В жизни и гибели А.С. Пушкина М.А. Булгаков видел эталон судьбы художника. М.А. Булгаков видел свою судьбу через пушкинскую. А.С. Пушкин в пьесе — непонятый, гонимый литератор, что сближает его образ с мастером, Максудовым, самим Булгаковым.
Заметим, что в черновиках «Мастера и Маргариты» будущий мастер именовался Поэтом.
На страницах пьесы враги Пушкина постоянно сравнивают его с волком. А то и называют оборотнем:
«Смотрительша. А может, он оборотень?
Битков. Может, и оборотень» [VII, 364].
На Пушкина открыта охота.
В письме к И.В. Сталину (30 мая 1931 г.) М.А. Булгаков говорит:
«На широком поле словесности российской в СССР я был один единственный литературный волк. <...>
Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе» [X, 275].
Работая над пьесой о Пушкине, Булгаков читал и перечитывал книгу М.К. Лемке «Николаевские жандармы и литература»1. М.А. Булгаков, конечно, не обошел вниманием главу о надзоре за А.С. Пушкиным («Муки великого поэта»).
В этой главе находим следующее рассуждение автора:
«О милостях Николая I к Пушкину, о его умении понять поэта, о желании поднять его над всеми прочими литераторами, и избавить от излишнего внимания Бенкендорфа и других так много наговорено за последние семьдесят лет, что в представлении широкой публики этот государь является чуть ли не Провидением нашего великого писателя».
Далее Лемке цитирует Щеголева:
«Государь выдавал себя не за того, кем он был на самом деле; государь играл. <...> Он всегда умел провести наблюдателей, которые простодушно верили в его искренность, благородство, смелость; а ведь он только играл. И Пушкин, великий Пушкин был побежден его игрой. Он думал в простоте души, что царь почтил в нем вдохновенье, а дух державный в нем не жесток. ...Снисходительность же объясняется исключительно желанием и из поэта извлечь возможно большую выгоду...»
Лемке заключает:
«Царь всеми мерами располагал к себе человека, умевшего занять такое громадное положение. Он знал, что, при желании, Пушкина можно всегда спрятать в каменный мешок Петропавловской или Шлиссельбургской могилы, но не видел в таком шаге большой пользы. <...> Он знал, как доверчив поэт, как он впечатлителен, как не чужд желания весело и широко пожить... и был уверен, что не проиграет свою игру, в которой был уже довольно искушен»2.
Нельзя отрицать того, что Булгаков мог воспринять написанное об А.С. Пушкине и Николае I в контексте собственных отношений со Сталиным.
О милостях Сталина к Булгакову, о его умении понять писателя, о желании поднять его над всеми прочими литераторами, и избавить его от излишнего внимания ГПУ и НКВД так много наговорено за последние десятилетия, что в представлении широкой публики Генеральный секретарь является чуть ли не Провидением нашего великого писателя...
Тем более, что проводил эту параллель и раньше. В черновике письма к Сталину (1931) Булгаков писал:
«Около полутора лет прошло с тех пор, как я замолк.
Теперь, когда я чувствую себя очень тяжело больным, мне хочется просить Вас стать моим первым читателем...» [X, 272].
Булгаков, конечно, вспоминает, как Николай I сказал Пушкину: «Я сам буду твоим цензором».
Из писем М.А. Булгакова, отражающих историю «гибели» ленинградской постановки «Мольера». Пьеса была отклонена в марте 1932 г. стараниями драматурга В.В. Вишневского.
«Вчера получил известие о том, что «Мольер» мой в Ленинграде в гробу. Большой Драматический Театр прислал мне письмо, в котором сообщает, что худполитпросвет отклонил постановку и что Театр освобождает меня от обязательств по договору» [X, 297].
«Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжкую пистолетную рану. Когда через сто лет будут раздевать одного из его потомков перед отправкой в дальний путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И все на спине. Меняется оружие! [X, 299].
Булгаков, конечно, говорил об убийстве Пушкина. Далее — о сгубившем пьесу:
«Похоронил же ее, как я Вам точно сообщаю, некий драматург, о коем мною уже получены многочисленные аттестации. И аттестации эти одна траурнее другой.
Внешне: открытое лицо, работа «под братишку», в настоящее время крейсирует в Москве» [X, 300].
За непосредственным исполнителем стоит полумистическая, завораживающая своим могуществом фигура нового самодержца. Автор чувствует себя игрушкой в его руках.
«Да черт с им, с флибустьером» Сам он меня не интересует» [X, 300].
«Мои ощущения?
Первым желанием было ухватить кого-то за горло, вступить в какой-то бой. Потом наступило просветление. <...>
Это нелепое занятие.
Я — стар.
И мысль, что кто-нибудь со стороны посмотрит холодными и сильными глазами, засмеется и скажет: «Ну-ну, побарахтайся, побарахтайся»... Нет, нет, немыслимо!
Сознание своего полного, ослепительного бессилия нужно хранить про себя» [X, 297].
Противостояние художника и самодержца — определяющая тема позднего творчества М.А. Булгакова (романа «Мольер»; пьес «Кабала святош», «Последние дни»). Конечно, она имеет автобиографические корни.
В.И. Лосев пишет: «Наиболее крупные произведения писателя всегда автобиографичны. Разумеется, в каждом произведении автобиографичность проявляется по-своему, она пластична и ненавязчива, иногда едва улавливается, часто проявляется в исторических образах, решающих одну из вечных проблем — Гений и Власть, или, если выразиться скромнее — Судьба Художника. С конца 1920-х годов эта тема стала доминирующей в творчестве писателя»3.
У того же автора: «Булгаков «свое отношение к современной жизни» выражал во всех своих произведениях, особенно в тридцатые годы. В частности, в пьесе «Пушкин» писатель продолжает решение важнейшей творческой и социальной проблемы: Художник и Власть. Эта тема является центральной и в пьесе «Мольер», главенствует она и в романе о дьяволе (образ Пушкина создавался Булгаковым параллельно с образом Христа). Нельзя не заметить проведенных драматургом параллелей между николаевским временем и современностью»4.
М.А. Булгаков заговорил о будущей пьесе в конце августа 1934 г., предполагая писать ее совместно с В.В. Вересаевым.
Замысел пьесы об А.С. Пушкине возник в преддверии столетней годовщины гибели поэта. Появлялась призрачная надежда на постановку в 1937 г.
В книге С.Н. Дурылина «Пушкин на сцене» (1951) читаем:
«В советскую эпоху немало пьес из жизни Пушкина появилось на сцене. Среди них наибольшим театральным распространением пользовались пьесы Н. Лернера «Поэт и царь», В. Каменского «Пушкин и Дантес», А. Глобы «Пушкин» — трагедия в стихах. Острая, сильная тема — гибель великого народного поэта, преследуемого царизмом, привлекала к этим спектаклям советского зрителя.
В юбилейные дни 1937 г. пьесы эти, особенно трагедия А. Глобы, исполнялись во многих театрах СССР»5.
Сейчас эти пьесы заслуженно забыты. Время выявило их невыразительность.
Версия событий, предложенная драматургом В. Каменским, повергла бы в изумление пушкинистов.
Действие пьесы В. Каменского начиналось в Михайловском, в 1825 г. Если верить автору, Дантес уже тогда (!) преследовал Пушкина-революционера («Я... за революцию... за немедленную!»).
Пушкин вызывает Дантеса, осушает несколько бутылок, после чего его настроение становится приподнятым: «Я поднимаю меч... чтобы отныне не одним только словом бороться с этой мещанской сволочью, но и оружием».
В первом варианте финала пьесы Пушкин убивал Дантеса на дуэли. Автор собирался появиться перед занавесом и лично объяснить «обрадованным» зрителям, что у него не поднимается рука на Пушкина6.
С некоторыми из таких пьес об А.С. Пушкине М.А. Булгаков был знаком и, по свидетельству Елены Сергеевны, возмущался дерзостью авторов, которые, как Хлестаков, утверждали, что они с Пушкиным «на дружеской ноге»7.
Уже в начале работы над пьесой М.А. Булгаков отказался от мысли вывести на сцену главного героя.
По словам Елены Сергеевны:
«Ему казалось невозможным, что актер, даже самый талантливый, выйдет на сцену в кудрявом парике с бакенбардами и засмеется пушкинским смехом, а потом будет говорить обыкновенным, обыденным языком»8.
Булгаков опасался, что выведет на сцену «подложного» Пушкина. Но дело не только в этом.
В пьесе нет Пушкина, главным образом, потому что его духовный контакт с окружающим миром (светской черни, писателей типа Кукольника и т. д.) уже разорван. Близится дуэль, вот-вот смерть окончательно перенесет Пушкина в иную реальность. Но путы рвутся уже сейчас.
Один из современных исследователей пьесы проницательно замечает:
«Неприсутствие Пушкина — не приспособление, чтобы не огорчать зрителя («у каждого свой Пушкин!») и не хорошо рассчитанная хитрость (лучше-де так, чем заставить загримированного актера говорить плохими стихами), но смысл, сердцевина пьесы. Это уровень его духовной жизни. Его одиночество. И это неполнота нашей жизни без него»9.
Действительно, в булгаковской пьесе сильно ощущение «неполноты нашей жизни» без Пушкина.
Задумав пьесу, Булгаков изучал топографию, историю зданий, словом, «обживал» Петербург Пушкина. Во многом драматург опирался на исследование А. Яцевича «Пушкинский Петербург».
Заключительные страницы книги А. Яцевича созвучны идейном содержанию «Последних дней». Усталый Пушкин, как и в пьесе Булгакова, бежит в «обитель дальную».
«Так жил Пушкин в своей последней квартире. Но уже
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
Вскоре выстрел Дантеса положил конец жизни Пушкина»10.
Меркнет свет, Петербург пустеет, лишается души. Яцевич заключает книгу словами Гоголя:
«Россия без Пушкина! — писал Гоголь Плетневу. — Я приеду в Петербург и Пушкина нет. Я увижу вас и Пушкина нет. Зачем Вам теперь Петербург? К чему вам теперь ваши милые, прежние привычки, ваша прежняя жизнь!»11.
Известна любовь Булгакова к Гоголю.
Как раз в это время М.А. Булгаков работал над киносценарием «Ревизора». Ревизор играет определяющую роль в развитии действия гоголевской комедии, но самого его на сцене нет. Может быть, многократное перечитывание «Ревизора» навело Булгакова на мысль о внесценическом решении образа Пушкина?
Отсутствие главного героя в пьесе Булгакова не принималось критикой 40—50-х гг., конструкция пьесы признавалась неудачной. В середине 60-х, когда поднялась волна посмертной славы Булгакова, ситуация изменилась, и в главном спорном вопросе критика перешла на сторон драматурга.
Сейчас мы можем беспристрастно оценить творческий прием Булгакова, который, строго говоря, не был новаторским.
Можно назвать целый ряд русских и иностранных пьес с героем, отсутствующим на сцене, но неотступно присутствующим в мыслях, чувствах и словах действующих лиц.
Во-первых: «Царь Иудейский» К.Р. Христа на сцене нет.
«Персы» Эсхила, «Арлезианка» А. Доде12. «Привидения», «Росмерсхольм» Г. Ибсена13.
Старые пьесы о Петре I, где сам император не выведен («Дедушка русского флота» Н.А. Полевого, «Денщик» Н.В. Кукольника и др.)14.
«Горе от ума» А.С. Грибоедова (многочисленные внесценические персонажи)15.
Ситуация из другой области искусства. В операх «Опричник» П.И. Чайковского и «Царская невеста» Н.А. Римского-Корсакова развитие действия определяет мрачная фигура Ивана Грозного, которого нет на сцене (в «Царской невесте» царь появляется молча, на мгновение)16. А Булгаков был страстный знаток и ценитель оперы...
До революции пьесы об А.С. Пушкине ставились очень редко.
В 1912 г. один из петербургских театров представил спектакль по пьесе критика, журналиста, драматурга В.Ф. Боцяновского «Натали Пушкина» («Жрица солнца»). В ней отсутствовал главный герой. Поэт молча, на одно мгновение появлялся на сцене в картине бала.
В.Ф. Боцяновский был автором многочисленных статей об А.С. Пушкине и обстоятельствах трагической дуэли, автором исследования о творчестве В.В. Вересаева (1904), и даже — одноактной пьесы «Суд Пилата», где отсутствует Христос. Все это делает предположение о знакомстве М.А. Булгакова с пьесой «Натали Пушкина» вполне вероятным, но свидетельств этому нет17.
Солнце появляется в булгаковской пьесе как воплощение светлого гения Пушкина.
«Багровое зимнее солнце на закате» — основная декорация картины дуэли [VII, 345]. Вспоминается известный некролог В.Ф. Одоевского.
«Благонамеренные» члены общества предпочитают не замечать солнце.
Из черновой редакции пьесы:
«Воронцова (Поворачивает Воронцова к солнцу.). Смотри! О, как красиво!
Воронцов. Очень красиво, только поедем, Сашенька, домой.
Воронцова. Какое солнце! Да гляди уж ты, если я тебя привезла!
Воронцов. Душенька, я не люблю солнца» [VII, 561].
Воронцова-Дашкова говорит в пьесе: «Ах, как жаль, что лишь немногим дано понимать превосходство перед собой необыкновенных людей» [VII, 323]. Та же Воронцова-Дашкова говорит Кукольнику:
«Я думала, что Пушкина травят только в свете. Ну да, он чужой. Но вы, вы занимаетесь литературой...» [VII, 604].
Литераторы круга Кукольника в своей духовной сущности недалеко ушли от устремлений «светской черни». Та же погоня за наградами (Кукольник показывает перстень, подаренный царем), тщеславие. И еще зависть. Воронцова-Дашкова: «...И мне кажется, я слышала, как черная зависть говорит вашими устами» [VII, 604].
После дуэли солнце, как будто, больше не всходит. Наступают сумерки полумрак, а затем — полная тьма. И пьеса кончается картиной дьявольской ночной вьюги.
Буря, вьюга, метель — как дьявольское наваждение, любимый Булгаковым пушкинский образ.
Пьеса проходит под знаком двух стихотворений: «Зимний вечер» и «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...».
Буря «мглою небо кроет», затмевает солнце. Солнце и вьюга противостоят друг другу (свет и тьма, добро и зло).
...Вихри снежные крутя,
То как зверь она завоет,
То заплачет, как дитя.
Стихотворение «Зимний вечер» цитируется в ряде булгаковских произведений («Записки юного врача», «Дни Турбиных», «Мастер и Маргарита»).
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
М.А. Булгакову так дорого это стихотворение, потому что сквозная тема его творчества — Дом, противостоящий внешнему хаосу, буре, метели.
Тема Дома, разрушаемого дьявольской метелью, сближает пьесы «Дни Турбиных» и «Последние дни».
В.И. Немирович-Данченко говорил на репетициях:
«Что-то трагическое есть в том, что после того, как мы видели уютную квартиру, дворец, богатый салтыковский дом, спектакль кончается самой плохой избой. В этом какая-то необыкновенная глубина у Булгакова»18.
Как известно, в стихах Пушкина последних лет ясно прослеживается тема побега.
В интерпретации Булгакова стихотворение «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит» становится почти предсмертной запиской.
Пушкин уже смертельно ранен, но дома пока ничего не знают.
«Темно.
Из тьмы — зимний день к концу. В квартире Пушкина у кабинетного камина в кресле — Никита, в очках, — с тетрадью.
Никита (читает). «На свете счастья нет...» Да, нету у нас счастья... «Но есть покой и воля...» Вот уж чего нету, так нету. По ночам не спать какой уж тут покой... «Давно усталый раб, замыслил я побег...» Куда побег? Что это он замыслил?..
Входит Битков.
Битков. «В обитель дальнюю трудов и чистых нег» [VII, 346].
Значит, Пушкин, по Булгакову, ушел из жизни, сбежал по собственной воле?
М.А. Булгаков был знаком со следующими словами Геккерена, написанными вскоре после дуэли (они приведены в книге В.В. Вересаева, а письмо целиком — в труде П.Е. Щеголева):
«Жоржу [Дантесу] не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызывавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир»19.
Конечно, М.А. Булгаков не мог не отметить лицемерие пушкинских врагов. Безумное стремление к побегу стало следствием затравленности.
В.С. Непомнящий пишет, упоминая круги, враждебные Пушкину: «Они не предусмотрели одного: того, что имеют дело с поэтом. Прежде чем стать их жертвой, он ушел от них. <...> Пушкин... уходил — в иное измерение, в поэзию»20.
В пьесе Булгакова встревоженный и затравленный художник, будучи не в состоянии приспособиться к жестокой реальности, разрывает всякий контакт с окружающей средой и уходит в свой мир. Таким образом он пытается освободиться от тревог и волнений.
Еще до работы над пьесой, в одном из очень искренних, даже исповедальных, писем к Вересаеву, «мистический писатель» Булгаков говорит знаменательные слова о соотнесении реального и вымышленного миров в своем сознании, в сознании творца, не принятого обществом.
«Есть десятки людей — в Москве, которые со скрежетом зубовным произносят мою фамилию. Но все это в мирке литературном или околотеатральном, все это слабое, все это дышит на ладан.
Где-нибудь в источнике подлинной силы как и чем я мог нажить врага?
И вдруг меня осенило! Я вспомнил фамилии! Это — А. Турбин, Кальсонер, Рокк и Хлудов (из «Бега»). Вот они мои враги! Недаром во время бессонниц приходят они ко мне и говорят со мной:
«Ты нас породил, а мы тебе все пути преградим. Лежи, фантаст, с загражденными устами».
Тогда выходит, что мой главный враг — я сам» [X, 282].
Все булгаковские герои, названные им, принадлежат разным реальностям. Алексей Турбин навеки остается в старой, вечно милой Булгакову России. Бюрократ Кальсонер существует в фантасмагорической «Дьяволиаде» эпохи НЭПа. Рокк — коммунистический прожектер. Сознание Хлудова навеки в плену кровавого безумия Гражданской войны.
Все эти герои не дают своему создателю («фантасту») войти в реальный мир. Скорее он переселится в их мир.
Царь запускает и направляет механизм травли Пушкина в обществе. Сделать это легко, потому что само общество закостенело, механистично.
Вспомним, как в «Евгении Онегине»:
«Эхо брегета, возвестившего сначала обед, а потом балет, звучит на всем протяжении онегинского дня, мертвый механизм управляет всею жизнью героя и ее предопределяет... <...>
Погоня за наслаждениями... превращает жизнь в ряд механических движений.
Жизнь героя движется по замкнутому кругу...»21.
Общество, живущее «по звонку». А если кто, как Пушкин, сбивается с заданного ритма механического движения? Тут появляется агент охранки, который вовсе не зря сделан Булгаковым «часовых дел мастером».
«Битков. Поглядим. Всю механику в порядок поставим» [VII, 347].
А вчера Битков «у господина Жуковского подзорную трубу починял» [VII, 346]. Может быть, с помощью этой трубы Жуковский наконец начнет видеть мир глазами придворного, а не поэта?
Постепенно люди превращаются в бездушных кукол.
«Нижняя граница здесь — «преображенцы». ...Их сознание воплощено в трех простейших реакциях. Реакция первая — преимущественная — «улыбаются» (разновидность ее — аплодируют) — демонстрация довольства и благонамеренности по отношению к миру, коего они плоть. Реакция вторая — «косятся» — простейшее и необходимейшее выражение осторожности. Реакция третья — «перемигнувшись, выпивают» — воплощение бездуховно-животной сущности»22.
Таковы сыновья Салтыкова. Сам Салтыков внимательно прислушивается к мнению света, разносящего писателей по рангам, соответственно расставляет книги в своей библиотеке:
«Агафон! Из второй комнаты шкаф зет полка тринадцатая переставь господина Бенедиктова в этот шкаф, а господина Пушкина переставь в тот шкаф. (Бенедиктову.) Первые у меня в этом шкафу» [VII, 321].
Эксцентричный богач Салтыков — механистичен, но его механизм «с чудинкой». Поломка не опасна, но все же привлекает внимание органов надзора:
«Богомазов. Кроме того, ваше превосходительство, третьего дня я был на завтраке у Салтыкова.
Дубельт. Что новенького говорит старый врун?
Богомазов. Шумное собрание было! Грехи! Про государя императора рассказывает так: «видел Le Grand bourgeois...»
Дубельт. Вы, Петр Петрович, это на отдельной записочке относительно завтрака у Салтыкова» [VII, 550].
Коллекционер Геккерен предпочитает общество мертвых вещей общению с людьми:
«Когда мне становится скучно, я запираюсь от людей, я любуюсь, и скука убегает. Послушай, какая прелесть! Я сегодня купил.
Шкатулка играет» [VII, 341].
В ритмах стихотворения Бенедиктова все то же механическое кружение.
В литературе стерто личностное начало.
Подобным образом воспринимал М.А. Булгаков и средние образцы советской литературы. Из пьесы «Адам и Ева»:
«Пончик (вооружается рукописью...). «...Красные Зеленя... Роман. Глава первая. ...Там, где некогда тощую землю бороздили землистые лица крестьян князя Барятинского, ныне показались свежие щечки колхозниц. «Эх, Ваня! Ваня!» — зазвенело на меже...»
Ефросимов. Тысячу извинений. Я только один вопрос: ведь это было напечатано во вчерашней «Вечерке»? <...>
Пончик (поглядев в газету). Какая сволочь! А! <...>
Ева. Списал?
Пончик. Как он мог списать? Нет! Мы в одной бригаде ездили в колхоз, и он таскался за мной по колхозу, как тень, и мы видели одни и те же картины» [VII, 158].
Литератор обязан не только сам идеально вписываться в иерархию общества (как «скромный человек в вицмундире» Бенедиктов), но и убедить читателя стать винтиком в системе.
А вот Пушкин не хочет надевать мундир камер-юнкера, что вызывает гнев императора. Поэт бросает вызов отлаженной системе чинопочитания.
Враги Пушкина уподобляют его оборотню, волку. Со взбешенным волком сравнивает Пушкина Дантес.
Нельзя считать это определение пустой клеветой темных сил, марающих светлый гений. Мы смутно угадываем какую-то важную мысль, затаенную в глубинах творческого сознания Булгакова, когда он называет Пушкина (как и самого себя в письме к правительству) волком.
К разрешению этого вопроса нас впрямую подводит статья замечательного пушкиниста, русского эмигранта первой волны, жившего в Японии, А.А. Ванновского «Зеркало судьбы (Сон Татьяны)» (1935 г.).
В вещем сне Татьяны ее «суженый-ряженый» Онегин явился медведем. Здесь, по Ванновскому, ощущается мотив сказок о «заклятом царевиче», оборотне, которого можно расколдовать любовью. Но светлую развязку сказки сон заменяет мрачной, свадьбу — смертью.
Беда в том, говорит Ванновский, что Онегин сблизился с Ленским во время своего заклятого состояния.
Они сошлись. Вода и камень.
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой...23
Эти слова А.А. Ванновский понимает не как определение непохожих характеров, которые «сходятся». Он считает, что речь идет о враждебных стихиях, не могущих сойтись. Дружба Ленского и Онегина — это дружба человека с «нелюдем», она противоестественна, все ведет к трагической развязке.
«В тихую и мирную семью Лариных входит нечеловек Онегин и в результате — полный разгром. <...> Своего друга и жениха Ольги он убивает на дуэли, а душу любящей его, Онегина, Татьяны ввергает в пучину мучительного хаоса.
Отсюда ясен замысел поэта — противопоставить нечеловека людям»24.
Онегин — «нечеловек». Что убило духовность Онегина? Мнение света, голосу которого он всегда был послушен. В нем заглушили человека, оставили только животное «я», обратили в зверя.
Предписания света доводят до автоматизма процесс убийства. Прочитав написанный по всем правилам вызов Ленского, Онегин автоматически «оборотясь, без лишних слов Сказал, что он всегда готов». Он не может отказаться от дуэли, боясь «общественного мненья». Но в глубине его, все-таки, человеческой души совесть шепчет, что нужно было «чувства обнаружить, а не щетиниться как зверь».
«Общественное мненье» сделало Онегина оборотнем.
«Общественное мненье» делает в булгаковской пьесе оборотнем Пушкина. «Общественное мненье» превращает в оборотня (волка) автора пьесы.
Поэтому для затравленного художника побег является способом сохранить себя, свою истинную, человеческую, гуманную сущность.
Битковых и Богомазовых хватало и во времена Булгакова. В этом смысле, у названных героев в 30-е гг. были реальные «прототипы».
Из дневника Е.С. Булгаковой. 15 ноября 1937 г.:
Позвонил Конский — соскучился, — можно придти?
Пришел, но вел себя странно. Когда М.А. пошел к телефону, Гриша, войдя в кабинет, подошел к бюро, вынул альбом оттуда, стал рассматривать, подробно осмотрел бюро, даже пытался заглянуть в конверт с карточками, лежащий на бюро. Форменный Битков».
19 апреля 1939 г.:
«Вечером у нас — Борис Эрдман, Хмелев и Гриша. <...>
Поужинали хорошо, весело. Сидели долго. Но Гриша! Битков форменный!»
8 мая 1939 г.:
«Вечером позвонил и пришел Гриша, принес два ананаса почему-то. Ведь вот обида — человек умный, остроумный, понимающий — а битковщина все портит! <...>
Разговоры: что у вас в жизни сейчас нового? Как относитесь к Фадееву? Что будете делать с романом?»25.
С Г.Г. Конским М.А. Булгаков встречался в сезон 1934—35 гг., когда играл во МХАТе роль судьи в «Пиквикском клубе». Булгаков догадывался о второй профессии молодого мхатовского актера, но не торопился высказать презрение и отстраниться от «домашнего шпиона». Во-первых, преемник «Биткова» может оказаться фигурой куда более зловещей. Во-вторых, Булгакову, видимо, нравилось подначивать и играть в поддавки.
Г.Г. Конский написал несколько мемуарных страниц о М.А. Булгакове.
Конский провожает Булгакова домой. «Снег. Он идет уже несколько дней...»26.
Погода — совершенно как в пьесе о Пушкине, вспомним: «Вот уже третий день метель... Летит снег и все белое...»
Конский решается начать расспросы о творческих планах. Булгаков отвечает:
«...Мне кажется иногда, что я стреляю из какого-то загнутого не в ту сторону ружья... Вот, кажется, прицелюсь, все в порядке, думаю — попаду в яблочко... Бац! И не туда... Пули ложатся где-то рядом... Не туда. Да...»27.
Конский не заметил подвоха, а ведь ответ поразительный!
Булгаков говорит о себе, как бы с точки зрения Конского-Биткова.
В пьесе Битков говорит о Пушкине:
«Но не было фортуны ему... как не напишет, мимо попал, не туда, не те, не такие» [VII, 363].
М.А. Булгаков чурался лицемерного и честолюбивого племени литературной богемы. Подловатый Ликоспастов и его сотоварищи в «Театральном романе» родственны кругу Кукольника в «Последних днях».
Кукольник писал в «Дневнике» (1836), что Пушкин ему завидует28. В первых редакциях булгаковской пьесы Кукольник прощается с телом Пушкина безбожно рисуясь:
«Кукольник (сняв шапку). Прощай, Александр! Ты был моим злейшим врагом! Сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений!.. За что?.. Был у тебя порок — зависть! Однако в сию минут я забываю все это!..» [VII, 578].
Все смешала и переменила местами дьявольская вьюга.
В пьесе Булгакова враги Пушкина меняют личины, зло «выворачивает наизнанку» добро, выступает под именем добра.
Современным исследователем-музыковедом подмечено:
«Драматург — поклонник «Фауста» Гете и одноименной оперы Гуно, быть может, слышал и «Фауст-симфонию» Ф. Листа. Произведение это трехчастно (Фауст — Гретхен — Мефистофель). Музыкальный образ Мефистофеля представляет собой «изнанку», искажение тем Фауста. В известном смысле булгаковский Дантес выполняет ту же разрушительную функцию»29.
Дантес в пьесе — антипод Пушкина.
Геккерен демонстрирует Дантесу только что купленную музыкальную шкатулку. Но повторение затверженной мелодии вдруг раздражает Дантеса: «Не понимаю твоего пристрастия к этому хламу» [VII, 341].
Дантес сбрасывает шкатулку на пол и стреляет в картину не целясь. Эта сцена отсылает к выстрелу в картину офицера Сильвио («Выстрел», «Повести Белкина»).
В.В. Вересаев называет выстрел Дантеса «безвкусным» [VII, 345]. Булгаков не согласен: «Я считаю, что выстрел, навеянный пушкинским выстрелом Сильвио, есть самая тонкая концовка картины...» [VII, 413].
В ряду пушкинских романтических персонажей к офицеру Дантесу ближе всего Сильвио. «Он казался русским, а носил иностранное имя. Некогда он служил в гусарах, и даже счастливо...»30.
Дантес не умеет созидать. Он разрушитель, разрушает все, к чему прикасается.
Из чернового варианта:
«Геккерен. Не лги мне! Здесь нас никто не слышит. Ты проник в его очаг, ты разрушил его очаг! И этим ты разрушил мой! Ты злой, ужасный человек! Какую роль ты заставил меня играть? Ах, мой сын, ах мой сын, мы погибли!» [VII, 558].
Указывалось, что М.А. Булгаков «переадресовал жалобы Пушкина в письме к жене на хандру и сплин, упоминание о снеге Дантесу». По мнению М.О. Чудаковой, отзвуки писем Пушкина слышны в сцене Дантеса с Геккереном31.
Дантес лицедействует. Вот он видит метель и описывает ее по-пушкински:
«Вот уже третий день метель... Летит снег и все белое. Снег, снег, снег... Что за тоска. Так и кажется, что на улицах появятся волки. Посмотри, все смешалось и исчезло» [VII, 342].
Вспомним эпиграф к «Белой гвардии», метель в «Капитанской дочке»:
«Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл, сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло».
Кроме того, сюда примешивается мотив «Бесов». Метель, однообразное кружение жизни, надоедливый звон музыкальной шкатулки...
Сил нам нет кружиться доле;
Колокольчик вдруг умолк;
Кони стали... «Что там в поле?»
Кто их знает? пень иль волк?»32
Реплика Дантеса: «Мне скучно, отец» восходит к знаменитой фразе: «Мне скучно, бес» из пушкинской «Сцены с Фаустом»33.
Мы не можем согласиться со следующим заключением о булгаковской пьесе:
«Бушующая стихия метели — вот адекватный Пушкину мир»34.
Наоборот, враги Пушкина как-то связаны с дьявольской стихией метели. Именно они, а не Пушкин, который всегда на стороне света, добра, Дома, противостоящих вьюге.
Замечено, что царь в своем признании Натали Пушкиной: «Какая-то неведомая сила влечет мен к вашему дому», — перефразирует слова Князя-соблазнителя из пушкинской «Русалки»35.
В личностной характеристике Николая I, как царя-лицедея, М.А. Булгаков сходится с П.Е. Щеголевым, М.К. Лемке, Г.Г. Чулковым. В черновых записях М.А. Булгаков ссылается на книгу Г.Г. Чулкова «Императоры». Г.Г. Чулков пишет: «Однообразие своего бездушного деспотизма Николай Павлович умел рядить в разные наряды»36. Он же приводит эпиграмму Ф.И. Тютчева, любимого Булгаковым:
Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, —
Все было ложь в тебе, все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей37.
Замечательна следующая реминисценция.
В черновом варианте пьесы Геккерен говорил:
«Когда мне становится скучно, я ухожу сюда, запираюсь, любуюсь моими сокровищами... Как хорошо, как тихо мы жили вдвоем?
Как в замке! Твои страсти убьют меня. <...> Нет, ты хочешь убить меня и ты меня убьешь!» [VII, 556].
Скупой «отец» и сын, жаждущий удовольствий, ставящий жизнь «отца» под угрозу. Не вспоминается ли ситуация «Скупого рыцаря»?
В этой же картине в дом Геккеренов является гость — Строганов, старик в черном сюртуке. В книге В.В. Вересаева «Пушкин в жизни» помещено воспоминание Н.М. Колмакова: «Фигура графа Григория с седыми вьющимися волосами, в бархатном длиннополом черном сюртуке...»38.
Образ Строганова наиболее ярок в черновом варианте, потом он стал рядовым бездушным консерватором.
Строгий слепец Строганов олицетворяет беспристрастие закона дворянской чести, но и бездушие дуэльного кодекса.
Узнав о готовящейся дуэли, он восклицает: «Ах, какой век! Какая разнузданность!» [VII, 344].
«Ужасный век! Ужасные сердца!» — воскликнул Герцог в «Скупом рыцаре», пытаясь предотвратить дуэль, рассудить отца и сына.
Булгаковский Дантес — личность мистическая, он — проводник Пушкина в мир иной.
В «Театральном романе» Максудов фантазирует о Мише Панине:
«Какие траурные глаза у него, — я начинал по своей болезненной привычке фантазировать. — Он убил некогда друга на дуэли в Пятигорске, — думал я, — и теперь этот друг приходит к нему по ночам, кивает при луне у окна головою.
Мне Миша очень понравился» [VIII, 96].
Вспоминается трагическая дуэль Лермонтова в Пятигорске. Булгаков не то чтобы благоволит к убийце (здесь воображаемому), а видит в нем исполнителя предопределенного свыше.
Видимо, по Булгакову, убить творца, мастера, писателя вообще нельзя, ведь нельзя сжечь его рукописи. Писатель — бессмертен.
«— Мольер бессмертен!
Что можно возразить против последних слов? Да, действительно, человек, который живет уже четвертое столетие, несомненно, бессмертен» [VI, 305—306].
И Дантес в пьесе не отвечает Геккерену, что Пушкин смертельно ранен, а говорит так: «Он больше ничего не напишет» [VII, 346]. Дантес имеет в виду, что Пушкин не пошлет другого оскорбительного вызова. Но смысл сказанного становится более широким, помимо его воли.
Существуют четыре авторские редакции пьесы о Пушкине (авторское название — «Александр Пушкин»)39.
В ходе доработки оттачивалась символика пьесы, характеры становились более реалистичными. А вот действие пьесы сохранило первоначальные подробности. Последовательность картин из «Разметки действий» в черновой тетради не меняется в поздних вариантах пьесы40.
Бесценным материалом для исследователя являются выписки и наброски для пьесы о Пушкине из черновой тетради М.А. Булгакова. Тетрадь хранится в ОР РГБ. Записи впервые опубликованы в сб. «Творчество Михаила Булгакова. Кн. 2. Л., 199441.
В черновой тетради есть оглавление. Материал систематизирован. Сначала идут заметки о действующих лицах будущей пьесы под заголовками: «Наталья», «Александрина», «Дантес», «Геккерен», «Ниита», «Ракеев», «Жуковский», «Данзас», Даль», «Дубельт», «Жулковский» (зачеркнуто автором, исправлено — «Битков»), «Строганов», «Воронцова-Дашкова», «Д'Аршиак», «Долгоруков», «Николай I» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5].
Булгаков записывает краткую биографию действующего лица, историческую характеристику личности.
Некоторых персонажей он представляет себе ясно и объемно, тогда сухой конспект перемежается набросками реплик и диалогов. Таковы разделы «Дубельт», «Николай I» (эти отрывки из черновой тетради опубликованы в собрании сочинений), «Жуковский», «Битков» и др.
В разделе «Действующие лица» М.А. Булгаков указывает семь главных персонажей:
«1. Наталья Николаевна Пушкина
2. Александра Николаевна Гончарова, ее сестра
3. Д'Антее
4. Никита Козлов
5. Данзас Константин Карлович
6. Жуковский Василий Андреевич
7. Дубельт Леонтий Васильевич» [ОР ГРБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5].
В списке действующих лиц отсутствует Николай I.
Старинные речевые обороты выписывает М.А. Булгаков в раздел «Язык».
Производится черновая «Разметка действий».
Интерес представляет библиографический список в конце тетради:
1. В. Вересаев Спутники Пушкина М. Мир, 1934.
2. В. Вересаев Пушкин в жизни. М.: Academia, 1932.
3. Письма А.Н. Гончаровой на машинной рукописи.
4. П.П. Каратыгин Бенкендорф и Дубельт // Исторический вестник, 1887.
5. М. Лемке Николаевские жандармы. СПб., 1909.
6. Последняя квартира Пушкина в ее прошлом и настоящем. Изд-во АН СССР, 1927.
7. Литературное наследство. Вып. 16—18, 1934.
8. Н.В. Соловьев История одной жизни. Пг., 1916.
9. Письма Пушкина и к Пушкину. М., 1903.
10. А. Яцевич Пушкинский Петербург. Л., 1935.
М.А. Булгаков изучал «Дневник» А.С. Пушкина 1833—35 гг. (Под редакцией и с объяснительными примечаниями Б.Л. Модзалевского и со статьей П.Е. Щеголева. М. — Пг., Гос. Изд., 1923 г. Второе издание — под редакцией и с комментариями В.Ф. Саводника и М.Н. Сперанского. М.—Пг. Гос. Изд., 1923 г.). В обширных комментариях к изданиям «Дневника» М.А. Булгаков отыскивал бытовые реалии и биографические факты для пьесы42.
Как использованный Булгаковым, отмечается третий том «Переписки» А.С. Пушкина, изданный В.И. Саитовым (СПб., 1911), в котором впервые опубликованы письма последних лет жизни поэта»43.
«Письма Пушкина и к Пушкину», указанные в библиографическом списке Булгаковым — это небольшая изящно изданная книжка (Письма Пушкина и к Пушкину. Новые материалы, собранные книгоиздательством «Скорпион». Редакция и примечания Валерия Брюсова. М., 1903). Письма печатаются на языке оригинала (без перевода). М.А. Булгаков превосходно владел французским. Французские фразы встречаются в черновой тетради.
Среди мемуарных источников называются «Воспоминания» В.А. Соллогуба (М.—Л., 1931), «Литературные воспоминания» И.И. Панаева (Л., 1928), В.В. Ленца «Приключения Лифляндца в Петербурге» («Русский архив», 1878, кн. 1—4). А также: П.В. Долгорукова «Петербургские очерки» (М., 1934) и «Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетелем в жизни был».
Записки и дневник (1804—1877) А.В. Никитенко, тт. I, II, под редакцией М.К. Лемке (СПб., 1904—1905); и, возможно, Н.И. Греча «Записки о моей жизни» (издание А.С. Суворина. СПб., 1886 или академическое. М.—Л., 1930)44.
Во время работы над пьесой Булгаков находился под воздействием или даже в плену концепций П.Е. Щеголева («Дуэль и смерть Пушкина», издание 1928 г.).
В частности, князь Долгоруков в пьесе Булгакова — злейший враг Пушкина. Булгаков, изучивший аргументацию Щеголева, был убежден, что Долгоруков-автор позорного диплома, посланного Пушкину. Вересаев предупреждал соавтора о спорности этого предположения. Позднее была установлена недостоверность графологического анализа пасквиля, на котором, во многом, строились выводы Щеголева.
Осмысливая роль Николая I в преддуэльный период, М.А. Булгаков следует пушкинистским концепциям 30-х гг. (А.С. Полякова, П.Е. Щеголева, М.К. Лемке, Г.Г. Чулкова, М.А. Цявловского, Б.В. Казанского).
В исследовании С.Л. Абрамович «Предыстория последней дуэли Пушкина», написанном на основе вновь найденных материалов, читаем:
«Никакого «адского» злодейства царь не совершил: наивно приписывать ему некие тайные козни и заранее разработанные планы, направленные на то, чтобы погубить Пушкина. Николай I не давал себе труда быть интриганом, он был слишком самодержцем, чтобы испытывать в этом потребность. Царь не вел тайных переговоров с Дантесом и не приказывал ему жениться, чтобы «столкнуть» поэта и кавалергарда. Бенкендорф не посылал жандармов в другую сторону, это явно недостоверная легенда»45.
Эта легенда воспроизводится в пьесе Булгакова.
В кинофильме «Поэт и царь» (1927) в тот момент, когда Дантес вот-вот выстрелит, Николай I в кадре нажимал на курок.
В пьесе А. Глобы «Пушкин» (1937) Николай I во время бала-маскарада коварно увлекал Натали за кулисы.
В булгаковской пьесе коварный царь тоже старается обольстить жену поэта.
Между тем, в исследовании С.Л. Абрамович читаем:
«В петербургском обществе все знали, что отношения государя к Н.Н. Пушкиной не выходят за рамки самого строгого этикета. Несколько комплиментов, сказанных в бальной зале или во время торжественного приема, приглашение на танец в Аничковом дворце — вот все, чем ограничивались знаки внимания царя к жене поэта...»46.
П.Е. Щеголев и многие другие пушкинисты той поры изображали Наталью Николаевну пустой светской красавицей. На наш взгляд, в пьесе М.А. Булгакова она изображена все-таки иной.
По черновым заметкам видно, каким неоднозначным задумывался этот образ.
Эта женщина не пустышка, она несчастна, потому что осознает пропасть, разделяющую ее с мужем, и, кажется, даже мучается непониманием, жизнью «в параллельных мирах».
Под заголовком «Наталья» М.А. Булгаков записывает:
«...я стану вашей жертвой...
...но счастья я лишена...
...счастья мне не было...
...страдальческое выражение лба у Натальи...
...я отреклась от себя...» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5.].
Интересно, что свидетельства о Н.Н. Пушкиной, которые не вписывались в задуманный Булгаковым образ, он не заносит в раздел «Наталья», а записывает в конце тетради, под заголовком «Язык»: «расстройство мебели и посуды», «глаза гризетки», «московщина в ней отражается заметно» (последние слова Булгаков предполагал передать врагу Пушкина — Долгорукому)47.
Уже в 1930-е гг. подвергалось сомнению предположение Л.П. Гроссмана, основанное на ошибке в датировке письма Н.И. Гончаровой — Е.Н. Дантес, о добрачной связи Дантеса и Екатерины Гончаровой (см.: Литературное наследство. Вып. 16—18, книга использовалась М.А. Булгаковым).
Тем не менее, М.А. Булгаков следует этой гипотезе.
«Геккерен. Зачем ты это сделал, Жорж? Как хорошо, как тихо мы жили вдвоем!
Дантес. Смешно говорить об этом. Ты-то знаешь, что я не мог не жениться на Екатерине» [VII, 341].
В черновой тетради сделаны выписки из писем Александрины Гончаровой:
«...чтобы купить мне накладную косу...
...что стоит кусок термоламы...
...чем тратить деньги в его возрасте, лучше бы он подумал, как нас вывезти отсюда и как дать нам возможность жить в городе, а так и останемся в том же положении, раскрывши рот...
...я просила Вас не буклей, потому что они у меня есть...
...сам он разыгрывает молодого человека...» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5].
Как будто бы вырисовывается образ недалекой девушки. Но в пьесе Александрина совсем другая.
Выписки, сделанные Булгаковым, всегда направлены на уяснение черт будущего образа. Но выписки под заголовком «Александрина» сделаны рукой Е.С. Булгаковой. Может быть, поэтому Александрина в черновой тетради совсем другая, по сравнению с Александриной пьесы48.
Булгаков поверил легенде, идущей от А.П. Араповой о любовной связи Пушкина и свояченицы, но по-своему трактовал ситуацию. Ввел в пьесу чистую, жертвенную, трагическую фигуру Александрины, которая в числе немногих понимает и ценит поэта.
Заметки М.А. Булгакова из черновой тетради о Дантесе и Геккерене сухи и кратки. Булгаков использует труды П.Е. Щеголева, В.В. Вересаева, Л.П. Гроссмана, конспектирует прочитанное, но своих героев еще не видит.
Вспоминается фраза Булгакова из письма к Вересаеву:
«Вся беда в том, что пушкинисты (и это я берусь доказывать) никакого образа Дантеса в своем распоряжении не имеют и ничего о нем не знают. О нем нет данных ни у кого. Самим надо выдумать Дантеса» [X, 415].
В 2000 г. в России вышла книга «Возле Черной речки», подготовленная известной итальянской исследовательницей, профессором С. Витале и отечественным пушкинистом В.П. Старком. В книге публикуются неизвестные письма Ж. Дантеса Я. ван Геккерену и Е.Н. Гончаровой. Письма извлечены С. Витале из архива де Геккеренов во Франции. О существовании этих писем было известно давно, еще в 1946 году А. Труайя опубликовал два фрагмента, вокруг которых велась бурная полемика.
Книга «Возле Черной речки» вызвала большой интерес как в среде пушкинистов, так и у широкого читателя. Но многие ученые оспаривают подлинность писем, ведь их оригиналы видела только одна С. Витале, которой было разрешено снять ксерокопии, не выходя из резиденции Геккеренов.
Если же письма Дантеса не подделка, то они, разумеется, являются бесценным источником сведений о Дантесе, Геккерене, об истории последней пушкинской дуэли.
Так, сразу снимается вопрос о природе тяготения Геккерена к Дантесу. Раскрывается характер убийцы Пушкина.
Дантес беспринципен, хитер, изворотлив, обладает недюжинным дипломатическим талантом, легко меняет маски, нацелен на карьеру, а гений Пушкина — вне его системы ценностей.
Булгаков, во многом, «угадал» Дантеса. Дантес, действительно, был «содержанкой Геккерена» (по Вересаеву). Но — содержанкой самого «высокого полета», которая незаметными приемами «прибирает к рукам» покровителя.
Фигура булгаковского Дантеса оказалась совершенно оригинальной.
Личность начальника III-го отделения, жандарма Л.В. Дубельта заинтересовала Булгакова сразу. Раздел «Дубельт», пожалуй, самый интересный в черновой тетради. Конспективные записи биографии, черт характера и внешности перемежаются отрывками разговоров. Похоже на фильм с оригинальным монтажом.
М.А. Булгаков конспектирует страницы о Дубельте книги М.К. Лемке «Николаевские жандармы и литература 1926—1855 гг.». Кроме того, он использует очерк П.П. Каратыгина «Бенкендорф и Дубельт».
Эти два автора смотрят на своего героя с разных позиций (Лемке — с революционной, Каратыгин — с монархической).
М.К. Лемке приводит слова Герцена:
«Дубельт — лицо оригинальное; он наверное умнее всего третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, — что много страстей боролось в этой груди прежде, чем голубой мундир победил, или лучше — накрыл все, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, т. е. выражали тонкую смышленость хищных зверей; вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив»49.
А П.П. Каратыгин пишет:
«Это была замечательная личность во многих отношениях: прекрасно образованный, прозорливый, умный и отнюдь не злой души человек, он, по должности, им занимаемой, был предметом ужаса для большинства жителей Петербурга. Его худощавое лицо, с длинными седыми усами, пристальный взгляд больших серых глаз имели в себе что-то волчье. Ироническая усмешка и язвительность при разговоре допрашиваемым пугали; но для литераторов, артистов, художников и, вообще, мирных граждан Л.В. был человек приветливый, ласковый и обязательный».
«Бенкендорф ценил беспредельную преданность своей «правой руки» — по его собственному выражению, и «головы» — по мнению современников», — читаем в книге М.К. Лемке50.
Образ Бенкендорфа в пьесе М.А. Булгакова едва намечен, характер стерт, усреднен. Дубельт затмевает своего начальника.
Из черновой тетради:
«БИТКОВ
Шпион
часовой мастер
...тринадцатого числа в театре, ругая военное начальство...
...шестнадцатого числа в кофейном доме, ругая правительство...
...пишет колкие сочинения в кабинете у окна как стихами, так и прозой...
Дубельт: А ты прозу от стихов умеешь отличать?
Шпион: Помилуйте!..» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. р. 5.].
«Часовых дел мастер» Битков, на самом деле — шпион, приставленный к Пушкину жандармским отделением. Первоначально М.А. Булгаков хотел дать ему фамилию «Жулковский» (одним из реальных шпионов Дубельта носил эту фамилию). В самой первой редакции пьесы «домашнего шпиона» Пушкина звали «Меняев», «Дербенеев».
В книге В.В. Вересаева «Пушкин в жизни» приведен подлинный донос на Пушкина секретного агента III отделения:
«Пушкин! известный уже сочинитель! который, невзирая на благосклонность государя! Много уже выпустил своих сочинений! как стихами, так и прозой!!»51.
В пьесе есть и шпион рангом повыше — Богомазов. Его прототипом явился В.Ф. Боголюбов, бывший агентом III-го отделения.
Замечалось, что одним из прототипов Богомазова мог послужить некий Н.А. Кашинцов, родственник Дубельта, осведомитель литературной Москвы времен Пушкина. О нем упоминает А.С. Поляков в книге «О смерти Пушкина (По новым данным») (1922)52.
Возможно, и черты самого Булгарина запечатлелись в образе шпиона «из высшего общества». В одной из книг, внимательно изученных М.А. Булгаковым, указывается, что в II-м отделении «лежали кипы доносов, писанных то рукою полуграмотных филеров, то мастерским пером Булгарина»53.
Здесь же рассказывается, как Дубельт распекал своего сотрудника Булгарина «О чем ты там нахрюкал?..»54. В черновых записях Булгакова Дубельт говорит некоему «Шпиону: «О чем ты там нахрюкал <...>?» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5.]. Выражение «нахрюкал» — подлинное. Действительно, именно так распекал Дубельт Булгарина (См.: Никитенко А.В. Записки и дневник)55.
Несколько названий книг из библиотеки А.С. Пушкина, упоминаемых в устном доносе Биткова, отыскал М.А. Булгаков в работе Л.Б. Модзалевского «Библиотека Пушкина. Новые материалы», опубликованной в «Литературном наследстве», а также в каталоге Б.Л. Модзалевского «Библиотека Пушкина» (1910)56.
«Литературные воспоминания» И.И. Панаева М.А. Булгаков использовал для характеристики Кукольника. По свидетельству Панаева, Кукольник говорил о поверхностном даровании Пушкина. Однажды Кукольник заявил, что из-за отсталости русской публики нужно переходить на итальянский язык. Подобные реплики вошли в булгаковскую пьесу57.
«Преображенцы, вы любите поэзию, просите его»; «Преображенцы, аплодируйте», — восклицал Кукольник, обращаясь к сыновьям Салтыкова в пьесе [VII, 320, 321].
Как свидетельствовал Панаев, Кукольник на каком-то литературном вечере подобным образом обращался к присутствующим офицерам: «Преображенцы! За здоровье отсутствующего Платона!»; «Слушайте, слушайте, преображенцы!»58.
В воспоминаниях музыканта Вильгельма фон Ленца («Приключения Лифляндца в Петербурге») М.А. Булгаков почерпнул данные для характеристики богача-оригинала, враля и библиофила Салтыкова59.
Вслед за Ленцом М.А. Булгаков привел выдумку Салтыкова о том, что Павел подарил ему, Салтыкову, звезду с алмазами необычайной ценности; историю с лошадью, которую Александр I будто бы хотел купить у Салтыкова.
Салтыков похож на Ноздрева. Тот тоже показывал «гнедого жеребца, на вид и неказистого, но за которого <...> божился, что заплатил десять тысяч»60.
В какой то момент (впрочем, как и Ноздрев) Салтыков перестает быть безобидным. Он «обновляет» старую сплетню Ф. Толстого о том, что Пушкина «недавно в третьем отделении собственного его величества канцелярии отодрали». И неожиданно замечает, обращаясь к жене: «Тебя тоже могут отодрать. <...> Меня самого чуть ни отодрали однажды» [VII, 319, 320].
В «Мертвых душах» Ноздрев рассказывает Чичикову свой сон: «...снилось что мен высекли, ей-ей. <...> Да пребольно!»61.
И еще об одном интересном источнике, использованном М.А. Булгаковым.
В библиографическом списке М.А. Булгаков указывает второй том труда историка искусства, поклонника романтизма Н.В. Соловьева «История одной жизни» (Пг., 1916). Исследование — об А.А. Воейковой, в девичестве Протасовой, крестнице Жуковского, которой посвящена «Светлана». Как известно, Жуковский был трогательно влюблен в ее сестру — Машу.
Из редакционного предисловия: «История одной жизни» столько же является трудом о А.А. Воейковой, сколько и о В.А. Жуковском. В работе Н.В. Соловьева два лица, два героя, неотделимые один от другого. Без В.А. Жуковского «Светлана» могла быть не понята, как не все было бы ясно в биографии поэта, в обрисовке его личности без «Светланы». Их жизнь настолько протекала тесно, так была близка одна другой, что бумаги Воейковой есть вместе с тем и часть архива Жуковского»62.
Первый том (Пг., 1915) — биография А.А. Воейковой.
Во втором томе автором собрана переписка А.А. Воейковой, записи из ее альбомов.
А.С. Пушкин не так уж часто упоминается в книге.
Почему М.А. Булгаков указал эту книгу среди основных источников?
Н.В. Соловьев рисует образ светской, но чистой и несчастной женщины. Возможно, М.А. Булгаков думает наделить чертами Воейковой светлые женские образы. Прежде всего — Александрину Гончарову, с которой Жуковский дружит в пьесе, Воронцову-Дашкову, даже Натали Пушкину.
Драматург изучает языковую среду и бытовые реалии.
Наконец, он изучает личность В.А. Жуковского.
Н.В. Соловьев подчеркивает в Жуковском «его идеализм, его слепую веру в людей и ту, подчас смешную житейскую наивность...»63.
Уже на первом этапе работы М.А. Булгаков видит «своего» Жуковского. Из черновых выписок:
«ЖУКОВСКИЙ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ
(1783—1852) В 1837 г. — 54 г.
Его нет, мысль об этом меня волнует как лихорадка. И все это кажется невероятным. Вместо того, чтобы радовать нас произведениями творческого ума своего...
Пленительно! Какое благородное дарование...
Беда, беда, как черная грозовая туча.
Ах, незаменимая утрата.
Тяжкий крест.
Кто почерпнет мысль внутри себя, схватывает ее в минуту рождения, тот легко похитит материальное слово, соответственное мысленному...
Крылатая молодежь.
Я искал его, чтобы вымыть ему голову...
Я приемлю смелость, ваше величество, ...ложная система воспитания... юность (на балу)
Это напрасное подозрение, ваше величество... Он...» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5.].
Талантливый поэт и добрый человек, ставший неловким сентиментальным царедворцем («Романтический поэт и сентиментальный царедворец», говорит о Жуковском Г.Г. Чулков64). В булгаковской пьесе Жуковский и Александрина Гончарова гадают по книге (новому изданию «Евгения Онегина»). Жуковскому выпадают строки:
Познал я глас иных желаний,
Познал я новую печаль.
Для первых нет мне упований,
А прежней мне печали жаль...
Жуковский все дальше отходит от Пушкина и невольно усугубляет трагедию непонимания и одиночества гения.
В.И. Немирович-Данченко на репетициях «Последних дней» во МХТе так характеризовал образ Жуковского:
«У Жуковского все время какое-то несогласие его творческих мечтаний с действительностью. На каждом шагу это несогласие. А так как, несмотря на годы, он человек легко возбуждающийся, — его неудовлетворенность выражается в постоянном беспокойстве...»65.
В библиографическом списке М.А. Булгаков указывает брошюру «Последняя квартира Пушкина в ее прошлом и настоящем. 1837—1927».
Книга состоит из двух очерков: А.А. Платонова «Последняя квартира Пушкина» и М.Д. Беляева «Памятное помещение в квартире, где умер Пушкин».
Во втором очерке описывается отчасти восстановленная в типических чертах квартира на Мойке, перешедшая в 1925 г. в ведение Пушкинского Дома.
О гостиной:
«Если не считать незначительного, сравнительно, перемещения двери, ведущей в бывший кабинет Пушкина, и перестановки камина, то комната эта сохранилась в том же самом плане, в каком она была и в 1837 году. <...> ...При убранстве гостиной, были использованы типичные interier'ы 1830-х годов. Мебель в ней красного дерева... простеночное зеркало... Расстановка традиционная. У двери в спальню — фортепиано работы тогдашнего Петербургского мастера H.Z. Holtze, — на нем современные Пушкину ноты романсов на слова его стихотворений. На подзеркальнике и по сторонам дивана — бронзовые часы и канделябры... <...> Третья дверь ведет из бывшей гостиной в бывший кабинет, где скончался Пушкин. Эта главнейшая, по своему значению комната ныне восстановлена в прежнем своем объеме. Недостает только камина по середине стены...»66.
В пьесе М.А. Булгакова этому описанию соответствует изображение сцены:
«Вечер. Гостиная в квартире Александра Сергеевича Пушкина в Петербурге. Горят две свечи на стареньком фортепиано и свечи в углу возле стоячих часов. Через открытую дверь виден камин и часть книжных полок в кабинете. Угли тлеют в камине кабинета и в камине гостиной.
Александра Николаевна Гончарова сидит за фортепиано, а часовой мастер Битков с инструментами стоит у часов.
Часы под руками Биткова то бьют, то играют.
Гончарова тихо наигрывает на фортепиано и напевает. За окном слышна вьюга.
Гончарова (напевает). ...И печальна, и темна... что же ты, моя старушка, приумолкла у окна... Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя...» [VII, 307].
25 августа 1934 г. Е.С. Булгакова записала в дневнике:
«У М.А. возник план пьесы о Пушкине. Только он считает необходимым пригласить Вересаева для разработки материала. М.А. испытывает к нему благодарность за то, что тот в тяжелое время сам приехал к М.А. и предложил в долг денег. М.А. хочет этим как бы отблагодарить его, а я чувствую что ничего хорошего не получится. Нет ничего хуже, когда двое работают».
Скоро М.А. Булгаков отправился к будущему соавтору.
18 октября 1934 г.:
«Днем были у В.В. Вересаева. М.А. пошел туда с предложением писать вместе с В.В. пьесу о Пушкине, то есть чтобы В.В. подбирал материал, а М.А. писал.
Мария Гермогеновна встретила это сразу восторженно. Старик был очень тронут, несколько раз пробежался по своему уютному кабинету, потом обнял М.А.
В.В. зажегся, начал говорить о Пушкине, о двойственности его, о том, что Наталья Николаевна была вовсе не пустышка, а несчастная женщина.
Сначала В.В. был ошеломлен — что М.А. решил пьесу писать без Пушкина (иначе будет вульгарной) — но, подумав, согласился»67.
Библиографический список М.А. Булгакова из черновой тетради открывают книги В.В. Вересаева. Значит, авторитет соавтора был велик в глазах Булгакова.
Во всяком случае, поначалу.
М.А. Булгаков познакомился с В.В. Вересаевым в середине 20-х через издательство «Недра». Л.Е. Белозерская, тогда жена М.А. Булгакова, указывает точку сближения коллег: «общность переживаний, связанных с первоначальной профессией врача»68.
Кстати, в черновой тетради М.А. Булгаков подчеркивает, что В.И. Даль в молодости был врачом. Этот факт Булгакова остро заинтересовал и, видимо, расположил к Далю. Во всяком случае, Булгаков расширил роль Даля, который ухаживает за умирающим Пушкиным.
Летом 1934 г. Булгаков пишет В.В. Вересаеву:
«...Я особенно часто вспоминал Вас... А теперь вспоминаю вдвойне, потому что купил книжку Н. Телешова «Литературные воспоминания». Он рассказывает о кличках, которые давались в литературных кругах. Прозвища заимствовались исключительно в названиях московских улиц и площадей. «Куприн, за пристрастие к цирку — «Конная площадь», «Бунин, за худобу и острословие — «Живодерка» и так далее. А «Вересаев, за нерушимость взглядов — «Каменный мост». И мне это понравилось» [X, 374].
Конечно, обращаясь к В.В. Вересаеву с предложением сотрудничества, М.А. Булгаков был движим не только чувством благодарности, но и ощущением духовной общности.
В то же время, что и Булгаков, пьесу о Пушкине собирался писать А.Н. Толстой. И даже заключил договор с тем же Вахтанговским театром. М.А. Булгаков и А.Н. Толстой были знакомы, но, видимо, чужды друг другу.
Друзья советовали:
«— Вот если бы ты, Мака, объединился с Толстым, вот была бы сила!
— Я не понимаю, какая сила? На чем мы можем объединиться с Толстым? Под руку по Тверской гулять ходить?»69.
В 1931 г. М.А. Булгаков писал В.В. Вересаеву:
«В самом деле: почему мы так редко видимся? В тот темный год, когда я был раздавлен и мне по картам выходило одно — поставить точку, выстрелив в себя, Вы пришли и подняли мой дух. Умнейшая писательская нежность.
Но не только это. Наши встречи, беседы, Вы, Викентий Викентьевич, так дороги и интересны!» [X, 281].
В письме к В.В. Вересаеву от 19 августа 1926 г. М.А. Булгаков спрашивает: «Работаете ли над Пушкиным?» [X, 190].
Новаторский по систематизации материала труд В.В. Вересаева «Пушкин в жизни» вышел в 1927 г. вызвав оживленную полемику.
В 1934 г. вышла другая большая работа — «Спутники Пушкина».
В архиве М.А. Булгакова сохранилась брошюра В.В. Вересаева «Родственники Пушкина» (М., 1933) с автографом: «Мих. Афанас. Булгаков. В. Вересаев. 12.II.33 г.» [ОР РГБ, ф. 562, к. 21, ед. хр. 3].
В.В. Вересаев был членом юбилейной Пушкинской комиссии и работал над «Биографией Пушкина», за которую получил в 1937 г. первую премию.
В 20-е — 30-е гг. взгляды Вересаева-пушкиниста критиковались известными учеными: П.Е. Щеголевым, Г.О. Винокуром, М.А. Цявловским, В.Б. Шкловским...
В редакционной статье «Литературного наследства» (1934) читаем:
«...Досадным явлением приходится признать хрестоматию В.В. Вересаева «Пушкин в жизни». Издание это является не более как суррогатом подлинного свода материалов, который нужен для изучения Пушкина. <...> В результате получается своего рода литмонтаж, не лишенный интереса, но дающий не всего и не исторического Пушкина, а какого-то чисто житейского и притом лично вересаевского. Между тем составитель считает свою хрестоматию научной и исторической и тем внушает читателю ложный, искаженный, выхолощенный, а затем по-своему подмалеванный облик поэта»70.
Решающая разница позиций соавторов обнаружилась не сразу.
В.В. Вересаев видел личность А.С. Пушкина «в двух планах»71, отделял Пушкина-поэта от Пушкина-человека: «В жизни — суетный, раздражительный, легкомысленный, циничный, до безумия ослепляемый страстью. В поэзии — серьезный, несравненно-мудрый и ослепительно-светлый, — «весь выше мира и страстей»72.
Для Булгакова Пушкин был единым, светлым образом.
Пьеса предполагала трагическую историю о противостоянии поэта и тирана, о поэте непонятом механическим обществом, которое вытолкнуло его из жизни...
М.А. Булгаков и В.В. Вересаев по-разному представляли себе будущую драму, столкновение было неизбежным. История неудавшегося соавторства отразилась на страницах их переписки.
«От души желаю, чтобы эти письма канули в Лету, а осталась бы пьеса, которую мы с Вами создавали с такой страстностью», — писал М.А. Булгаков [X, 415].
К счастью для исследователей, письма сохранились и были впервые опубликованы в 1965 г. («Вопросы литературы», № 3) с предисловием Е.С. Булгаковой.
Первое письмо Вересаев прислал 20 мая 1935 г. после того, как Булгаков прочел черновую редакцию пьесы небольшой группе гостей.
Из дневника Е.С. Булгаковой:
«В 12 ч. дня Миша читал пьесу о Пушкине. Были Русланов, Рапопорт, Захава, Горюнов и, конечно, Вересаевы. Вахтанговцы слушали очень хорошо, часто обменивались взглядами... Очень тонко чувствуют юмор, очень были взволнованы концом... А старики были недовольны...» [X, 435].
Уже в первом письме В.В. Вересаев заявил право на отражение в пьесе собственных идейных позиций:
«Боюсь, что теперь только начнутся для нас подлинные тернии «соавторства». Я до их пор минимально вмешивался в Вашу работу, понимая, что всякая критика в процессе работы сильно подсекает творческий подъем. Однако это вовсе не значит, что я готов довольствоваться ролью смиренного поставщика материала, не смеющего иметь суждение о качестве использования этого материала» [X, 410].
Вересаев так и не принял образ Дантеса, предложенный Булгаковым:
«Крепкий, жизнерадостный, самовлюбленный наглец, великолепно чувствовавший себя в Петербурге, у Вас хнычет, страдает припадками сплина; действовавший на Наталью Николаевну именно своею животною силою дерзкого самца, он никак не мог пытаться возбудить в ней жалость сентиментальным предсказанием, что «он меня убьет». Если уж необходима угроза Дантеса подойти к двери кабинета Пушкина, то я бы уж считал более приемлемым, чтобы это сопровождалось словами: «Я его убью, чтобы освободить вас!» [Этой фразы у Булгакова не было — В.Ж.] И много имею еще очень существенных возражений» [X, 411].
Из дневника Е.С. Булгаковой, запись от 20 мая 1935 г.:
«Оглушительное событие: Вересаев прислал Мише совершенно нелепое письмо. Смысл его тот, что его не слушают. В частности, нападает на роль Дантеса на некоторые детали. <...> Целый день испортил, сбил с работы. Целый день Миша составлял ему письмо.
Вышло основательное, резкое письмо» [X, 436].
К письму М.А. Булгаков прилагает подборку противоречивых свидетельств современников о Дантесе. Эта подборка должна была подтвердить достаточно спорную мысль Булгакова о том, что пушкиноведение не имеет в своем распоряжении сколько-нибудь ясного образа убийцы А.С. Пушкина. Однако, противоречия во многом мнимые. Следует иметь в виду, что наряду с подлинными мемуарными свидетельствами, в подборку включены материалы, ненадежность которых установлена современной наукой.
М.А. Булгаков пишет:
«Вообще в Дантесе у нас серьезная неслаженность. <...>
...Я в свою очередь Ваш образ Дантеса считаю сценически невозможным. Он настолько беден, тривиален, выхолощен, что в серьезную пьесу поставлен быть не может. Нельзя трагически погибшему Пушкину в качестве убийцы предоставить опереточного бального офицерика. В частности, намечаемую фразу «я его убью, чтобы освободить вас» Дантес не может произнести...
Дантес не может восклицать «О, ла, ла!» Дело идет о жизни Пушкина в этой пьесе. Если ему дать несерьезных партнеров, это Пушкина унизит» [X, 413—414].
На полях рукописи черновой редакции пьесы (сцена в квартире Геккерена) М.А. Булгаков крупно выводит возмутившее «Ho, la, la!» [ОР ГРБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5.].
В вересаевском варианте «опереточный» Дантес восклицал: «Конечно! И нужно стреляться! Обо мне и так говорят, будто я женился потому, что испугался дуэли. Го-ля-ля! Я им покажу, боюсь ли я дуэли» [РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, ед. хр. 22].
Из письма М.А. Булгакова:
«Почему Салтыков не может говорить об инкогнито?
«...проходил, сильно стуча испанской тростью, через библиотеку в свой кабинет. Он называл это своим «инкогнито» («Русский архив», 1878, 11, с. 457)» [X, 413].
Булгакову пришлось испытать на себе нерушимость взглядов «Каменного моста». Идейность Вересаева, привлекшая Булгакова, вылилась в настойчивое требование заклеймить в пьесе николаевский режим. Но, как мы уже сказали, не это было целью Булгакова.
2 июня М.А. Булгаков читает пьесу в Вахтанговском театре. Большой успех. Булгаков выводит на сцену Вересаева.
«Мне было очень неприятно, когда Вы заставили меня раскланиваться вместе с Вами на рукоплескания вахтанговцев», — читаем в письме В.В. Вересаева от 6 июня.
И в этом письме, и в устном разговоре до этого, Вересаев выражает желание снять свое имя с афиши, предоставив соавтору свободу в «отсутствии нажима на общественную сторону события», в изображении «байронически-зловещего» Дантеса, в «усилении одиночества Пушкина путем выключения его друзей». Он считает пьесу целиком булгаковской.
«Все это вовсе не значит, что я отказываюсь от дальнейшей посильной помощи, поскольку она будет приниматься Вами как простой совет, ни к чему Вас не обязывающий», — пишет В.В. Вересаев [X, 420].
Булгаков согласился рассмотреть дополнения и вставки.
Вересаев увлекся и написал почти полный вариант пьесы (хранится в РГАЛИ).
В начале августа 1935 г. Булгаков прочел рукопись.
Вересаевская редакция пьесы, возможно, и более «правильная» с точки зрения тогдашней пушкинистики, крайне беспомощна в литературном отношении. Резкие слова Булгакова из ответного письма 16 августа, к сожалению, справедливы:
«По всем узлам пьесы, которые я с таким трудом завязал, именно по всем тем местам, в которых я избегал лобовых атак, Вы прошли и с величайшей точностью все эти узлы развязали, после чего с героев свалились их одежды, и всюду, где утончалась пьеса, поставили жирные точки над «и» [X, 423].
Малоудачна, согласно Булгакову, стала переписанная картина «На Мойке», где Вересаев делает попытку изобразить «людей из народа», потрясенных гибелью своего поэта:
«Первый студент. — Что Пушкин? Как его здоровье?
Девушка (выходящая из-под арки). — Умер Пушкин. (Плачет.)
Первый студент. — Умер?! (Стоит, пораженный.) Убит... Убили!
Второй студент. — У какого подлеца поднялась на него рука? <...>
Плохо одетый человек. — Ведь это что же такое? Пушкина убили, — можно сказать, солнце России! Чего смотрело начальство?» [РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, ед. хр. 22.].
«Ведь девушка (Мойка), произносящая безжизненную фразу «умер Пушкин», ведь она же не живая?» — возмущается Булгаков [X, 425].
Переписывая картину бала у Воронцовых, Вересаев старается усилить обличительный пафос пьесы.
Булгаков говорит после прочтения вересаевского варианта:
«Проверяя сцену Жуковского и Николая на балу, я с ужасом увидел фразу Николая: «Я его сотру с лица земли». Другими словами говоря, Николай в упор заявляет зрителю, прекращая свою роль: «Не ошибитесь, я злодей», а Вы, очевидно, хотите вычеркнуть сцену у Дубельта, где Николай, ничем себя не выдавая, стер Пушкина с лица земли. <...>
В пьесе нарочито завуалированы все намеки на поведение Николая в отношении Натальи, а Вы останавливаете действие на балу, вводя двух камергеров, чтобы они специально разжевали публике то, чего ни под каким видом разжевывать нельзя» [X, 424].
Разговор двух придворных, вставленный В.В. Вересаевым в сцену бала, по мысли автора: «рисует... невероятное, но исторически верное холопство людей высшего света», «моральное в этой среде одиночество Пушкина» [X, 426].
Но не слишком ли это, как выразился Булгаков, «лобовой прием»?
«Вдали загремела мазурка. Гостиная пустеет. У колоннады старичок-камергер и бравый флигель-адъютант».
После ремарки Вересаев пишет:
Старичок-камергер (шопотком). — Нынче два раза изволил подходить к г-же Пушкиной и милостивейшим образом беседовал с нею. Позавчера, на балу в Аничковом, много раз с нею танцовал и за ужином сидел рядом с нею.
Флигель-адъютант. — Да и хороша жа!
Камергер. — Но муж! Вы понимаете, — муж. Смотрит из угла, как волк. Даже со стороны неловко. Какой дурак! Счастья своего не понимает. Другой бы на его месте... (С восхищением.) Вон — она, княгиня Радзивилл, у жардиерки сидит. Когда еще княжной Урусовой была, фрейлиной (шепчет на ухо.) Ну, и что же ей? Убыло от этого? А какая честь! Сам государь император! И отец, и муж через нее карьеру сделали. А этот! Сочинитель, титулярный советник... Скажите!
Флигель-адъютант. — Да-а...
(Смеются и уходят.)» [РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, ед. хр. 22.].
Картина «у Геккеренов» в вересаевском варианте открывается диалогом хозяина квартиры и приказчика из английского магазина. Выясняется, что голландский посланник занимается контрабандой и спекуляцией заграничными товарами.
М.А. Булгаков пишет:
«Вам показалось мало того, что Геккерен в пьесе выписан чернейшей краской, и Вы, не считаясь ни с предыдущими, ни с последующими сценами, не обращая никакого внимания на то, что для Геккерена составлен специальный сложный характер, вставляете излишний, боковой, посторонний номер с торговлей — упрощенческий номер» [X, 423].
Но главное, Вересаев стремится изменить образ Дантеса, сделать его лишь «содержанкой» Геккерена.
«Геккерен. — <...> И потом, — вспомни: за последние два месяца я заплатил твоих долгов на одиннадцать тысяч.
Дантес. — Упреки?! Как это скучно!
Геккерен (испугавшись). — Нет, нет! Это я только к слову. Ты хорошо знаешь: всякая жертва для тебя мне только в радость... Ну, здравствуй, дорогой мой мальчик! Иди сюда, садись. Я давно тебя не видел и соскучился.
Дантес (с усмешкой). — Вчера вечером виделись! (Садится. Геккерен гладит его по волосам. Дантес, брезгливо морщась, смотрит в сторону.)
Геккерен (подозрительно). — Чего ты морщишься?
Дантес. — Зуб болит» [РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, ед. хр. 22.].
В.В. Вересаев переписывает сцену появления Дантеса в квартире Пушкина. Кроме того, он делает еще одну вставку в картину бала. Вересаев усиливает легкомыслие Натали и наглость Дантеса.
«Исправление» Вересаева начинается с ремарки:
«В зимнем саду и гостиной совсем пусто. Справа появляются, направляясь к колоннаде, Пушкина и Дантес. Он ведет ее под руку, она весело смеется только что сказанной им остроте».
И далее:
Пушкина. — Ой, ой, какой вы злой остряк! Перестаньте, перестаньте, не хочу вас слушать... <...>
Дантес. — Перед вашей красотой все тускнеет. На той неделе я видел вас в театре, в ложе. Все глаза были обращены только на вас. (Наклоняется к ней.) Как бы я был счастлив, как райски счастлив, если бы имел возможность наслаждаться вашей красотой не в ложе, а на ложе...
Пушкина (в негодовании выдергивает руку). — Как вы смете! Какая наглость!
Дантес (берет в руки ее руку). — Ну Натали, ну, простите! Я увлекся!
Пушкина. — У меня голова кружится от негодования!
Дантес (обнимает ее за талию). — Позвольте вас поддержать.
Пушкина. — Ах, оставьте! Как вы смеете! И ведь могут увидеть.
Дантес. — Никого нет, все танцуют... Скажите, что вы не сердитесь.
Пушкина. — Ну... Какой несносный! Ну, не сержусь. Только дайте слово...
Дантес. — В залог прощения — один поцелуй.
Пушкина. — Еще что! (Дантес обнимает ее и страстно целует). — Нет, вы положительно сумасшедший!
Дантес. — Идем танцовать! (Берет ее под руку и увлекает в зал.) [РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, ед. хр. 22.].
М.А. Булгаков пишет:
«На том основании, что Вам не нравится изображенный Дантес, Вы, желая снизить его, снабдили его безвкусными остротами, чем Дантеса нового не создали, но авторов снизили чрезвычайно. Ведь не может же быть речи о произнесении со сцены каламбура «в ложе» и «на ложе»! Я подозреваю, что театр снял бы этот каламбур, если бы мы даже и поместили его.
Любовные отношения Натальи и Дантеса приняли старинную форму грубейшего флирта, который ни в какой связи с пьесой не стоит. Нельзя же говорить о том, что сколько-нибудь возможен этот поцелуй на балу, тем более что Дантес, очевидно, забывает, что он уже целовался в первой картине, и в обстоятельствах совершенно иных» [X, 424].
Заметим, что М.А. Булгаков Натали задумывает менее поверхностной натурой. Хотя В.В. Вересаев и говорил, что Наталья Николаевна «не пустышка, а несчастная женщина», в его варианте она — веселая нарядная кукла.
Итак, Булгаков категорически против включения в пьесу «одномерного» Дантеса Вересаева.
Пропасть между соавторами увеличивалась.
«Мы говорим на разных языках», — с горечью пишет Вересаев 22 августа. [X, 427].
В то же время, В.В. Вересаев не готов признать сокрушительное поражение на новом для него поприще драматургии. Оригинальный взгляд Булгакова на идейную сторону будущей пьесы Вересаев считает «органической слепотой»:
«Мне ясен основной источник наших разногласий — органическая Ваша слепота на общественную сторону пушкинской трагедии» [X, 426].
На этом, собственно, и заканчивается период совместной работы над пьесой. Булгаков просит Вересаева воздержаться от публичной критики пьесы (это может помешать постановке).
10 сентября 1935 г. М.А. Булгаков пишет последнее письмо и посылает В.В. Вересаеву экземпляр пьесы (с двумя фамилиями).
«Просмотрите его. Если Вы найдете нужным оставить Вашу фамилию, я буду очень рад» [X, 430].
В.В. Вересаев отказывается от авторства.
В финансовом отношении (по настоянию Булгакова) договор между соавторами остался в силе и Вересаеву полагалось 50% гонорара.
В.В. Вересаев, несмотря на данное обещание, не отказался от устных критических замечаний по поводу пьесы.
Из дневника Е.С. Булгаковой:
«Да, повинен Викентий Викентьевич в гибели пьесы — своими широкими разговорами с пушкинистами об ошибках (исторических), о неправильном Дантесе и т. д. ...»73.
Тем временем, вокруг Булгакова сгущалась атмосфера травли, каждое его произведение возбуждало подозрение.
Вскоре М.А. Булгаков теряет надежду на постановку. 2 октября 1936 г. в дружеском письме к В.В. Вересаеву:
«Мир праху Пушкина и мир нам. Я не буду тревожить его, пусть и он меня не тревожит» [X, 449].
Уже в процессе работы над пьесой М.А. Булгаков получал интересные предложения о постановке.
Камерный театр предложил заключить договор на будущую пьесу о Пушкине. Булгаков отказался. «Левые» театры он не любил: «Штучки!..»74.
С.А. Ермолинский предложил инсценировать «Пушкина» для кино. Булгаков советовался по этому поводу с Вересаевым. К сожалению, интересный проект не был осуществлен.
Исследователи обращали внимание на необыкновенную музыкальность булгаковской пьесы.
«Пьеса Булгакова — произведение высокой музыкальности, с развернутой лейтмотивной системой, построенное по принципу сонатной формы (экспозиция, детальная разработка, реприза и кода). Структуру четырехактной драмы можно сравнить с четырехчастной симфонией, также использующей структуру сонатного цикла.
В пьесе Булгакова действуют приемы вариационного развития темы, ее постепенной, нарастающей кристаллизации и драматизации. Всего ближе образное содержание «Последних дней», как кажется, к шестой симфонии Чайковского»75.
В октябре 1935 г. С.С. Прокофьев говорил М.А. Булгакову, что хотел бы написать оперу на основе пьесы «Александр Пушкин».
С тем же предложением, почти официально, в присутствии руководства Большого театра выступил Д.Д. Шостакович76.
Пьеса «Александр Пушкин» должна была пойти в Вахтанговском театре, с которым М.А. Булгаков заключил договор. Начались репетиции.
Параллельно рукопись пьесы попала во МХАТ. С осени 1935 г. два театра соперничают за право включения «Александра Пушкина» в свой репертуар. Но 9 марта 1936 г. в «Правде» появляется статья «Внешний блеск и фальшивое содержание», направленная против мхатовской постановки «Мольера».
Спустя всего несколько представлений после премьеры, спектакль «Мольер был запрещен, и пьеса Булгакова снята с репертуара. Как по команде, возникла угроза и для постановки новой пьесы опального драматурга. В прессе появились нападки на репетирующийся спектакль (В. Яковлев Покушение на Пушкина // Сов. искусство. 1936. — 17 апр.).
Весной 1936 г. М.А. Булгаков отвергает требования вахтанговцев внести изменения в пьесу о Пушкине.
В начале февраля 1937 г. Главрепертком приостанавливает репетиции «Александра Пушкина».
Из дневника Е.С. Булгаковой (7 февраля 1937 г.):
«Сейчас наступили те самые дни «Пушкинского юбилея», как я дала их когда-то. А теперь «Пушкин» зарезан, и мы — у разбитого корыта»77.
Итак, постановка «Пушкина» Вахтанговским театром не состоялась.
Осенью 1939 г., когда автор пьесы был уже тяжело болен (М.А. Булгаков умер 10 марта 1940 г.), к идее постановки «Александра Пушкина» вновь обратился МХАТ с подачи В.И. Немировича-Данченко.
Сохранилась стенограмма заседания Художественного совета при дирекции МХАТ от 24 октября 1939 г., созванного для чтения и обсуждения пьесы М.А. Булгакова (автора на заседании не было) [ОР РГБ, ф. 562, к. 53, ед. хр. 8].
И.М. Москвин говорит, что хорошо бы поставить пьесу к столетию со дня смерти Лермонтова, который тоже трагически погиб на дуэли. Значит, планировалось играть спектакль в 1941 г.
Чувствуется, что мхатовцы тепло относятся к Булгакову. Они дружно хвалят пьесу.
«В.Я. Станицын. Я, как режиссер, могу сказать: мечтал ставить такую пьесу, давно мечтал».
Г.М. Калишьян (директор МХАТ) зачитывает собранию письмо В.И. Качалова:
«Исключительно благоприятное и волнительное впечатление осталось у меня от булгаковского «Пушкина» — и в смысле литературной добротности, и в смысле театральной увлекательности. Очень замечталось увидеть «Пушкина» на сцене МХАТ».
Как говорили в театре, об этом пишет в дневнике Елена Сергеевна, В.И. Качалов даже хотел сыграть Николая I.
Против пьесы выступает только Л.М. Леонидов, один из знаменитых мхатовских «стариков»:
«Я не хочу много распространяться. Когда я читал в первый раз пьесу, она не произвела на меня впечатления. Второй раз когда слушаю — остаюсь при своем мнении. Но это неважно. Я думаю, что, если хотя бы в одном третьем акте, на одно мгновение Пушкин не покажется, пьеса от этого очень пострадает... Первый акт я могу еще ждать, второй акт я потерплю без него, но, наконец, в третьем акте — дайте мне его!.. Чем больше мне о нем говорят, тем больше мне хочется на него посмотреть... Отсутствие Пушкина будет очень вредить».
В ответе П.А. Маркова (заведующий литературной частью театра) проявилась вся его природная дипломатичность. Марков понимает: важно «протолкнуть» пьесу, начать репетиции, а там — посмотрим...
«П.А. Марков. ...Относительно замечаний по поводу появления Пушкина. Мне кажется, что это можно проверить только на сцене».
Обсуждали название пьесы.
«А.Н. Грибов. Я не согласен с названием пьесы. Пьеса, конечно, очень хорошая, материал замечательный, язык замечательный, действие в пьесе замечательное, Очень хорошая пьеса. Я вообще поклонник Булгакова. Только я бы не назвал ее «Пушкин». Можно назвать ее «Буря мглою небо кроет». Потому что ведь Пушкина нет, — где Пушкин? <...>
Н.М. Горчаков. ...Когда пишут... «Пушкин», всегда будут ждать Пушкина. Пьеса сильная. Но не надо ее называть «Пушкин».
И.М. Москвин. Можно назвать «Гибель Пушкина».
Н.М. Горчаков. И «Гибель Пушкина» не так хорошо. Как бы умно не было сделано, — умнее, чем у Булгакова, сделать нельзя. Не надо обманывать названием только. Но это не существенная вещь; сам Михаил Афанасьевич поможет подумать, и мы подумаем. Можно считать название условным, это не играет роли».
Пьеса пошла под новым названием, которое дал ей театр: «Последние дни» («Пушкин»). Под этим же названием пьеса публиковалась в первых посмертных сборниках М.А. Булгакова78.
Конечно, Художественный совет поддержал предстоящую постановку. Пьеса была включена в репертуар 1940 г.
Но работа над спектаклем несколько затянулась. Умер Булгаков. Началась Великая Отечественная война. К осени 1941 г. спектакль был вчерне закончен, премьера ожидалась в октябре. Но скоро театр эвакуировали в Саратов, затем — в Свердловск. По возвращении в Москву работа над пьесой продолжалась.
10 апреля 1943 г. в газете «Литература и искусство» появилось небольшое сообщение:
«Сегодня в МХАТ СССР им. Горького состоится первое представление пьесы М. Булгакова «Последние дни» («Пушкин»)...»
Кажется неслучайным, что именно в тяжкое военное время возник этот спектакль (он сохранялся в репертуаре МХАТ около пятнадцати лет). Для победы требовались не только физические, но и моральные силы, патриотический подъем. Пробудить национальное сознание напоминанием о духовных основах было благородной задачей мхатовского спектакля.
На газетном языке того времени это звучало так:
«В годину самой ожесточенной и яростной из войн — войны, в которой решается вопрос о жизни русского народа — Художественный театр показал спектакль о Пушкине. Немцы пытаются уничтожить духовное богатство нашего народа. Обезумевший враг вознамерился убить пушкинское слово, испепелить книги и растоптать памятники великой культуры, для создания которой столько сделал Пушкин. Само появление в эти дни спектакля, посвященного бессмертному образу поэта, — событие большой важности и полное глубокой значительности»79.
Перед нами — программка спектакля МХАТ со знакомой чайкой на обложке [ОР РГБ, ф. 562, к. 50, ед. хр. 6].
«М. Булгаков
Последние дни (Пушкин)
Сезон 1942/1943 г.»
«Пьеса в 4-х действиях, действуют
Пушкина... Засл. арт. РСФСР А.О. Степанова
К.Н. Иванова
Гончарова... С.С. Пилявская
Н.С. Лебедева
Воронцова... Нар. арт. РСФСР О.Н. Андровская
Салтыкова... С.Н. Гаррель
И. Сластенина
Смотрительша... В.А. Дементьева
Горничная девушка... Е.Г. Цыганова
Битков... Нар. арт. РСФСР В.О. Топорков
Никита... Засл. арт. РСФСР В.А. Орлов
Н.Ф. Тиушин
Дантес... Засл. арт. РСФСР П.В. Массальский
Шишкин... Я.Б. Сухарев
Бенедиктов... Ю.В. Недзвецкий
Кукольник... Засл. арт. РСФСР В.В. Белокуров
Г.Г. Конский
Долгоруков... Засл. арт. РСФСР А.П. Кторов
Богомазов... Нар. арт. СССР, лауреат Сталинской премии
М.М. Тарханов
А.М. Комиссаров
Салтыков... Засл. арт. РСФСР В.В. Готовцев
Николай I... Нар. арт. РСФСР В.Л. Ершов
Жуковский... Нар. арт. РСФСР В.Я. Станицын
Геккерен... Засл. арт. РСФСР Н.Н. Соснин
Дубельт... Нар. арт. СССР, Лауреат Сталинской премии Н.П. Хмелев
Засл. арт. РСФСР Н.К. Свободин
Бенкендорф... Засл. арт. РСФСР В.А. Вербитский
«Режиссура: Нар. арт. РСФСР В.Я. Станицын
Нар. арт. РСФСР В.О. Топорков
Художник Лауреат Сталинской премии П.В. Вильямс»
В.Я. Станицын вспоминал:
«Когда работа над спектаклем близилась к концу, в процесс ее включился Владимир Иванович Немирович-Данченко. Он присутствовал на восьми последних репетициях, сидел рядом с нами за режиссерским столом (нам самим было трудно себя корректировать, так как оба режиссера В.О. Топорков и я — являлись и исполнителями ролей, поэтому мы были беспрестанно вынуждены покидать свой режиссерский пост и идти на сцену), а потом провел несколько бесед с участниками спектакля»80.
Опубликованы стенограммы репетиций с В.И. Немировичем-Данченко:
«Вот, например, Готовцев — играет ярко и комедийно очень крепко. Может быть, внешне ничего не нужно менять в образе, то есть Салтыков действительно большой барин и чудак. Но вы играете больше «чудака», как будто «чудак» есть главная черта ваших задач в этом образе. А вот большой барин, хозяин такого дома, владелец этой колоссальной библиотеки, который командует на литературном фронте, перед которым все заискивают... — и это есть в образе».
О роли Натали Пушкиной — А.О. Степановой:
«У вас очень много улыбки, много любовной радости. Почему такой любовный экстаз? Разве задумано, что она находится в таком сильном любовном экстазе? В историческом представлении о Натали этого нет. Она взволнована и ей немного страшно. А не легкомысленная женщина, полная радости. Улыбки — не принимаю»81.
В целом ряде случаев В.И. Немирович-Данченко с большой проницательностью характеризует образы героев булгаковской пьесы.
Фактически, это был последний спектакль, поставленный в Художественном театре при непосредственном участии В.И. Немировича-Данченко. Он умер спустя несколько дней после премьеры 16 апреля 1943 г.
24 апреля 1943 г. газета «Литература и искусство» посвятила целую полос мхатовской премьере «Последних дней».
Газетную страницу украшали две фотографии: «В. Станицын в роли Жуковского» и «В.Топорков в роли Биткова». Обсуждение открывалось редакционной статьей «Новая постановка Художественного театра». Затем высказался К.А. Федин («В поисках Пушкина»).
К.А. Федин включал эту небольшую заметку в свои сборники и собрания сочинений, изымая следующую фразу: «Булгаковым дается заготовка, надо признать наиболее слабая в триаде: зритель, автор, театр»82.
И еще две статьи: И. Груздева «Без Пушкина», Н. Соколовой «Спектакль и его художник».
В центре каждой статьи неизменно оказываются одни и те же положения. Считалось, что отсутствие главного героя превратило пьесу в вереницу несвязанных эпизодов, «бытовых иллюстраций». Спектакль оказывается хорошей постановкой слабого, «юбилейного» произведения. По мнению критиков: «театр поспешил канонизировать явно несовершенную пьесу»83.
И все же, опираясь на старые рецензии, мы можем восстановить черты мхатовского спектакля.
Среди прочих актерских работ критика единодушно выделяла игру В.О. Топоркова в роли Биткова:
«Вот труднейшая роль всего спектакля и вот лучшая его удача. В.О. Топорков лишний раз доказал в этой роли, каким превосходным художником обладает в его лице Художественный театр. От первого появления Биткова в квартире Пушкина до последнего его слова во вьюжную ночь в Псковской губернии — перед нами раскрывается ничтожный и темный человек, в слепоте души совершающий свое грязное дело, раскрывается во всей неумолимой логике своего поведения, но и всей непосредственности своего жизненного дыхания, во всей жалкой нелепости своих чувств и слов»84.
Ругали П.В. Массальского в роли Дантеса. А ведь он, наверно, глубоко прочувствовал замысел драматурга:
«Прежде всего в нем мало француза, а в сцене с Геккереном он даже внешне напоминает скорее Печорина...»85.
Выделяли Н.П. Хмелева в роли Дубельта. Актер, прославившийся ролью Алексея Турбина, здесь, видимо, создал более однозначный образ, чем тот, что задумывался М.А. Булгаковым. Он сыграл бесстрастного, «железного» Дубельта.
В.Я. Станицын вспоминает:
«...Прежде, чем приступить к работе, мы вместе с Вильямсом поехали в Ленинград. Бродили по всем местам, связанным с именем Пушкина, проводили долгие часы в квартире поэта на Мойке, 12. Нам позволили остаться там во внеурочное время, после ухода посетителей, и мы долго слушали тишину этих пустых комнат, пытались возродить в своем воображении черты некогда кипевшей здесь жизни...»86.
Театральный художник П.В. Вильямс был хорошим приятелем М.А. Булгакова.
По общему признанию, декорации П.В. Вильямса к спектаклю «Последние дни» стали огромной удачей.
Вильямс рассказывал, что придя в пушкинскую квартиру на Мойке, ужаснулся музейному холоду. Воссоздавая пушкинскую гостиную, он пытался возродить теплую атмосферу Дома87.
«В гостиной Пушкиных художник оставил только самое необходимое: клавесин [Он заменил пианино Булгакова — В.Ж.], немного мебели красного дерева, портрет Пушкина кисти Кипренского, статуэтка Кифаре-да — атрибут поэтического ремесла. Мерцают свечи, в камине тлеют угли... Обычный уютный интерьер! Но легкая тюлевая завеса, которую художник опускает между зрителем и рампой, и глубокие темные тени, которые он специально пишет, скрадывают отчетливость очертаний и острые углы. Комната поэта возникает из туманной дымки и затем опять погружается в нее. Эта тревожная дымка, обволакивающая и обрамляющая отдельные сцены, этот мягкий, спорящий с тенями свет свечей определяет атмосферу отдельных мизансцен».
В промежутках между картинами:
«Исчезает бытовая декорация основного действия и появляется серебряный туман с обрывками облаков, с луной и без луны, пронизанный завыванием бури»88.
Как не без иронии заметил другой рецензент: «Тучи... мчатся перед каждой картиной и не утомляют»89.
Особо выделяют декорации картины «На Мойке»:
«...Обобщенный, трепетный образ Петербурга. Не торжественного Петербурга Воронихина, Росси и Растрелли, который так часто мы видим на сцене и на экране, а призрачный город, погруженный в мрак горестной ночи, освещенный тусклыми фонарями... Впечатление сильное и острое. Публика, восхищенная художником, аплодирует этому тревожному и печальному видению»90.
С точки зрения топографии художник в этой сцене не совсем точен. Он выиграл в выразительности, придвинув Горбатый мостик ближе к дому Пушкина и показав в перспективе Александровскую колонну, которая видна из окон пушкинской квартиры в реальности с другой стороны.
И, наконец, уже упоминавшийся нами финал спектакля.
Как символ бессмертия поэта на огромном экране в лучах утреннего солнца перед зрителями представал знаменитый московский памятник Пушкину.
Примечания
1. Книга появляется в библиографическом списке, составленном М.А. Булгаковым.
2. Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1909. С. 468—469.
3. Лосев В.И. Судьба // Булгаков М.А. Избранные произведения. Киев, 1990. С. 9.
4. Лосев В.И. Комментарии [Комментарий к пьесе «Александр Пушкин»] // Булгаков М.А. Избранные произведения. Киев, 1990. С. 679.
5. Дурылин С.Н. Пушкин на сцене. М., 1951. С. 256.
6. См. о пьесе В. Каменского: Гозенпуд А. «Последние дни» («Пушкин»). (Из творческой истории пьесы) // М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 155.
7. См. также: Гозенпуд А. Указ. соч. С. 155.
8. Булгакова Е.С. [Предисл. к публ. переписки М.А. Булгакова и В.В. Вересаева по поводу пьесы «Пушкин» («Последние дни»)] // Вопросы литературы. 1965. № 3. С. 151.
9. Есипова О. Пушкин в пьесе М. Булгакова // Болдинские чтения. Горький, 1985. С. 190.
10. Яцевич А. Пушкинский Петербург. Л., 1931. С. 187.
11. См. там же. С. 188.
12. См.: Дурылин С.Н. Московский Художественный театр во время войны // Театр: Сб. стат. и матер. М., 1944. С. 92.
13. См.: Гозенпуд А. Указ. соч. С. 157.
14. См.: Дурылин С.Н. Московский Художественный театр во время войны... С. 92.
15. См.: Гозенпуд А. «Последние дни» («Пушкин») (Из творческой истории пьесы)... С. 156.
16. См. там же. С. 157.
17. См. о пьесе В.Ф. Боцяновского. Там же. С. 156.
18. Немирович-Данченко Вл.И. Замечания по спектаклю «Последние дни» («Пушкин») М.А. Булгакова // Вл.И. Немирович-Данченко о творчестве актера. М., 1973. С. 462.
19. Цит. по: Щеголев П.Е. Дуэль и смерть Пушкина. М., 1987. С. 288.
20. Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. М., 1983. С. 22.
21. Там же. С. 264—265.
22. Есипова О. Пушкин в пьесе М. Булгакова // Болдинские чтения. Горький, 1985. С. 187.
23. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Т. V. Л., 1978. С. 36.
24. Ванновский А.А. Зеркало судьбы (Сон Татьяны) // Небольсин С.А. Пушкин и европейская традиция. М., 1999. С. 309.
25. Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой / Сост., текстол. подг. и коммент. В. Лосева и Л. Яновской; Вступ. ст. Л. Яновской. М., 1990. С. 175, 254, 257.
26. Конский Г.Г. Памятью сердца // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 334.
27. Там же. С. 335—336.
28. См.: Гозенпуд А. Указ. соч.
29. Там же. С. 164.
30. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Т. VI. Л., 1978. С. 58.
31. См.: Гозенпуд А. «Последние дни» («Пушкин») (Из творческой истории пьесы) // М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 164.
32. Указано И.Е. Ерыкаловой в комментариях к публикации черновой тетради. См.: Творчество Михаила Булгакова: Исследования и материалы. Кн. 2 / Под ред. В.В. Бузник и И.А. Грозновой. СПб., 1994. С. 192.
33. См. там же. С. 269.
34. Есипова О. Пушкин в пьесе М. Булгакова // Болдинские чтения. Горький, 1985. С. 188.
35. См.: Гозенпуд А. Указ. соч. С. 165.
36. Чулков Г.Г. Императоры. М., 1991. С. 169.
37. Там же. С. 169.
38. Указано И.Е. Ерыкаловой в комментариях к публикации черновой тетради.
39. Редакции пьесы опубликованы под следующими названиями:
1. «Александр Пушкин». Пьеса. Рукопись.
Редакция закончена 27 марта 1935 г.
2. «Александр Пушкин». Пьеса в четырех действиях. 1 вариант.
Редакция закончена 29 мая 1935 г.
3. «Александр Пушкин». Пьеса в четырех действиях.
Редакция закончена 9 сентября 1935 г. и отослана в театр.
4. «Последние дни» («Пушкин»). Пьеса в четырех действиях.
Редакция: театр доработал пьесу и изменил название.
40. «Акт первый: Картина первая:
1. У Пушкина
Картина вторая:
2. У Салтыкова
Акт второй: Картина первая:
3. Бал у Воронцовых
Картина вторая:
4. III отделение
Акт третий: Картина первая:
5. У Геккеренов
Картина вторая:
6. Дуэль
Картина третья:
7. Квартира Пушкина
Акт четвертый: Картина первая:
8. Вынос
Картина вторая:
9. Мойка
Картина третья:
10. Станция» [ОР РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 5.].
41. См. также: Ерыкалова И.Е. Из истории рукописи пьесы М.А. Булгакова «Александр Пушкин» // Творчество Михаила Булгакова: Исследования и материалы. Кн. 2 / Под ред. В.В. Бузник и Н.А. Грозновой. СПб., 1994.
42. См.: Рабинянц А.Г. Из творческой истории пьесы М. Булгакова «Александр Пушкин». (Булгаков и пушкинистика 1920—1930 гг.) // Проблемы театрального наследия М.А. Булгакова. М., 1987. С. 81.
43. Там же. С. 81.
44. Там же. С. 81.
45. Абрамович С.Л. Предыстория последней дуэли Пушкина. Январь 1836 — январь 1837. СПб., 1994. С. 185.
46. Там же. С. 95—96.
47. Указано И.Е. Ерыкаловой в комментариях к публикации черновой тетради. См. указ. изд. С. 212.
48. Там же. С. 242.
49. Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1909. С. 122.
50. Каратыгин П.П. Бенкендорф и Дубельт // Исторический вестник. 1887. X. С. 174.
51. Указано И.Е. Ерыкаловой в комментариях к публикации черновой тетради. С. 196.
52. См.: Рабинянц А.Г. Указ. соч. С. 83.
53. Яцевич А. Пушкинский Петербург. Л., 1931. С. 163.
54. Там же. С. 165.
55. Указано И.Е. Ерыкаловой. С. 253.
56. Гозенпуд А. «Последние дни» («Пушкин») (Из творческой истории пьесы) // М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 162.
57. См. там же.
58. Цит. по: Рабинянц А.Г. указ. соч. С. 84.
59. См. об этом: Гозенпуд А. указ. соч. С. 160.
60. Цит. по: Гозенпуд А. указ. соч. С. 160.
61. Цит. по: Гозенпуд А. указ. соч. С. 160.
62. Соловьев Н.В. История одной жизни. А.А. Воейкова — «Светлана». Т. II. Пг., 1916. С. 3.
63. Соловьев Н.В. История одной жизни. А.А. Воейкова — «Светлана». Т. I. Пг., 1915. С. 35.
64. Чулков Г.Г. Императоры. М., 1991. С. 173.
65. Немирович-Данченко Вл.И. Замечания по спектаклю «Последние дни» («Пушкин») М.А. Булгакова // Вл.И. Немирович-Данченко о творчестве актера. М., 1973. С. 462.
66. Последняя квартира Пушкина в ее прошлом и настоящем. 1837—1927. Л., 1927. С. 22—23.
67. Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой / Сост., текстол. подг. и коммент. В. Лосева и Л. Яновской. М., 1990. С. 66, 76.
68. Белозерская-Булгакова Л.Е. О, мед воспоминаний // Воспоминания. М., 1989. С. 105.
69. Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой... С. 83.
70. Литературное наследство. Вып. 16—19. М., 1934. С. 148.
71. Стоит вспомнить название известной статьи В.В. Вересаева об А.С. Пушкине.
72. Цит. по: Рабинянц А.Г. Указ. соч. С. 79.
73. Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой. С. 246.
74. Там же. С. 83.
75. Гозенпуд А. Указ. соч. С. 158.
76. Спустя несколько недель (28 января 1936 г.) в «Правде» публикуется известная разгромная статья о творчестве Шостаковича «Сумбур вместо музыки».
77. Там же. С. 129.
78. М.С. Петровский, видимо, не располагал сведениями, что название пьесы придумано театром. Но исследователь обращает внимание на органичность названия «Последние дни» по отношению к творческому восприятию Булгаковым личности Пушкина:
«Когда Булгаков давал своей пьесе о Пушкине название «Последние дни», он опять-таки устанавливал ассоциативную связь между поэтом-пророком Пушкиным и главным пророком своего мира — Христом: формула «последние дни» была общепринятым обозначением Страстной недели» (Петровский М.С. Мастер и Город. Киевские контрасты Михаила Булгакова. Киев, 2001. С. 348).
79. Новая постановка Художественного театра // Литература и искусство. 1943. 24 апр. С. 3.
80. Станицын В.Я. Минуты ожидания // Театральная жизнь. 1974. № 11. С. 13.
81. Немирович-Данченко Вл.И. Замечания по спектаклю «Последние дни» («Пушкин») М.А. Булгакова // Вл.И. Немирович-Данченко о творчестве актера. М., 1973. С. 452, 456.
82. Федин К.А. В поисках Пушкина // Литература и искусство. 1943. 24 апр. С. 3.
83. Новая постановка Художественного театра // Литература и искусство. 1943. 24 апр. С. 3.
84. Дурылин С.Н. Московский Художественный театр во время войны // Театр: Сб. стат. и матер. М., 1944. С. 94.
85. Груздев И. Без Пушкина // Литература и искусство. 1943. 24 апр. С. 3.
86. Станицын В.Я. Минуты ожидания... С. 84.
87. См.: Соколова Н. Спектакль и его художник // Литература и искусство. 1943. 24 апр. С. 3.
88. Там же.
89. Федин К.А. В поисках Пушкина // Литература и искусство. 1943. 24 апр. С. 3.
90. Соколова Н. Спектакль и его художник...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |