2.3. Классификация описательных конструкций с точки зрения их информативности

В основе классификации А.А. Бурова лежит семантическое значение описательных конструкций и, несмотря на то, что автор выделяет этот ряд функций для тех синтаксических наименований, которые встречаются в условиях текста, все же такой подход не позволяет исследователю уделить должное внимание контексту, в котором встречаются описательные номинации, а следовательно, мешает рассмотреть подобные конструкции как часть сложной и многоуровневой текстовой системы. Мы предлагаем собственную классификацию, созданную на основе других принципов.

Уточним, что описательная конструкция представляет собой вариант синтаксической номинации, которую мы понимаем не как нечто тождественное лексическому наименованию, отличающееся от него лишь раздельнооформленностью, а как результат особого типа номинативных отношений, действующих в языке и речи. Описательные конструкции не просто дают название предмету (событию, явлению, факту, ситуации), но и содержат определенную его характеристику, то есть несут в себе некоторую информацию о нем, начиная от элементарной констатации существования-несуществования этого предмета, заканчивая передачей более сложных смыслов. Исходя из этой точки зрения на описательные конструкции, мы предлагаем для них классификацию по объему передаваемой ими информации.

Любая описательная конструкция, участвующая в создании текста, может быть охарактеризована с точки зрения новизны вводимой ею информации. Условно шкалу новизны информации можно разделить на три основных отрезка:

А) повторение;

Б) уточнение;

В) сообщение нового.

Описательная конструкция-повторение не несет в себе никакой новой информации и лишь дублирует то, что уже известно читателю. Такие конструкции позволяют напомнить, о чем шла речь в более раннем текстовом фрагменте, а в контексте художественного произведения повторение может быть использовано как особый стилистический прием, позволяющий заострить внимание читателя на каком-либо факте (предмете, событии, явлении). Описательные конструкции этого типа повторяют номинации, которые уже существуют в тексте, не привнося в них ничего нового. Классическим примером может служить тот случай, когда одна и та же описательная конструкция употребляется в тексте (для описания одного и того же предмета или явления) несколько раз. Например:

1). — Ну, вот и славно! — воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: — Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город [358]; 2). — Ну вот и славно! — по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся, — до свиданья! — он пожал руку Ивану и, уже выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: — Да, а кислород попробуйте... И ванны [360].

Другой вариант номинативного повторения — дублирование лексической номинации (совокупности лексических номинаций) описательной, при этом не происходит лексического и смыслового расширения описательной конструкции. Например:

1). В этот самый момент в кабинет вошла женщина в форменной куртке, в фуражке, в черной юбке и в тапочках. Из маленькой сумки на поясе женщина вынула беленький квадратик и тетрадь и спросила:

— Где тут Варьете? Сверхмолния вам. Распишитесь.

<...> Как раз тогда, когда Варенуха, держа в руках трубку, раздумывал о том, куда бы ему еще позвонить, вошла та самая женщина, что принесла и первую молнию, и вручила Варенухе новый конвертик [371—372]; 2). — Пройдите в гостиную, — сказала девица так просто, как будто была одета по-человечески, приоткрыла дверь в гостиную, а сама покинула переднюю.

Войдя туда, куда его пригласили, буфетчик даже про дело свое позабыл, до того его поразило убранство комнаты [473].

В первом из приведенных примеров описательная конструкция не только не расширяет представление читателя об объекте номинации, но и, наоборот, концентрирует в себе смысловое содержание лексических номинаций «женщина в форменной куртке, в фуражке, в черной юбке и в тапочках». Этот текстовый отрезок по сути трансформируется в базовую часть описательной конструкции (та самая женщина), а дополнительный смысл (женщина почтальон, приносящая уже вторую телеграмму-молнию) в описательную конструкцию вносится не из прямой лексической номинации, а из общего контекста — она приносит первую телеграмму, и до ее второго появления в кабинет финдиректора Варьете Римского никто из героев романа не заходит. Во втором примере описательная конструкция выполняет роль синонима лексической номинации гостиная, а слово пригласили в составе описательной конструкции не является расширением смысловой составляющей, поскольку под самим приглашением подразумевается фраза Геллы (девицы): «Пройдите в гостиную».

Разновидностью повторения является обобщение, а именно те его случаи, когда выступающая в качестве обобщения описательная конструкция употребляется после обобщаемого (в противном случае можно говорить о сообщении-обобщении). Например:

Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка спичек. Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в то, что было оставлено [319].

Описательная конструкция-уточнение соединяет в себе старую и новую информацию, что вносит дополнительный смысл в предыдущее сообщение о том же самом факте. Конструкция-уточнение расширяет представление о предмете (факте, событии, явлении, лице), уже упомянутом в тексте. Так, например, лексическая номинация может быть заменена описательной конструкцией, в которой будет дополнительная лексическая и семантическая составляющая:

1). Мстители прошли в тылу дворца Каифы, там, где переулок господствует над задним двором [595]; 2). Прокуратор сел в кресло, Банга, высунув язык и часто дыша, улегся у ног хозяина, причем радость в глазах пса означала, что кончилась гроза, единственное в мире, чего боялся бесстрашный пес... [581].

В первом из приведенных примеров описательная конструкция «там, где переулок господствует над задним двором» заменяет собой словосочетание «в тылу дворца Каифы», во втором случае описательная номинация «единственное в мире, чего боялся бесстрашный пес» употребляется вместо слова «гроза». В обоих случаях замена лексической номинации на синтаксическую не является равнозначной в смысловом отношении, поскольку в первом примере описательная конструкция привносит в предложение уточняющий смысл, а во втором примере автор использует описательную конструкцию не только как уточнение, но и как дополнительное средство характеристики персонажа (пса Банги), позволяющее расширить представление читателя об этом герое. Такая характеристика, по сути, дополняет не столько образ персонажа-животного, сколько самого Пилата, которому и принадлежит пес. Банга в «Мастере и Маргарите» — самый близкое и преданное существо для прокуратора, который не любит людей и не доверяет им. Описательная конструкция «единственное в мире, чего боялся бесстрашный пес» в тексте романа коррелирует с высказыванием Иешуа о том, что «трусость — самый страшный из пороков». Эта фраза была адресована Пилату, который отправил Иешуа на смерть из-за своего страха погубить свою карьеру. В то же время прокуратора нельзя назвать трусом: «Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, бывший трибун в легионе, тогда, в Долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана» [590]. Таким образом, описательная конструкция «единственное в мире, чего боялся бесстрашный пес» сближает двух персонажей — Пилата и Бангу, поскольку такое качество как смелость проявляется в характерах обоих, но в каждом случае Булгаков отмечает, что поведение персонажа иногда определяют не его лучшие качества, а страх. Но страх прокуратора, облеченного властью над людьми, приводит к весьма тяжким последствиям.

Описательные конструкции с функцией уточнения могут иметь и дополнительную семантику ограничения круга лиц или предметов. Например:

И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна [521].

Описательная конструкция-сообщение вводит абсолютно новую информацию, ранее не известную читателю. Например:

— Рекомендую вам... — начал было Воланд и сам себя перебил: — Нет, я видеть не могу этого шута горохового. Посмотрите, во что он себя превратил под кроватью.

Стоящий на задних лапах и выпачканный пылью кот тем временем раскланивался перед Маргаритой. Теперь на шее у кота оказался белый фрачный галстух бантиком, а на груди перламутровый дамский бинокль на ремешке. Кроме того, усы у кота были позолочены [524].

Разновидностью сообщения может быть конструкция-умолчание, где описание вводится с целью скрыть тот или иной предмет или явление, не использовать при упоминании о нем средства прямой номинации (ср. номинативно-эвфемистическая функция в классификации А.А. Бурова): Профессор не знает, что влечет его к решетке и кто живет в этом особняке, но знает, что бороться ему с собою в полнолуние не приходится [666].

Точно так же любую описательную конструкцию в тексте можно оценить и по шкале объективности-субъективности представляемой информации. В этом случае градация выстраивается следующим образом:

А) субъективность;

Б) художественная (условная) объективность;

В) объективность.

Описательные конструкции, выражающие субъективность, как правило, содержат в своем составе определенные «маркеры» субъективного мнения: вводные слова (типа: кажется, по моему мнению, по-моему, на мой взгляд и т. п.), экспрессивно окрашенную лексику, средства экспрессивного синтаксиса (в частности, синтаксический повтор и препозицию придаточной части). В условиях художественного текста такие конструкции, как правило, принадлежат речи персонажей и выражают их субъективное, отдельное от авторской точки зрения, мнение. Например:

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, — поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике [275]; — За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.

— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак [278].

Семантической и стилистической противоположностью субъективных синтаксических единиц являются конструкции со значением объективности. Они указывают на фрагмент внетекстовой действительности, который существует отдельно и независимо от данного текста, а само его существование является общепризнанным фактом:

Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, — есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка [274].

В художественном тексте, число подобных номинаций, как правило, невелико. Так, в тексте романа Булгакова нами отмечено всего три примера таких конструкций.

Описательные конструкции, выражающие художественную объективность, — неотъемлемая часть любого художественного текста. Они описывают и представляют реалии пространства и времени художественного произведения, констатируют факты, произошедшие с героями текста. Их использование позволяет автору конструировать особый художественный мир, явления и предметы которого могут существенно отличаться от явлений и предметов объективного, внетекстового пространства. Примерами описательных номинаций такого типа могут служить следующие конструкции:

Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Касарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора [294]; И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к лупе [590].

В данных примерах описательные конструкции позволяют автору представить читателю вымышленный мир, действующий и развивающийся по законам художественной реальности. При этом относительно первой описательной конструкции («там, где резиденция прокуратора») может возникнуть закономерный вопрос: не будут ли номинации такого типа относиться к сфере реальной объективности? Мы считаем, что, хотя и резиденция исторического лица прокуратора Иудее Пилата находилась на Средиземном море, все же не следует ставить знак равенства между Пилатом историческим и Пилатом-героем романа. Понтий Пилат в романе Булгакова представляет собой литературный образ, многие черты которого основываются на авторском вымысле и художественной условности, поэтому и все, что окружает Пилата (как и любого другого героя романа), стоит рассматривать не как компонент реальной объективности, а как часть художественного мира, созданного волей автора.

В нехудожественных текстах такой пласт объективности-субъективности (в данном случае следует называть его условной объективностью) также существует. Например, в научном тексте он представлен рядом синтаксических единиц, информирующих читателя о той или иной научной гипотезе или предположении и описывающих то, что должно происходить в ходе исследования при определенных гипотетических условиях.

Таким образом, мы выделили шесть характеристик для описательных конструкций в тексте, а соответствующую им классификацию мы представили в виде таблицы, где по горизонтальной шкале отмечена степень новизны информации, а по вертикальной — степень объективности-субъективности:

Таблица

Таким образом, в рамках нашей классификации можно выделить девять классов описательных конструкций:

1. Субъективное сообщение;

2. Субъективное повторение;

3. Субъективное уточнение;

4. Художественное условное сообщение;

5. Художественное условное уточнение;

6. Художественное условное повторение;

7. Объективное сообщение;

8. Объективное уточнение;

9. Объективное повторение.

Между собой описательные конструкции разных классов различаются по количеству вводимой ими информации. Первый «слой» информации заложен на уровне плана содержания подобных наименований, то есть на уровне диктума, и проявляется в шкале новизны. Соответственно, наибольшей степенью информативности будут обладать конструкции-сообщения, наименьшей — конструкции-повторения. Второй «слой» информации проявляется на модальном уровне, то есть в шкале объективности-субъективности. Согласно этому признаку, наиболее информативными нужно признать описательные конструкции, выражающие субъективное мнение, поскольку подобные наименования несут в себе дополнительные смыслы. Эти смыслы также могут раскрываться на нескольких уровнях:

1). Принадлежность описания к прямой речи конкретного персонажа.

2). Соотнесенность этой описательной конструкции с контекстом ее употребления и/или с описательными конструкциями, употребленными для номинации того же предмета (действия, явления) другими персонажами произведения или автором.

3). Соотнесенность персонажа, речи которого принадлежит описательная конструкция, с контекстом романа, позволяющим автору раскрыть образ этого героя, дать его характеристику.

Рассмотрим дополнительные смыслы, возникающие на уровне субъективности высказывания, на конкретном примере:

— Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, — бормотал Берлиоз, опасаясь волновать больного, — вы посидите минуточку здесь с товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а потом мы вас и проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города... [311]

Прежде всего, описательная конструкция «куда вы хотите» несет в себе субъективный смысл, поскольку принадлежит к речи персонажа (Берлиоз) и находится в контексте его развернутого эмоционального высказывания (на эмоциональность указывают трехкратное повторение слова «успокойтесь», уменьшительный суффикс в слове «минуточку», выражения, свойственные разговорному стилю — «сбегаю на угол» и «звякну по телефону»). На особенности эмоционального состояния персонажа здесь указывает авторская ремарка («бормотал..., опасаясь волновать»), кроме того, более подробную информацию об этом состоянии читатель получает из более развернутого контекста, по сути, включающего в себя содержание двух с половиной глав от самого начала романа. Следующее, на что стоит обратить внимание, это соотнесенность данной описательной конструкции с другой номинацией: — А где же ваши вещи, профессор? — вкрадчиво спрашивал Берлиоз, — в «Метрополе»? Вы где остановились?

— Я? Нигде, — ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам.

— Как? А... где же вы будете жить?

— В вашей квартире, — вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул.

— Я... я очень рад, — забормотал Берлиоз, — но, право, у меня вам будет неудобно... А в «Метрополе» чудесные номера, это первоклассная гостиница... [310].

Таким образом, исходя из данного контекста, описательную конструкцию «куда вы хотите» следует соотнести либо с квартирой Берлиоза, либо с гостиницей «Метрополь», причем из высказывания Берлиоза явно следует, что ему было бы приятнее второе соотнесение. Тем не менее, законы приличия и нежелание попасть в опасную ситуацию в присутствии «сумасшедшего» побуждают этого персонажа употребить именно описательную конструкцию, тем самым настроив «полоумного немца» на то, что его все-таки «куда-то проводят», но именно в такое место, в которое он сам хочет попасть. Поскольку в данном случае для описательной конструкции нет определенного денотата, можно предположить, что в качестве денотата может быть выбрано любое из мест, список которых ограничивается лишь волеизъявлением Воланда.

Следующий уровень субъективности на уровне этого высказывания проявляется в самом употреблении одним персонажем по отношению к другому такой фразы как «вы хотите». Здесь мы сталкиваемся с проблемой следующего характера: может ли один человек (или персонаж художественного произведения) полностью понимать мысли и чувства другого, могут ли их мысли быть тождественны? Думается, что даже при абсолютном совпадении плана выражения (то есть конкретной речевой реализации мысли), план содержания в любом случае останется разным. В данном примере это очевидно. Прежде всего, Берлиоз уверен, что имеет дело либо с иностранным шпионом, либо с сумасшедшим (для сравнения предлагаем попытки Берлиоза определить статус своего странного собеседника):

1. Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей. «Немец», — подумал Берлиоз [276]; 2. Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться. «Нет, скорее француз...» — подумал Берлиоз [276]; 3. Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту. «Нет, он не англичанин...» — подумал Берлиоз... [278]; 4. Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но все-таки кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?» [278]; 5. Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец! — думал он, — он престранный субъект... Но позвольте, кто же он такой?» [280]; 6. И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник. Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец!»... [280]; 7. — Вот что, Миша, — зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, — он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет...

— Ты думаешь? — встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав!» [282—283]; 8. «Вот тебе все и объяснилось! — подумал Берлиоз в смятении, — приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!» [309—210].

Ни одна из гипотез Берлиоза не является истинной, поскольку Воланд — представитель некой потусторонней силы, а не шпион или сумасшедший. Таким образом, раз Берлиоз даже не смог определить, с кем именно ему пришлось общаться на Патриарших прудах, то он в любом случае не может постичь ход мысли собеседника.

Описательная конструкция «куда вы хотите» здесь является некой обманной формулой, призванной отвлечь внимание Воланда от предполагаемых действий Берлиоза: План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев, что вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха [311]. Таким образом, получается, что за этим наименованием стоит скрытый денотат — клиника для душевнобольных или нечто подобное, и в данном случае субъективная информативность этой описательной конструкции заключается в разнице мыслей и намерений (как реальных, так и предполагаемых) двух персонажей.

Из всего сказанного можно заключить, что самые информативные конструкции находятся внутри класса субъективных сообщений, поскольку, во-первых, вводят в повествование сообщение о том новом, о чем еще не говорилось до этого момента, а во-вторых, несут в себе сведения об индивидуальной оценке нового. Другой полюс информативности — объективные повторения, которые не несут в себе никаких новых сведений ни в плане развития повествования, ни в плане отсылки к образам персонажей или элементам художественного мира.

Остальные типы конструкций можно разделить на три группы — «параллели» — по сравнительной близости к полюсам информативности. В таком случае в одной группе оказываются принципиально разные конструкции, тем не менее, близкие друг другу по уровню смысловой насыщенности. Так, первая (малоинформативная) параллель объединяет в себе классы художественных повторений и объективных уточнений. Эти типы расположены на разных уровнях как по шкале новизны, так и по шкале субъективности, но отстоят лишь на один «шаг» от полюса минимальной информативности — класса объективных повторений. Действительно, конструкции, относящиеся к данной параллели, в большинстве случаев лишь незначительно дополняют информационную составляющую повествования, либо уточняя уже известные читателю факты (объективное уточнение), либо внося дополнительные штрихи в описание того или иного предмета, события или явления (художественное повторение).

Вторая (нейтральная) параллель объединяет сразу три класса, «равноудаленные» от полюсов — объективное сообщение, художественное уточнение и субъективное повторение. Так, конструкции объективного сообщения вводят в повествование новую, неизвестную прежде информацию, однако при этом не обогащают художественный мир произведения. Конструкции субъективного повторения, наоборот, дублируют уже известную информацию, но в то же время способствуют более полному раскрытию того или иного образа. Конструкции художественного уточнения реализуют обе информативные функции лишь частично — новая информация не сообщается, лишь уточняется уже известная; картина создаваемого автором мира также дополняется лишь отдельными штрихами.

К третьей (высокоинформативной) параллели мы отнесли классы, наиболее близкие к полюсу максимальной смысловой нагрузки — художественное сообщение и субъективное уточнение. Конструкции этих типов действительно насыщены с точки зрения содержания, поскольку в них привносится новая информация (абсолютно новая в сообщении и дополняющая уже известную в уточнении) и определенным образом раскрывается авторская позиция по отношению к описываемому денотату. Эта позиция в случае субъективного уточнения выражается эксплицитно, в случае художественного сообщения — имплицитно.

В тексте романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» наибольшее число описательных конструкций относятся к классу художественных повторений (около 32,8% от общего числа). Чуть меньшее количество описательных наименований среди других конструкций, выражающих художественную объективность: примерно 20,9% для художественных сообщений и примерно 15,8% для художественных уточнений. Второе место по численности занимает класс конструкций, выражающих субъективный смысл: примерно 11,7% для субъективных уточнений, примерно 10,4% для субъективных сообщений и около 7,8% для субъективных повторений. Общее количество описательных конструкций с объективным значением — приблизительно 0,6 %.

Такое распределение описательных конструкций в тексте романа не случайно. Так, например, малое количество описательных номинаций объективного типа — примета большинства художественных текстов, поскольку для многих авторов обращение к реалиям объективного мира, как правило, сопровождается созданием художественного образа на основе этой реалии, что автоматически выводит подобные описания из числа объективных. Приведенное выше процентное соотношение описательных конструкций разных уровней информативности свидетельствует о том, что самой важной задачей для Булгакова стало максимально подробное, детальное описание созданного им художественного мира, с присущими ему категориями времени и пространства, а также персонажей этого мира, которые тоже являются одной из его составляющих. Высокий процент художественных повторений среди описательных номинаций обусловлен тем, что Булгаков часто использует одну и ту же конструкцию для определения одного и того же денотата. Кроме того, на наш взгляд, большое количество подобных наименований свидетельствует о том, что описательная конструкция для автора не только и не столько способ дать представление о чем-то новом, но и художественное средство, позволяющее разнообразить авторскую речь и создать особый стиль повествования.

Классификацию, разработанную нами для описательных конструкций, можно расширить и применить к синтаксическим единицам любого уровня (от словосочетания до абзаца). Подобный анализ позволит характеризовать текст с различных позиций:

1. С точки зрения стиля. В художественных текстах весьма высоким будет число конструкций, выражающих субъективность и художественную объективность, в публицистических текстах, скорее всего, будет немало субъективных конструкций, тогда как в текстах, принадлежащих к научному или официально-деловому стилю, будут распространены объективные конструкции;

2. С типологической точки зрения. Скорее всего, для текстов-повествований характерно большое число конструкций-сообщений, в текстах-рассуждениях будут преобладать различные типы уточнений, в текстах-описаниях — конструкции-повторения;

3. С точки зрения рода и жанра (для художественных текстов). Так, например, в лирике на первый план выйдут конструкции субъективности, поскольку они способны отразить переживания лирического героя, причем, вполне вероятно, что среди этих конструкций будут преобладать повторения, так как это обусловлено особенностями лирики как рода литературы. Конструкции, выражающие объективность, могут выйти на первый план в таких жанровых разновидностях художественных текстов, как историческая повесть, производственный роман и т. п. В фантастической прозе велико будет число конструкций художественной объективности;

4. С точки зрения метода (для художественных текстов). Особенности метода, в первую очередь, характеризует отношение автора к реальному миру. Поэтому в текстах писателей, придерживавшихся метода реализма или соцреализма, число объективных конструкций будет выше, чем у писателей-романтиков.

Проанализировав по данной схеме роман Булгакова, в тексте которого преобладают конструкции художественного повторения и объективного уточнения, можно сделать следующие выводы:

1. Роман неоднороден с точки зрения жанра, поскольку включает в себя различные пласты повествования: фантастический, реальный и исторический;

2. Роман неоднороден со стилистической точки зрения, поскольку в разных пластах повествования автор выбирает различную манеру изложения: так, в фантастическом плане стиль ближе к художественному, тогда как в плане реальном Булгаков использует средства, характерные для публицистического стиля;

3. Авторская манера изложения также изменяется в зависимости от того, о каком из миров романа идет речь. Так, для фантастического и исторического пластов выбрана манера описания, для реального — повествования.

Однако отметим, что такой анализ во многом является схематическим и не может в полной мере отразить специфику художественного текста, поскольку сама классификация скорее учитывает языковые и стилистические особенности произведения, но не уделяет должного внимания сюжетной составляющей. Поэтому для более полного анализа описательных конструкций как системообразующих номинативных единиц необходимо проследить их роль в организации сюжетной структуры романа.