Разбудил меня Погребельский.
За окном было темно, и я не сразу врубился, зачем он звонит.
— Я обдумал твое предложение. Готов взяться за работу. Только в судьбе Варенухи надо поменять акценты с «отрицательных» на «положительные», — для подтверждения Стас зачитал в трубку цитату из «хорошо известной мне книги». — «Он... (Стас уточнил — бывший директор Варьете Римский) ушел и никогда больше не встречался с Варенухой, приобретшим всеобщую популярность и любовь за свою невероятную, даже среди театральных администраторов, отзывчивость и вежливость. Контрамарочники, например, его иначе не называли, как отец-благодетель. В какое бы время кто бы ни позвонил в Варьете, всегда слышался в трубке мягкий, но грустный голос: «Я вас слушаю», — а на просьбу позвать к телефону Варенуху, тот же голос поспешно отвечал: «Я к вашим услугам». Но зато и страдал же Иван Савельевич от своей вежливости!»
Стас победоносно воскликнул:
— Каково!
Его бодрости и творческой активности можно было только позавидовать.
— Меняй! — ответил я.
Стас, опешивший от такой покладистости, смягчил удар:
— А насчет НКВД можно приписать, будто эти обязанности Варенуха исполнял, скрепя сердце, и очень редко...
— Припиши...
Погорельский сделал паузу — в трубке было слышно его дыхание.
— Что это ты сам не свой? Заболел ненароком или решил соскочить с проекта?
— Ты посмотри на часы. Который час!
В трубке вновь послышалось сопение.
— Так ты за или против?..
Я бросил трубку.
* * *
Проснулся в полдень, невыспавшийся, в дурном настроении.
За окном шел дождь. Капли нахально стукались о балконный козырек.
Вспомнил разговор с Погребельским.
Пораньше не мог позвонить! Видно, испугался до смерти, как бы я не предложил эту работу какому-нибудь другому застоявшемуся без дела текстовику.
Я решил еще поваляться в постели, поразмышлять над предложением Клепкова. Конечно, литература все стерпит, и все равно было очень жаль моей догадки насчет «Батума»?
Но еще больше было жаль себя, испытавшего озарение.
Я закинул руки за голову — может, прописать эту догадку как вещий сон или некое видение? Или подать ее как открытие какого-нибудь завзятого литературоведа. При этом сослаться на существующие или несуществующие источники из архива Рылеева, на его рассказ или найденные в папках документы.
Все было уместно.
Итак, Булгаков приступил к работе над пьесой в январе 1939 года и уже в начале июля читал «Батум» в Комитете по делам искусств.
В конце того же месяца Михаил Афанасьевич передает законченный и исправленный текст в театр, а также читает пьесу артистам МХАТа. В театре «Батум» встретили на «ура»! Шустрые мхатовцы молниеносно провентилировали все вопросы, касавшиеся постановки «Батума», и с одобрения высшего руководства страны организовали ознакомительную поездку на Кавказ — в места, где начиналась революционная деятельность главного героя.
...Кстати — я невольно сел в постели — почему Сталин, положительно откликнувшийся на обращение руководства МХАТа по поводу написания пьесы, вдруг резко изменил свое мнение и запретил творческой группе посещение Грузии, а затем и вовсе потребовал прекратить работу над спектаклем?
Я не сразу осознал смысл внезапно вынырнувшего вопроса, а когда осознал, меня словно током ударило. Не ответив на этот вопрос, я не мог ринуться с четырнадцатого этажа.
Позвонил Нателке...
Сообщил, что возникли проблемы со спонсором, так что сразу приступить к проекту Клепкова не могу.
— Кто у нас спонсор? — спросила она.
Я благоразумно промолчал. Валить на спонсоров в нашу эпоху считается хорошим тоном, однако назвать заказчиком Рылеева у меня язык не повернулся. Не вписывался Юрий Лукич в современную терминологию.
— Сколько времени тебе потребуется?
Что я мог ответить, если сам не знал. Так и ответил — как получится, и тут же предложил в соавторы Погребельского.
— Загубит тему. Послушай, мы тут подобрали текстовика, однако ему нужен расширенный синопсис и материалы. Ты не мог бы передать то, что у тебя есть?
Я ответил в цвет.
— Синопсис представлю, а насчет материалов требуется согласие спонсора.
На этом разговор закончился. Помаявшись, побродив по квартире, я отправился досыпать. Последней сладкой мыслью мелькнуло — краткое изложение событий я, так и быть, напишу...
Может быть...
Но без рылеевских материалов этому боевику будет грош цена. Никто, кроме меня, с такой клюквой не справится.
* * *
Через несколько дней Погребельский познакомил меня с Киселёровым.
Он подсел за наш столик в нижнем буфете и представился:
— Киселёров... Степан. Можно Владлен.
Не обращая внимания на мою удивленную физиономию, он достал из портфеля бутылку армянского коньяка, разложил на столе лимон, колбасную нарезку, батон хлеба...
Стас нервно сорвал очки и предупредил:
— Бутылку убери! Здесь этого не любят. Надо местных напитков взять.
Он вскочил и направился к стойке, а Владлен — или Степан? — испытующе глянул на меня.
— Ну что? Надумали?..
Я опешил — вот так сразу поделиться своими сомнениями насчет нежелания участвовать в клепковских играх?
Однако...
Киселёров уточнил:
— Насчет вступления в нашу секцию?
Мистический туман начал развеиваться. Пахнуло обычными литературными заботами, касавшимися раздела имущества Большого союза.
Я пожал плечами.
— Вы, ребята, не на тот кусок раскрываете роток. Имущество поделят более весомые литературные фигуры, а мы, извините за выражение, голь застольная.
Киселёров кивнул.
— Согласен. Вряд ли нам позволят откусить от большого пирога, хотя и это не факт. Как себя поведем... Впрочем, рыдать не будем. Во всей этой заварушке куда важнее обзавестись официальной, тасазать, крышей, печатью, бланками — мол, мы не с улицы, а от Союза писателей. Это первый шаг. Потом развернемся. Вам Стас насчет Булгаковского общества рассказывал?
— Да.
В этот момент к столику вернулся Погорельский, принес тарелки, стаканчики...
— Вот и хорошо, — кивнул Степа. — Ну что, по коньячку? Закусывать будем исключительно сыром. К сыру меня в Штатах приучили.
Я уставился на него как Ленин на буржуазию. Такого рода аналогии мало того что казались подозрительными — они буквально шибали в глаза.
Игра была нехорошая.
Заковыристая была игра...
— Если позволите, я с лимончиком, — возразил я.
Киселёров пожал плечами.
— Как угодно. Стас рассказывал, вы заканчиваете роман о Булгакове?
Я кивнул.
— Вам и карты в руки. Как только получим учредительные документы, сразу за дело. Вас выберем председателем, но чтобы работать, тасазать, от чистого сердца. В дело следует вложить всю душу...
«Э-э, да тут не только Алоизий Могарыч постарался. Без генов Степы Лиходеева тоже не обошлось».
— ...материалы, у кого что есть на Булгакова, надо собрать в одно место. Дело надо делать, а не финтить...
— У Мишани собран огромный архив на Булгакова, — похвалил меня Погорельский.
Я скромно потупился, а про себя подумал, что Погорельскому следовало бы помолчать. Пусть вспомнит о своем деде. Тот тоже однажды проявил ненужное усердие.
— ...этим материалам следует обеспечить надежную охрану. Кто владеет архивами, владеет будущим.
Мысль неплохая и не без намека.
— У меня нет организаторской жилки, — возразил я.
— Ничего, мы поможем, — ободрил меня Киселёров.
Я поинтересовался:
— А как насчет оплаты?
— На первых порах придется поработать на энтузиазме, потом, когда найдем спонсоров, разрулим этот вопрос.
В лицо ощутимо дохнуло лихими девяностыми, когда кто только не призывал «начать с нуля» — вот когда раскрутимся, когда начнем грести «зелень» лопатой, тогда и поговорим, а пока придется потрудиться за собственный счет.
Теперь не счесть, сколько книжных списков по той или иной тематике — от фантастических произведений до мистической литературы и любовных романов — я составил исключительно по просьбе знакомых и незнакомых товарищей, решивших заняться издательской деятельностью. Они не скупились на обещания. Сколько обзоров и рекламных аннотаций я написал, призывая покупать только лучшее и игнорировать худшее.
И ни копейки на руки!
Регулярно платили только за разгрузку и погрузку книжной продукции на складе.
И это полбеды!
Теперь обозревая продукцию, которую я изо всех сил старался представить лучшей, мне становится не по себе. И не мне одному, так как этой стезей прошли многие мои коллеги, клюнувшие на такого рода обещания. У меня не было никакого желания вновь наступать на те же грабли.
— Хорошо, я подумаю, — ответил я.
И попрощался.
* * *
Домой я добрался ближе к полуночи.
Настроение по-прежнему было паршивое...
Выбор сужался до безысходности. Сколько ни пытайся совместить лучшее с худшим, мне теперь всю жизнь придется метаться от Клепкова к Киселёрову. Рылеев не в счет. Его время истекло, надежды на него никакой.
В этот момент раздался звонок.
Я снял трубку.
В трубке молчали.
— Аллё? — поинтересовался я. — С кем разговариваю?
— Меня зовут Гелла Афродитовна. Я по поводу Булгакова... Не вздумайте класть трубку!! Сейчас за вами приедут...
Я засмеялся.
— Скорая помощь?
— Ага, «скорая помощь».
— Или из НКВД?
— Из НКВД.
— Сейчас не тридцать седьмой год...
— Ага, не тридцать седьмой... — согласилась Гелла Афродитовна и положила трубку.
Некоторое время я с недоумением разглядывал телефон.
Осадок остался неприятный.
Тревожный, я бы сказал, осадок.
Зачем я упомянул тридцать седьмой год? Кого хотел напугать?..
Стало не по себе.
Если это шутка, то дрянная. Так любили шутить Коровьев и неразлучная парочка, Азазелло и кот.
Я не выдержал и позвонил Погребельскому. Того не оказалось дома.
Спустя несколько минут мне удалось справиться с прихлынувшим страхом.
* * *
...В дверь позвонили.
На пороге стояли два громадных мужика в белых халатах один постарше, другой помоложе.
Я поинтересовался:
— А где врач?
Тот, кто постарше, ответил:
— Мы и без врача обойдемся. Так что давайте собирайтесь...
— Куда?
— Куда приказано.
У меня еще хватило сил съязвить:
— На кудыкину гору?
— Ага, на гору.
— А если откажусь?
Старший из санитаров пожал плечами.
— У нас приказ.
Я удивился:
— Даже так?..
— Ладно, хватит болтать. Вы хотя бы приоденьтесь...
— А то что?
Санитары ни слова не говоря вошли в квартиру, заглянули в платяной шкаф, достали оттуда костюм и молча предложили надеть.
— Я буду жаловаться.
— Ваше право.
— Это не тридцать седьмой год...
Молодой посоветовал:
— Вы натягивайте брюки... А то без брюк заберем.
— Ладно, хватит. А ну, убирайтесь!.. У вас ордер есть? Младший взглянул на старшего.
— У нас ордер есть?
Тот кивнул:
— Есть, есть...
— Предъявите, — потребовал я.
— Где надо, предъявят, — объяснил тот, что постарше.
— Что ж такое?! — не выдержал я. — Произвол!!
— Вы брюки застегните, или поедете вот так, с расстегнутой ширинкой?
— Никуда я не поеду!!
— Поедете...
— Может, вы ошиблись адресом?
— Может, ошиблись. Там разберутся.
— Где разберутся?
— Ну, пошли, а то у нас еще вызовы.
Старший мягко подтолкнул меня к двери, и я, обнадеженный тем, что скоро во всем разберутся, покорно вышел из дому.
Во дворе стояла «скорая». Меня усадили в машину — наручников не надели. Старший, оттеснив меня от двери, сел рядом, а младший устроился на водительском месте.
Мы тронулись.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |