§ 2. Образ-символ луны

Образ-символ луны в прозе М. Булгакова также связан с авторскими нравственно-философскими размышлениями о человеке и бытии и является в определенной степени оппозиционным образу-символу солнца. В отличие от образа солнца, содержание которого в художественной прозе писателя ориентировано на события и действия, значение образа луны связано со сферой внутренней, духовной жизни.

При определении содержания образа-символа луны в прозе М. Булгакова принципиально верным представляется утверждение Г. Лесскиса, высказанное им в комментариях к роману «Мастер и Маргарита»: «Луна связана с одной стороны, с мистическими силами и событиями, с другой — с некоторой гармонизацией бытия» (75, 280).

Содержание художественного образа луны в прозе писателя обусловлено культурной традицией русской и мировой литературы, в которых лунный свет устойчиво связывался с мистическим, потусторонним миром.

Образ луны в творчестве М. Булгакова в наибольшей степени соответствует определению, данному Н.А. Кожевниковой при анализе своеобразия традиционных символов в пьесах писателя: «Традиционный образ реалистически осмыслен и заново мотивирован... настолько, что возникает иллюзия образа, созданного заново, не имеющего ничего общего с традиционным использованием» (66, 74).

Традиции, которые переосмысливает писатель, связаны с мотивом луны в мировой мифологии, философии, литературе.

Традиционная в границах художественного мира писателя амбивалентность образа луны, выражающаяся, в частности, в присутствии лунного света в романном реальном и ирреальном мирах, связывает булгаковский образ с античной мифологией, воспринимавшей луну одновременно богиней дневного света и богиней ночных видений (115, 297).

Значение оппозиционности образа луны образу солнца у Булгакова созвучно смыслу философской идеи К.Г. Юнга о двух взаимодополняющих реализациях человека — «лунном пути», связанном с внутренним саморазвитием, опирающемся на борьбу с самим собой и «солнечном» — ориентированном на борьбу с другими.

Мотивная соотнесенность образа луны в творчестве Булгакова с событиями и персонажами, являющимися объектом этико-философских размышлений, сближает образ луны у М. Булгакова с образом луны в романтической поэзии В. Жуковского, у которого луна может быть двойником совести, а также образом, концентрирующим в своем значении многочисленные этико-философские образы и понятия: надежда, вера, любовь, душа, покой, воспоминание, провидение и т. д. (193, 53—61).

Содержание образа луны как символа самореализации человеком внутренних нравственно-позитивных начал соотносит булгаковский символ с символистской мифологемой луны «как внутреннего раскрепощения, освобождения» (193, 60).

И вместе с тем, содержание образа-символа луны в творчестве М.А. Булгакова не имеет аналогов ни в отечественной, ни в мировой литературе, настолько своеобразны семантика образа и способ ее создания и выражения.

Образ луны проходит через многие произведения писателя и приобретает высокую степень художественной обобщенности и насыщенности смыслом в романе «Мастер и Маргарита».

Наблюдениям за лунной символикой в романе и ее исследованию посвящены работы Н.П. Утехина, В.Я. Лакшина, В. Лосева, Г.А. Лесскиса, И. Золотусского, И.Ф. Бэлзы, Е.А. Яблокова, А. Докукиной-Бобель, М.И. Бессоновой, Е. Ляховой, О.В. Волкова.

В. Лосев интерпретирует образ луны как «знак грядущей беды» (15, 539); И. Бэлза расширяет спектр его символических значений, выделяя помимо уже указанной функции луны — «тревожного предвестника гибели», вторую — «катартическое разрешение трагедии» (38, 244); В.И. Немцев видит в луне символ «сомнения и противоречия» (80, 137); В. Лакшин считает главной функцией символического образа луны обозначение «связи времен, единства человеческой истории»; кроме того, луна — неотъемлемая часть «мира теней, загадок и призрачности» — мира Сатаны. (74, 221). И. Золотусский считает луну «солнцем мертвых», трактует ее свет как «раздражающий» (59, 165). Символом «духовной, вечной жизни, истины, высшего света» считает образ луны М. Бессонова (34, 14). А. Докукина-Бобель интерпретирует «лунную реалию» как символику женственного и творческого начала (94, 39—42). О.В. Волков, анализируя большое количество добавочных смыслов, рождающихся у слова «луна» в тексте романа, определяет главное значение образа луны как «путь от преступления власти к искуплению духа» (44, 40).

Большинство исследователей сходятся во мнении, что содержание образа луны в последнем романе М. Булгакова связано с мыслью о важности позитивно-духовных основ в человеке.

Высокая степень художественной обобщенности и смысловой насыщенности образа в романе «Мастер и Маргарита» является завершением пути развития, включающего в себя многие произведения писателя.

В повести «Роковые яйца» образ луны впервые возникает в VII главе в описании ночи в бывшем имении Шереметевых, где в зимнем саду уже установлены камеры профессора Персикова и красный луч приближает появление на свет роковых рептилий: «...ночи чудные, обманчивые, зеленые. Луна светила и такую красоту навела на бывшее имение Шереметевых, что ее невозможно выразить» (II, 91). При соотнесении с эпизодом появления «мадам Рокк в белом капоте», сидящей на «колонной веранде» и мечтающей, «глядя на красавицу луну» (II, 91), лунный мотив вызывает ассоциации с пейзажами русской романтической литературы XIX века. Наметившаяся идиллия романтической картины «заземляется» бытовыми реалиями: «лунное пятно» — «Известиями», набранными мелкой нонпарелью. Эпизодическое описание «ночной непрочной тени вяза» с приютившейся в ней уборщицей Дуней с рыжеусым шофером на разостланном кожаном пальто, напоминает упоминание луны — объекта иронии в пушкинской пародийной поэме «Домик в Коломне»:

...Бледная Диана
Глядела долго девушке в окно.
Без этого ни одного романа
Не обойдется; так заведено!
Бывало, мать давным-давно храпела,
А дочка — на луну смотрела
И слушала мяуканье котов...

(28, 87—88)

Явно ощутима связь эпизода с элементами гоголевского «демонического архетипа» (191, 133): в повести М. Булгакова: «Дворец-совхоз, словно сахарный, светился... в пятнах луны можно было свободно читать» (II, 91); у Н. Гоголя в повести «Ночь перед Рождеством»: «Все было светло в вышине. Воздух в легком серебряном тумане был прозрачен. Все было видно...» (26, 124).

Образ луны в повести Булгакова соединяется с имеющим мистическое содержание мотивом музыки. По наблюдениям Е. Яблокова, музыка в повести имеет инфернальную природу (110, 32): флейта аккомпанирует свиданию «гибельной, как лесная русалка (II, 91), Дуни с шофером, доставившим в совхоз смертоносный груз; музыка звучит «над прудом / ср. мифологический образ водоема как входа в царство мертвых»; события происходят в начале августа — времени, когда, согласно традиционным представлениям, «нечистые духи поселяются в змей и гадов». Наблюдения Е.А. Яблокова над характером музыки дают основания для вывода об амбивалентности образа, когда его содержание может раскрываться в несовпадающих значениях. Содержание образа луны связано с музыкой Рокка, так как описание лунного пейзажа непосредственно предваряет рождение музыки: «идиллический пейзаж огласился прелестными нежными звуками флейты... Хрупкая Лиза из «Пиковой Дамы» смешала в дуэте свой голос с голосом страстной Полины и унеслась в... лунную высь...» (II, 353). Луна — символ и носитель инфернального начала, так как именно в лунную ночь Александр Семенович играл особенно хорошо, «превосходно» (II, 91). А днем, когда «небо изливало зной» (II, 98), лишь «хрипло пискнул» (II, 98). Луна способствует пробуждению и особенному звучанию музыки, наделяя ее дьявольской силой.

Лунно-музыкальная символика носит позитивный характер. Луна, наводящая «такую красоту на бывшее имение Шереметевых, что ее невозможно выразить» (II, 91), становится символом ушедшей культуры, хранителями которой были прежние хозяева имения. Сквозь очевидную иронию явственно слышится авторское сожаление по безвозвратно утраченному — музыке, поэзии, гармонии: «Выразить немыслимо до чего они (звуки флейты — Т.В.) были уместны над рощами и бывшими колоннами Шереметевского дворца. Хрупкая Лиза из «Пиковой Дамы» смешала свой голос с голосом страстной Полины и унеслась в лунную высь, как видение старого, но все-таки бесконечно милого, до слез очаровывающего режима.

Угасают... Угасают...

— свистала, переливая и вздыхая, флейта» (II, 91).

Такое содержание образа луны было намечено Булгаковым в рассказе «Ханский огонь» (1924 г.). В ночь накануне гибели, незадолго до того, как навсегда исчезнуть в пламени огня, дворец князей Тугаев «был бел от луны...» (II, 386).

В повести «Роковые яйца» значение луны как символа иной культуры и жизненного уклада приобретает более явственный характер, конкретизируется.

Лунная ночь открывает в Рокке, «типе», производящем на всех «крайне неприятное впечатление» (II, 81), в ничтожной личности, привлекательные черты. Образ луны сопровождает размышления о сущности и предназначении человека, раздумья о степени его самореализации в жизни. Заливающий Рокка лунный свет — это знак вопроса: стоило ли Александру Семеновичу идти «по новым путям», «сменив флейту на губительный маузер» (II, 92), редактировать» огромную политико-литературную газету»; будучи членом» высшей коммунально-хозяйственной комиссии, прославляться своими изумительными работами «по орошению Туркестанского края» (II, 92), быть «заведующим показательным совхозом «Красный луч» (II, 82)? Очевидно, нет. Музыка, игра на флейте — вот истинное предназначение героя. Именно это занятие Рокка освещено лунным светом, который соотносится со щемящим чувством печали и сожаления о несостоявшейся личности, о погубленном в ней творческом начале.

В содержании образа луны в повести «Роковые яйца» проявилось своеобразие творческой манеры писателя, совмещающей иронию, лиризм и философское восприятие жизни¹. В повести намечен путь развития образа — от пейзажной реалии к философско-этическим обобщениям.

Образ луны получает развитие в напряженном, драматическом развитии событий в пьесе «Бег». Смысл образа связан с одним из главных героев произведения — образом генерала Хлудова. У Булгакова прослеживается зависимость смыслового наполнения лунного символа от образа, ему сопутствующего. Дважды рядом с Хлудовым появляются «голубые электрические луны» (III, 277, 288). Этот необычный образ совмещает в себе авторскую семантику «луны» и «фонаря». Такое соединение создает совершенно новый символический смысл образа. Фонарь в поэтике «Бега» — метафора смерти. Хлудов, решив вернуться в Россию, где его руки были обагрены кровью, говорит: «Я помню армии, бои, снега, а на столбах фонарики... Хлудов пройдет под фонариками!» (III, 275) Эта метафора разворачивается в пьесе. Чарнота в ответ на предложение Хлудова вернуться в Россию отвечает: «Я зря казаков порубал? Верно!... Я обозы грабил? Да! Но, Рома, фонарей у меня в тылу нет! А ты? Где Крапилин?.. За что погубил вестового?..» (19, V, 298). В другой редакции смысл метафоры «фонаря» проступает еще более ясно: «Все кончено. Империю Российскую ты уже проиграл, а в тылу у тебя фонари» (III, 277). В устах Чарноты фонарь — это синоним преступления перед большевистской Россией. В «хлудовском» восприятии это преступление прежде всего перед своей совестью, требующее раскаяния. Драматический смысл образа «фонаря» усиливается соединением с образом луны, в результате чего рождается образ «голубоватых электрических лун», предшествующих появлению Хлудова на сцене и сопутствующих ему при взгляде на вестового Крапилина: «Видны голубоватые электрические луны. Под одной из них на железном столбе висит длинный черный мешок, под ним доска, на ней надпись: «Вестовой Крапилин — большевик». Хлудов один в полутьме смотрит на Крапилина» (III, 248). Голубоватая электрическая луна символизирует смешение правды и лжи. Крапилин повешен не за большевизм и не за слова правды о Хлудове. Он казнен за то, что отказался от них, моля о прощении. В лунном свете ощутим намеченный уже в повести «Роковые яйца» и усиленный затем в «Мастере и Маргарите» мотив сожаления по несостоявшемуся человеку. Крапилин сказал правду, но оборвал смелый порыв жалкой коленопреклоненной просьбой о помиловании. То же сожаление и боль по живому, честному и благородному в человеке несет образ луны в связи с Хлудовым. Его природные задатки — смелость, отвага, решительность, бескомпромиссность — по воле исторических обстоятельств и по вине самого героя направлены на совершение жестоких и циничных убийств, которые герой с опозданием мучительно переживает. Повешенный вестовой, олицетворяющий больную совесть Хлудова, неслучайно является ему в длинной цепи «лун и фонарей», способствуя постижению трагической истины: «...все это я сделал напрасно» (III, 436). В сходном значении упоминается фонарь — голубая луна, когда Голубков напоминает Корзухину его отречение от жены: «...вы отказываетесь от живого человека!... Помните, ее арестовали? Помните, мороз, окна, фонарь — голубая луна?..» (III, 429). Очевидно, упоминание о фонаре характеризует не просто обстоятельства, но содержит нравственную оценку предательства, взывает к совести человека. Соединение луны как воплощение искренности и фонаря, искусственный свет которого эквивалентен преступлению, лжи и смерти, ведет к появлению в поэтике

Булгакова нового смысла образа луны: вины, страдания и раскаяния от роковой непоправимости свершившегося и свершающегося. Образ луны содержит авторское размышление об эпохе, основное содержание которой — борьба, вражда и ненависть — осложняет возможность развития человеком ценностных качеств и ведет к дисгармонизации жизни.

Драматический и в жанровом, и в эмоционально-психологическом отношении образ-символ вызван к жизни событиями революционной эпохи — времени, заострившего и внутренние, и межличностные конфликты, времени — пика человеческих страданий, доля которых не миновала Булгакова.

Вневременной характер приобретает образ луны в пьесе «Дон Кихот», написанной по мотивам романа Сервантеса. Значение образа луны соотносится с образом и судьбой главного героя — Дон Кихота Ламанчского, которому суждено «тревожное счастье стать рыцарем» (IV, 171) и, идя по свету, «мстить за обиды, нанесенные свирепыми и сильными беспомощным и слабым, ...биться за поруганную честь, чтобы вернуть миру то, что он безвозвратно потерял — справедливость» (IV, 164). Лунный образ возникает в первом действии пьесы, являясь символом дороги рыцарства и светлой цели — «всем делать добро и никому не причинить зла» (IV, 206). «Вперед, Санчо, луна освещает наш путь...» (IV, 165), — вдохновенно обращается Дон Кихот к своему спутнику. В лунном свете оруженосцу является глубинная суть происходящего, стоящая за решением быть рыцарем: «Я глядел на вас сейчас при свете луны, говорит он Дон Кихоту, — и у вас было такое скорбное лицо, какого мне не приходилось видеть» (IV, 164). Простодушный Санчо, не постигнув всей глубины явившегося ему откровения, тем не менее точно уловил главный его смысл, назвав увиденного в лунном свете Дон Кихота «рыцарем печального образа» (IV, 164). Луна — образ, воплощающий понятие рыцарства, которое включает в себя не только подвиги во имя справедливости, но и опасности, страдания и личные беды, неизбежно сопутствующие благородным и смелым поступкам.

Луна в пьесе существует в двух противоположных мирах (романтически-возвышенном и реально-обыденном) и соединяет их. Соприкосновение и пересечение этих миров влечет за собой драматические события. В идеальном мире сознания рыцаря печального образа луна является символом пути к высокой цели и самой этой целью. В мире реальном луна — это знак ложного рыцарства, своего рода приманка, ловушка для наивного, возвышенно настроенного Дон Кихота. Переодевшись в костюм рыцаря Белой Луны, бакалавр Сансон вовлекает его в поединок и побеждает. Значение победы, а вместе с этим и значение образа луны может быть интерпретировано по-разному. Поражение романтика Дон Кихота, его прозрение имеет, по мнению трезво мыслящего Сансона, положительную сторону: это конец насмешкам над благородным человеком, выглядящим в глазах догматически мыслящего общества глупым шутом. Но, творя, казалось бы, доброе дело, рыцарь Белой Луны навсегда губит Дон Кихота, для которого жизнь без идеала равносильна смерти не только духовной, но и физической. Приведя рыцаря Печального Образа в соответствие с нормами реальной жизни, Сансон тем самым убивает его. Для романтически возвышенного в своих стремлениях рыцаря знак Белой Луны на груди победившего прагматика Сансона является символом смерти. Это становится очевидным из реплики, которую автор вкладывает в уста Санчо в последней картине пьесы. Не упоминая о рыцаре, щит которого был украшен образом ночного светила, Панса говорит Дон Кихоту: «...Белая Луна действительно все перевернула в голове у вас» (IV, 222).

В качестве частного наблюдения отметим, что луна, являясь символом дороги рыцарства, справедливости, редуцированным символом правды, в реальном мире обрекает героя на ложные мысли и поступки: желание видеть в крестьянке — даму, в тазе — шлем, нелепое преследование монахов, бессмысленные драка с погонщиками скота и прокалывание бурдюков с вином.

Первоначально возникая в значении символа истинного рыцарства, высоких и благородных идеально-романтических устремлений, по ходу пьесы лунный символ, обозначив рыцарство ложное, приобретает значение смерти. Этот смысл выходит за рамки допустимого финала рыцарских подвигов, так как луна является символом смерти без идеала, а не смерти за идеал. Такова трансформация лунного образа.

Обобщенно образ луны в пьесе «Дон Кихот» можно трактовать как символ наивной романтической воодушевленности, вступающей в трагическое для нее противоречие с прагматизмом реальности и приводящей к негативным последствиям.

Логическим продолжением развития образа луны является последний роман писателя. Уже отмеченные функции образа символа луны: соотнесенность с инфернальным началом и философскими размышлениями автора, получают в нем наиболее полное развитие и выражение.

В лунном свете изображены сцены, в которых действуют персонажи, связанные с силами потустороннего мира: беседа с Воландом на Патриарших прудах; погоня Бездомного за загадочным «иностранцем»; проникновение в кабинет финдиректора Варьете вурдалаков; бал Сатаны в Москве, волшебное действие крема Азазелло, превращающего несчастную Маргариту в дерзкую ведьму; ее полет на шабаш; путь в гости к Воланду.

В создании этой ипостаси образа луны, сказочной, интригующей, Булгаков традиционен и является продолжателем русской и мировой классики, создавшей образ лунного — мистического — света. Более интересной и своеобразной является вторая особенность образа в романе писателя. Луна наполнена важным, глубинным смыслом. Символика луны — это художественное выражение представлений автора об идеальном, гармоничном мироздании, достижение которого возможно путем обращения к духовному началу в человеке. По Булгакову, высшая истина — духовная жизнь — дана любому человеку, важно лишь желание ее осознать.

Луна как воплощение истины возникает перед всеми ведущими персонажами романа. Уже в первой главе «Мастера и Маргариты» лунный образ появляется в этом значении во время рассказа Воланда об Иешуа, олицетворяющем высшую истину. У иностранца двое слушателей — председатель МАССОЛИТа Берлиоз и начинающий поэт, пишущий под псевдонимом Бездомный. Молодой литератор замечает наступление вечера и появление луны, в то время как его учитель ее не видит. М. Бессонова заметила: «То, что Берлиоз не видит луны, символично. Всю жизнь он не верил в сверхъестественные явления и поэтому луну, в данном случае являющуюся напоминанием о них и их символом, он как бы не замечает. Заметит он ее когда будет уже поздно. Упав на рельсы, он «успел увидеть в высоте... позлащенную луну... в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно» (V, 47) — это символизирует окончательную потерю для Берлиоза той истины, которую он мог, но не захотел осознать в жизни» (34, 16). Степень трагичности, содержащейся в потере истины для человека, проявляется в характере образа луны, «разваливающейся на куски». Этот образ можно трактовать как вариант апокалиптических гибнущих небесных светил. Апокалиптическое содержание образа луны в эпизоде характеризует добровольный отказ человека от постижения высшей истины как шаг, приближающий наступление страшного времени, дисгармоничного и антиценностного.

Для Берлиоза луна безвозвратно померкла, но она становится спутником Бездомного в погоне за Воландом. Определение смысла образа луны как воплощения духовной жизни дает основания возразить против существующей в исследованиях романа точке зрения (В. Петелин, И. Бэлза, В. Палиевский), согласно которой, смысл ситуации трактуется как проявление глупости Ивана и его неспособности к адекватной оценке событий. Более убедительна позиция М. Бессоновой, видящей в погоне прежде всего «свидетельство неравнодушия Ивана к происшедшему», «стремление добиться справедливости» (34, 23). Образ луны как воплощение истины направляет его и сопутствует ему. Едва оправившись после гибели Берлиоза, Бездомный бросается вслед за профессором, «...над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу» (V, 49). «Обманчивым, — предполагает Бессонова, — лунный свет, несомненно считает не автор, а традиционно-обыденное сознание. На самом деле луна открывает Ивану действительное положение вещей» (34, 23). «Лунный луч» (V, 53) указывает поэту икону и венчальные свечи в квартире № 47, помогая в поисках правды.

Еще раз возникает образ луны в связи с образом Ивана в главе «Раздвоение Ивана», причем раздвоение это символически представлено колебанием между электрическим и лунным светом: «Иван... поглядывал то на лампу под абажуром, льющую с потолка смягченный свет, то на луну, выходящую из-за черного бора, и беседовал сам с собой» (V, 114) о сути происходящего. Беседа «прежнего», категоричного и «нового», растревоженного Ивана заканчивается победой последнего, поверившего в возможность знакомства иностранного консультанта лично с Понтием Пилатом и убедившего себя в том, что смерть Берлиоза не бог весть какое событие, так как человек «внезапно смертен» и «будет другой редактор, и даже, может быть еще красноречивей прежнего» (V, 115). Изменения в сознании героя очевидны, но оценить однозначно эту эволюцию вряд ли возможно: с одной стороны, способность верить во что-то, кроме торжества материи, в системе ценностных ориентиров Булгакова, несомненно, может быть истолкована как позитивная. С другой стороны, полное забвение бывшего учителя и коллеги-наставника Берлиоза настораживает своей поспешностью. Оставив вопрос этической оценки перемен, отметим, что образ луны в данном контексте выступает в значении истины, ведущей к высшей духовной жизни, а способность заметить и воспринять ее свет означает явное изменение в сознании героя.

Образ луны тесно связан с образом Мастера, воплотившим идеал человека-художника у Булгакова. Мастеру чудесным образом вдруг открылась правда об истине, следуя которой человечество смогло бы обрести гармонию, избавиться от мук, боли и страданий. Художественным воплощением этой истины, ее олицетворением является герой его романа — Иешуа Га-Ноцри. С ним лунный свет соотносится в романе прежде всего как образ, воплощающий идеальную истину, к которой должен стремиться каждый. Мастеру доступно истинное понимание проповеди бродячего философа, поэтому луна является и его постоянным спутником, озаряя своим светом все жизненно важные для героя события. «Глядя на луну» (V, 136), рассказывает Мастер о потрясших и перевернувших всю его жизнь минутах первой встречи с Маргаритой; обратясь к луне, признает он свое сумасшествие; «лунным гостем» в «лунном потоке, кипевшем вокруг него» (V, 276) появляется Мастер в комнате Воланда; «не сводя глаз с луны» (V, 368), заливающей все вокруг своим светом, покидает Мастер вместе со своей возлюбленной «грустную вечернюю» землю (V, 376), направляясь в «вечный дом» (V, 372).

Возможность постижения истины — учения Га-Ноцри была дана в романе еще одному герою — Пилату. Но под давлением внешних обстоятельств он отправляет проповедника на казнь, не сумев осуществить свой замысел спасения Иешуа путем заключения его в свою кесарийскую резиденцию. Ситуация сродни истории Мастера, «угадавшего», но не сумевшего донести свой роман до читателя, дать своему детищу полноценную жизнь.

В обоих случаях желаемое не осуществилось. И Мастеру, и Пилату не хватило сил для реализации своих планов. (С образами этих персонажей связан мотив, определенный исследователями как мотив «отступничества» (49), (110)). Луна связана для них с мотивом грусти, тоски по утраченному. Этот параллелизм подчеркивают тождественные обращения персонажей к ночному светилу. Мастер при напоминании о сожжении романа впал «в тоску и беспокойство», «обращаясь к далекой луне, вздрагивал, начал бормотать:

— И ночью, при луне мне нет покоя... Зачем потревожили меня, О боги, боги...» (V, 279). Пилат «говорит, что и при луне ему нет покоя...» (V, 370).

В отношении образа Пилата луна в большей степени приобретает символическое значение личного раскаяния и мучения от непоправимости свершившегося: «Может быть, ...сумерки (время, приближающее появление луны — Т.В.) и были причиною того, что внешность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел, сгорбился, и, кроме того, стал тревожен... прокуратор все силился понять, в чем причина его душевных мучений. И быстро он понял это, но постарался обмануть себя. Ему ясно было, что сегодня днем он что-то безвозвратно упустил, и теперь он упущенное хочет исправить какими-то мелкими и ничтожными, а главное, запоздавшими действиями. Обман же самого себя заключался в том, что прокуратор старался внушить себе, что действия эти, теперешние, вечерние (распоряжение об убийстве предателя — Т.В.) не менее важны, чем утренний приговор. Но это очень плохо удавалось прокуратору» (V, 300, 301), очевидно потому, что в глубине души вся трагическая суть безвозвратно упущенного ему ясна, как ясно и то, что от душевных мучений не уйти, не спрятаться в глубине дворца: «...внутрь прокуратор... уйти не пожелал. Он велел постель приготовить на балконе, там же, где обедал, а утром вел допрос» (V, 309), он осознает, что свою чашу придется испить до дна, возможно, поэтому «Оголенная луна висела высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с нее глаз в течение нескольких часов» (V, 309). По-видимому, символ «оголенной луны» — это редуцированный образ «исколотой памяти» (V, 384), синоним оголенной совести, ее двойник.

В связи с образом Пилата лунная символика приобретает множество значений, вплоть до прямо противоположных, проявляя свою антиномичность.

В реальном мире, изображенном в произведении, образ луны является символом мучающей совести и тоски по возможной, но навеки утраченной гармонии. В мире ирреальном луна символизирует обретенную истину. Мучающийся после свершившегося распятия прокуратор «лишь только... потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, ...немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге... Казни не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны!» (V, 309—310). Независимо от реальности-ирреальности художественного мира образ луны символизирует высшую истину. Мотив грусти, связанный с ним в мире действительности — лишь эмоционально-психологическая реакция на невозможность следования идеальной истине в реальной жизни. Во сне Пилат «видит одно и то же — лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Но, увы, на эту дорогу ему выйти почему-то не удается, и к нему никто не приходит» (V, 370).

Выйти на желанную дорогу — путь, ведущий к гармонии, — Пилат не может пока не слышит слов Мастера: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя!» (V, 370) Пока не произнесены слова о возможном освобождении от мук совести и возможном спасении (иначе зачем «он (Иешуа — Т.В.) ждет тебя»?). Только после них «протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога», по которой он тотчас «стремительно побежал». Это путь к луне покою. Но восхождение только началось. «Человек в плаще... поднимается все выше...» после следующего этапа — когда его спутник, «молодой человек в разорванном хитоне» клянется, что не было казни, совершенной Пилатом. Она была в реальности, но казненный прощает ее своему палачу. «Тогда лунный путь вскипает, из него начинает хлестать лунная река и разливается во все стороны. Луна властвует и играет, луна танцует и шалит» (V, 383). Это символика торжества прощения, добра и милосердия.

Образ луны становится воплощением идеального миропорядка, который включает в себя преступление и наказание («Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то» (V, 370)), прощение через муки совести и, наконец, обретенную истину, душевный покой.

Еще одна смысловая грань образа луны раскрывается в романе в связи с образом Иуды. Спеша за возлюбленной по дороге в Гефсиманский сад, юноша из Кириафа периодически попадает то на «пыльную дорогу, заливаемую луной» (V, 306), то «в узорчатые лунные ковры». Но «Иуде ни до чего не было дела» (V, 306), его занимают совсем иные, не имеющие отношения к свершившемуся на Лысой Горе мысли, ни о каком раскаянии, в отличие от Пилата, здесь нет и речи. Луна освещает путь не предателя, а страстно влюбленного, поэтому и узорчатые лунные ковры на дороге напоминают ему «те ковры, что он видел в лавке у ревнивого мужа Низы» (V, 307): весь последний путь Иуды волнующе поэтичен: «вода тихо журчала», опьянял «одуряющий запах весенней ночи», «Из сада через ограду выливалась волна запаха миртов и акаций с гефсиманских полян» (V, 306), слышался «тихий шепот падающей в гроте воды» (V, 307). Сцена убийства эмоционально не содержит и намека на справедливость возмездия, хотя фактически оно и является таковым, «свершается справедливое и неизбежное» (46, 32). У Булгакова сцена убийства Иуды полна скорби и сожаления. Смерть настигает не предателя, «...нож... как молния... ударил влюбленного под лопатку... — Ни... за... проговорил Иуда и больше не издал ни одного звука» (V, 307). И лицо убитого видится «каким-то одухотворенно красивым» (V, 308). Возможно, это происходит вследствие «освобождения от греха» (46, 33).

Но скорее, лунный свет в данном контексте выполняет символическую функцию, отмеченную нами в рассмотренной ранее повести «Роковые яйца». Луна освещает играющего на флейте Рокка и спешащего на свидание и убитого влюбленного Иуду. Как в повести, так и в романе образ луны «высвечивает» главные, определяющие, лучшие, черты, реализуя которые в полной мере, человек мог, возможно, состояться как личность. И в Рокке, и в Иуде изначально существовали более чистые чувства, нежели желание «возобновить... куроводство» (V, 345) невежды и «страсть к деньгам» (V, 298) менялы. Образ луны сопутствует обоим персонажам и имеет значение сожаления и грусти по загубленному, нереализованному в человеке духовному началу. Поэтому так многозначительно и подробно Булгаковым изображается бездыханное тело Иуды: «Левая ступня попала в лунное пятно, так что отчетливо был виден каждый ремешок сандалии» (V, 308) — было в человеке нечто настоящее, данное природой как основа для нравственного роста и совершенствования себя и окружающего мира и не осталось и следа, кроме того, что попал в лунное пятно. (Семантика слова «пятно» в художественном мире Булгакова часто имеет негативный характер.) Как горькая метафора чистого порыва, погубленного денежной страстью, предстает Гефсиманский сад, который «в это время гремел соловьиным пением» (V, 308). Глагол «гремел» больше подходит к звукам оркестра и ближе к звону денег, нежели пению соловья. В данном эпизоде значение образа луны является развернутым продолжением смысла лунного символа в ранней редакции последней главы романа «Белая гвардия» (1925 г.). Луна освещает, «вырезываясь за переплетом деревьев» (I, 532), неловкого и наивно-трогательного в своей влюбленности Николку Турбина. В отчаянии от смущения он пытается хоть на мгновение продлить минуты свидания с Ириной Най. А позже, опьяненный отчаянным поцелуем, идет «по белому городу», «ослепленному луной» (I, 533). Луна — спутница влюбленных, освещает высокие порывы души и сопровождает в пути героя, окрыленного взаимностью чувств.

Значением сожаления об утраченном полон образ луны, возникающий в эпизоде с Николаем Ивановичем Босым, который каждый год в ночь весеннего полнолуния вспоминает, «полюбовавшись луной», «в сладостной тоске» свой полет за Наташей, шепча: «Эх я, дурак! Зачем, зачем я не улетел с нею — Чего я испугался, старый осел!» (V, 382) В неосознанной тоске по возникшему единственный раз в его жизни интуитивно понимающему собеседнику — Мастеру — «Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах» (V, 380) бывший поэт Бездомный, Иван Николаевич Понырев. Лунная тоска делает его совершенно больным, так что вернувшись домой и заснув, «на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться» (V, 383). Причина тому — сон, где безносый палач колет копьем в сердце обезумевшего на кресте Гестаса, но более того — неестественный свет тучи, «которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф» (V, 383). События сна проецируются на события личной жизни самого спящего. Свет тучи может быть связан в сознании Понырева с грозой, во время которой Мастер уходил из жизни; возможно также, что свет катастрофы тревожит бывшего поэта отчасти еще и личным участием в ее приближении (написание некогда памфлета-поэмы о Христе). Гестас — обезумевший «сосед» по мучениям Иешуа Га-Ноцри, Иван Николаевич — сосед Мастера в клинике для душевнобольных. Вполне допустимо, что в убийце Гестаса Понырев видит образ своей смерти-палача.

Еще одна причина волнений героя — интерес к судьбе Понтия Пилата, также может быть связана с личными переживаниями, ведь виновник убийства Иешуа, прокуратор — носитель того же греха, что и бывший поэт: покушение на Иешуа в какой-то степени тождественно покушению на Иисуса, чем было по сути написание поэмы.

Ночь полнолуния обостряет воспоминания и муки совести Понырева.

При переходе в ирреальный художественный мир лунная символика изменяет значение. После укола «жидкостью густого чайного цвета», в котором И. Золотусский, на наш взгляд, не совсем обоснованно видит момент, сообщающий лунному свету финала характер безнадежности, горя и боли (59, 165), все меняется перед спящим: «От постели к окну протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне... и поднимается все выше с отрицающим свершение казни над ним «молодым человеком в разорванном хитоне» (V, 383). Понырев становится свидетелем высшего прощения, которое почти невозможно в реальности — убитый прощает убийцу. Лунное половодье является символом самого высокого милосердия: «...лунный путь вскипает, из него начинает хлестать лунная река и разливается во все стороны. Луна властвует и играет, луна танцует и шалит» (V, 383). Вслед за этим заканчиваются муки и самого Ивана Николаевича Понырева: приходящий к нему Мастер подтверждает увиденный «благополучный» финал романа о Понтии Пилате. А Маргарита приносит успокоение его «исколотой памяти»: «...все кончилось и все кончается... И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо» (V, 384). «Складывающаяся» «в лунном потоке» Маргарита освобождает героя от нравственных мук и несет ему прощение за со-участие (написанием поэмы и бездарных стихов) и бывшее духовное со-единение с теми, кто сделал невозможной реальную жизнь романа и земную жизнь Мастера, а вслед за прощением — душевный покой: «Она наклоняется к Ивану и целует его в лоб... Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счастливым лицом.

Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто: ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий прокуратор Иудеи Понтий Пилат» (V, 384).

«Лунный» финал романа символизирует утверждение ценности доброго начала, прощения и милосердия как высшей идеальной истины, ведущей к высвобождению в человеке духовных основ — фундамента индивидуальной и всеобщей гармоничной жизни.

Заслуживают внимания небольшие эпизоды в романе, где образ луны на первый взгляд совершенно лишен позитивного начала: лунная дорожка перед погромом в квартире критика Латунского и лунный свет в сцене с Римским в ночном Варьете. М. Бессонова обратила внимание на то, что Маргарита бежит по «узкой длинной дорожке» не к луне, а от луны, то есть удаляется от истины» (34, 17), производя погром в квартире литературного критика. Так же показательно и то, что «при лунном свете Маргарита не может начать злое дело и прежде, чем громить квартиру Латунского, зажигает во всех комнатах электрический свет, который подчеркивает, насколько бессмысленны и ложны по своей сути действия героини. Не случайно Маргарите кажется, что результаты «получаются какие-то мизерные» (V, 231)» (34, 17).

Во втором эпизоде — с Римским, в преддверии появления роковой нечистой силы, луна, по наблюдениям М. Бессоновой, подсказывает Римскому, что нужно делать, чтобы миновать участи общения с вурдалаками (глядя на нее, финдиректор испытал страх и желание «поскорей уйти из театра» (V, 149). «Но Римский забыл об этом предостережении луны и позволил злу одержать верх в своей душе. Ведь он (мысленно в разговоре с Варенухой — Т.В.) не просто пожелал, чтобы Степу сняли с работы, ...он хотел большего: «...чего-нибудь и похуже снятия» (V, 150)» (34, 20). Римский остался в Варьете чтобы отомстить и навредить, а луна символизировала собой призыв победить злое в себе.

Анализируемые эпизоды связаны с философией нравственного усовершенствования, главной целью которой является противление злу и развитие в себе доброго начала. И. Галинская видит в этом отражение влияния философских идей Г.С. Сковороды (47, 75—78). В. Немцев связывает суть этой философии с основными положениями теории Канта (80, 103—140).

Образ луны в творчестве М. Булгакова — это символ высшей истины, суть которой — достижение гармоничного бытия путем обращения к позитивно-духовным основам человека. Пути реализации этой истины могут быть разными: ее можно «угадать» (как это сделал Мастер); в нее можно интуитивно поверить (что удалось Ивану Бездомному и чего не захотел сделать Берлиоз и прочие московские обыватели); к ней можно приблизиться, развивая в себе природный дар любви или предрасположенности к искусству (Иуда, Рокк), иных потенциально позитивных основ; к ней ведут осознание и искупление страданием собственных ошибок (Хлудов, Пилат).

В романе «Мастер и Маргарита» получает свое наиболее полное выражение образ-символ луны, содержащий в себе ярко выраженное традиционное мистико-сказочное начало и являющийся результатом авторских нравственно-философских размышлений о человеке и бытии. Возможно, факт совмещения двух ипостасей луны — образа мистико-фантастического и образа философски-содержательного — имеет символическое значение нереальности достижения гармоничного бытия.

Примечания

1. Сочетание сатирического начала, музыкальных мотивов и идейно-философского плана вновь помогает провести параллели между повестью М. Булгакова и «Симфонией (2-й, драматической)» А. Белого, во «Вместо предисловия» к которой сам автор указывал на сочетание в ней «музыкального, сатирического и идейно-символического смыслов» (22, 273). Кроме того, мотив апокалиптических ожиданий, идеальной любви, сосуществующие с низким бытом также могут быть спроецированы на повесть М. Булгакова. Вместе с тем, подобные художественные и мировоззренческие параллели могут интерпретироваться и как результат существования общего культурного контекста.