Вернуться к В.И. Лосев. Михаил Булгаков. «Мне нужно видеть свет...»: дневники, письма, документы

М.А. Булгаков — В.В. Вересаеву. 12 марта 1936 г.

Сейчас, дорогой Викентий Викентьевич, получил Ваше письмо и был душевно тронут! Удар очень серьезен. По вчерашним моим сведениям, кроме «Мольера», у меня снимут совсем готовую к выпуску в театре Сатиры комедию «Иван Васильевич».

Дальнейшее мне неясно1.

Серьезно благодарю Вас за письмо, дружески обнимаю. Желаю доброго.

Ваш М. Булгаков.

Примечания

Впервые: Знамя. 1988. № 1. Печатается по автографу (РГАЛИ, ф. 1041, оп. 4, ед. хр. 204, л. 44).

1. Предположение Булгакова относительно снятия со сцены всех репетируемых пьес («Мольер», «Александр Пушкин», «Иван Васильевич») подтвердилось.

«Кабала» сделала свое черное дело. «Король» не возражал ей. На сей раз он не выступил открыто, как это было в истории с пьесами драматурга в 1929 г. Поэтому у Булгаковых сохранялись призрачные надежды на вмешательство высокой особы. 14 марта Елена Сергеевна записала в дневнике: «Вечером в Большом театре на «Наталке-Полтавке». Киевская опера. Я сидела у самого края ложи... Миша рядом... Перед началом второго действия в правительственной ложе появились Сталин, Орджоникидзе и Молотов. Я все время думала о Сталине и мечтала о том, чтобы он подумал о Мише и чтобы судьба наша переменилась».

И мольба Елены Сергеевны вроде бы была услышана. Утром позвонили от П.М. Керженцева и пригласили Булгакова на беседу. На следующий день, 16 марта, Булгаков с женой отправились на прием в президиум Главискусства. После посещения П.М. Керженцева Елена Сергеевна с грустью записала: «В новом здании, в Охотном ряду, по пропускам, поднялись вверх. После некоторого ожидания Мишу позвали в кабинет. Говорили около полутора часов. Меня эта беседа разочаровала. Керженцев критиковал «Мольера» и «Пушкина». Миша понял, что «Пушкина» снимут.

Слушая про «Мольера», Миша показал Керженцеву фотограмму отзыва Горького, которую как-то прислали из-за границы. В ней Горький комплиментарно отзывается о пьесе. Но Миша не спорил, ни о чем не просил и ни на что не жаловался. (Возможно, Булгаков из беседы понял, что пьесы снимают с одобрения Сталина. — В.Л.)

Тогда вопрос — о будущих планах. Миша счел нужным сказать о пьесе, о Сталине и о работе над учебником.

Нет, этот вызов и беседа меня не удовлетворили».

Как бы в подтверждение нерадостных предчувствий, на следующий день, 17 марта, в газете «Советское искусство» появилась статья под названием «Покушение на Пушкина», как записала Е.С. Булгакова, «чудовищная по тону». Действительно, в ней были такие слова: «Памяти Пушкина угрожают халтурщики, пошляки, драмоделы, спекулирующие на его имени...» И это было сказано о Вересаеве и Булгакове!

«Миша звонил Вересаеву, предлагал послать письмо в редакцию о том, что пьеса подписана одним Булгаковым, чтобы избавить Вересаева от нападок, но Викентий Викентьевич сказал, что это не нужно». Мудрый и благородный «старик» в очередной раз поддержал Булгакова в трудную минуту.

Дальше события развивались по инерции, хотя руководство трех театров, где ставились пьесы Булгакова (МХАТ, Вахтанговский театр и Театр сатиры), предпринимало кое-какие действия для спасения спектаклей. И все требовали от Булгакова поправок. Некоторые изменения в текст «Мольера» драматург внес, но от других поправок категорически отказался. Дело доходило до абсурда, когда, например, в текст пьесы «Иван Васильевич» просили ввести «положительную пионерку» и т. д.

11 мая состоялась репетиция «Ивана Васильевича» в гримах и костюмах, но без публики. «По безвкусию и безобразию, — отметила Е.С. Булгакова, — это редкостный спектакль. Только теперь мне стало ясно, каков режиссер Горчаков! Юмор убит начисто... Противно вообще писать». 13 мая: «Генеральная, без публики, «Ивана Васильевича». Впечатление от спектакля отталкивающее. Смотрели спектакль Боярский, Ангаров из ЦК партии (сотрудник ЦК ВКП(б). — В.Л.), и к концу пьесы, даже не снимая пальто, вошел Фурер, кажется, он из ЦК партии. Немедленно после генеральной пьеса была запрещена».

Таким образом, последовательно были сняты все три пьесы Булгакова, над которыми он работал много лет и с которыми он связывал определенные надежды на творческий успех. Этот этап жизни стал предметом осмысления и тягостных раздумий для самого писателя, он неоднократно с горечью вспоминал гибель трех своих пьес.