2.3. Семейные ценности и русский бунт в романе «Белая Гвардия»

Все произведения М.А. Булгакова о Гражданской войне посвящены проблеме долга и чести, верности своему слову в противопоставлении предательству и малодушию. Булгаков продолжает традиции историзма, заложенные А.С. Пушкиным. В «Истории Пугачёвского бунта» (в сцене допроса мятежника) Пушкин приводит следующие слова Емельяна Пугачёва: «Богу было угодно наказать Россию через моё окаянство»¹; Мазепа в «Полтаве»: «Петру я послан в наказанье, / Я тёрн в листах его венца»². Ю.М. Лотман писал об историзме Пушкина: «В истории Пушкин открывал для себя кровавые и непримиримые противоречия, трагизм которых заключался в том, что каждая из враждующих сторон обладает своей непререкаемой правдой, исключающей примирение и компромисс»³, — таким образом, у каждой из враждующих сторон были свои представления о справедливости, истинности и идеале.

В своих стихотворениях и статьях о русской революции летописец Гражданской войны, М.А. Волошин, воспринимает её с точки зрения исторического бумеранга, покаравшего тех, кто когда-то отправил его в несправедливый полёт. В стихотворении «Стенькин суд» поэт представляет народных героев-мстителей, вернувшихся, чтобы вершить справедливость:

Мы устроим в стране благолепье вам —
Как, восставши из мёртвых, — с мечом, —
Три угодника — с Гришкой Отрепьевым,
Да с Емелькой придём Пугачём (1917)⁴.

Легендарные бунтовщики часто упоминаются в произведениях о революции как знамение перемен, подготовленных ими ценой собственных жизней. Новая эпоха принесла с собой и нового исполнителя воли народного мщения. У Б.Л. Пастернака читаем: «Всю, во имя жалости выработанную вспомогательную безжалостность <...> выразил собою Ленин, чтобы олицетворённым возмездием за всё содеянное обрушиться на старое. Рядом с ним поднялся неизгладимо огромный образ России, на глазах у всего мира вдруг запылавшей свечой искупления за все бездолья и невзгоды человеческие»⁵. Помимо идеалистической стороны революции: мечты о всеобщем равенстве и свободе, есть и кровавая сторона — сторона русского бунта.

Писатели разных стран размышляли о истоках и последствиях Первой мировой войны. У Э.М. Ремарка в романе «На Западном фронте без перемен» (1929) читаем о разрушительном влиянии войны: «До какой же степени лжива и никчёмна наша тысячелетняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки крови. <...> Допустим, что мы останемся в живых; но будем ли мы жить?»⁶. На фронтах Первой мировой сформировалось «потерянное поколение», к которому косвенно можно отнести и М.А. Булгакова. Весной 1918 года он возвратился в Киев, потому что «лелеял мысль стать писателем» [Т. 4, с. 431], где стал свидетелем нескольких бунтов, потрясших его крайней жестокостью противоборствующих сторон.

В романе «Белой гвардия» писатель говорит о Первой мировой как о катализаторе перемен, повлёкших за собой революцию, свержение монархии и жестокое противостояние не только Красных и Белых, но и многочисленных банд, одной из которых управлял Петлюра. Была злость, были силы и были средства: «Сотни тысяч винтовок, закопанных в землю, упрятанных в клунях и коморах, не сданных» [Т. 1, с. 231].

Волошин в своей статье «Пророки и мстители» (1906) писал: «Духовный кризис наций, который является неизбежным бичом в руке каждой из Великих Революций, — это кризис идеи справедливости. Идея справедливости — самая жестокая и самая цепкая из всех идей, овладевавших когда-либо человеческим мозгом. Когда она вселяется в сердца и мутит взгляд человека, то люди начинают убивать друг друга»⁷, — человеческая жизнь обесценивается, а борьба за справедливость оборачивается ещё большей несправедливостью. И.А. Бунин в своём романе-дневнике «Окаянные дни», запечатлевшем события 1918 и 1919 годов, заметил: «Всякий русский бунт (и особенно теперешний) прежде всего доказывает, до чего всё старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего бесформенности. <...> Русь — классическая страна буяна»⁸.

В творчестве Булгакова красной нитью проходят размышления о нравственной подоплёке событий. Р.Н. Симонов, актёр театра, вспоминал о своём разговоре с писателем: «Он сказал мне: «Вы знаете, Рубен Николаевич, я, наверное, всё-таки пацифист. Я против убийств, насилий и бессмысленной войны»»⁹. Для Булгакова война — это людские жертвы, которые нельзя оправдать великой идеей, но, когда стоит вопрос о суверенитете страны, его лучшие герои готовы защищать Родину любой ценой. На последних страницах «Белой гвардии» автор задаёт риторический вопрос о петлюровщине: «А зачем оно было? Никто не скажет» [Т. 1, с. 422]. Но было... Мысль о бессмысленности петлюровской жестокости перекликаются с рассказом Воланда о демоне войны Абадонне: «Он на редкость беспристрастен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам. Вследствие этого и результаты для обеих сторон бывают всегда одинаковы» [Т. 5, с. 252]. Но при этом важно помнить и то, что одинаковость последствий заключается в людских жертвах и разрушениях, а не в победе истины и идеала над злом, трусостью и несправедливостью. Об этом писатель рассуждает на страницах романа «Белая гвардия».

Лучшие герои Булгакова остаются личностями с высокими моральными принципами — для них немыслимо предать законы чести и долга. Б.В. Соколов назвал «Белую гвардию» «одним из лучших романов о Гражданской войне и едва ли не единственным, где события показаны объективно и в изображении белых, и большевиков нет никакой карикатурности»¹⁰. По сути, Булгаков рассказал о себе и своём поколении, создавшем на руинах империи новое государство.

31 декабря 1917 года Булгаков писал сестре: «Упиваюсь картинами старого времени. Ах, отчего я опоздал родиться! Отчего я не родился сто лет назад. Но, конечно, это исправить невозможно!» [Т. 5, с. 390]. В рассказе «Необыкновенные приключения доктора» (1922) персонаж развивает эту мысль: «За что ты гонишь меня, судьба?! Почему я не родился сто лет тому назад? Или ещё лучше: через сто лет. А ещё лучше, если б я совсем не родился» [Т. 1, с. 431]. Булгаков сочувствовал людям, выброшенным из уютной гостиной бурей, разметавшей спокойствие семейного очага: «Я вижу вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле раскрыты. Играют «Фауста»» [Т. 4, с. 435]. Лишь на страницах романа писатель мог воссоздать то утраченное, что безжалостно унесло время; каждый его герой становится продолжением тех, кто когда-то сидел в гостиной и также воссоздавал прошедшие эпохи; кто-то сделал бессмертным «Фауста», неслучайно раскрыты ноты. Таким образом, Булгаков добился исполнения мечты героя Гёте — остановил мгновение через «великие усилия СТАТЬ БЕССТРАСТНО НАД КРАСНЫМИ И БЕЛЫМИ» [Т. 5, с. 447].

Нельзя не согласиться с мнением А.Н. Варламова, что Булгаков «находился над схваткой. <...> Над всеми своими героями и их прототипами»¹¹. Художественный мир отличается от мира реального тем, что лишь отражает реальные вещи и события, которые воспринимает один конкретный человек — писатель, определяющий, как его герой должен себя вести, каким он должен быть. Неслучайно в «Театральном романе» Булгаков показывает писателя-кукловода, наделяющего образы героев определенными чертами, которые делают их способными обрести власть над своим создателем, ведя его через катарсис к финалу: «Родились эти люди в снах, вышли из снов и прочнейшим образом обосновались в моей келье. Ясно было, что с ними так не разойтись. Но что же делать с ними?» [Т. 4, с. 434].

На Гражданскую войну Булгаков смотрел с морально-этической точки зрения, в контексте мировой духовной истории, поэтому соединил в романе и прошлое, и настоящее, и будущее. Содержание «Белой гвардии» значительно шире, чем просто семейная хроника и рассказ о нашествии Петлюры. Роман полифоничен, он соткан из снов и яви; крушение привычного мира оставляет в душах персонажей незаживающие раны. П.Е. Фокин в предисловии к книге «Булгаков глазами современников» писал: ««Белая гвардия» (почти «Война и мир»!) пишется кровью сердца и со всем блеском молодого таланта»¹². Это роман-притча, роман-ностальгия, роман-поиск не только самого себя в новом мире, но и высоконравственного человека.

Роман стилистически похож одновременно и на летопись, и на былину, недаром образ Владимира олицетворяет не только сам Город, но и новую историческую веху — перемены в жизни и сознании людей. Перед читателем своего рода «Повесть временных лет», где освещены две главные темы нашей литературы: русский бунт и человек, борющийся за свои идеалы.

В произведениях древнерусской литературы сливались два голоса: голос истории и голос автора. У Булгакова «в авторское повествование зачастую врывается несобственно-прямая речь, выражающая чьи-то мысли, чувства, оценки»¹³. Неслучайно К.Г. Паустовский заметил: «Герой завладевал Булгаковым всецело. Булгаков перевоплощался в него»¹⁴. Каждый герой романа — это часть души автора, фрагмент его восприятия истории и нравственной сущности людей.

Выбор романа в качестве художественной формы «Белой гвардии» был предопределён жанровой традицией русской классической литературы: писатель изображал «интеллигентско-дворянскую семью, волею непреложной судьбы брошенную в годы Гражданской войны в лагерь Белой гвардии, в традициях «Войны и мира»»¹⁵. В эпоху крушения привычного мира Булгаков становится продолжателем реалистической традиции, которую для него олицетворял Л.Н. Толстой: «Явление Льва Николаевича Толстого обязывает каждого русского писателя после Толстого, независимо от размеров его таланта, быть беспощадно строгим к себе. И к другим. <...> К беспощадной нетерпимости ко всякой неправде в собственных сочинениях!»¹⁶. Эту установку на искренность и строгую художественную форму можно заметить на всем художественном пространстве «Белой гвардии».

Параллели с «Войной и миром» являются одной из существенных черт поэтики булгаковского романа. Братья Турбины продолжают нравственные искания братьев Ростовых: Алексей несёт в себе черты повзрослевшего Николая Ростова, а Николка напоминает одновременно и юного Николая, и Петю Ростовых с их горячим стремлением быть в гуще эпохальных событий: ««Поскорее, поскорее бы», — думал Ростов, чувствуя, что наконец-то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей-гусаров»¹⁷; «Петя находился в постоянно счастливо-возбуждённом состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого-нибудь случая настоящего геройства»¹⁸. В Тальберге можно обнаружить черты Берга: «Свежий, розовый гвардейский офицер, безупречно вымытый, застёгнутый и причёсанный»¹⁹. Образ полковника Най-Турса близок к одному из лучших героев романа «Война и мир» — Василию Денисову, который «честно служил царю и отечеству»²⁰. Денисов стремился оградить от опасности восторженного Петю Ростова и искренне плакал, когда ребёнок погиб, а Най-Турс спасал юнкеров, жертвуя собою.

Есть в романе интересная аллюзия — падение Киева, который отдан Петлюре гетманом, предавшим Родину ради собственного спасения, и Москва, отданная Кутузовым, чтобы выиграть время для решающей схватки с врагом: «Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей!»²¹, — говорит старичок в толпе, в которую всматривается Пьер Безухов. В своём разорённом Петлюрой Городе Булгаков видит искупление за людские грехи. Но в романе XX века описание исторических событий вторично, оно заслоняется сменой ярких эмоций героев, проверкой на прочность их семейных и нравственных ценностей, реалии Гражданской войны для них только фон.

Петлюра и его люди показаны со стороны как внешнее, преходящее зло, испытание морально-нравственных ориентиров человека. Сбежавший с вероломным командованием Тальберг изображен сатирически, он заслуживают лишь презрения Турбиных и их друзей, так же, как и трусливые командиры, бросившие своих солдат. Василиса, в восприятии Николки, — презренный и трусливый человек, но именно из его уст звучат нехитрые и простые истины, которые воспринимает юный Турбин. В финале Николка испытывает стыд за то, что издевался над неплохим в сущности человеком, оказавшимся, как и многие, вне исторической игры.

Исторический процесс показан через судьбу главного героя романа — страна изранена и тяжко страдает от огня Гражданской войны. Ранение Алексея Турбина и последующее тяжелое выздоровление — это очищение через страдания и обретение нового пути.

Стиль романа причудливо совмещает в себе реализм и мистику, лиризм и сарказм, реквием и надежду. Писатель постоянно сопоставляет исторические события, быт героев и провидение, космос. В.Г. Боборыкин писал о художественном методе Булгакова: «Каждый созданный им образ несёт в себе его любовь или ненависть, восхищение или горечь, нежность или сожаление»²². Роман «Белая гвардия» подчёркнуто лиричен, что достигается через оттенок исповедальности (сны героев), благодаря которой передан поиск Человека в человеке.

С лёгкой руки М.А. Волошина «Белая гвардия» обрела мистериальную трактовку. Л.Е. Белозёрская вспоминала: «Посетительница передала привет от Максимилиана Александровича и его акварели в подарок. На одной из них бисерным почерком Волошина было написано: «Первому, кто запечатлел душу русской усобицы»...»²³. Душу, которая страдает от разобщённости народа, от кровопролития и огромного количества вопросов, два из которых стали вечными: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Эпиграфы «Белой гвардии» несут в себе огромную смысловую нагрузку — в них заложена идейно-эмоциональная концепция романа. Первый эпиграф из романа А.С. Пушкина «Капитанская дочка» (глава «Вожак») намечает конфликт романа и является одним из его лейтмотивов: «Ветер завыл, сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось с снежным морем. Всё исчезло» [Т. 1, с. 179]. В качестве основного литературного метода изображения событий Булгаковым избран гуманистический историзм. В «Белой гвардии» вслед за «Капитанской дочкой» развиваются две общие темы: человек, закружённый вьюгой событий, его семья, его идеалы, его выбор, и Гражданская война — не столько как исторический факт, сколько как проверка на прочность нравственных принципов персонажей. Даже исторические перипетии в обоих романах становятся вторичными, когда сталкиваются честь и бесчестие.

Образ метели постоянно присутствует за окном турбинской квартиры — это не только реминисценция из «Капитанской дочки», где через буран к Белогорской крепости шёл Пугачёв, но и аллюзия на поэму А.А. Блока «Двенадцать», где через вьюгу продвигался отряд красногвардейцев:

На ногах не стоит человек,
Ветер, ветер —
На всём Божьем свете²⁴!

Интересно воспоминание К.Г. Паустовского: «Однажды зимой он приехал ко мне в Пушкино. <...> Булгаков останавливался и подолгу рассматривал шапки снега на пнях, заборах, на еловых ветвях. «Мне нужно это, — сказал он, — для моего романа». Он встряхивал ветки и следил, как снег слетает на землю и шуршит, рассыпаясь длинными белыми нитями»²⁵. Вьюга в романе символизирует смуту, терзающую Город, оказавшийся на перепутье: на Дону — Деникин, под стенами — Петлюра, в Городе — немцы и чехи (интервенты), белогвардейцы, а красные сквозь метель двигаются к древней столице Русского государства.

Также образ метели — это аллюзия на революционные события, происходящие в Москве: «Давно уже начало мести с севера, и метёт, и метёт, и не перестаёт, и чем дальше, тем хуже» [Т. 1, с. 181]. Слово «давно» характеризует не физическое время, а мистериальное, вселенское, растянутое и замершее звёздным пологом над квартирой Турбиных, над Городом, над всей Россией. Судьба совершила крутой вираж, исчезла империя, но остались шторы и согревающий свет: «В столовой, в сущности говоря, прекрасно. Жарко, уютно, кремовые шторы задёрнуты» [Т. 1, с. 184]. На протяжении всего повествования и днём, и ночью шторы задёрнуты, символизируя не только стремление отгородиться от внешнего мира, но и защитить семью от опасности с улицы. Образ метели, противопоставленной спасающему свету, один из символов романа Б.Л. Пастернака — «Доктор Живаго»:

И всё терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела²⁶.

Образ вьюги несёт в себе не только опасность, но и идею поиска истины, жажду справедливости, ожидание возмездия. Великий князь С.И. Гордый оставил своим потомкам высоконравственные строки: «А пишу вам се слово того для, чтобы не перестала память родителей наших и наша и свеча бы не погасла»²⁷, — то есть не прервался род, не ушли традиции, не забылись уроки прошлого.

Персонажи «Белой гвардии» перекликаются с образами «Капитанской дочки»: Николка Турбин — с Петром Гринёвым, который только учится жить, но, следуя заветам семьи, свято бережёт честь смолоду. Полковник Най-Турс одновременно соединяет в себе образы старой гвардии Белогорской крепости, капитана Миронова и Ивана Игнатьевича; «Золотая» Елена, верная семейным традициям, напоминает Машу Миронову; а двуличный Тальберг — наряженного в казачий костюм Швабрина.

Пушкин в своём произведении говорит о высоком предназначении человека. Образ Петра Гринёва, его чувства к Маше Мироновой и её семье, его взаимоотношения с Пугачёвым, его презрение к Швабрину, его отношение к арестованному бунтовщику — всё овеяно милосердием: «Мысль о нём неразлучна во мне с мыслию о пощаде, данной им мне в одну из ужасных минут его жизни»²⁸. «Ужасная минута жизни» — триумф бунтовщиков, но в этом начало конца Пугачёва, его приговор: «Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. <...> Поздно мне каяться. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою»²⁹. Осознание своей исторической роли присутствует в каждой фразе Пугачёва, он представлен в повести как подлинно трагический герой, в отличие от Петлюры — мрачной тени трагических событий в Киеве.

«Капитанская дочка» выступает в романе и символом традиционной русской культуры, судьба которой по-настоящему пугает Турбиных и их близких: «Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи. Мать сказала детям: — Живите. — А им придется мучиться и умирать» [Т. 1, с. 181]. Булгаков намеренно не закавычивает название романа Пушкина, Капитанская дочка здесь — не книга, не образ Маши Мироновой, а нравственное мерило души человека, его понятие о чести и совести. Благодаря этому контрасту сильнее ощущается тревога за общекультурные идеалы человечества: «Было, было всё это и вдруг не стало. Позор. Чепуха» [Т. 1, с. 185]. Турбины живут ожиданием мировой катастрофы, сравнимой с Апокалипсисом: «Восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит всё грозней и щетинистей» [Т. 1, с. 181]. У Бунина в «Окаянных днях» читаем о 1918 годе: «Кончился этот проклятый год. Но что дальше? Может, нечто ещё более ужасное. Даже, наверное, так»³⁰. Но всё же страх за будущее не мешает героям романа бороться за настоящее, не забывая о нравственном долге.

М. Петровский писал: «Жанр Михаила Булгакова — не историческая трагедия, а мировая мистерия»³¹, — через моральные и физические страдания Турбины и их близкие приходят к истине, ради которой они готовы на любые жертвы. Неслучайно Булгаков дважды упоминает мистериальную повесть Н.В. Гоголя «Ночь перед рождеством» (оперу П.И. Чайковского «Черевички»), где любящий и чистосердечный человек преодолевает все препятствия. Первый раз, когда Турбины ждут Тальберга, а Николка задумался о героическом поступке, который он может совершить в дни обороны Города: «В окнах настоящая опера «Ночь под рождество» — снег и огонёчки. Дрожат и мерцают» [Т. I, с. 185—186]. Второй раз Гоголь присутствует в сцене размышлений Алексея Турбина, находящегося в здании гимназии и принимающего судьбоносное решение — вступить в ряды студенческого дивизиона Малышева: «Просентиментальничали всю жизнь. Довольно. <...> Он оказался в пустом сумеречном классе. <...> А в окнах настоящая опера «Ночь под рождество», снег и огонёчки, дрожат и мерцают» [Т. 1, с. 265], — яркая аллюзия не только на внешнюю смуту, но и на душевные бури героев.

Перед Турбиными и их друзьями предстал во всех ужасающих проявлениях русский бунт: «Был мир, и вот мир убит. Не возвратятся годы. <...> Мира нет... Стреляют там...» [Т. 1, с. 352]. Выбрав цитату из «Капитанской дочки» эпиграфом, Булгаков подчеркнул, что речь в романе идёт о людях, заблудившихся в железном буране Гражданской войны, но не изменивших высоким понятиям чести и совести, что становится их дорогой через исторические метели. Здесь высоконравственный путь милосердия и прощения, нелёгкий путь, но, только идя по нему, человек остаётся самим собой: «Романы Пушкина и Булгакова написаны как развёрнутые художественные комментарии к знаменитой пушкинской строке: «Чему, чему свидетели мы были!»»³², — столкновение человека и русского бунта, как следствие несоответствия идеалистического и исторического времени.

Второй эпиграф к роману (цитата из «Апокалипсиса») актуализирует идею нравственного суда — вневременную точку зрения на происходящее. Суд вечности незыблем в своей высшей правоте: всё проходит, но человек должен достойно пройти свой путь. Слова из «Откровения» расширяют пушкинский акцент не тему неотвратимости судьбы: каждому рано или поздно придётся предстать перед Богом на высшем суде совести — эта мысль становится основным лейтмотивом романа.

Ещё один стих Апокалипсиса: «И судим был каждый по делам своим» (Глава XX, Стих 13), — читает в финале романа испуганный дурными предзнаменованиями бывший поэт-футурист Иван Русаков. Мотив судьбы, предначертанной с появлением Петлюры, окольцовывая композицию, завершается.

Особую роль в раскрытии идейно-эмоциональной концепции романа играет число три: три части, трое Турбиных, три сна Алексея, три молитвы Елены, трое лучших друзей семьи; три символических предмета несут в себе идею преображения мира: памятник Владимиру-крестителю, «Фауст» и жёлтая канарейка. Троичное пространство романа, пересекаясь между собой, отражает вечный путь человека. С идеей прощения и милосердия тесно связан вопрос: на что пойдёт человек, поставленный перед необходимостью защитить свои принципы? Основные темы романа, являющиеся вечными, раскрываются через чётко выстроенную систему образов:

— тема милосердия (Елена, Юлия, Лариосик, Най-Турс, Малышев);

— тема любви и семейных ценностей (Турбины, Най-Турсы);

— тема дружбы, родства душ (Турбины и их близкие);

— тема отверженности и покаяния (Иван Русаков);

— тема будущего, надежды (Петька Щеглов).

В первой части предстаёт квартира Турбиных, которая своим уютом притягивает друзей и отталкивает тех, чьи морально-нравственные идеалы недостаточно высоки. Происходит «размежевание, в ходе которого выясняется, кто есть кто»³³, — Турбины и их близкие противопоставляются предателям-беглецам: гетману, его генералам и Тальбергу.

Булгаков неслучайно собирает членов семьи Турбинных и их друзей вместе в день бегства Тальберга. Обман и предательство окружают сидящих за столом: Елена обманута мужем, а Мышлаевский, Карась, Шервинский, Алексей и Николка — командованием, которое, мобилизовав их, бежало, лишив поддержки.

В первой части «Белой гвардии» реализуется драматический пафос. В центре переживаний героев очередная мобилизация: «Завтра полезем все вместе, — бормотал пьяный Мышлаевский, — все вместе. Вся Александровская императорская гимназия. Ура!» [Т. 1, с. 208]. Ключевое слово в этом эпизоде — «полезем», потому что очень напоминает фразеологизм «лезть на рожон», ведь шансов отбиться от Петлюры у Города нет. Это усиливает драматизм первой части романа, наполненной предчувствием очередного испытания физических и душевных сил героев.

Конфликт первой части завершается роспуском маленькой армии защитников Города. Замыкается первое кольцо композиции: Мышлаевский, поддержавший желание Алексея вступить в ряды ополчения, беспокоится о друге, который должен прийти позже: «Предупредил ли Алексея командир? — озабоченно спросил Мышлаевский Карася» [Т. 1, с. 275]. В этих словах предсказание трагических перипетий в жизни семьи Турбиных.

Вторая часть представляет схватку Города с бандой Петлюры: люди гибнут, преданные своим командованием, брошенные союзниками, обманутые в своих ожиданиях. Автор здесь как будто занимает нейтральную позицию, он — просто объективный летописец, фиксирующий события. Булгаков, как несколько веков тому назад Нестор, призывает к одному — объединению и примирению, доказывая, что враг у всех один — смута.

Петлюру во второй части романа представляют три его «генерала»: полковник Козырь-Лешко (бывший учитель), полковник Болботун и полковник Торопец (у Пугачёва в «Капитанской дочке» — Хлопуша и Белобородов). Гибель офицеров, которые по закону чести и совести охраняли свои посты, от рук петлюровцев показана как следствие предательства их командиров, бежавших на немецких поездах. Булгаков клеймит позором трусость и малодушие генералов и беспринципного «лисы» гетмана.

Появление больного сифилисом поэта Русакова и прапорщика Шполянского усиливает сатирический пафос романа. Вместо того чтобы защищать город, они погрязли в разврате и глумлении над русской поэзией.

Здесь Булгаков сочувствует каждому человеку, — не белому, не красному, не петлюровцу, а человеку, думающему, способному анализировать и делать неутешительные выводы. Турбины и их друзья осознают закономерность происходящего в России, они воспринимают Гражданскую войну как возмездие. На фоне всеобщего предательства и подлости появляются образы надёжного полковника Малышева и героического полковника Най-Турса.

Алексей и Николка оказываются втянутыми в кровопролитие на городских улицах: «Петлюра, это так дико... В сущности, совершенно пропащая страна, — пробормотал Турбин в сумерках магазина, но потом опомнился: — Что же я мечтаю? Ведь, чего доброго, сюда нагрянут?» [Т. 1, с. 307]. По иронии судьбы, именно Алексей, мобилизованный как врач, попадает под пулю петлюровцев. Николка, несмотря на грозящую опасность, не оставляет Най-Турса, и судьба совершает чудо — он возвращается домой, как того и хотел полковник. При описании последней битвы полковника за жизнь курсантов в основе повествования — героический пафос.

Конфликт второй части романа разрешается общим горем и счастливым случаем: привозят тяжело раненного Алексея, и приезжает Лариосик. Второе композиционное кольцо замыкается: трусливый Тальберг сбежал из дома, а мечтательный Лариосик появился.

Третья часть содержит размышления автора и его героев о жизни и смерти, о суетном, преходящем, и вечном, незыблемом. Философические обобщения пронизывает тревожное ощущение того, как хрупка и кратковременна жизнь человека. Белых убивают за то, что они белые, красных — за то, что они красные, а Петлюра расстреливает и тех, и других как инакомыслящих. Тревога раненого Алексея за Николку, беспокойство друзей за Турбина-старшего, переживания Елены за жизнь братьев — всё это окрашивает третью часть романа особыми драматическими нотами. Семья стоит на грани уничтожения.

Героический пафос сменяется трагическим. Иван Русаков, молящий о собственном здоровье и о милости Бога, становится трагическим героем, познавшим истину через страдание, его образ становится зеркальным образу Алексея Турбина.

Петлюра, «таинственный и безликий» [Т. 1, с. 239], появляется на страницах романа только в виде слухов, его образ так и не подкреплён описанием реального исторического лица, он, как ночной кошмар, только мерещится горожанам, которых терзают бандиты, названные армией. Яркая аллюзия Петлюра — Антихрист (камера узника 666) проходит красной нитью через роман: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Глава XIII, стих 18). Неслучайно Булгаков сравнивает деятельность петлюровцев с шабашем, с колдовской силой, взрывающей покой древнего Города: «Произошли такие беды и несчастья, такие походы, кровопролития, пожары и погромы, отчаяние, ужас... Ай, ай, ай!» [Т. 1, с. 228], — ведь первые выстрелы и взрывы послышались в районе Лысой горы. В финале романа Булгаков-философ размышляет: «Симон. Да не было его. Не было. Так, чепуха, легенда, мираж. Просто слово, в котором слились и неутолённая ярость, и жажда мужицкой мести» [Т. 1, с. 231]. Симон — мирское имя апостола Петра, ставшего первым Римским Папой. Согласно Евангелию, он держит в руках ключи от рая.

Семья Турбиных оказалась возле пропасти отчаяния. Только горячие молитвы Елены, слёзы Николки, тревога друзей возвращают Алексея к жизни. Судьба являет чудо, чтобы снова в гостиной Турбиных был накрыт стол, за которым они собираются вместе со своими друзьями. Лариосик в отличие от Тальберга, становится членом семьи, без которого они бы не справились со всеми несчастьями. Конфликт третьей части романа разрешается картиной семейного единства.

Финал романа остаётся открытым: неизвестно, что принесут Городу большевики. Но надежда у героев есть, её олицетворяет образ маленького Петьки Щеглова, которому снятся чудесные сны, который любит весь мир и пока не понимает его сложностей.

Через кольцевую композицию в романе реализуется мотив вечности, соединяющий судьбы человеческие в единую цепь, которая тянется из глубины веков и становится мировой историей. Противопоставление и соединение исторического и мистериального времени раскрывает основной конфликт романа: как принять самого себя в историческом водовороте? Эта всеобщая ответственность каждого за выбор отвечает нравственной концепции романа Л.Н. Толстого «Война и мир»: «Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлечённее её интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы. <...> Совершённый поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение»³⁴. Булгаков по-своему, с учетом событий нового века, реализует в романе тему противопоставления вечного и преходящего.

Примечания

1. Пушкин А.С. Капитанская дочка. Л.: Наука, 1984. С. 112.

2. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. С. 118.

3. Лотман Ю.М. Труды по знаковым системам. Т. 24. Культура: Текст: Нарратив. Тарту, 1992. С. 65.

4. Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. С. 130.

5. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. СПб.: Амфора, 2015. С. 496.

6. Ремарк Э.М. На Западном фронте без перемен. М.: Астрель, 2008. С. 115, 118.

7. Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. С. 274.

8. Бунин И.А. Солнечный удар. СПб.: Амфора, 2014. С. 169.

9. Воспоминания о М. Булгакове. С. 358.

10. Соколов Б.В. Булгаков. Мистический мастер. С. 124.

11. Варламов А.Н. Булгаков. Роман-биография. С. 27.

12. Фокин П.Е. Булгаков глазами современников. С. 11.

13. Петелин В.В. Мятежная душа России. С. 179.

14. Воспоминание о М. Булгакове. С. 100.

15. Чернышева И. Белая гвардия в жизни Булгакова // Литература. М., 2006. № 8. С. 5.

16. Воспоминания о М. Булгакове. С. 152, 156.

17. Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1—2. СПб.: Азбука, 2014. С. 261.

18. Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3—4. С. 621.

19. Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1—2. С. 83.

20. Там же, с. 562.

21. Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3—4. С. 116.

22. Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. С. 3.

23. Белозёрская Л.Е. О, мёд воспоминаний. М., 2006. С. 45.

24. Блок А.А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. С. 313.

25. Воспоминания о М. Булгакове. С. 103.

26. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. С. 545.

27. Ключевский В.О. Курс русской истории. М.: Художественная литература, 1984. С. 105.

28. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 298.

29. Там же, с. 308—309.

30. Бунин И.А. Солнечный удар. С. 41.

31. Петровский М. Белая гвардия М. Булгакова // Литература. М., 1998. № 6. С. 14.

32. Сахаров В.И. М.А. Булгаков в жизни и творчестве. М.: Русское слово, 2002. С. 64.

33. Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. С. 79.

34. Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3—4. С. 10.