Булгаковские альбомы газетных и журнальных вырезок знакомы всем специалистам. Это богатейший источник материалов для изучения как биографии писателя, так и круга его чтения, истории театральных постановок, критической полемики вокруг его произведений. Но в подавляющем большинстве случаев именно отдельные документы — а не альбомы в целом — привлекают внимание исследователей. Пока остается непроясненным главное обстоятельство: с какой целью Булгаков собирал отзывы критики, за редкими исключениями отрицательные и даже разгромные. Не находя рационального объяснения такому поведению, некоторые исследователи склонны видеть в нем даже проявление психологической патологии писателя:
Тот упрямый факт, что Булгаков собирал в альбом все отрицательные рецензии и, очевидно, не по одному разу их прочитывал, заново переживал, проживал, а потом обильно цитировал в письме Сталину, характеризует его как человека, завороженного враждою к себе и по-своему зависимого от литературной шпаны, как зависел от белого порошка несчастный доктор Поляков [Варламов: 432].
Наиболее же распространенная трактовка основывается на убеждении, которое у Булгакова формулирует Воланд: «Все будет правильно, на этом построен мир»1 — а значит, в будущем справедливость будет восстановлена и в отношении самого писателя. Для этого грядущего суда Булгаков, получается, и протоколировал все выдвигавшиеся против него ложные обвинения2.
Для чего он делал эту странную работу? Что за вывернутое наизнанку тщеславие — собирать нелестные отзывы о себе, образцы добросовестного непонимания и злонамеренной клеветы? <...> По-видимому, «проклинаемый на всех соборах» автор был уверен, что по закону справедливости, равнозначному в своей объективности физическому закону сохранения энергии, все эти отзывы со временем обретут иной знак, плюс и минус поменяются местами, и энергия отрицания для современников обратится в энергию утверждения для людей будущего [Лакшин: 20].
Однако логичнее, кажется, предположить, что писатель начал собирать отзывы, потому что не надеялся на действие «закона справедливости». Они стали важным элементом образа гонимого писателя, в поддержании которого не стоит недооценивать усилий самого Булгакова, не скрывавшего существования альбомов. Аудиторией, на которую они рассчитаны, были отнюдь не только грядущие читатели, но и современники — недаром писатель упомянул альбомы в письме к Сталину в марте 1930 года, указав при этом на соотношение положительных и отрицательных отзывов3. Подводя промежуточный итог своей литературной биографии после «года катастрофы» (как он называл 1929-й, когда были запрещены к показу все его пьесы), Булгаков находит для него математически точное выражение.
Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных — было 3, враждебно-ругательных — 2984.
Это самое раннее упоминание альбомов. Так же их описывает Л.Е. Белозерская в книге «О, мед воспоминаний!» [Белозерская: 71, 111]. Речь в ней идет о времени их совместной с Булгаковым жизни в квартире на Большой Пироговской улице, то есть о 1927—1932 годах, однако сами заметки относятся к более поздним годам. О каких именно альбомах пишет Булгаков и его вторая жена, исследователей до настоящего момента не интересовало; вопросы авторства и хронологии также в научной литературе подробно не разбирались.
Лучше остальных известен альбом, в котором собраны материалы, начиная с первой публикации Булгакова в газете «Грозный». Он хранится в ОР РГБ5, содержит порядка 800 вырезок и охватывает период с 1919 по 1934 год (будем для простоты в дальнейшем обозначать его А). В этом альбоме, единственном из всех, собраны отклики не на одно произведение, а ко всему творчеству Булгакова — не только на драматургию, но и на прозу. В остальных же находим документы в основном о постановках булгаковских пьес, причем лишь в одном из них (ОР РГБ Ф. 562. Карт. 49. Ед. хр. 7) — сразу о нескольких: «Зойкиной квартире», «Багровом острове», «Мольере», «Мертвых душах», «Последних днях», «Дон Кихоте», «Батуме». В остальных же — только о какой-нибудь одной. Это альбомы «Дней Турбиных» (один — в ОР РГБ, четыре — в РО ИРЛИ), «Бега», «Мольера», «Дон Кихота» и «Последних дней» (по одному).
В дневниковой записи от 13 ноября 1960 года Е.С. Булгакова сообщает:
За 20 лет после его (Булгакова. — Прим. Д.З.) смерти я продолжала доставать всевозможный материал и делать такие же альбомы — как делал Миша по «Турбиным» — по другим его пьесам [Булгакова: 319].
Из этих слов следуют два важных вывода. Во-первых, Елена Сергеевна собирала альбомы и после смерти писателя6. В архивах сохранились сделанные ею подборки материалов о различных посмертных постановках его пьес, в том числе и «Дней Турбиных». И во-вторых, других театральных альбомов, кроме турбинских, Булгаков, получается, не составлял. Его причастность к работе над семью из них (перечисленных выше) действительно вызывает сомнения — в первую очередь потому, что помет писателя на листах нет. Однако они есть на самих вырезках (как правило, это ссылки на источник), отдельных записках или документах — то есть, скорее всего, были сделаны до того, как материалы разместили на страницах альбома. Собирание архива вырезок и составление альбомов были, таким образом, процессами самостоятельными, и в некоторых случаях их мог разделять некоторый временной промежуток. Второе по отношению к первому представляет собой систематизацию материала в соответствии с определенным замыслом.
Можно с уверенностью утверждать, что из четырех турбинских альбомов7 один целиком составлен писателем (далее — ДТ1), на его страницах есть множество булгаковских помет8. Остальные три содержат, среди прочих, документы, относящиеся ко времени после его смерти. Однако в одном из них, хронологически более раннем (далее ДТ2)9, есть пометы писателя, свидетельствующие о его составительской работе. Скорее всего, альбом был начат им, а завершен уже Еленой Сергеевной. Только в этих двух турбинских (ДТ1 и ДТ2), а также в альбоме А принципы внутренней композиции выбраны самим Булгаковым. В настоящей статье речь пойдет именно о них.
В интересующих нас альбомах находятся материалы о пьесе начиная еще с ее романной предыстории: ДТ1 открывается обложкой к предполагавшемуся изданию «Белой гвардии» 1925 года. А на последней странице ДТ2 размещена программка спектакля Театра Станиславского 1954 года. Это уже дополнение, сделанное вдовой писателя. Определить, в какой момент она включилась в составительскую работу, не представляется возможным. В этих двух альбомах — рисунки и фотографии, переписка с театром и друзьями, машинописные фрагменты текста пьесы, газетные вырезки, материалы репетиций. Документы расположены в хронологическом порядке.
Погрузившись в 1925 году в театральную жизнь Москвы, Булгаков примеряет на себя принятые в этой среде обычаи и законы. Образцы для альбомов о своей первой постановке он также подсмотрел в театре — определение «театральный альбом» не только характеризует его содержание, но и является жанровой дефиницией. Театры собирали (и собирают) критические отклики о своих спектаклях10. Где-то подборки выстраиваются по хронологии, где-то — по спектаклям. Для фотографии актеров и сцен по каждой постановке был свой альбом; отдельно велся дневник репетиций. Устанавливал стандарты театрального дела в первую очередь МХАТ. В 1923 году при театре открылся музей, который подробно и основательно фиксировал его историю. Булгакову был знаком этот внутренний порядок. Но в своих альбомах он объединяет все материалы под одной обложкой, синтезировав разные типы театральных альбомов.
Исследователи уже обращали внимание, что в своих подборках Булгаков компонует материалы не только по хронологическому принципу, а предлагает более сложную композиционную форму. Так, А.М. Смелянский называет одну из глав книги «Михаил Булгаков в Художественном театре» «Паровоз Стефенсона», обратив внимание на листок из отрывного календаря от 5 октября 1926 года, который Булгаков вклеил в альбом ДТ1, чтобы обозначить день премьеры «Дней Турбиных». Смелянский начинает главу с экскурса в историю изобретения, которое прижилось не сразу, а только преодолев колоссальное сопротивление, и уподобляет его спектаклю по пьесе Булгакова, истинное значение которого для театра и для эпохи стало очевидно с годами. Автор не утверждает, что это сопоставление имел в виду Булгаков, и не пытается скрыть свой прием, скорее способствующий занимательности рассказа. Но на этом примере хорошо заметно, что сложносоставная структура альбома провоцирует на дешифровку скрытых в нем смыслов.
А вот другое наблюдение Смелянский уже связывает с замыслом самого Булгакова, и оно, как представляется, соответствует принципам выстраиваемой писателем композиции. На одном из первых листов альбома ДТ1 (л. 5)11 как своеобразный пропуск в театр Булгаков размещает записку режиссера Второй студии МХАТа Б.И. Вершилова к администратору И.И. Гедике с просьбой выделить писателю билет на спектакль «Дама-невидимка».
Еще одно наблюдение над структурой альбома находим в книге М.О. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова». Автор отмечает, что Булгаков помещает на одной странице ДТ1 два прямо противоположных отзыва о «Днях Турбиных» Луначарского, уличая его по крайней мере в непоследовательности, если не напрямую во лжи: первый — письмо Судакова 1925 года, в котором переданы слова наркома, назвавшего пьесу превосходной; другой — выписка из книги Луначарского «Пути развития театра», где автор признается, что советовал МХАТу не ставить «Дни Турбиных»12.
Именно столкновение конфликтующих материалов — как в рамках одного листа, так и в рамках альбома в целом — оказывается главным приемом авторской композиции. Благодаря ему этот набор разрозненных материалов разных авторов выстраивается в особый монтажный автобиографический текст (организованную систему знаков).
Представляется, что главный эффект, которого стремится достичь Булгаков, — продемонстрировать свою правоту в противостоянии с различными силами (критиками, официальными властями, режиссерами, актерами и администраторами МХАТа), которые стремятся вторгнуться в его авторский замысел или преградить дорогу для его пьесы к зрителю, а ему — к заслуженному успеху. Наиболее простой пример, каких много на страницах указанных двух альбомов, — совмещение на одном листе разгромных отзывов критики с газетными объявлениями об очередных показах «Дней Турбиных» (каждый раз обращает на себя внимание количество этих показов) и о том, что билеты на все ближайшие даты распроданы. Зачастую Булгаков стремится заглушить голос критики не только количеством анонсированных показов, но и количеством однотипных вырезок.
В альбоме ДТ1 на листе 36 об. в правой части располагается вырезка из журнала «Новый зритель» с очерком С.А. Марголина «Молодняк МХАТ I», посвященным новому поколению артистов главного драматического театра страны, которые предпочли «роли защитников Турбиных, а не их прокуроров <...> Чувство критики изменило им окончательно. Смена МХАТа вживалась в внутренний мир опустошенных потомков чеховского полковника, не осуждая их (речь о Вершинине из «Трех сестер», который на самом деле подполковник. — Прим. Д.З.). <...> Эволюцию на театре она пока предпочитает революции». Под этой вырезкой располагается сообщение о том, что «Дни Турбиных» идут в очередной раз вне расписания, а слева заметка «К вопросу о снижении цен», где Булгаков подчеркивает фразу, что билеты с обычной профсоюзной скидкой на «Дни Турбиных» не достать при том, что спектакль в течение последних двух месяцев идет 3—4 раза в неделю.
Два следующих примера — из времени восстановления «Дней Турбиных» в репертуаре МХАТа в октябре 1927-го. На листе 46 об. альбома ДТ1 заголовок написан рукой Булгакова: «Воскресение из мертвых. 12 октября 1927 г. в среду пришла в театр телефонограмма с разрешением, а 13-го пьеса поставлена в репертуар». Ниже несколько газетных и журнальных сообщений об этом событии, которые монтируются с письмом сестры писателя Надежды Земской, которая просит достать ей недорогой билет на «Дни Турбиных», потому что самой купить в кассе у нее не получается. Эти материалы являются ответом на выпад автора представленной рядом статьи «Режиссер в современном театре» из журнала «Новый зритель», где Булгаков подчеркивает следующие слова:
А между тем, уж если говорить об общечеловеческом, то искать его надо только в тесном общении с пролетарскими массами. Если бы режиссер это понимал, он не дал бы нам «Дней Турбиных», он не дал бы нам и «Дела» в его «одьявленном» оформлении, он не дал бы нам и «Ревизора»...
Следующий лист (47) образует один разворот с листом 46 об., так что композиционно они связаны. С левой стороны располагается статья «Односторонняя стабилизация» одного из наиболее известных булгаковских врагов-критиков В.И. Блюма, в которой между прочим сказано: «Но сейчас — неужели «значительны и ценны» были бы пути познания современности какого-нибудь... нового Булгакова?», а справа — вырезки из «Правды», «Известий» и «Вечерней Москвы» о возвращении булгаковской пьесы плюс от руки вписанное сообщение о том, что спектакль прошел уже 110 раз.
По такому же принципу строится лист 22 в альбоме ДТ2, на котором представлены документы января—февраля 1932 года о возвращении «Дней Турбиных» на сцену после почти трехлетнего перерыва. Здесь видим статью «Театр и война» Вс. Вишневского, еще одного из наиболее активных, по определению Е.С. Булгаковой, «травителей» писателя. Он пишет о «махоньких, из офицерских собраний, с запахом «выпивона и закусона», страстишках, любишках, делишках». А рядом вклеены вырезки из «Известий» и «Правды» с театральной программой и сообщениями, что на «Дни Турбиных» все билеты проданы.
И еще один пример: на листе 5 альбома ДТ2 статья «Кризис театра и задачи критики», где «Дни Турбиных» названы наиболее ярким проявлением кризиса, соседствует с отчетом Центральной театральной кассы, согласно которому во МХАТе самым востребованным спектаклем являются «Дни Турбиных».
Следующие два примера относятся ко времени репетиций «Дней Турбиных». В обоих случаях обращает на себя внимание отличная от большинства других компоновка страниц: некоторые документы здесь перекрывают друг друга. Объясняться это может чисто внешними причинами: едва ли недостатком места на странице (альбом скомпонован свободно, в нем много «воздуха»), но вполне возможно тем, что нужный документ нашелся позднее. Однако в этой компоновке просматривается и авторский замысел.
Так, на л. 4 альбома ДТ1 собраны материалы октября 1925 года, когда в работе над «Днями Турбиными» во МХАТе наметился кризис. Булгаков пишет письмо в театр, в котором выставляет жесткие условия (постановка на основной сцене в текущем сезоне) и просит разрешения считать отрицательный ответ знаком, что пьеса свободна (в альбоме представлена копия письма). Это письмо перекрывают «повестки» Булгакову из МХАТа с просьбами явиться в театр, передать экземпляр пьесы Л.М. Леонидову, то есть как бы изображающие деятельность, за которой ничего, как выясняется, не стоит. На следующем листе написано самим Булгаковым: «1926 год. Действительное начало постановки пьесы».
Там же на листах 9, 9 об, 10 об находим материалы, связанные с изменениями в сцене гимназии, сделанные по требованию Главреперткома в июне 1926 года. Сначала Булгаков размещает письмо Н.Н. Лямина, который просит писателя ни за что не уступать эту сцену, затем выписку из протокола Главреперткома с требованием переделать ее «не в порядке показа белогвардейской героики, а в порядке дискредитации всего белогвардейского движения». Заканчивается этот небольшой сюжет вклеенными листками с расписанием репетиций «Дней Турбиных» в августе 1926 года, а именно репетиций сцены в гимназии. На эти записочки поглядывает с обрывка фотографии гимназический сторож (педель) Максим в исполнении М.Н. Кедрова. Появление этого персонажа вполне закономерно: он герой упомянутой сцены, но все-таки не самый главный. Сбежавший директор оставил его следить за хозяйством. И в ответ на слова Алексея Турбина, который призывает его бросить все и спасаться, старик отвечает:
Ваше высокоблагородие, куда ж это я отойду? Мне отходить нечего от казенного имущества. В двух классах парты поломали, такого убытку наделали, что я и выразить не могу. А свет... Ведь что ж это делать мне теперь? Ведь это чистый погром! Много войска бывало, а такого — извините...13
Если в «Днях Турбиных» Максим становится свидетелем погрома гимназии и принимает его близко к сердцу, то в альбоме Булгаков делает его свидетелем погрома, который устраивают сцене в гимназии цензоры и театр. Здесь у Булгакова в игровой манере в рамках альбома пересекаются и начинают взаимодействовать, разные планы: сюжет пьесы и процесс его воплощения на сцене. Этот прием он будет использовать и в других произведениях (см., например, «Багровый остров», герои которого являются одновременно и актерами, и персонажами пьесы, которую они ставят).
Игровую природу булгаковских альбомов раскрывает композиция листа 24 из ДТ1. Здесь статью В.И. Блюма «Еще о «Днях Турбиных»» перекрывает партитура шумовых эффектов пьесы (оба документа относятся к 20-м числам октября 1926 года). Сам по себе без дополнительного комментария14 этот список ничего не сообщает об истории спектакля. К тому же фрагмент, вклеенный Булгаковым, захватывает только первое действие и то не целиком. Назначение партитуры станет понятным, если увидеть в композиции этого листа игровой принцип, уже знакомый по предыдущим примерам. Лист с шумами перекрывает лист со статьей Блюма, символически представляя шум от успеха «Турбиных», заглушающий голос критика.
Если принцип размещения материалов в альбомах Булгаков взял из театральной среды, то приемы компоновки ему подсказала современная журналистика и критика — тоже, впрочем, театральная. В альбоме ДТ1 Булгаков размещает вырезку, которую можно рассматривать как ключ к используемой им монтажной технике. На лист 22, строго по хронологии, по соседству с материалами октября 1926 года, приклеен фотофельетон Н. Лухманова «Дни МХАТа Первого» из № 44 «Нового зрителя» за 1926 год, посвященный «Дням Турбиных». В дальнейшем он много раз воспроизводился в изданиях о писателе, а также был использован на обложке книги «Неизданный Булгаков» издательства Ardis. Это коллаж, состоящий из фотографий, газетных вырезок, фрагментов машинописного текста, нотной записи гимна Российской империи. Многие обложки журнала «Новый зритель» были выполнены в подобной манере.
В этом фельетоне обращают на себя внимание несколько элементов. Руки с направленными в сторону фотографий Шервинского и Лариосика пальцами и повернутое в их сторону ружье, судя по всему, указывают на врагов новой власти. Большому портрету Станиславского в верхнем углу противопоставлен маленький Немировича-Данченко в нижнем, на котором крестом выложены набранные на машинке слова «народный артист»: вероятно, это знак неодобрения долгого его пребывания за границей и напоминание о звании, которое он получил в 1923 году вместе с Собиновым, Станиславским и Мейерхольдом. Булгакова мог в первую очередь привлечь здесь принцип монтажа различных документов эпохи и получаемый таким образом эффект, новый смысл и возможность его шифровки. Немаловажно также, что этот коллаж называется «фельетон» т. е. за ним к тому же еще закреплен статус остроактуального журналистского материала. Этот факт мог дополнительно обратить на себя внимание Булгакова, самого в недавнем прошлом газетного фельетониста.
Датируются альбомы условно — в архивных описях проставлены даты самого раннего и самого позднего документов, входящих в их состав; даты указаны либо на самих вырезках, либо надписаны Булгаковым сверху. Но важен именно момент, когда писатель принял решение эти альбомы составлять.
Очевидно, это произошло не позднее августа 1927 года. На листе 8 альбома ДТ1 размещены фотографии актеров в ролях с их подписями. Самая ранняя — Яншина — датирована 30 августа, днем, когда театр не получил разрешение показывать «Дни Турбиных» в открывающемся сезоне 1927/28 года.
Как известно, 7 мая 1926 года в квартире Булгакова был обыск, в ходе которого у писателя забрали дневник. После этого случая он решил больше никогда его не вести. С 19ЗЗ года по его просьбе это делала третья жена, Елена Сергеевна. В новых условиях журнал вырезок вполне мог восприниматься Булгаковым как функциональная замена дневника, относительно безопасная, поскольку автор пользовался только чужими готовыми материалами15, и при этом имел возможность прятать ответы своим оппонентам. Учитывая то, что все альбомы — за исключением двух, посвященных «Дням Турбиных» (ДТ1, ДТ2) и большого из РГБ (А) — произведение Е.С. Булгаковой, соотнесение альбома с дневником кажется еще более обоснованным. Принцип пьеса — альбом, таким образом, привнесен вдовой писателя, а для Булгакова существовала единая летопись жизни (пусть и в нескольких томах), которая поначалу была сосредоточена только на «Днях Турбиных»16. Альбом А, хранящийся в отделе рукописей РГБ, очевидно, создавался после двух первых театральных. В пользу этого предположения говорят несколько обстоятельств. Во-первых, в турбинских альбомах Булгаков разработал и опробовал монтажный принцип, который в дальнейшем постепенно размывался, упрощался (возможно, писатель просто охладел к игре), и главный эффект возникал уже от самих масштабов травли. Однако, признав опыт в целом успешным, он решил, очевидно, распространить его на более ранний период творчества, захватив прозу и начав для этого новый обобщающий альбом с первой публикации в газете «Грозный». В противном случае (если мы принимаем, что все-таки хронологически первым был альбом А) не совсем логичным кажется стремление писателя в дополнение к общему альбому начать еще один, только о «Днях Турбиных», — при том, что многие материалы в обоих собраниях дублируются. Во-вторых, по оформлению страниц альбома А можно сделать вывод, что Булгаков, скорее всего, сначала проставил годы в заголовках (они даны однотипно, синим карандашом, и сделаны, очевидно, за один раз), а потом уже (ретроспективно) подбирал и располагал на страницах материалы. И в-третьих, в письме Сталину Булгаков упоминает 301 отзыв критики, что приблизительно соответствует количеству вырезок в альбомах по «Дням Турбиных». В альбоме А к 1930 году оно приближается к 600-м. Однако вопрос его датировки и композиции — предмет отдельного исследования.
Если рассматривать булгаковские альбомы не просто как хранилище документов, замену архивной папке, а как особым образом организованное единство, монтажный текст, скомпонованный из чужих высказываний, яснее становится, для чего писатель последовательно собирал отрицательные критические отзывы о себе. Они предназначены не только для будущего суда, но и для читателей-современников. Для них в альбомах автор начинает выстраивать автобиографический сюжет о противостоянии писателя и его враждебного окружения, который станет главным в его творчестве во второй половине 1920-х — 1930-е годы.
Литература
Белозерская Л.Е. О, мед воспоминания. Ann Arbor: Ardis, 1979. 133 с.
Варламов А.Н. Михаил Булгаков. М.: Молодая гвардия, 2012. 840 [8] с.: ил. (Жизнь замечательных людей).
Дневник Елены Булгаковой / сост., текстол. подгот. и коммент. В. Лосева и Л. Яновской; вступ. ст. Л. Яновской. М.: Книжная палата, 1990. 400 с. (Из рукописного наследия).
Лакшин В.Я. Судьба Булгакова: легенда и быль // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988. С. 7—37.
Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд., доп. М.: Книга, 1988. 672 с.
Примечания
1. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М.: Художеств. лит., 1990. С. 370.
2. После смерти писателя Е.Е. Шиловский составил на материале этих альбомов список «врагов Булгакова», некоторые из них в поздние годы стремились представить свою роль в его судьбе в более выгодном свете [Лакшин: 30].
3. Судя по записям Е.С. Булгаковой, писатель давал читать свои альбомы приходившим к нему друзьям и знакомым, но из дома выносить запрещал. См., например, запись от 25 апреля 1938 г. [Булгакова: 196].
4. Булгаков М.А. Собр. соч. В 10 т. Т. 10. М.: Голос, 2000. С. 254.
5. ОР РГБ. Ф. 562. Оп. 1. Карт. 27. Ед. хр. 2.
6. Е.С. Булгакова подготовила в том числе альбом биографических документов последнего года жизни мужа (ОР РГБ. Ф. 562. Оп. 1. Карт. 28. Ед. хр. 11).
7. Один из них находится в ОР РГБ (Ф. 562. Оп. 1. Карт. 48. Ед. хр. 5) и еще три — в РО ИРЛИ РАН (Ф. 369. Оп. 1. Ед. хр. 75, 77, 78). Особняком стоит альбом с фотографиями актеров спектаклей «Дни Турбиных» и «Зойкина квартира» (РО ИРЛИ РАН. Ф. 369. Оп. 1. Ед. хр. 76). Он не включен в анализ, поскольку отличается от остальных содержательно.
8. РО ИРЛИ РАН. Ф. 369. Оп. 1. Ед. хр. 75.
9. Там же. Ед. хр. 77.
10. Подборки критических откликов о себе собирали и актеры. См., например, альбомы А.И. Сумбатова-Южина в РГАЛИ (Ф. 878).
11. Электронные копии театральных альбомов Булгакова доступны на сайте проекта «Автограф»: http://bulgakov.literature-archive.ru/ru/digital-archive/teatralnye-albomy (дата обращения: 21.10.2022).
12. М.О. Чудакова в «Жизнеописании Михаила Булгакова» также показала, как писатель зашифровал в альбоме А начало своей писательской карьеры, поместив лист из газеты «Грозный» со статьей «Грядущие перспективы», срезав имя автора [Чудакова: 119].
13. Булгаков М.А. Дни Турбиных // Булгаков М.А. Собр. соч. В 5 т. Т. 3. М.: Художеств. лит., 1990. С. 55.
14. Заметим по ходу, что с шумами в «Днях Турбиных» всегда были проблемы. Их должны были производить за кулисами актеры, не задействованные в данный момент на сцене. В журнале спектаклей сохранились многочисленные записи ассистента режиссера о том, что они свои обязанности игнорируют (Музей МХАТ).
15. Подобные альбомы по следам своих театральных постановок вел Ю.К. Олеша. Однако в них автор проявляет себя открыто — в разнообразных комментариях, ответах, художественных текстах (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 1. Ед. хр. 23).
16. В альбомах ДТ1 и ДТ2 попадаются также материалы о «Зойкиной квартире» и «Багровом острове», вокруг которых, однако, не выстраивается отдельный сюжет. Они идут в качестве дополнений к «Дням Турбиных».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |