Глава 4

На следующий день позвонил Погребельский.

Не скрывая торжества, Стас намекнул:

— Дела идут...

— Да ну?! Секцию зарегистрировал?

— Нет, пока подал заявку. Правда, пришлось объединиться с братвой, пописывающей языческое fantasy с мордобойным уклоном. С их заводилой Киселёровым. Назвались секцией псевдоисторического триллера.

— Смотри, сожрут тебя эти бесы. Я кое-кого из них знаю... Им подвластна не только магия коммерческого успеха, они также коротко знакомы с издательской нечистой силой.

— Да ну тебя!.. Тебе все хихоньки да хаханьки. Тебя записывать?

— Ты сначала секцию зарегистрируй и урви что-нибудь из материальных ценностей, потом поговорим.

— Потом — это когда?

— Сегодня вечером.

* * *

Мы устроились у самого дальнего от входа столика — между прочим, самое приятное место в нижнем зале, но мне было наплевать.

Редкостное ощущение, когда на все наплевать. Есть в нем какая-то отдушина, какая-то безмятежность, какое-то обещающее начало.

— Как дела на любовном фронте? — поинтересовался я. — Читательницы пишут?

Он кивнул, потом с нарочитой досадой признался:

— Вышла у меня, понимаешь, очередная нетленка. Я назвал ее «Розовое безмолвие»... Успех оглушительный!.. Вчера зашел в редакцию, там мне вручили письмо какой-то психопатки, в котором она просит дать мой телефон. Мол, страстно мечтает познакомиться с автором. Мое «безмолвие» вызвало в ней бурю восторга. Оно задело в ней это самое... Она сама творческий человек и мечтает поделиться со мной своими планами. Предлагает объединить наши усилия и запустить серию. Клянется, успех обеспечен... Следующий роман предлагает назвать «Голубое безмолвие»...

— Про педиков, что ли?..

— Да ну тебя! В принципе она права — жила богатая... Например, «Желтое безмолвие»...

— Про китайцев?

— Слушай, старичок, хватит!.. Будя!.. Ты сегодня не с той ноги встал?.. В любом случае идейка неплохая. Однако я один не потяну. Вот если бы мы с тобой вдвоем. Ну, давай за встречу.

Закусив, он снял очки и, протирая стекла, не без горечи признался:

— С песенником пролет! Столько сил потратил, чтобы сколотить авторский коллектив, а когда дошло до распределения авторства, они едва не передрались между собой. Знаешь такую шальную песню «Сыпьте, гады, по вагонам...»? Ну, знаменитый шлягер двадцатых годов...

— ...кондуктор сцапает вас враз?

— Ага. Так у него нашлось сразу восемь авторов, и все требуют долю. Причем самый старший из них родился после войны. Хваткие ребята...

Он неожиданно повеселел, надел очки и по секрету сообщил:

— Теперь готовлю новый проект. Непристойные частушки. Живое дело, успех будет оглушительный. Тираж офигенный... И никаких авторов! Частушки-то народные...

— Это кто ж тебя надоумил? — удивился. — Не Клепков ли?

— При чем здесь Клепков? Он только неделю назад вернулся из отпуска.

— Вместе с Нателкой?

Погребельский передразнил.

— С Нателкой?.. Ты не вздумай где-нибудь в компании брякнуть — Нателка! Она теперь Натела Сергеевна. Всю свою недолгую героическую жизнь была Саркисовной, а теперь Сергеевна. Бизнесвумен, во-о как!..

Он ткнул указательным пальцем в потолок и после короткой паузы сообщил:

— Сам Толян взялся за организацию большого холдинга «Издательский дом Клепкова», а Нателку оставляет генеральным в «Могиканах», с переориентацией издательства на серьезную коммерческую литературу. Я ей звякнул на днях — мол, как насчет Валерку помянуть. Собрались бы старые дружки. Она ни бе ни ме. Таким голосом сказала, что мама не горюй...

Затем Стас поделился:

— Она сегодня с Клепковым здесь же, в ЦДЛе, сидит. У какого-то влиятельного деловара из комитета по издательской деятельности день рождения, вот они и собрались. В ресторане...

— Помнишь наш ресторан?

Я кивнул.

Стас вздохнул.

— Шашлычок на косточках, жульенчик, солянка московская, бульончик с пирожками... Одни тарталеточки с паштетной начинкой чего стоили. Пальчики оближешь! Водочку со слезой подавали... Да-а, старичок, раньше были времена, а теперь явления... Теперь нам туда путь заказан, а ведь это наш дом. Писательский... Чашка кофе пять долларов. Где это видано!..

Мы помянули цедээловский ресторан, один из лучших в Москве.

Стасик даже всплакнул.

Отлучившись на несколько минут, я поднялся в просторный вестибюль, где нос к носу столкнулся с Нателой Сергеевной.

Вдова была заметно навеселе. Отпуск пошел ей на пользу, она заметно похорошела, загар оттенял густую черноту волос.

— Здравствуйте, Натела Сергеевна.

— Чего это ты так официально, — удивилась она.

— Погребельский предупредил — обращаться к тебе теперь положено по имени-отчеству, а не то брысь с порога.

— Господи, — вздохнула Натела. — Вот неуемный! Пока нас не было, он явился в издательство и приволок срамные частушки. Половину сам придумал. Заявил, что у него есть договоренность с Толиком и пора, мол, оформлять договор.

Я не сразу сообразил, кто этот Толик, а когда до меня дошло, чтобы сбить неловкость, поинтересовался:

— Девочки где?

— Забрала у Маргариты. Я теперь снимаю частную, только ты об этом не распространяйся.

— Значит, жизнь налаживается?..

— А то, — она пристально глянула на меня. — Осуждаешь?

Упаси Бог! За что?..

Она усмехнулась.

— Впрочем, это все позади. По старой дружбе хочу предупредить — ты особо на Стаса не рассчитывай. Ты о нем многого не знаешь. Говорят, будто бы его дедушка в одном занятном учреждении вампиром служил. Ты мне позвони, вот телефон, — она протянула визитку, — есть одна мыслишка насчет Булгакова. Может получиться интересно. Позвони, поговорим.

* * *

Когда я в расстроенных чувствах вернулся в нижний зал, Стас огорошил меня предложением:

— Слушай, а что если нам издательство открыть?..

Я перепугался и предложил выпить — по крайней мере взяться за стаканы. Этот якорь пока не подводил. Правда, утягивал на дно...

Почувствовав почву под ногами, я дал волю чувствам.

— Странный у нас разговор получается, Стас! Стоит нам встретиться, как ты меня всякими безумными идеями начинаешь пичкать. Это что, новый способ общения?

— Какой способ?

— Провокация...

Я перевел дух.

— Старик, о каком издательстве можно вести речь, когда все схвачено!.. Разве что за свой счет, но и здесь давным-давно целину распахали. Зачем тебе матерные частушки, сомнительные авторы, когда бабы сами к тебе в помощницы лезут. Организуешь литературный гарем, они начнут романы строчить. Тебе останется только рукой мастера пройтись по тексту — и греби бабло! Все так делают, особенно детективщики и детективщицы. И вот еще что — откуда ты все знаешь? Говорят, твой дедушка служил вампиром?..

— Это кто тебя просветил? — нахмурился он. — Не Нателка ли?

— Да.

Стас обиделся.

— Мой дед — жертва репрессий. Только между нами — ты не очень-то доверяй Нателке. Ты, Мишаня, о ней многого не знаешь. Как, впрочем, и о Булгакове...

Это был удар не в бровь, а в глаз.

— Тогда ответь, каким образом дедушка Клепкова, небезызвестный господин Поплавский, сохранил телеграмму, которую ему прислал покойный племянник перед смертью?

Стас повеселел.

— Проще простого! Поговаривали, будто он поместил телеграмму в ларец, сверху и снизу приладил две иконки; ларец обвязал освященной в церкви тесемочкой и спрятал в укромном месте. Нечистая сила как ни бесилась — и домового к Поплавским подсылала, и привидения с вурдалаками науськивала, и полтергейстом стращала, чашками на кухне постукивала — все напрасно. В чем-чем, а в уме Максимилиану Андреевичу не откажешь.

Я вынужден был согласиться.

— Да уж...

Тут до меня дошло, что пора прощаться, иначе до дому не доберусь.

* * *

Через несколько дней я отправился к «могиканам».

В издательстве многое изменилось — прежде всего, в холле, на верхней площадке мраморной лестницы появился вахтер. Судя по пустым коридорам, штат резко сократили, исчезли корректоры.

Натела занимала кабинет Клепкова, в котором ничего не поменялось, разве что на окне появились комнатные растения.

Герань цвела...

— Как видишь, перемены грядут.

Затем она сделала паузу, как бы припоминая, для каких, собственно, перемен я ей понадобился.

— Есть мыслишка, — наконец поделилась она, — вплотную взяться за Булгакова. Сподхватил?.. Мы с Клепковым на досуге обсудили будущее «могикан», и пришли к выводу, что Булгаков как раз тот бренд, который поможет нам закрепить позиции на книжном рынке. И без откровенной бульварщины типа Погребельского. Есть задумка доказать, что серьезная литература тоже может быть коммерчески привлекательной. Конечно, нужна солидная рекламная кампания, поддержка, сам понимаешь, — она указала взглядом на потолок, — спонсоров, но это полдела. Загвоздка в текстах, точнее, в текстовиках...

Я смотрел на нее и не верил глазам.

Я не верил своим ушам.

Домохозяйка, закончившая филфак, вдова с двумя детьми, затюканная родственниками и кредиторами, она вела себя вполне профессионально. В этом ей никак нельзя отказать. Нателке, по-видимому, хватило двухнедельных курсов на средиземно-морском побережье Турции, чтобы заговорить на клепковском языке.

Я невольно вспомнил Валерку Пряхинцева, которому вместо материнского облизывания и потачек, вместо жалоб на жену, стенаний по поводу гибели культуры и утраты вечных ценностей, следовало бы, наконец, заняться делом или, на худой конец, пристроить к делу Нателку.

Но что есть, то есть.

— ...роман слишком перегружен. Поверь мне как читательнице — сколько я вашей семинарской белиберды перечитала — твой текст не очень-то соответствует требованиям момента. Пришло другое время — Интернет, клипы, нагрузка на видеоряд. Картинка окончательно победила слово. Торжествуют версии. В компании со слоганами... Однако материал, который ты использовал, по нашему мнению, весьма перспективен. Где ты его набрал? Кто поделился с тобой документальной основой?.. Возможно, у твоего источника есть еще что-нибудь в заначке?

Это был опасный вопрос — я сразу уловил подвох и ответил в том духе, будто все, что изложено в романе, является результатом моих долгих размышлений, попыток осмыслить недавнее прошлое.

Мой ответ вполне удовлетворил Нателу Сергеевну. Она правильно оценила мою сдержанность и продолжила уже совсем по-свойски.

— Из перепечатанных страниц можно выкроить по крайней мере три романа. Один собственно о Булгакове, другой о похождениях Сталина, третий, связанный с мистикой. И это только половина текста...

— Две части из пяти, — уточнил я.

— Вот видишь, — подхватила Натела. — Что творится в последних частях, даже угадывать не берусь. Наверное, такого наворотил! В любом случае, можно вести речь о серии романов, а это уже заявка на добротный проект, который можно было бы озаглавить «Тайны советской эпохи», «Бездны сталинизма» или что-нибудь в том же духе. Это перспективно. Если, конечно, устранить пробивающийся кое-где смрадный душок оправдания тоталитаризма...

В этот момент в кабинет зашел Толик Клепков. В руках у него был все тот же громадный портфель.

Натела встала и пересела за стол для совещаний — устроилась как раз напротив меня. Жоржевич расположился на своем прежнем месте.

Поздоровавшись, он поинтересовался:

— Ну, до чего договорились?..

Я развел руками.

— Не могу понять, какая роль в этом булгаковском проекте предназначена мне? Предлагаете возглавить серию?

Жоржевич всплеснул руками.

— Мишаня, ну, какой из тебя редактор, тем более менеджер! Ты, — обратился он к Нателе, — видно, не так объяснила.

Натела напряглась и, снимая неловкость, ответила, что до сути мы еще не добрались, а суть в том...

Толик жестом остановил ее и деловито закончил:

— Есть предложение раздробить твой роман на несколько произведений. Намеку сподхватил?

— Ну, вы даете!..

— Именно так! — подтвердил Жоржевич. — Материал перспективный, но давай отделим мух от супа. Зачем убивать Понырева? Пусть он еще раз столкнется с Воландом и его бандой, но уже в наше перестроечное время. Пусть библейские персонажи вновь посетят Москву и помогут демократической общественности произвести окончательный расчет с прошлым — с хмырям из ЦК КПСС, со всякого рода сексотами, партаппаратчиками, с нынешними красно-коричневыми, кто до сих пор не осознал, что обратного хода нет.

Я возмутился.

— При чем здесь Булгаков?! Вы прикажете мне и про Троцкого писать, как он во время похорон Ленина отправился в Сухуми, где вместе с дыханием моря всем своим существом ассимилировал уверенность в своей исторической правоте?

— А что? — задумался Жоржевич. — Намека неплохая. В смысле патриотизма и вообще...

Натела наставительно изрекла.

— Никто не собирается обелять Троцкого. Все они хороши, но в их биографиях есть что-то, к чему современный читатель бесспорно испытывает жгучий интерес. В их похождениях до сих пор есть множество недомолвок, темных мест, умолчаний, я уже не говорю о сознательных искажениях...

— Булгаков-то здесь при чем?

— А при том, — разъяснил Толик, — что это очень удачная фигура. Я бы сказал, это твоя лучшая находка. И нашим и вашим. И не монархист какой-нибудь или отъявленный белогвардеец, и не покрасневший попутчик, который чуть что сразу единогласно ручку вверх. С попами тоже можно договориться. Зачем нам ссориться с церковью? Якобы Булгаков не в том ракурсе изображал священников!.. Помнишь сцену в «Беге», когда настоятель монастыря до смерти перепугался прихода красных и бросился спасать свою шкуру. Но это в перспективе, а пока начнем со второго пришествия Антихриста в лице Воланда...

— Антихрист и Воланд — это совершенно разные ипостаси, — возразил я.

— А кто об этом знает? — хитро улыбнулся Жоржевич. — Не в словах дело. Важно, что у Булгакова все сказано! Пусть какой-нибудь отставной полковник КГБ, бегая со свечкой по городу, попытается убрать важного свидетеля сталинских преступлений, для чего залезет в ванну к голой гражданке. Пусть попытается завладеть ее архивом... Да будет тебе известно, архивы сейчас на вес золота. Пусть Коровьев застукает какого-нибудь секретаря обкома в момент получения взятки, и тот, со страху заголосив «Славное море, священный Байкал», с поднятыми руками сам, без помощи референтов, полезет в кузов грузовика. Тоже не худо. Мастером можешь объявить себя самого — демократическая общественность поддержит. Маргариту можно отыскать среди бизнесвумен, — он искоса глянул на Нателу.

Я не знал, что ответить.

Мне было не до смеха. Сбывалось худшее — о лучшем пока не было ни слова.

— ...главное темп, приключения, мордобой, но главное фактологическая основа. У меня есть предчувствие, ты потянешь. Если удастся раскрутить серию, деньги потекут рекой. Ты можешь писать все, что захочешь, но сначала дай нам версию. Например, попробуй в современном ракурсе осмыслить судьбы персонажей романа. Неужели все они выжиги, проходимцы, клеветники?

Зачем нам это?

Взгляни на эти ситуации с исторической точки зрения. Возьмем, например, того же Поплавского. Между нами говоря, в отношении него Булгаков допустил непростительную ошибку. Можно сказать, непоправимую, но ее можно исправить. Намеку сподхватил?..

Я честно признался.

— Не-ет.

— Все эти годы Поплавский бесстрашно хранил нелегальную литературу, обличающую сталинский режим. Например, телеграмму «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу» и т. д. — это же не в бровь, а в глаз. В этой дьявольской истории Поплавский зарекомендовал себя как последовательный борец с тоталитаризмом. Вот что надо подчеркнуть...

Или тот же председатель жилтоварищества Никанор Босой. Разве его грехи так велики, чтобы лишать его человеческого облика? Разве он посягал на человеческие жизни? Он взяточник, сквалыга, но не людоед, не доносчик и не палач. Зачем же его мордой в грязь?!

Ведь он раскаялся! Свечку поставил...

Одним словом, надыбай нам занятную занимашку и составь краткий, страницы на две, синопсис, мы посмотрим. Главное — темп. Это хорошие деньги, Мишаня!

В этот момент дверь в кабинет неожиданно приоткрылась, и в комнату втиснулся Погребельский.

— Тебе чего? — удивленно спросил Жоржевич.

— Насчет договора. Частушки больше не могут ждать... Народ требует — пора ознакомиться. Скоро праздник...

— Какой? — удивился Анатолий Жоржевич.

— День Отечества...

— Послушай, Станислав Юрьевич, — холодно обратился к нему Клепков. — Мало того, что ты во время делового разговора без приглашения вперся в кабинет, так еще и народ в спонсоры собираешься привлечь. Народ жить не может без твоих частушек?! Особенно в праздник... Тоже нашел поэзию. Сколько ты их собрал — на одну брошюрку с грехом пополам наберется, а дальше что? Печатать срамные стихи? «Луку Мудищева»? Так этой хренью и так уже все книжные прилавки завалены. Я прошу вас, Погребельский, подождите в коридоре...

Стас вышел.

Жоржевич криво усмехнулся и, обращаясь ко мне, пожаловался:

— Вылитый внук своего деда!

— А кто у нас дед? — поинтересовался я.

Жоржевич пристально, по-чекистски глянул на меня.

— Его мать урожденная Варенуха. Это тебе что-нибудь говорит?

Пока я переваривал эту новость, Клепков указал Нателе:

— Надо предупредить охрану, пусть сначала звонят.

Тут до меня дошло, чьим внуком мог оказаться мой старый дружище Станислав Юрьевич Погребельский. В таком случае, чьей внучкой является Натела Сергеевна? Я не стал развивать эту тему... Того, что я услышал на совете старейшин, вполне хватало, чтобы сойти с ума. Тогда и деньги появятся, откроются широкие перспективы. Литературная деятельность утратит свой возвышенный, идейно-педагогический блеск и обретет подлинный, непрезентабельный, развлекательно-исторический окрас.

— Я не понял, — набравшись храбрости, спросил я. — Вы покупаете мой роман или нет?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Клепков.

— Тогда какой гонорар?

Сумму, названную Клепковым, даже смехотворной назвать было нельзя.

— Смеетесь! — возмутился я. — Говорили, говорили...

— Аванс хоть завтра, — торопливо добавил Жоржевич.

После короткой паузы он сумел взять себя в руки и политкорректно пояснил:

— Мы о чем говорили! Надо попробовать!.. Давай начнем, а там видно будет. В заначке у тебя, наверное, еще что-то есть. Мы не будем возражать, если ты наскребешь материал на десяток романов! Если умножить гонорар на десять, сумма выходит вполне приличная...

— А в нынешнем виде мой роман не пойдет?

— Ты можешь работать над своим романом сколько угодно, но терять время и упускать золотую жилу коммерчески невыгодно, поэтому для начала нужен убойный текст... Например, что-нибудь типа Солоневича или Бажанова.

Мне оставалось только встать и уйти, но я проявил малодушие — заявил, что мне надо подумать.

— Правильно, — согласился Жоржевич. — Подумай, но не долго. Когда будешь думать, прими во внимание — один в поле не воин.

В этом я не сомневался.

Стоит подойти к любому книжному развалу, и все сомнения сразу отпадут.