Мифологическая основа сюжета повести содержит три составляющих. Первоначально, когда результаты операции ещё не столь очевидны, и вероятность того, что «пёс» погибнет, представляется Борменталю, ведущему записи, существующей, «эксперимент» Преображенского («на омоложении нарвался») подобен попытке чародея разгадать «секрет вечной молодости». В тот момент, когда выясняется, что Шарик, то есть существо, появившееся в результате операции, способно говорить и ходить, подобно человеку, Борменталь пишет о создании гомункула (ещё одной мечте алхимиков). Когда же оказывается, что не только «развить Шарика в очень высокую психическую личность» (21, т. 3, с. 92), но и «сделать человека» из «этого хулигана» не удастся никому, а новый, преображённый Шарик много хуже Шарика прежнего, в облике Полиграфа проступают «оборотнические» черты. Е. Яблоков утверждает, что «более точно будет определить Шарикова не как «гибрид» собаки и человека, а как существо, находящееся, так сказать, «между собакой и волком» (в «сумеречном» состоянии); причём волчьего в нём становится всё больше, а собачье воспринимается как атавизм» (180, 347). При этом исследователь пишет о том, что иногда «мы можем видеть «собаку» и «волка» в неантагонистических отношениях — выступающих в виде некоего «парного» образа, но это, разумеется, не относится к герою «Собачьего сердца», в котором, как уже говорилось, «положительно-собачьего» становится всё меньше и меньше: оно вытесняется «волчьим» (180, с. 364). То есть, к «положительно-собачьему» Шарика в ходе операции добавляется «волчье» Клима Чугункина, в результате чего на свет появляется не «человековолк», а нечто среднее «между волком и собакой».
Подобные замечания автора монографии «Художественный мир Михаила Булгакова» кажутся спорными. Прежде всего, необходимо принять во внимание тот факт, что Шарик — не пёс (то есть не совсем обычный, или совсем необычный пёс с ярко выраженными инфернальными чертами, роднящими его с гоголевскими вампирами-оборотнями), скорее, это демон, пришедший за Преображенским в его дом (см. § 1. «Шарик-пёс»). Следовательно, о «положительно-собачьем» речь идти не может, так как даже «недельное пребывание» «пса» в квартире принесло свои «результаты»: «тяпнутый» Борменталь, разбитая фотография, порванные галоши, растерзанная сова и недвусмысленные угрозы Шарика продолжать. Кроме того, Клим Чугункин (Чугунов) при всей его неприглядности всё-таки не «волк», так как из совокупности черт «волка» и «собаки» «человек», даже такой как Полиграф, очевидно, получиться не мог бы. И наконец, собачий облик, как один из наиболее часто упоминаемых в народных преданиях обличий оборотня, здесь явно не лучше и не хуже облика волчьего.
В славянских и европейских легендах, повествующих о подобных превращениях, говорится о том, что «обращение» человека в животное или животного в человека возможно либо при наличии у оборотня особой магической силы, либо при непосредственном участии «колдуна», способного «обращать» (зачастую без ведома и против воли «обращаемого»). «Я, может, своего разрешения на операцию не давал», «а равно и мои родные» (21, т. 3, с. 97), — двусмысленность сказанного «человечком» даёт возможность говорить о том, что операции такого рода уже проводились. Слова Преображенского: «Ведь пять лет сидел, выковыривая придатки из мозгов» (с. 121), — подтверждают подобное предположение, допуская факт существования «родных» Шарика, также превращённых в людей.
В повести в лице профессора Преображенского Булгаковым сохранена традиционная для народных преданий роль колдуна, способного «обращать зверей в людей» (21, т. 3, с. 136). Несмотря на то что «маг и чародей» отказывается признать за собой эту способность, он блестяще проделывает свой «маленький опыт», и, очевидно, не желает останавливаться на достигнутом («упорный» человек, настойчивый, всё чего-то резал, рассматривал» (с. 137).
Согласно славянским и, в некоторой степени, европейским поверьям, «волкодлаки» («волколаки», «Loup-garou» — французских и «Wehrwolf» — немецких легенд) — «всего чаще люди, обращённые в волка» (100, с. 334), реже — собаку, кошку, галку, ворона и тому подобное. Считалось, что самостоятельно человек, не обладающий магической силой, обернуться волком (медведем, собакой и проч.)» не мог. Владимир Даль в «Толковом словаре великорусского народа» пишет, будто «стоит найти в лесу гладко срубленный пень, воткнуть в него с заклинаниями нож и перекувырнуться через него — станешь вовкулаком» (там же, с. 335). Однако упоминание о «заклинаниях», которые необходимо произнести, указывает на определённого рода «осведомлённость», как непременное условие превращения. Верили, что «могут человека пустить волком колдуны, что «целые свадебные поезда» чародеи превращали в волков, и что такие (подневольные) оборотни «людям вреда не делают, кроме тех, кто их испортил» (100, с. 336).
В «Собачьем сердце» пёс, впервые оказавшись в доме Преображенского, с ужасом думал о том, как «весь бок изрежут ножиками». Пытаясь этого избежать, он «отлетев назад, закрутился на месте, как кубарь под кнутом» (21, т. 3, с. 55). Непосредственно перед началом операции «жрец» произнёс: «Ну, Господи, благослови. Нож», и, «взмахнув ножичком, метко и длинно протянул по животу Шарика рану» (с. 83). «Обратиться» же, «обернуться» нередко буквально означало «переброситься через себя» (32, с. 368). Кроме того, «чтобы сделаться оборотнем, надобно перекинуться, перескочить через нож» (там же). Шарик боится «ножика», и кружится (то есть многократно «оборачивается»), желая спастись. Позже «маленький брюхатый ножик» в руках Преображенского станет ритуальным ножом жреца, чуть ли не одушевлённым предметом — «нож вскочил ему (Филиппу Филипповичу) в руки как бы сам собой» (с. 83). «Ножик» — орудие убийства Клима Чугункина, который погибает от «удара ножом в сердце» (с. 93). Появление «ножика» станет началом «превращения», «обращения» Шарика в Полиграфа Полиграфовича. Нужно отметить, что гибель Шарикова и возвращение пса в финале повести также будут связаны с «блестящим перочинным ножиком», которым перед «обратной», повторной операцией Борменталь перережет «провод звонка». Таким образом, операция, описанная в повести Булгаковым, может ассоциироваться с превращением в оборотня, не только в связи с отведённой Преображенскому ролью жреца-чародея. Атрибутика «обращений» человека, в животное, о которых повествуется в славянских и западноевропейских легендах, в достаточной степени сохранена в «Собачьем сердце».
Что касается народной веры в то, что оборотень не причинит вреда никому, «кроме тех, кто его испортил», то подтвердить или опровергнуть подобное утверждение на материале повести сложно. Можно лишь обратить внимание на то, что агрессия Шарикова направлена, в основном, на участников «чудовищной» операции, то есть Преображенского, Борменталя и Зину, помогавшую им. Дарья Петровна, очевидно пользующаяся симпатией Шарикова (у неё он «занял накануне (своего исчезновения) три рубля пятьдесят», её имя не фигурирует в анонимном письме) — единственная из домочадцев профессора, кто по объективным причинам не участвовал в «превращении». Повариха даже обладает некой властью над ночным «визитёром Телеграфом Телеграфовичем», которого она «выволокла» из их с Зиной комнаты и «тряхнула, как мешок с картофелем» (125). Вполне мирно ведёт себя Полиграф и с «пролетариями», сразу же находя с ними общий язык. Возможно, это объясняется их теперь уже «общей природой», так как Шариков» и Швондер обладают не только созвучными фамилиями, но и заметным внешним сходством. Машинистке, приведённой им в качестве жены в квартиру Преображенского, Шариков, симпатизируя, обещает «каждый день ананасы» и рассказывает про свою «добрую психику».
Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что Полиграф действительно не проявляет явной агрессии (за исключением угрозы «устроить сокращение штатов» оставившей его Васнецовой) по отношению к «посторонним», «нападая» лишь на участников «пакостного дела», совершённого с ним. Если связать несостоявшуюся женитьбу Шарикова и последовавшие за «смотринами» события, то есть его схватку с Борменталем и повторную операцию, то ситуация, описанная на страницах «Собачьего сердца», уложится в традиционную схему народных преданий, повествующих о свадьбах, на которых по каким-либо причинам неугодные колдуну жених или невеста (а иногда и все гости торжества) обращались им в волков. Однако «странность» «жениха», выражающаяся в его облике, поведении и появлении в Калабуховском доме, никак не соответствует пассивной роли жертвы «колдуна», скорее, речь идёт едва ли не о «сотворчестве» «Творца» и «Творения», изначально несущим в себе потенциал «чудовищных» и, вероятно, неоднократных превращений.
«Говорящая собачка», «зародившаяся» в квартире Преображенского в результате слияния «нечистого духа» в образе собаки и «хама и свиньи» Клима Чугункина, «Спинозой» стать не могла. «Шарик», как природная составляющая Полиграфа, его внутренняя, стихийная суть, истинная (демоническая) сущность, дополняется социальной мимикрией, «унаследованной» Шариковым от Клима. Обе составляющие единое целое стороны вновь появившейся «личности» дурны, следовательно, надежды на её исправление быть не может. Но главное, что само появление этого существа, ужасающего не столько своими злобой, бескультурьем и хамством, сколько всё возрастающей силой, вызвано деятельностью «величественного» Преображенского. «Мага и чародея», что каялся в своём желании «форсировать вопрос и приподнять завесу» (21, т. 3, с. 122), а после «благоприятного исхода» повторной операции вновь и вновь «чего-то добивался, резал и рассматривал». «Жрец» и «маг», уподобившийся Богу, но не равный, ему, создаёт своего Сына, притом что сам акт творения напоминает жертвоприношение жреца и зловещие манипуляции чернокнижника одновременно.
Для «Собачьего сердца», так же как и для многих других произведений М.А. Булгакова, характерно смешение языческой и христианской парадигм, осмысление событий программируется как в связи с религиозно-мифологическими представлениями античной Европы или Ближнего Востока, так и в аспекте символики христианских двунадесятых праздников. При этом «христианские мотивы в качестве подсистемы входят у писателя и в более широкое ассоциативное поле мифопоэтических аллюзий, ...мифологические, фольклорные реминисценции в его произведениях противостоят библейским как «языческие» — «христианским», но при этом слиты с ними в неразрывное метакультурное единство» (180, 14). Так, операция, превратившая «милейшего пса» в заведующего подотделом очистки Полиграфа Шарикова, соотносима с мотивами Рождества, Крещения и Пасхи. Накануне католического Рождества (23 декабря) — произведена операция, 26 декабря (сразу после Рождества) — замечено «некоторое улучшение», «Рождение» нового организма состоялось. Шестого января — в Сочельник Рождества православного — Шарик утрачивает последний из наличествующих у него «животных» признаков («у него отвалился хвост»), а седьмого уже «расхаживает по квартире и произносит очень много слов» (21, т. 3, с. 88).
Первое из произнесённых «человечком» слов — это слово «Абыр», к которому затем добавляется «валг». «Абыр» расшифровывается Преображенским как «рыба», соответственно, «Абыр-валг» — анаграмма слова «Главрыба». О «рыбной» метафорике Иисуса было сказано ранее, и произнесённое наоборот слово «рыба» позволяет думать об анти-Рождестве и появлении антихриста вместо Христа. Необходимо упомянуть и о том, что «ивритское слово 'abir означает «Бог», ...булгаковский персонаж «воззвал к Отцу», ...едва обретя способность говорить» (180, с. 256). Повторяется в повести и библейский сюжет о появлении звезды, возвестившей о рождении Мессии, так как судьбоносной операции, произведённой Преображенским, предшествует описание «густой и важной пречистенской ночи с одинокой звездою» (с. 77), упоминание о которой вновь появится в заключительных строках повести: «Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с её одинокой звездою» (с. 136). По замечанию Б. Гаспарова, образ «утренней звезды» в романе «Белая гвардия» несёт не только символику Христа, но и символику Люцифера, что соответствует амбивалентности финала (37, с. 215). Вероятно, эта мысль справедлива и по отношению к «одинокой звезде» в повести «Собачье сердце», горящей и после «гибели» Полиграфа, словно «ожидающей» появления новых «гомункулов».
Шариков, сверхъестественным образом «зародившийся» в профессорской квартире благодаря чудесной, то есть «чудовищной» операции как варианту «непорочного зачатия» в сочетании с некромантией, — Мессия «нового образца». Б. Гаспаров подчёркивает связь Преображенского и Шарикова с образами Бога-Отца и Бога-сына (96). Подобно рождению Христа, появление Полиграфа Шарикова обусловлено высшей волей «папаши» Преображенского, исполняющего роль Бога-Отца, но приурочено не только ко времени рождественских праздников, но и к периоду зимнего солнцестояния, традиционно осознававшемуся как начало «волчьего сезона». Пятнадцатое февраля — Сретенье Господне, совпадающее с началом празднований римских луперкалий (название этого римского праздника происходит от латинского «lupa» — волчица (177, с. 368)) — праздника избавления от волков, хронологически приближено к «повторному обращению» Шарикова. Но необходимо обратить внимание на то, что «избавлением от волков» считалось время начала звериных и, разумеется, прежде всего, волчьих «свадеб», «луперки, жрецы Фавна, рыскали нагими по Риму... и хлестали встречных сыромятными бичами; эти удары сулили плодовитость» (там же, с. 368). Появление в квартире профессора «барышни машинисточки» может быть воспринято как подобие «волчьей свадьбы». Свадьба Полиграфа — основное условие «избавления» от волка, залог мирного сосуществования людей и «зверя». Тем не менее она расстраивается Преображенским и становится одной из важнейших причин нарастания конфликта между обитателями Дома и последовавшей вскоре повторной операции, как разрешения этого конфликта.
Что же касается хронологической последовательности событий, то если учесть, что 17-го января доктор Борменталь закончил «историю болезни» «лабораторной собаки», повторная операция, вернувшая Шарику звериный облик, была произведена во временном промежутке с пятого по двенадцатое февраля. 17 января — Шарик — «совершенный человек по строению тела» (21, т. 3, с. 93); «конец января», то есть 25—30-е числа — получение документов и «потоп»; приблизительно «через восемь дней» — кража; на утро — должность «заведующего подотделом очистки г. Москвы от бродячих животных»; спустя двое суток — появление в квартире «барышни»; середина следующего дня — донос; вечер того же дня — «гибель» Полиграфа. Следовательно, «Шариков сам пригласил свою смерть» до наступления 15-го февраля.
Несостоявшаяся «свадьба» отменяет и «избавление», однако Преображенский и Борменталь не только «избавляются» от ненавистного им квартиранта, но и начинают «праздновать» Сретенье (луперкалии), весенние праздники, не дожидаясь прихода весны, отмечают «избавление от волков» раньше срока. Иначе говоря, ведут себя крайне неосмотрительно, ведь, как известно, «волк связан с пересечением границы и различными пограничными, переломными моментами: к переходному зимнему или весеннему периоду, к промежуточным календарным датам относится время» разгула волков и оберегов от них» (45, с. 158—159). А в раннем Средневековье существовало поверье, будто люди, рождённые в январе — оборотни.
Преждевременность повторной операции, дополняя открытый финал повести, наполняет его негативным смыслом и ставит под сомнение благоприятный исход повторного «обращения», тем более что заключительные строки повести повторяют слова, предваряющие события того «ужасного дня», когда была произведена первая операция. Сравнить: «Шарик... глядел на ужасные дела. В отвратительной едкой и мутной жиже в стеклянных сосудах лежали человеческие мозги. Руки божества, обнажённые по локоть, были в рыжих резиновых перчатках, и скользкие тупые пальцы копошились в извилинах» (21, т. 3, с. 78), — перед первой операцией, и: «Пёс видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги» (с. 137), — после второй.
Как это ни парадоксально, «божественные» черты присутствуют и во внешнем облике Полиграфа Шарикова. Вид «человечка» поистине странен: это «человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жёсткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а на лице луговой небритый пух. Лоб поражал своею малой вышиной. Почти непосредственно над чёрными кисточками бровей начиналась густая головная щётка» (21, т. 3, с. 95). Но в «Жизни Иисуса Христа» Ф.В. Фаррар упоминает о том, что «предание относительно внешнего вида Иисуса представляет замечательное разнообразие» (153, с. 82). К примеру, «Климент Александрийский говорит, что по внешности Он был худ. Иустин Философ описывает Его как человека без красоты, без славы, без чести. Тело Его, говорит Ориген, было мало, худо сложено и неблагообразно» (153, с. 82). С другой стороны, «маленький рост» и жёсткие («головная щётка»), словно шерсть, волосы издревле считались важнейшими отличительными признаками оборотней — «приметой волкодлака является заметная от рождения волчья шерсть на голове» (109, т. 1, с. 242). См.: «Шерсть на голове у него (Шарикова) возвышалась, как щётка» (21, т. 3, с. 130) — сравнить: «Глаза его (Преображенского) округлились, усы встали дыбом» (с. 52). Таким образом, «несимпатичная наружность» Полиграфа отражает и некие «божественные черты», присущие ему, как созданию «Творца»-учёного (обладающего этими же чертами), и черты демонические, носителями которых также являются оба персонажа.
Сходство профессора и созданного им «экспериментального существа» прослеживается не только в манере речи и отчасти — внешности (то есть эмоциональных проявлениях) героев. «Папаша» Преображенский, как Бог-Отец, и Шариков, подобно Богу-Сыну, могут быть представлены как две стороны своеобразной псевдо-Троицы, где в качестве третьей стороны, Святого Духа, выступает демон-пёс. Именно в связи с такого рода «родством» можно говорить о глубинном, сущностном сходстве Преображенского и Полиграфа. Так, по словам А.К. Жолковского, «Шариков оказывается пародийным двойником профессора с его жреческо-хирургическими замашками и причастностью к насильственному изменению мира» (58, с. 153).
Иными словами, «маг» или «жрец» Преображенский, максимально приближенный к Богу и уподобившийся Ему («гремел подобно древнему пророку» (21, т. 3, с. 72)), словно Бог, создаёт Человека. Созданный этим «Творцом» «человечек» Шариков по строению тела и умственным способностям подобен первобытному человеку. Это «только формирующееся, слабое в умственном отношении существо», его «поступки чисто звериные», тем не менее, прогресс в развитии «говорящей собачки» очевиден. Кроме того, Полиграф, наделённый божественными, точнее, псевдобожественными свойствами и сверхъестественной мощью, в значительной степени превзошёл Клима Чугункина, игравшего на балалайке в трактире. Социальный статус Шарикова оказывается много выше статуса Клима, в умственном развитии «бывшая» собака» также несомненно опережает «бывшего человека», и окрылённый успехом Борменталь мечтает «развить её в очень высокую психическую личность». Вот только профессор Филипп Филиппович Преображенский — «маг и чародей», но НЕ БОГ. А следовательно, Адама (и уж тем более, Христа) создать ему не под силу. Одержимый желанием улучшить «человеческую породу» «чародей» использует для достижения своей цели худший из материалов, воскрешая трижды судимого «сочувствующего» алкоголика Клима. Вновь созданный «человечек» наследует «чудовищный» социальный опыт мертвеца, обладая в отличие от него ещё и звериной «силой», «чудовищным» духом инфернального пса. Слова «Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича» (21, т. 3, с. 132) позволяют думать о том, что, возможно, «нечистый дух» руководит действиями Шарикова не только в момент «последней битвы», но постоянно, с момента его «очеловечивания».
В повести «Собачье сердце» «чёрные и мистические краски» расцвечивают подлинную «историю создания» «людей будущего» Советской республики. Шариковых, имевших за плечами «звериное» прошлое Гражданской войны, заново «производимых» сильными мира сего, одухотворённых идеями собственной власти и мечтавших «всё поделить». Михаил Афанасьевич Булгаков не только сумел показать «истинное лицо» «человека новой формации», но и предсказал, что будет происходить с «отработанным человеческим материалом». С какой лёгкостью и быстротой могущественные «чародеи», возомнившие себя Богами, вновь и вновь станут проводить свои чудовищные эксперименты, где в качестве подопытного животного выступит страна.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |