А.Г. Шешкен. Югославская русистика о Михаиле Булгакове

Когда в 1922 г. Николай Булгаков писал семье из югославского города Загреба¹, где он закончил медицинский факультет и начал заниматься бактериологией, нельзя было и предположить, что этот скромный факт будет отмечен в изданном в Югославии в 1985 г. 8-томном собрании сочинений его брата — Михаила Булгакова, ставшего одним из величайших писателей XX в. Собрание его сочинений², подготовленное Миливое Йовановичем и Миланом Чоличем и увидевшее свет раньше американского десятитомника, не является полным, академическим: в него не вошли часть ранних фельетонов и рассказов, инсценировки (за исключением «Мертвых душ»), киносценарии, либретто и некоторые другие тексты: многое из творческого наследия М. Булгакова было тогда еще недостаточно известно и изучено. Тем не менее в седьмом и восьмом томах собрания представлены избранная переписка Булгакова (письма брату Николаю, сестре Надежде Земской, жене — Елене Сергеевне, М. Горькому, Е. Замятину, В. Вересаеву, В.И. Немировичу-Данченко) и воспоминания о нем.

М. Йованович, один из самых авторитетных в Югославии специалистов по русской литературе XX в., участвует в этом издании не только как составитель, но и как переводчик, автор предисловия и обширного комментария. В восьмом томе помещена составленная М. Йовановичем «Летопись жизни и творчества Михаила Булгакова». Наряду с биографическими сведениями, она содержит данные (до 1984 г.), о публикациях произведений писателя в России, об откликах на них критики, о научных исследованиях (особо выделены работы М. Чудаковой), о литературных дискуссиях, о переводах его произведений и постановках его пьес за границей. Осуждение драмы «Дни Турбиных» в советской печати, диспут 1927 г. в театре Мейерхольда и последующее усиление нападок на Булгакова лишь способствовали, как считает М. Йованович, возникновению интереса к нему за рубежом. Когда В. Маяковский в «Клопе» упомянул его в списке тех, кто в будущем подлежит забытью, Булгакова переводят в Париже, Берлине («Дни Турбиных», «Зойкина квартира»), в Голландии («Роковые яйца»). В 30-е годы на итальянском языке были опубликованы «Белая гвардия» и «Роковые яйца», а «Дни Турбиных» ставились в Англии и США.

«Летопись» вместе с комментарием, которым снабжены все восемь томов, позволяет представить путь М. Булгакова к югославскому читателю как органическую часть процесса распространения его творчества в мире. Например, премьера пьесы «Зойкина квартира» в Югославии в 1934 г. вызвала скандал и побудила автора дать для постановки в Париже новую ее версию. Пражская группа³ Художественного театра поставила «Дни Турбиных» в Лондоне и показала пьесу в Белграде в 1930—1931 гг. Сведения об этой постановке под названием «Белая гвардия» приводит и Зоран Божович в монографии «Чехов-драматург у сербов» (1985)⁴, где особое внимание уделено гастролям МХТ в Югославии в 20—30-е годы. В декабре 1935 г. в Любляне пьесу «Кабала святош» («Мольер») поставил знаток русской литературы, драматург и переводчик Б. Крефт. Материалы об этой постановке сохранились, и словенское издание пьес М. Булгакова 1981 г. иллюстрировано сценами из спектакля довоенного сезона. Другой выдающийся югославский режиссер Боян Ступица поставил в Народном театре Белграда пьесу «Мольер» в 1938 г.

В комментарии дается краткая история создания пьес, их сценическая судьба, приводятся имена актеров — исполнителей главных ролей. Указываются источники перевода каждого произведения: советские и западные русскоязычные издания. Пьесы даны в последнем варианте. Так, перевод «Зойкиной квартиры» и «Багрового острова» сделан по французскому изданию его пьес 1971 г., а «Блаженство» — по публикации в советском журнале» «Звезда Востока» (1966, № 7).

На основании комментария М. Йовановича можно заключить, что М. Булгаков до войны был известен в Югославии в основном как драматург. Затем его имя постепенно отошло в тень и несколько десятилетий не привлекало внимания — до публикации (с купюрами) романа «Мастер и Маргарита» в журнале «Москва» в 1966—1967 гг. и его полного текста на Западе. Это подтверждает и переводчик романа на сербскохорватский язык М. Чолич, который в справке о писателе к первому изданию «Мастера и Маргариты» в Югославии указал, что М. Булгаков был известен довольно узкому кругу интеллигенции как драматург, а о его прозе практически ничего не знали, хотя было известно, что он — автор романа «Белая гвардия» — о гражданской войне в России⁵.

Роман «Мастер и Маргарита» был переведен на сербскохорватский язык в 1968 г., в 1969 г. вышел его хорватско-сербский вариант, в 1970 г. он был издан на македонском и в 1971 г. на словенском языках⁶. Эти публикации совершенно изменили представление о писателе, вернее, они заново открыли его югославскому читателю как автора, по уровню художественного таланта вписывающегося в один ряд с Достоевским, Л. Толстым и Чеховым. В 1971 г. на сербскохорватский язык было переведено «Собачье сердце», 25 января на сцене Белградского Народного театра состоялась премьера пьесы «Бег», 14 ноября в экспериментальном театре «Ателье-212» — пьесы «Багровый остров». Булгаков быстро стал кумиром читающей публики, которая в том же 1971 г. получила возможность оценить фильм «Маэстро и Маргарита» — экранизацию режиссером А. Петровичем главной книги писателя.

В 70—80-е годы драматургия М. Булгакова заняла важное место в репертуаре театров Югославии. Чаще других ставились пьесы «Зойкина квартира» (1975—1976 гг. — в Словении, 1982 г. — в Белграде на сцене Югославского драматического театра), «Мольер» (1975 г., Загребский театр ИТД), «Бег» (1975—1976 гг. — в Любляне), «Иван Васильевич» (1978 г. — в Триесте). Популярны были инсценировки «Собачьего сердца» в «Ателье-212» и Люблянском драматическом театре (1979) и «Мастера и Маргариты» в Народном театре (Белград, 1982). М. Йованович называет пьесы М. Булгакова «вершиной драматической русской литературы», а их автора — продолжателем «традиции Гоголя, Сухово-Кобылина, Салтыкова-Щедрина, Чехова и Мольера» (10, с. 361).

Одновременно с переводом произведений М. Булгакова началось и их литературно-критическое осмысление. В этом процессе выделяются два этапа. В течение десятилетия, последовавшего за выходом в свет «Мастера и Маргариты», в основном осуществлялись переводи прозы и драматургии писателя; суждения о них высказываются в основном в предисловиях. В некоторых из них были намечены темы, ставшие основой будущих исследований. М. Чолич писал, что в творчестве Булгакова «в течение всей его литературной деятельности как бы постоянно взаимодополнялись и соревновались три разных таланта — талант сатирика, талант фантаста и талант реалиста, склонного к детальному психологическому анализу»⁷. В. Урошевич в предисловии к первому македонскому изданию «Мастера и Маргариты» (11) анализировал фантастический пласт романа — линию Воланда. Критик выявляет сложность образа Князя Тьмы, его соотношение с предшествовавшей литературной традицией и считает, что для романа характерны черты, присущие русской фантастике XIX в.: конкретизация пространства, юмор, своеобразное, идущее от Достоевского понимание связи добра и зла, особая эмоциональность, что, вероятно, повлияло на отсутствие «исключительно злого героя» в романе.

В предисловии к переводу «Белой гвардии» Р. Войводич, (2) выделил особый ритм романа, близкий блоковской «музыке революции», который определяют «не семантика олова, не речь сама по себе», а стихия захватившей всех Октябрьской революции. Ритм здесь — это поток нового, это могучее движение куда-то вперед, в непредвиденное. Этот ритм, по мнению Войводича, сумели почувствовать и воплотить лишь Булгаков и Пильняк в своих романах. В заметке к словенскому изданию романа говорится о трагизме Турбиных в их столкновении с Историей, о драматизме произведения, о переплетении эпического и лирического начал⁸.

Переводчик «Жизни господина де Мольера» на словенский язык С. Рендел считает закономерным, что судьба великого французского драматурга, страдавшего от жестокой цензуры, не оставила Булгакова равнодушным.

С появлением первой в Югославии монографии М. Йовановича «Утопия Михаила Булгакова» в 1975 г. наметился новый этап изучения творчества писателя. В 70—80-е годы его произведения, прежде всего «Мастер и Маргарита», — органический фактор развития национальных литератур Югославии, в которых важную роль начинают играть фантастические жанры, В. Малеш выделяет в хорватской прозе 70-х годов «булгаковский» роман как один из типов фантастического романа. Развитию булгаковской традиции в произведениях современных авторов посвящено и исследование В. Ристер (17). Авторитетный югославский ученый П. Палавестра отметил воздействие «Мастера и Маргариты» на развитие сербского сатирического фантастического романа⁹.

М. Йованович прослеживает кристаллизацию «художественной идеи» Булгакова от «Белой гвардии» через новеллистику и драму к «роману-мифу» о Мастере. Уже в первой «книге жизни» писатель, по мысли ученого, обратился к одной из главных проблем своего творчества — проблеме отношения личности и истории. «Белая гвардия» — роман об «организованной самообороне личности от опасных поворотов истории. Булгаков защищает круг Турбиных вопреки разрушительному действию истории; эта защита осуществляется на разных уровнях, противопоставленных фазам исторической экзекуции» (14, с. 22). Писатель защищает своих любимых героев и от тех, кто недостоин искушения Историей (Тальберг, инженер Василиса), от серости будничной жизни, от поверхностного понимания сути событий.

По мнению другого югославского русиста А. Сказы, роман «Белая гвардия» многими ассоциациями, аналогиями, символикой связан с Апокалипсисом. «Апокалипсис — метафора» (18, с. 133): писателя интересует белая гвардия, переживающая свой крах. В этом романе, как и во всем творчестве М. Булгакова, сосуществуют «два мира», каждый из которых имеет конкретное и символическое значение. Мир действительности и истории, по мысли А. Сказы, — мир стихии, хаоса, грозящий во время гражданской войны уничтожить «дом», — символ человечности, очаг культуры. Отношение между двумя мирами М. Булгаков определил как соотношение между космосом и хаосом. Жизнеутверждающая сила «красоты и дома» воплощена в образе Алексея Турбина.

В «Белой гвардии», пишет А. Сказа, фантастика еще не стала важным элементом структуры произведения, но она существенна для воплощения утопической идеи автора о надысторической системе ценностей, «которая в дальнейшем творчестве переосмысляется и корректируется» (18, с. 139).

В «Записках юного врача», считает исследователь, представитель «цивилизации», «дома» воспринимает открывшуюся перед ним жизнь как фантастическую, ирреальную в своей реальности; при ее изображении автор прибегает к гротеску, роль которого возрастает в повестях «Роковые яйца», «Собачье сердце», в «Дьяволиаде», в «Похождениях Чичикова». В «Собачьем сердце» и «Роковых яйцах» утверждается мысль об уважении «вечных законов» природы и жизни, о ценности человеческой личности.

Прозаические и драматические произведения М. Булгакова, по мысли А. Сказы, связаны между собой тематикой, проблематикой, героями, художественными приемами и образуют циклы. Произведения первого цикла («Белая гвардия», «Бег», «Дни Турбиных») объединены темой революции и гражданской войны, причем драмы дополняют идейную и художественную целостность романа «Белая гвардия», который, в свою очередь, напоминает психологическую реалистическую драму. Второй цикл составляют гротескно-сатирические произведения 20-х годов: «Дьяволиада», «Зойкина квартира», «Собачье сердце», «Роковые яйца». Третий цикл — «Жизнь господина де Мольера, «Кабала святош», «Последние дни» — характеризуется воплощением темы творчества и судьбы художника. «Багровый остров» занимает особое место, но своей проблематикой и стилистикой близок пьесам третьего цикла.

Исследователь пишет о фантастическом реализме драматургии Булгакова, чей принцип: «Есть ли что-либо фантастичнее реальности» — воплощается в его пьесах при помощи «карнавала» — в многоликом карнавальном веселье, сатирической, гротескной заостренности.

Основное внимание югославские литературоведы уделяют роману «Мастер и Маргарита». Как бы сама собой возникает проблема его сопоставительного анализа с «Фаустом» Гете: достаточно обратить внимание на эпиграф. В. Урошевич в предисловии к македонскому переводу назвал роман Булгакова своеобразным парафразом «Фауста» Гете (11). Отметил он и «перекличку» романа о Мастере со средневековой легендой о докторе Фаусте и неслучайность совпадения имени редактора Берлиоза с именем автора оперы-оратории «Осуждение Фауста».

Анализ художественного пространства и времени «Мастера и Маргариты» словенским ученым М. Яворником (13) также свидетельствует о сходстве романа Булгакова с шедевром Гете (техника «сжатия времени», мотив испытания любви Маргариты и др.). Многочисленные параллели между героями «внешнего» и «внутреннего» романов литературовед исследует в свете теории М. Бахтина: выявлены хронотопы романа — московской его части и романа об Иешуа.

Н. Кустурица отмечает, что Булгаков, поставив в романе проблему «абсолютной нравственности и свободы», развил традицию «этического максимализма русской классической литературы» (16, с. 74).

М. Йованович в книге «Утопия Михаила Булгакова» усматривает в изображении «бытовой линии» романа развитие гоголевской традиции и элементы общности о философией Кьеркегора. Русский писатель и датский философ, каждый со своей позиции, критически воспринимали рационализированную действительность, оба видели путь к преодолению банальности будней в повиновении «голосу иррационального — вечного абсолютного». Аналогично и в романе «Мастер и Маргарита» рассмотрены, как считает исследователь, «возможность спасения личности от гнетущего воздействия обыденной действительности» (14, с. 87). В романе создается парадоксальная ситуация: действительность во всей своей обыденности, заземленности выглядит абсурдно, хотя ее «обитатели не приемлют невероятное. По воле автора действительность в романе становится призрачной, линии Иешуа и Воланда обретают реальность, а сами эти персонажи выступают как носители «художественной правды», законы которой М. Булгаков, подобно Пушкину, определил сам и остался им верен до конца» (14, с. 244).

Самого большого эффекта при отрицании действительности Булгаков достигает, противопоставляя ее вечности — бессмертию (тут особая роль принадлежит «вечному» Воланду). При этом выясняется, замечает Йованович, что «обыденность» разных эпох имеет много общего — прежде всего «безличность и пошлость» (14, с. 108). Это доказывают встречи Пилат — Иешуа, Бездомный — Мастер, когда, с одной стороны, показано недоверие обыденного сознания по отношению к творческой личности, а с другой — невозможность для него избежать ее воздействия.

Последнюю и «главную» книгу Булгакова с более ранними его произведениями — романом «Жизнь господина де Мольера», пьесами «Кабала святош», «Последние дни» — объединяет, по мнению М. Йовановича, мысль о трагичности подлинно талантливого человека в любую эпоху, ибо во все времена неизбежно его столкновение с «обыденным сознанием» и властью.

В «Мастере и Маргарите» линии «бытовая» и фантастическая, демонологическая переплетены. При этом, по словам М. Йовановича, фантастическая линия вопреки кажущейся ассоциативной связи с «Фаустом» Гете представляет собою «исключительное явление в мировой литературе» (14, с. 218), где выделяются два типа изображения Сатаны: сатирический (средневековой фольклор, Гоголь) и романтический (Милтон, Байрон, Лермонтов). Булгаков предлагает свой вариант, «допуская, что Маргарита (и Мастер), продавая душу дьяволу, достигают спасения от зла обыденной жизни, но не становятся жертвой тирании высшей силы» (14, с. 126). Воланд отличается от Мефистофеля Гете своей философией жизни: он принимает жизнь такой, какова она есть; в ней находится место и для Бога, и для Дьявола, Воланд не стремится изменить мир.

М. Йованович называет «Мастера и Маргариту» «романом тайн», в котором механизм «тайны», затрагивающий в равной мере «художественную технику и идейное содержание» (14, с. 167), действует в нескольких концентрических кругах. В центре первого круга — Воланд, который и вносит в роман «тайну»; в центре второго и третьего кругов — соответственно Мастер и Маргарита, в жизни которых вдруг начинают происходить невероятные события, приобщение их к миру фантастики. Комментируя далее проблему жанрового своеобразия романа, исследователь находит в нем сочетание «романа характера» и «романа идей».

М. Йованович анализирует поэтику эпилогов в «Белой гвардии» и «Мастере и Маргарите». В первой «книге жизни» развязка и эпилог совпадают, в романе о Мастере «развязка отделена от эпилога и в идейно-философском плане» (14, с. 202), а условно-фантастическое отделено от реального, что в целом вполне органично для традиции «романа тайн», обновленной сочетанием с «романом идей».

Одним из источников линии Иешуа в романе послужило, по мнению М. Йовановича, «Евангелие от Матфея» (3).

М. Булгаков, утверждает исследователь, усвоил и пародировал принципы поэтики «Братьев Карамазовых» Достоевского. «Мастер и Маргарита» построен в значительной степени по образцу этого романа (5). Ученый усматривает сходство в том, что оба произведения — «романы тайн», разгадка которых дается «лишь в эпилоге» (6, с. 34), и построены по принципу «роман в романе» (легенда Ивана о Великом инквизиторе и роман Мастера об Иешуа), при этом «внутренний» роман связан с раскрытием основной идеи произведения. Жанр «Мастера и Маргариты» и «Братьев Карамазовых» М. Йованович определяет как «роман-миф». Оба романа насыщены литературными реминисценциями, а многочисленные автореминисценции «придают им характер итоговых книг» (6, с. 35).

Сходство философской проблематики романов Достоевского и Булгакова ученый объясняет интересом «писателя к философскому наследию Канта» (6, с. 37), в частности, к его концепции «идеального пространства и времени», с нею М. Йованович связывает равноправное существование в повествовании миров земного и потустороннего и в конечном счете «фантастический реализм» произведений. Воздействием учения Канта ученый мотивирует внимание Достоевского и Булгакова к «миру явлений» и «миру вещей в себе» (6, с. 37), в зависимости от способности и степени их постижения персонажам (Алеше Карамазову, Мастеру, Маргарите) доступна истина. Кантовское учение о постепенном преодолении изначального зла добром в истории человечества повлияло и на философию истории у Достоевского и М. Булгакова.

В романе М. Булгакова пародируются сцены, изречения (сцены суда, театра, зрелищ) и даже персонажи романа Достоевского. Например, в образе Ивана Бездомного присутствуют элементы пародии на Ивана Карамазова, хотя такое толкование отнюдь не исчерпывает сути булгаковского персонажа. В персонажах Булгакова, как считает исследователь, сочетаются разные черты героев романа «Братья Карамазовы». В Воланде, при всей его близости образу черта из романа Достоевского, Йованович находит черты Федора Карамазова, даже старца Зосимы. Образ Пилата близок не только Ивану Карамазову, но и Мите. В широком использовании приема пародирования литературного текста Булгаков, замечает ученый, следовал традиции самого Достоевского, в свое время пародировавшего Гоголя.

М. Йованович также считает принципиально важной полемику М. Булгакова с Гете. У Булгакова Маргарита вступает в союз с дьяволом «во имя любви, а не во имя познания мира, как Фауст у Гете. Полемическое отношение Булгакова к гетевской концепции личности — еще одно подтверждение его негативного отношения к позитивистско-рационалистической философии» (14, с. 188). По мнению исследователя, в определенной мере Булгаков основывался на принципах средневековой и раннеренессансной антропологической и иррационалистической концепции человека. Это соответствовало его задачам — «показать» путь художественного произведения в бессмертие в мире, который убивает художника, описать механизм воплощения «художественной правды» в этом мире. «В реализации обеих задач ему помогла русская философско-художественная традиция» (14, с. 193).

М. Йовановичу, бесспорно, принадлежит исключительная роль в распространении и популяризации творчества М. Булгакова в Югославии, Начиная с первой своей монографии (14) и в последующих работах ученый стремится осмыслить место М. Булгакова в истории отечественной литературы и его значение для литературы мировой. В книге «Взгляд на русскую советскую литературу» (15) творчество Булгакова рассмотрено в контексте литературного процесса в России с 1917 г. — как наиболее художественно ценная и органичная его часть. В «Мастере и Маргарите» Йованович довольно неожиданно обнаруживает «отзвук художественной концепции группы «Перевал» (15, с. 22). Ученый считает роман Булгакова, наряду с «Тихим Доном» Шолохова, «вершиной послеоктябрьской русской прозы» (15, с. 135), а пьесы Булгакова — «вершиной драматического-искусства» (15, с. 251), «наиболее жизнеспособным направлением» русской драматургии XX в. По мнению Йовановича, творчество Булгакова оказало плодотворное воздействие на современную советскую литературу — А. Вампилова, Ч. Айтматова, В. Аксенова, Ю. Домбровского, Б. Окуджаву.

В статье о М. Булгакове для энциклопедии «Просвета»¹⁰ в 1986 г. «Мастер и Маргарита» назван «шедевром и вершиной русского романа XX века» (1, с. 340). Ранее, в 1985 г. в предисловии к собранию сочинений М. Булгакова на сербскохорватском языке, М. Йованович писал: «...сейчас на исходе века становится ясно, что время аналитического романа Пруста, Джойса и Кафки прошло и что именно синтетические романы тина «Сто лет одиночества» Маркеса и «Мастер и Маргарита» Булгакова представляют собой завещание нашего времени, «книги столетия» (10, с. 5). Ученый видит в писателе не только наследника богатейшей русской классической традиции, но и традиции мировой литературы. «Булгаков — русский писатель, который, бесспорно, вышел из «гоголевской шинели», пушкинского этического кодекса, максимализма Л. Толстого и трагического опыта Ф. Достоевского» (10, с. 5), свободно интерпретирует Гете и Канта. Творчество М. Булгакова синтезирует самые высокие идеи мировой литературы, «его герои и сюжетные ситуации путем реминисценций варьируют «вечные» образы литературы разных эпох и их горькие встречи с веком. Булгаков показал, что литературные ценности — значительнейшее достижение нашего века» (10, с. 7).

Источники

1. Аноним. Булгаков Михаил // Мала енциклопедија Просвета. — Београд, 1986. — Т. 71. — С. 340.

2. Војводиħ Р. Ритам у роману «Бела гарда» // Булгаков М. Бела гарда. — Београд, 1973. — С. 5—7.

3. Йованович М. Евангелие от Матфея как литературный источник «Мастера и Маргариты» // Зб. Матице Српске за славистику. — Нови Сад, 1980. — № 18. — С. 108—123.

4. Йованович М. «Ситуация Раскольникова» и ее отголоски в русской советской прозе // Там же. — 1981. — № 21. — С. 45—57.

5. Јовановиħ М. Достојевски и руска совјетска кньижевност // Кньижевност. — Београд, 1981. — № 5/6. — С. 1159—1175.

6. Йованович М. «Братья Карамазовы» как литературный источник «Мастера и Маргариты» // Зб. Матице Српске за славистику. — Нови Сад, 1982. — № 23. — С. 33—51.

7. Јовановиħ М. Записи о Михаилу Булгакову // Кньиж. новине. — Београд, 1982. — 648/649. — С. 16.

8. Јовановиħ М. Булгаков на меħународоној сцени // Там же. — 1984. — № 678. — С. 16.

9. Јовановиħ М. Достојевски и руска кньижевност XX века. — Београд, 1985. — 247 с.

10. Јовановиħ М. Предисловие и комментарий к изданию: Булгаков Михаил. Дела. — Београд, 1985. — Т. 1. — С. 5—7.

11. Урошевиќ В. Фантастиката на Михаил Булгаков // Булгаков М. Мастерот и Маргарита / Прев. Уровевиќ Т. — Скопје. 1970. — С. 7—14.

12. Flaker A. Bulgakovljev i Margarita // Bulgakov M. Majstor i Margarita. — Zagreb, 1988. — S. 423—434.

13. Javornik M. Problemi časa in prostora v romanu «Mojster in Margareta» М.А.Bulgakova // Jezik in slovatvo. — Ljubljana, 1986/1987. — L. 32, st. 2/3. — S. 65—72.

14. Jovanović M. Utopija Mihaila Bulgakova. — Beograd, 1975. — 244 s.

15. Jovanović M. Pogled na rusku sovjetsku knjizevnost. — Beograd, 1981. — 364 s.

16. Kusturica N. «Majstor i Margarita» Mihaila Bulgakova kao ruski «Faust» // Izraz. — Sarajevo, 1985. — G. 29, № 7/8. — S. 72—77.

17. Rister V. O fantastici i groteski Mihaila Bulgakova i hrvatskih prozaika 70-h godina // Radovi Filoz. fak. u Zadru. — 1980. — S. 195—204.

18. Skaza A. Pripovednistvo in dramatika Mihaila Bulgakova // Bulgakov M. Skratni otok. Molière. — Ljubljana, 1984. — S. 132—153.

19. Solar M. Suvremena svjetska knjizevnost. — Zagreb, 1982. — 263 s.

Примечания

1. Русская эмиграция в Югославии после революции 1917 г. была весьма многочисленна. Потомки русских эмигрантов, не уехавших на Запад, живут там до сих пор. Николай Булгаков начал сотрудничать с французскими медиками и впоследствии переехал в Париж, где в 1965 г. встречался с Е.С. Булгаковой и передал ей свою переписку с братом.

2. Булгаков М. Дела (у осам книга). Прир. Јованович М. и Чолић Предг. Јованович М. — Београд, 1985.

3. Во время гражданской войны часть труппы Художественного театра, гастролировавшая в Харькове, оказалась оторвана от основного коллектива и после короткого пребывания на юге России, через Константинополь и Софию добралась в 1920 г. до Белграда. Известная как «труппа Качалова», она широко гастролировала по Европе и часто бывала в Югославии. С 1924 г. актеры, которые не вернулись в СССР, стали выступать как Пражская труппа МХТ. Она распалась в начале 30-х годов.

4. Bozović Z. Čehov kao dramski pisac kod Srba. — Beograd, 1985. — S. 183.

5. См.: Bulgakov M. Meistor i Margarita. — Subotica, Novi Sad, 1968. — S. 351—352.

6. Булгаков М. Мајсторот и Маргарита. Прев. Урошевиќ. — Скопје, 1970. Bulgakov M. Majster in Margareta / Prev. Gradišnik J. — Ljubljana. — 1970.

7. См.: Bulgakov M. Majstor i Margarita. — Novi Sad, 1968. — S. 351.

8. См.: Bulgakov M. Bela garda / Prev. Poljanec M. — Ljublana, 1975.

9. См.: Палавестра. П. Критичка кньижевност: Алтернатива постмодернизма. — Београд, 1983. — С. 186; Males B. Mlada hrvatska proza u kontekstu poslijeratne prozne tradicije // Republika. — Zagreb, 1979. — № 5/6. — S. 473—481.

10. Статья не подписана, но вероятнее всего, ее автором является М. Йованович.