 1923 года звучала угроза избиения: «Мы тебя отучим. Мы с тобой биться будем. А нет — из союза выкинем».

4. Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание / Сост. А.И. Ильф. М.: Текст, 2000. С. 536—540. Кстати, «Яшка Ахрон» заставляет вспомнить роман «Двенадцать стульев», где фигурирует похожий персонаж в сочетании с древнеримской тематикой: «Кто же этот розовощекий индивид — обжора, пьянчуга и с ласту и? <...> Легендарный солдат Яшка — Красная Рубашка? Лукулл?..» (глава «Среди океана стульев»). Лукулл, как известно, был римским полководцем.

5. Бондарин С. Парус плаваний и воспоминаний. М.: Сов. Россия, 1971. С. 43—44.

6. Москва. 1966. № 11. С. 130.

7. Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив: Книготоварищество Москва—Иерусалим, 1984. С. 50, 166—169.

8. Яновская Л. Записки о Михаиле Булгакове. Иерусалим: Изд-во «Мория», 1997. С. 64.

9. Правильно: Анна Ричардовна.

10. Курдюмов А.А. (Лурье Я.С.). В краю непуганых идиотов: Книга об Ильфе и Петрове. Paris: La Presse Libre, 1983. С. 134, 135, 139.

11. Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание. М.: Текст, 2000. С. 182.

12. Ильф И. Дом с кренделями // Смехач [приложение к газете «Гудок»]. М., 1928. № 48. Дек. С. 8.

13. Цит. по факсимиле машинописи: РГАЛИ. Ф. 1821. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 8.

14. Толстоевский Ф. Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска: Собачий поезд // Чудак. М., 1929. № 9. Март. С. 8.

15. Кстати, фамилия «Хворобьев» восходит к рассказам Евгения Петрова «Даровитая девушка» (1927), где фигурирует студент Хведоров; «Невероятно, но...» (1927), где упомянут глава Инициативной двойки Хведоров; и «Будни» (1927), где главный герой — председатель завкома Хведоров (а сам Евгений Петров нередко подписывал рассказы псевдонимом «Иностранец Федоров», взятым из первой главы «Мертвых душ» Гоголя: «...магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Федоров»»). Но и Ильф любил так же переиначивать слова. Например, по словам его свояченицы Надежды Рогинской: «Как-то решили устроить маленький праздник у Юрия Карловича Олеши. <...> И.А. (тоже уже подвыпивший) смотрел на него и повторял одно и то же: «Юра, станцюемо хфокстрот!» — и заливался счастливым детским смехом» (Рогинская Н. Об Илье Ильфе. Воспоминания свояченицы // Фонтан [журн.]. Одесса, 1999. № 8 (21). С. 10).

16. Ильф А. Без подписи. Ильф и Петров в журнале «Чудак» // Вопросы литературы. 2007. № 6. Нояб.—дек. С. 271. Действительно, такую подпись можно найти в выпуске: Чудак. М., 1929. № 10. Март. С. 15.

17. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». М.: Новости, 1992. С. 158.

18. Ср. еще в рассказе Булгакова «Воспаление мозгов»: «Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом: «Ата-цвели уж давно-о! / Хэ-ри-зан-темы в саду-у!..» (Булгаков М. Рассказы. Л.: Гос. типография им. тов. Зиновьева, 1926. С. 6. Юмористич. иллюстрир. б-ка журнала «Смехач», № 15).

19. С 1921 по 1924 год он проживал по адресу: Москва, ул. Большая Садовая, д. 10, кв. 50.

20. Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив: Книготоварищество Москва—Иерусалим, 1984. С. 41.

21. По словам одесского краеведа, «на Ришельевской — угол Успенской, была часовая мастерская Фунта» (телепередача «Между строк. Ростислав Александров об Ильфе и Петрове» на одесском канале РИАК. Ведущий — Аркадий Ромм, 2013). Эту же фамилию упоминает одесская знакомая Ильфа Тая Лишина: «Смешное он видел там, где мы ничего не замечали. Проходя подворотни, где висели доски с фамилиями жильцов, он всегда читал их и беззвучно смеялся. Запомнились мне фамилии Бенгес-Эмес, Лейбедев, Фунт, которые я потом встречала в книгах Ильфа и Петрова» (Лишина Т. Веселый, голый, худой // Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове. М.: Сов. писатель, 1963. С. 75).

22. Данный мотив восходит к фельетону Булгакова «Главполитбогослужение» (1924): «Тут ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили красные горящие слова: «Сдавайте валютуГ» = «Не могу больше, отец настоятель! — взвыл отец дьякон, — замучили, окаянные. <...> Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту. <...> Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: «Религия есть опиум для народа». Тьфу! Дьявольское наваждение. <...> И сам не заметишь, как в кам... ком... мун... нистическую партию уверуешь» (Гудок. М., 1924. 24 июля). Такие же коммунистические кошмары снятся в «Золотом теленке» монархисту Федору Хворобьеву, причем его жалобы Остапу на советскую власть дословно совпадут с сетованиями дьякона на большевиков в фельетоне Булгакова: «Не могу больше, отец настоятель! — взвыл отец дьякон, — замучили, окаянные. <...> Замучили, проклятые!» = «Снятся, проклятые, — донесся до Остапа голос старика. <...> Монархист ревел во сне. <...> Советский строй ворвался даже в сны монархиста»; «Дьякон зарыдал» = «Всё те же сны! — заключил Хворобьев плачущим голосом. — Проклятые сны!»; «Дьявольское наваждение» = «Все эти советские антихристы». В обоих случаях разрабатывается мотив дьявольской сущности советской власти, но с разных ракурсов.

23. Троцкий Л.Д. Преступления Сталина. М.: Директ-Медиа, 2015. С. 165.

24. Мессинг В.Г. Магия моего мозга: Откровения «личного телепата Сталина». М.: Яуза-пресс, 2016. С. 114.

25. Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание. М.: Текст, 2000. С. 140.

26. Суперанская А.В. Общая теория имени собственного. М.: Наука, 1973. С. 34.

27. Отмечено: Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. С. 27—28.

28. Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание. М.: Текст, 2000. С. 183.

29. Смехач. М., 1928. № 43. Нояб. С. 9.

30. В записной книжке Ильфа за май 1928 года встречаем такую запись: «Плотский поцелуй» (Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание. М.: Текст, 2000. С. 174). Впрочем, фамилия «Поцелуев» взята соавторами из «Мертвых душ» Гоголя, где фигурирует «штаб-ротмистр Поцелуев».

31. Любопытно, что эпиграф к «Золотому теленку»: «Переходя улицу, оглянись по сторонам. (Правило уличного движения)». — Ильф и Петров позаимствовали из своего фельетона «Под знаком Рыб и Меркурия»: «Подойдя к оживленному перекрестку, Иван Антонович увидел плакат:

ПЕРЕХОДЯ УЛИЦУ, ОГЛЯНИСЬ ПО СТОРОНАМ

Для пущей внушительности на плакате был изображен милиционер с улыбкой манекена и с красной палкой в руке» (Чудак. М., 1929. № 44. Нояб. С. 11).

32. В плане романа «Великий комбинатор» имеется такая фраза: «Организация конторы по заготовке рогов и копыт. Пародия на сов[етское] учреждение» (Планы и наброски к «Великому комбинатору» // Ильф И., Петров Е. Золотой теленок (авторская редакция) / Сост. А.И. Ильф. М.: Текст, 2016. С. 367). Этой же теме посвящен фельетон Ильфа «Случай в конторе»: «В конторе по заготовке рогов и копыт высшим лицом был Николай Константинович Иванов. <...> Возвращаясь, однако, к конторе по заготовке рогов и копыт для нужд гребеночной и пуговичной промышленности...» (Смехач. М., 1928. № 47. Дек. С. 8). Сразу возникают в памяти фразы Остапа: «Прекрасно! Рога и копыта для нужд гребеночной и мундштучной промышленности! Чем не учреждение?» (глава «Рога и копыта»), «Он [Козлевич] до сих пор не сомневается в том, что мы заготовляем рога для нужд мундштучной промышленности» (глава «Командор танцует танго»). А описание завконторой Иванова: «Николай Константинович был, если можно так сказать, человек пустяковый...», — напоминает описание тещи Воробьянинова: «Пустая старуха была Клавдия Ивановна». Упомянем заодно рассказ «Борьба гигантов» из цикла «1001 день, или Новая Шахерезада» (1929): «Была в Москве контора по заготовке Когтей и Хвостов». И возглавлял ее Фанатюк, который тоже описывается как «человек пустяковый»: «...он был глуп как пробка». А про тещу Воробьянинова сказано: «Клавдия Ивановна была глупа...». Добавим, что лексика Остапа, возглавляющего отделение по заготовке рогов и копыт, совпадает с лексикой начальника Ливреинова, «ведавшего снабжением граждан Горчицей и Щелоком» (рассказ «О выдвиженце на час»): «Если Паниковский пустит еще одного рогоносца, — сказал Остап, дождавшись ухода посетителя, — не служить больше Паниковскому! Уволю без выходного пособия!» ~ «В таком случае, — гневно воскликнул Ливреинов, вы достойны немедленного увольнения без выдачи выходного пособия...» (Толстоевский Ф. 1001 день или Новая Шахерезада // Чудак. М., 1929. № 13. Апр. С. 8). И если Остапу известны «четыреста сравнительно честных способов отъема» денег, то Ливреинов говорит своим секретарям, что «есть сорок способов, и на каждый способ сорок вариантов, и на каждый вариант сорок тонкостей, при помощи которых можно изжить любого выдвиженца в неделю».

33. Борев Ю. Комическое. М.: Искусство, 1970. С. 94.

34. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». С. 362.

35. Там же.

36. Там же. С. 364.

37. Там же. С. 364.

38. А делался этот крем из жира человеческих младенцев: «Прежде всего взглянемъ на процедуру подготовки къ шабашу. С этою цѣлью дамы, желавшія принять въ немъ участіе, должны были, какъ извѣстно, натираться особенною мазью. О составѣ и свойствахъ этой мази мы находимъ сообщенія, между прочимъ, у много разъ уже упомянутаго нами Іоганна Вира. Вотъ что онъ говоритъ: «Онѣ (то есть вѣдьмы) кипятятъ младенца въ мѣдной посудинѣ и вытопившійся жиръ счерпываютъ и хранятъ, тщательно спрятавши, пока въ немъ будетъ надобность. На этомъ жирѣ и составляется волшебная шабашная мазь»» (Орловъ М.А. Исторія сношеній человѣка съ дьяволомъ. СПб.: Тип. П.Ф. Пантелеева, 1904. С. 30). Как показала М. Чудакова, в архиве Булгакова хранятся многочисленные выписки, сделанные им из книги Орлова и впоследствии использованные при написании «Мастера» (Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ [Государственной библиотеки им. Ленина]. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 73, 74, 76, 77, 111, 112).

39. Да и оценка «Ах, ах! Высокий класс!..» будет повторена гримером театра Варьете при виде действий кота Бегемота: «...гример восхищенно шепнул: «Ай, класс!»»

40. А в другом эпизоде Коровьев тоже пропел: «Они, они! — козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе...».

41. Под Удоевым подразумевается город Одоев Тульской области. В главе «Антилопа-Гну» сказано, что между Удоевым и Черноморском (Одессой) — «тысяча километров грунтовой и шоссейной дороги», а расстояние от Одоева до Одессы как раз составляет 1136 километров.

42. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 7. М.: Голос, 1999. С. 684.

43. Реальными же источниками партии между Бегемотом и Воландом явились две партии Н. Рюмин — М. Ботвинник: одна была сыграна в 1934 году в «живые шахматы», а другая — на Втором Международном шахматном турнире в Москве (6-й тур, 22.02.1935), где получила приз за красоту. См. об этом: Лимонов В. Загадка Маргариты // Шахматное обозрение. М., 1985. № 17 (сент.). С. 24—25.

44. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. М.: Голос, 1999. С. 479.

45. Планы и наброски к «Великому комбинатору» // Ильф И., Петров Е. Золотой теленок (авторская редакция) / Сост. А.И. Ильф. М.: Текст, 2016. С. 368.

46. Действительно: Азазелло — «необыкновенно широкоплечий», а Паниковский смотрел на «широкую спину Балаганова» (да и Козлевич, вернувшись от ксендзов, «упал в широкие, как ворота, объятья Балаганова»); Азазелло — «рыжий, как огонь», а Балаганов — «рыжеволосый». Правда, Козлевич тоже рыжий: «Остап <...> посмотрел на своего рыжего компаньона и сказал: «<...> Вы просто ягненок...»».

47. Если быть точным, то слово «азазел» на иврите означает «черт». Ср. в ветхозаветной книге «Левит» (16:8,10): «Пусть он также возьмет двух козлов <...> один предназначен для Господа, другой — для Азазела. <...> А козел, который по жребию предназначен для Азазела, пусть стоит пред Господом, живой, для совершения искупительного обряда, — чтобы отправить его в пустыню для Азазела».

48. Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив: Книготоварищество Москва—Иерусалим, 1984. С. 58.

49. А в другом эпизоде Воробьянинов выходит из ЗАГСа, «мечтая об огнедышащем супе». Опять дьявольщина! Причем она находит прямую аналогию в «Мастере и Маргарите», где Никанор Иванович Босой собрался есть «огненный борщ». Однако Булгакову этого показалось мало, и он прибег к усилению мотива, чтобы всем стало понятно, о чем идет речь: «Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной ложкой поволок из огнедышащего озера — ее, кость, треснувшую вдоль». Огнедышащее озеро — это почти точная цитата из «Откровения Иоанна Богослова»: «И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков» (Откр. 20:9—10). То же самое относится и к огнедышащему супу, о котором мечтает Воробьянинов.

50. Поэтому сценарий «Шея», который Остап написал в «Золотом теленке» и принес на 1-ю Черноморскую кинофабрику, мог быть посвящен описанию попытки его убийства Воробьяниновым, тем более что жанр этого сценария Остап определил так: «народная трагедия в шести частях»; но до покушения своего компаньона Остап называл поиски сокровищ комедией: «Приближается финита-ля-комедия, Воробьянинов! <...> Помните, Воробьянинов, наступает последний акт комедии «Сокровище моей тещи»». Вместе с тем сценарий «Шея» уже фигурировал в качестве примера халтуры в одном из фельетонов Ильфа и Петрова: ««Шея» (Народная трагедия в 7-ми актах). <...> Ведь где-то идет народная трагедия в семи актах «Шея». Ведь по радио уже передают вечер затейников под названием «Поп Федор нашел помидор». Идет и «Фанька-забойщица», идет и «Овин», и «Пахота». Спасите, кому ведать надлежит! Защищайте социализм! Гоните пошляков!» (Толстоевский Ф. Пьеса — в пять минут // Чудак. М., 1930. № 6. Февр. С. 84; название вечера затейников «Поп Федор нашел помидор» построено по той же схеме, что и картина, которую Остап видел в Москве: «Дед Пахом и трактор в ночном»). А после того, как у Остапа увели сценарий «Шея», он все же получил за него гонорар у сотрудника кинофабрики Супругова. По словам редактора Одесской кинофабрики ВУФКУ (Всеукраинского фотокиноуправления) Миколы Бажана, имеется в виду 24-летний Юрий Иванович Яновский, в 1926 году ставший главным редактором этой самой кинофабрики: «Боюсь, что Ильф и Петров в «Золотом теленке» списали с Юры образ того щедрого редактора, который так охотно предлагал авансы и мог доверчиво давать их даже Остапам Бендерам, которых в ту пору у кабинетов киностудии было предостаточно» (Бажан М.П. Раздумья и воспоминания. М.: Сов. писатель, 1983. С. 54).

51. Похожий оборот встретится в концовке фельетона Ильфа из рубрики «Слезай — приехали!», которой он заведовал: «Либо Рахматов считает граждан нашего Союза дураками, либо в черепной лоханке самого Рахматова что-то неладно. Мы, лично, склоняемся к последнему» (Черепная лоханка Рахматова // Чудак. М., 1929. № 41. Окт. С. 14). Отсюда и фамилия Васисуалия Лоханкина, который размышляет при помощи черепной лоханки о судьбах русской интеллигенции. И в «Великом комбинаторе» Остап говорит: «Паниковский! Берегите свою черепную лоханку!» (глава «Американские скотоводы»). Вместе с тем в окончательной редакции романа «лоханкой» будет названа машина «Антилопа»: «Да, — сказал Остап, — в город на этой зеленой лоханке теперь не въедешь. Арестуют». А в «Двенадцати стульях» Остап применил это слово к стульям в Старсобесе: «Но посидеть у вас со вкусом абсолютно не на чем. Одни садовые лоханки»; и к пароходу «Скрябин»: «...нам нужно обогнать тиражную лоханку». Впервые же это слово возникло в рассказе Ильфа «Антон Половина-на-Половину» (1923): «...Ленька-Гец увивался возле пустой кафедры, пока на нас не вылезла городская лоханка, кошмарный юноша» (Ильф И. Дом с кренделями: Избранное / Сост. А.И. Ильф. М.: Текст, 2009. С. 44). А о прототипе Лоханкина рассказала внучка Евгения Петрова — Екатерина Катаева: «Знаете, кто является прототипом Васисуалия Лоханкина? Никогда не догадаетесь! Жена Петрова! Они жили в Мыльниковом переулке в коммунальной квартире. Валентина Леонтьевна была женщиной воздушной и экзальтированной, никогда не работала. Посещая уборную, она никогда не гасила за собой свет! Соседи гноили ее так, что она рыдала с утра до ночи. Тогда Евгений Петров стал платить за электричество за всю квартиру, правда, гноить его жену после этого все равно не перестали. <...> Кстати, в этой же коммуналке действительно на антресолях жила «ничья бабушка». У нее были стерильные половики, накидки на подушечках. Когда у кого-то из соседнего дома народились щенки сеттеров и соседи из коммуналки взяли себе по одному, «ничья бабушка» по утрам ходила всем за керосином и выгуливала этих сеттеров» (Жена Ильфа и Петрова в роли Васисуалия Лоханкина // Российская газета. М., 2002. 14 дек. № 235. С. 6). Если же говорить о литературном прототипе Лоханкина, то им, бесспорно, является Алексей Спиридонович Тишин из романа Ильи Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» (1921): «...Алексей Спиридонович любил высказывать свое преклонение перед «сермяжной Русью», противопоставлять тупой и сытой Европе ее «смиренную наготу». Ничем он не занимался и в анкетах гостиниц в рубрике «профессия» гордо ставил — «интеллигент», чем немало смущал швейцаров» (глава 5). Подробнее о сходствах между Тишиным и Лоханкиным см.: Щеглов Ю. Романы Ильфа и Петрова: Спутник читателя. 3-е изд., испр. и доп. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2009. С. 480. Упомянем также один из фельетонов Ильфа и Петрова (1929): «И оба они осторожно пробрались в кабинет любимого шефа.

Избаченков сидел перед американским шкафом, за стеклами которого церковным золотом мерцали корешки энциклопедического словаря, и работал» (Толстоевский Ф. Шкуры барабанные // Чудак. М., 1930. № 1. Янв. С. 11) ~ «Обо всем этом было легко и покойно думать, разгуливая по комнате в фетровых сапожках, купленных на Варварины деньги, и поглядывая на любимый шкаф, где мерцали церковным золотом корешки брокгаузовского энциклопедического словаря» («Золотой теленок»).

52. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 5. М.: Голос, 1997. С. 492.

53. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». М.: Новости, 1992. С. 238.

54. Там же. С. 209.

55. Данная фраза встречается и в рассказе Петрова «Семейное счастье» (1927): «Так будет со всеми, — говорит Жоржик хмуро, — кто покусится на мое «я»» (Петров Е. Семейное счастье // Петров Е. Случай с обезьяной. М. — Л.: «Земля и Фабрика», 1927. С. 29. Б-ка сатиры и юмора).

56. Стахорский С.В. Энциклопедия литературных героев. М.: Аграф, 1997. С. 300.

57. Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив: Книготоварищество Москва—Иерусалим, 1984. С. 37. Кстати, в набросках к «Мастеру и Маргарите» (1931) Иван Бездомный тоже назван Беспризорным: «Антону Миронычу нужно было большое антирелигиозное стихотворение в очередную книжку журнала. Вот он и предлагал кой-какие установки Ване Беспризорному» (Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». М.: Новости, 1992. С. 264).

58. Яновская Л. Треугольник Воланда и Фиолетовый рыцарь // Таллин. 1987. № 4. С. 103.

59. Там же. С. 104.

60. Чаянов А. Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей: Романтическая повесть. М.: V год республики [1922]. С. 44.

61. Там же. С. 34.

62. Там же. С. 63.

63. Там же. С. 33.

64. Нилусъ С. Близъ грядущій Антихрістъ. М.: Типографія Свято-Троицкой Сергиевой лавры, 1911. С. 143—144.

65. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». М.: Новости, 1992. С. 516.

66. Там же. С. 236.

67. Там же. С. 34.

68. Там же. С. 240.

69. Там же. С. 239.

70. Отмечено: Щеглов Ю. Романы Ильфа и Петрова: Спутник читателя. Т. 2. Золотой теленок. Wien, 1991. С. 391.

71. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 41.

72. Там же. С. 42.

73. Там же. С. 42.

74. Там же. С. 42.

75. Там же. С. 42.

76. Петров Е. Беспокойная ночь // Смехач. М., 1928. № 48. Дек. С. 10.

77. Цит. по факсимиле рукописи: Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 75.

78. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 5. М.: Голос, 1997. С. 463.

79. Таким «единственным в мире специалистом» по Герберту Аврилакскому был профессор Н.М. Бубнов — автор двухтомника: «Сборник писем Герберта как исторический источник (983—997): Критическая монография по рукописям» (1888—1889). Поэтому Воланд и именуется профессором.

80. Дневник Елены Булгаковой. М.: Книжная палата, 1990. С. 51.

81. Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита». Полное собрание черновиков романа. Основной текст. Т. 1. М.: Пашков дом, 2019. С. 280.

82. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 105.

83. Дневник Елены Булгаковой. М.: Книжная палата, 1990. С. 327.

84. Булгаков М. Великий канцлер: Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита». М.: Новости, 1992. С. 235.

85. https://memphis-misraim.ru/rite/stepeni-ordena-memphis-misraim/

86. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 77.

87. Папюсъ. Практіческая Магія / Пер. с франц. А.В. Трояновскаго. СПб., 1912. С. 208.

88. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. М.: Голос, 1999. С. 477.

89. Район ремесленников — Гусиновка (13.11.2016) // https://kraeved18.livejournal.com/6728.html. Некоторые подробности о паровозостроении сообщает Клим Ворошилов: «С правого берега Лугани, где расположен населенный ремесленным людом район Гусиновка, город перешагнул на левый и поглотил левобережное село Каменный Брод. Три района — центр, Гусиновка и Каменный Брод (названия эти сохранились до сих пор) — и составляли тогда Луганск. Уже в то время город производил сильное впечатление своей индустриальной мощью. Больше всего меня привлекал паровозостроительный завод Гартмана — один из самых крупных на Украине, да, пожалуй, и во всей России. Он выпускал свыше двухсот паровозов в год, много паровозных и вагонных осей и рессор, котлов, цистерн, различные конструкции для железнодорожных мостов» (Ворошилов К.Е. Рассказы о жизни // Октябрь. 1967. № 9. С. 38). Поэтому Остап, выйдя от Коробейникова, увидел железнодорожный мост: «Он быстро шел мимо моста». А после этого столкнулся с паровозом: «Проезжавший через виадук локомотив осветил его своими огнями и завалил дымом. <...> колеса машины сильнее задергали стальные локти кривошипов, и паровоз умчался». Приведем также легенду о появлении названия «Гусиновка» из книги Юрия Темника «Первые журналисты Донецкого края» (Луганск, 2006): «Путешественник, некий В. Донецкий, побывав в поселке при Луганском заводе в середине 19 века, отмечал, что воровство здесь случалось редко. Выходя из дому, жители не запирали двери своих домов. И вот, в начале XIX века на выгоне паслись гуси. Якобы одному отставному инвалиду вздумалось полакомиться однажды гусятинкой. Он украл несколько гусей, ведь за ними никто не присматривал. Виновного быстро нашли. Но никто не смог забыть этого случая, поэтому, когда начали заселять это место, прозвали его Гусиновкой» (https://kraeved18.livejournal.com/6728.html). Не здесь ли кроются истоки образа Паниковского — гусекрада и инвалида? Вспомним: «Я старый, больной человек» (глава «Командор танцует танго»).

90. Оккультные силы России / Сост. А. Колпакиди. СПб.: Северо-Запад, 1998. С. 209.

91. Все на встречу автопробега [Начался Северный автомобильный пробег] // Красный Север. Вологда 1929. 11 авг. № 183. С. 2.

92. https://memphis-misraim.ru/library/glossary/letter-rus-k/komandor-velikiy-komandor/

93. Булгаков М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 10. М.: Голос, 2000. С. 299.

94. http://www.rmuseum.ru/data/authors/p/popovps.php

95. Соловьев О. Хирам, Кадош и другие: о клятвах масонов // Урания. М.: НПО «Орбита», 1996. № 1. С. 56.

96. Поэтому и позднее Ильф сравнит здание МОПР (Международной организации помощи революции) с тюрьмой. Об этом извещает дневниковая запись Корнея Чуковского от 07.06.1933: «Проходя мимо дома МОПРа, Ильф указал на архитектуру: тюремная» (Чуковский К. Дневник 1901—1969. Т. 2: 1930—1969. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. С. 91).

97. Сакулин П.Н. История новой русской литературы. Эпоха классицизма. М., 1919. С. 83.

98. Цензор Д. Каменщик // Смехач. М., 1928. № 34. Сент. С. 5.

99. Бузиновская О., Бузиновский С. Тайна Воланда: опыт дешифровки. СПб.: Лев и Сова, 2007. С. 385.

100. Планы и наброски к «Великому комбинатору» // Ильф И., Петров Е. Золотой теленок (авторская редакция) / Сост. А.И. Ильф. М.: Текст, 2016. С. 410.

101. Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание. М.: Текст, 2000. С. 152.

102. Шустеръ Б. Тайныя общества, союзы и ордена / Переводъ съ нѣмецкаго О.А. Волькенштейнъ. С.-Петербургъ: Издательство О.Н. Поповой, 1905. С. 192.

103. Пятигорский А. Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 110.

104. Булгаков А.И. Современное франкмасонство в его отношении к церкви и государству // Труды Киевской духовной академии. Киев, 1903. № 12. С. 444. Обратим внимание, что автор этой статьи — Афанасий Булгаков — был отцом Михаила Булгакова.

105. Серков А.И. История русского масонства 1845—1945. СПб.: Изд-во им. Н.И. Новикова, 1997. С. 165.

106. Толстоевский Ф. Гибельное опровержение // Чудак. М., 1929. № 47. Дек. С. 7.

107. Данная реплика Остапа, обращенная к Балаганову, восходит к записной книжке Ильфа за октябрь 1928-го — апрель 1929 годов: «И снова Г. продал свою бессмертную душу за 8 р[ублей]» (Ильф И. Записные книжки 1925—1937: Первое полное издание. М.: Текст, 2000. С. 192).

108. Здесь перед нами — вывернутая наизнанку фраза из книги Ницше «Так говорил Заратустра» (1885): «Оставь, — сказал старик и вскочил с земли, — не бей больше, о Заратустра!».

109. Иностранец Федоров. Нюренбергские мастера пения (в Большом театре) // Чудак. М., 1929. № 7. Февр. С. 13.

110. Щеглов Ю. Романы Ильфа и Петрова: Спутник читателя. Т. 2. Золотой теленок. Wien, 1991. С. 465.

111. Шанурина М. «Храм Спаса на картошке»: Десакрализация библейского текста и травестия религиозных мотивов в романе И. Ильфа и Е. Петрова Двенадцать стульев // Slavia Orientalis. Krakow, 2021. Vol. LXX. № 1. С. 91.

112. Здесь описан реальный факт, имевший место в конце ноября 1921 года: «Из Пугачева телеграфировали в конце декабря, что переадресованные ему из Самары 6 вагонов до сих пор не получены. Отдел распределения Губпродкома сообщил, что упомянутые 6 вагонов были отправлены из Самары 25 ноября по накладным за №№ 93520, 21, 22, 23, 24 и 26.

Это было больше месяца тому назад.

Не скажет ли Упр. Сам.-Зл. ж. д., где путешествуют эти вагоны» (На голодном фронте. Дневник Самгубкомпомголода: Ну и порядки // Коммуна. Самара, 1922. 22 янв. № 932. С. 2).

113. Данная перекличка отмечена: Каганская М., Бар-Селла З. Мастер Гамбс и Маргарита. Тель-Авив: Книготоварищество Москва—Иерусалим, 1984. С. 34.