12. Двадцать два «Фауста»

Прежде всего, следует уточнить, что правильнее было бы написать 21+1, или вернее — 1+21, потому что «Фауст» был и есть один — тот, что написан Гёте, а остальные 21 — это его переводы на русский язык, которые и привели меня к важной находке, — они, как пометки на древней карте, указали путь к заветному сокровищу...

Начало исследованию, о котором здесь пойдёт речь, было положено в декабре 1988 года. Я готовился к поездке в Берлин — на Рождество, к моему старинному другу и «душеприказчику» Эрвину Бекиру — и спешно дописывал эссе со странным названием «О роли Козы в литературе» — хотел преподнести его Эрвину в качестве рождественского подарка. И тут со мной сыграла злую шутку моя собственная небрежность. Ключом к расшифровке одной, казавшейся мне необычайно важной, мысли, была фраза из «Фауста»:

«Нынешним девицам подавай кавалера чёрта в виде козла!» Она у меня была заранее выписана со ссылкой, что это слова Мефистофеля из седьмой главы. Однако, теперь я её там не нашёл, как не нашёл вообще этих слов у Мефистофеля... Тогда я стал перечитывать «Фауста» с самого начала и нашёл, — оказалось, что это говорит Зибель — в погребке Ауэрбаха. В переводе Бориса Пастернака это звучит так:

«Пусть попадётся в образе козла
Моей подружке чёрт на перекрёстке!
Пусть тихим вечером, когда она
В окошко глазки делает мужчинам,
Ей с Блоксберга проблеет сатана
Спокойной ночи голосом козлиным!»

Цитата была вставлена в нужное место, и в день отъезда — 13 декабря (число для меня счастливое) «Коза» была перепечатана начисто, и я со спокойной совестью отправился в Берлин.

Эрвин моему подарку обрадовался, но читал придирчиво, особенно места, связанные с Германией, — там речь шла о «Фаусте», гугенотах, пиве «Бокбир». Он даже в какие-то книги полез, что-то сверял... И тут я его спросил, что такое Блоксберг? Он высказал предположение, что это ошибка переводчика, потому что черти и ведьмы на шабаш слетаются на гору Брокен, — это каждому известно, а о Блоксберге он вообще впервые слышит (не слышали о нём и многие другие немцы, которых я спрашивал). Я возразил, что Борис Пастернак вряд ли ошибся — он прекрасно владел немецким языком и к тому же был чрезвычайно требователен к каждому слову — и своему собственному, и переводному. Я бы, конечно, был рад, чтобы тут оказалась другая ошибка, и вместо «Блоксберг» следовало бы писать «Боксберг», то есть Козлиная гора, — я бы мог это прекрасно обыграть, — ведь моё эссе строилось именно на Козе. Впрочем, это было бы слишком хорошо... Тогда мы уже вместе полезли в книги, но ни в Географической энциклопедии, ни в «общей» Блоксберга не оказалось...

— Вот видишь! — сказал Эрвин, но я уже закусил удила и затребовал «Фауста» на немецком, чтобы сверить по подлиннику. Он принёс два издания, и в обоих Блоксберг обнаружился на своём месте. Обрадованный удачей, я взялся за энциклопедию Брокгауза и в толстенном третьем томе (Лейпциг, Берлин, Вена, 1901 г.) прочитал, что Блоксберг — это общее название целой группы гор и вершин, среди которых и всем известная Брокен. Оба эти «Фауста» оказались книгами весьма занимательными. Они навели меня на размышления, которыми, как мне кажется, следует поделиться.

Первый «Фауст» был подарен Эрвину его учителем Отто Каргом 28 марта 1934 года, менее чем через год после известного аутодафе, на котором фашисты сожгли многие тысячи книг разных авторов. Гёте, правда, среди них не было — это, впрочем, совершенно не означает, что он их устраивал, — вероятно, он просто был им не по зубам, как, скажем, когда-то Лев Толстой российскому самодержавию. Отто Карг был человеком прогрессивным и к тому же не из трусливых, если не побоялся подарить своему любимому ученику книгу, несущую в себе семена добра и разума, что в то время было совсем небезопасно. Второй «Фауст» попал к Эрвину Бекиру вместе с архивом учительницы литературы и истории Ханны Конрад. Совсем одинокая, она не имела наследников, и после её смерти в 1983 году соседи передали очень много книг из её обширного собрания в ближайшую библиотеку, но часть их осталась «беспризорной», как и бумаги, которые соседи хотели сжечь... Эрвину кто-то об этом сообщил, он примчался, сказал, что это дикость и преступление, и забрал весь архив — книги, различные бумаги, письма, а также дневники, которые она вела с двенадцати лет и до восьмидесяти восьми! Перерыв оказался только один — на время второй мировой войны, когда доверять свои мысли даже собственному дневнику было смертельно опасно. А понимала она всё правильно, как-никак преподавала историю и литературу... В её «Фаусте» много помет — вот подчёркнуты строки: «Дело — всё, слава — ничто». (Die Tat ist alles, nichts der Ruhm). «Земля дает простор для больших дел» (Dieser Erdenkreis gewоhrt noch Raum zu grossen Taten). «Опять война? Умный об этом слышит без удовольствия...». (Schon wieder Krieg? Der Kluge hort's nicht gem).

Ханна Конрад

Боже, как тесно всё на свете переплетено и завязано! Ханна Конрад родилась в Лукенвальде, — городе, который мне особенно запомнился тем, что улица Генриха Цилле там переходит, или точнее сказать, продолжается улицей Кете Кольвиц, в творчестве которой так сильна антивоенная струя. Вспомним её работу — последнюю работу — литографию «Семена, предназначенные для посева, не должны быть перемолоты», — это ведь опять слова Гёте. В одном из своих писем Кете Кольвиц пишет: «Каждый человек ищет свой собственный путь в жизни. Постоянным спутником моей жизни был Гёте. Я начала читать его в ранней молодости, и теперь он всё ещё сопровождает меня...». Последние недели её жизни — 1945 год, весна — заполнены страстным желанием увидеть сына. В Великий четверг он приезжает в последний раз. Он читает ей «Страсти» из Евангелия от Матфея, которые она глубоко любила в музыке Баха, и пасхальную прогулку из «Фауста» Гёте, пронизанную радостью жизни. Это прекрасное исполнение её последнего желания...

Да, наверное, совсем не случайно именно в этом городе, где улицы двух великих немецких художников перетекают одна в другую, суждено было родиться Ханне Конрад — она ведь из тех людей, что через все века, режимы и смуты несут духовное богатство и культуру своего народа — те ценности, что составляют его бессмертную душу. Но для этого она и сама должна была вести необычайно интенсивную духовную жизнь — много читала, ходила на выставки, в театры, на доклады, посещала музеи... Эрвин говорил мне, что, читая её бумаги, он общается с ней, как с живой, она стала ему таким другом, как почти никто из живых.

Но вернёмся к «Фаусту». Гёте собирал сказки о культовых местах, праздниках ведьм и чертей и использовал их в «Фаусте» — это и Вальпургиева ночь, и разговоры в погребке Ауэрбаха, где впервые прозвучало слово «Блоксберг». Кстати, один из сборников таких сказок вышел в Лейпциге (недаром там погребок Ауэрбаха) и Франкфурте на Майне в 1668 году. Собрал их Иохан Преториус. Иллюстрации в «Фаусте», принадлежавшем Ханне Конрад, сделанные профессором Гансом Вильдерманном, я потом встречал в русских изданиях и радовался им, как старым знакомым.

Фото Юрия Кривоносова

А сейчас хочу сказать ещё вот о чём. Моё эссе «О роли Козы в литературе» связано в основном с русским писателем Михаилом Булгаковым, творчество которого я уже много лет изучаю, и все эти годы меня на каждом шагу подстерегает мистика. Это, вероятно, потому, что Булгаков сам о себе сказал: «Я — мистический писатель». Вот и в тот день, когда мы с Эрвином разбирались с Блоксбергом и другими таинственными вещами, мистика не заставила себя ждать. Было 20 декабря. С утра выпал снег — первый и единственный за ту зиму (через пару дней он сошёл), погода была великолепная, и мы решили прогуляться в Вандлиц, вернее, в его центр, потому что дача Эрвина находится на самом краю посёлка, там, где уже начинается лес. Но это совсем не тот Вандлиц, где жили тогдашние бонзы, правившие Восточной Германией — их резиденция находилась в стороне, и туда простых смертных не пускали, как и на другой берег озера, который мы созерцали издалека — со своего «народного» пляжа. Вообще-то у Эрвина это вторая дача в Вандлице — первую снесли, когда прокладывали шоссе к правительственной зоне...

Итак, мы направились в центр посёлка, где я собирался купить себе белую рубашку, чтобы встретить Рождество с обновкой. По законам социалистического реализма в магазине оказалась только одна единственная белая рубашка и, что было уже совсем удивительно, — моего размера! Но это ещё не главная мистика — уже дома мы обнаружили на рубашке этикетку с надписью: — «Ауэрбах»!..

Рождество у нас получилось на славу — уютное и веселое, и прошло оно под знаком Гёте и Булгакова, между «Фаустом» и «Мастером и Маргаритой», и даже черный кот с нами был, правда, звали его не Бегемот, а Мефисто.

Потом был перерыв в три года, прежде чем я вплотную занялся русскими переводами «Фауста». Причиной тому снова стала моя неточность — в одной своей работе я, опять-таки в подтверждение мысли, процитировал «Фауста», и опять в переводе Пастернака. Известный булгаковед Лидия Яновская, которой я послал свою работу, посоветовала перепроверить цитату по другому переводу — пастернаковским Булгаков пользоваться не мог — он был сделан уже после его смерти. Проверяя по другим переводам — сличая их с подлинником, я убедился, что Пастернак опять оказался точен. Но, занимаясь этим делом, я однажды задал себе вопрос — а каким всё-таки переводом пользовался Михаил Булгаков во время работы над романом «Мастер и Маргарита»? Впрочем, связь с «Фаустом» просматривается и в других произведениях. Легче всего, как мне показалось, это можно определить по эпиграфу к роману. Булгаков указал его источник: Гете, «Фауст». Дома у меня был только перевод Пастернака, и мне пришлось несколько месяцев потрудиться в Государственной библиотеке России, штудируя один за другим все имеющиеся там переводы «Фауста», — а их оказалось 21, как и было сказано. Разумеется, я интересовался многими местами, но главное внимание уделил взятому эпиграфом диалогу Фауста и Мефистофеля:

F. Nun gut, wer bist du denn?
M. Ein Teil von jener Kraft,
Die stets das Bose will
Und stets das Gute schafft.

(...так кто ж ты, наконец?
— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.)

Для точности сверки рядом с очередным переводом всегда лежал подлинник — немецкое издание «Фауста» (Мюнхен, 1923 г.) с уже знакомыми мне иллюстрациями.

И очень скоро я убедился, — эпиграф ни с одним переводом не совпадает, и предположил, что Булгаков сделал его самостоятельно. Вскоре в этом можно было убедиться и документально: на титульном листе машинописи романа, датированной 1938 годом, который я переснял в Отделе рукописей библиотеки, обнаружился подстрочник, затем тщательно выправленный автором, удивительно точно чувствовавшим ритм фразы и звучание каждого слова, даже и не произнесённого, а только написанного. Мне удалось разобрать густо зачеркнутые писателем места и убедиться, что первоначальный подстрочный перевод «не звучал» — он был лишён того изящества, которое присуще окончательному варианту.

Рождество-88 с Эрвиным и Кети Бекир. Фото Юрия Кривоносова

И всё-таки одним переводом Михаил Булгаков воспользовался! Я это понял сразу, как только мне в руки попал «Фауст» в переводе и объяснении А.Л. Соколовского (С. Петербург, 1902 г.). Это издание в библиотеке имелось в четырех экземплярах и значилось соответственно под четырьмя разными шифрами. Я решил просмотреть все — никогда ведь не знаешь, что тебе может открыться в процессе поиска — и день за днем заказывал их по другому шифру.

Последняя — четвертая — книга оказалась истинным чудом. Это было ещё в самом начале работы, в апреле 1991 года, и я тогда записал в своём блокноте: «У Соколовского пометы в тексте и особенно в комментариях — подозрительны!» Они явно свидетельствовали, что человека, работавшего с этой книгой, интересовали те же самые места, которые должны были привлечь внимание автора «Мастера и Маргариты». И потом этот такой знакомый красный и синий карандаш! Именно им сделаны многие пометы на сохранившихся книгах булгаковской библиотеки.

Обложка немецкого издания «Фауста» В. Гете. Начало XX века

Подозрения мои переросли в уверенность после того, как я сравнил эти пометы с теми, что были в книге Анри Барбюса «Иисус против Христа». Я купил её у букиниста несколько лет назад и не сразу понял, что она когда-то принадлежала Булгакову — на эту мысль меня натолкнуло одно из помеченных слов, а эксперт-графолог подтвердил: да, те немногие буквы, что оставлены кем-то на полях, ни в одном случае не расходятся с почерком этого писателя. Подробнее об этом рассказано в эссе «Две роковые ошибки».

Главное в книге Соколовского — смысловая целенаправленность помет. Вот отчёркнуты красной «галкой» слова Мефистофеля в «Кухне ведьмы»: «С этим снадобьем в желудке будет ведь тебе чудиться Елена в каждой женщине». Но Еленой звали жену Михаила Булгакова (урождённую Нюренберг), ставшую прототипом Маргариты в романе! И странная закономерность — ни одной пометы нет ни во второй части «Фауста», ни в комментариях к ней. Я долго думал, в чём тут дело, и в конце концов меня осенило — да там же нет Маргариты! И всё содержание этой части далеко от линий и коллизий булгаковского романа. А вот то, что ему близко, помечено очень настойчиво и точно... Примеров так много, что для описания их потребовалось бы много страниц, но один момент всё же следует рассмотреть подробнее. Речь идёт об одном из главных действующих лиц булгаковского романа — Воланде. Имя это носит здесь Сатана. У Гёте это имя возникает только один раз — в Вальпургиевой ночи, где Мефистофель кричит: «Прочь! Юнкер Воланд идёт!» (Platz! Junker Voland kommt!) Соколовский комментирует это место так: «В подлиннике «Junker Voland», то есть юнкер Воланд... Юнкер значит знатная особа (дворянин), а Воланд — было одно из имён чёрта. Основное слово «Faland» (что значило обманщик, лукавый) употреблялось уже старинными писателями в смысле чёрта».

Булгаков первоначально пометил это место вертикальной чертой, а потом, видимо, уверившись в чём-то, добавляет к этой черте большую широкую, совершенно не похожую на все остальные, «галку» с отогнутым правым крылом, и знак сразу становится очень похожим на «W».

Титульны лист русского издания «Фауста» в переводе А.А. Соколовского

И в тексте мы читаем: «...поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии — двойное «В» — «W». Но и основное слово Булгакову понравилось, он его тоже использует, сделав, однако, не основным, а дублирующим — словно бы искажённым вариантом «Воланда»: «Как фамилия-то этого мага?.. — Во... Кажись, Воланд. А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд. Может быть Фаланд...».

Изучая пометы в книге Соколовского, приходишь к мысли, что «W» возник не сразу, что автор шёл к нему через некую цепь логических построений, но решение приходит опять-таки через ощущение «звучит — не звучит». Несколькими страницами ранее у Соколовского в комментариях мы читаем: «Перечисляя имена, как звать Мефистофеля, Фауст упоминает имя «Fliegengott» — это было переделанное в средние века имя Вельзевула...». Булгаков метит это место не «галкой», а другим знаком, в котором явственно видится буква «V» — «фау». В чём тут дело? Ведь слово «Fliegengott» пишется не через «V», а через «F»? Видимо, ему не даёт покоя слово «Voland», что-то его не устраивает в этом «V», и он вписывает внутрь этого своего знака-буквы — «?» — маленький, но очень характерный в начертании вопросительный знак.

Любопытно, что двенадцать переводчиков вообще отказались от Воланда как такового и заменили имя собственное на различные расхожие названия чёрта — дьявол..., сам..., сатана... Трое решили пренебречь тем, что слова, начинающиеся с «V», могут звучать и по иному — Вулкан, Волан — и перевели «буквально» — Фоланд. И только у двоих — у А. Мамонтова и А. Соколовского — Воланд. Вот это Булгакова устраивает, и он принимает вариант Соколовского. Ну не звучит по-русски «Фоланд», а «Фаланд» — звучит! Вероятно, это можно объяснить теоретически, законами русской фонетики, но не будем этого делать, доверимся писателю, разрешившему свои сомнения в пользу «дубль вэ» — W... Но есть в книге Соколовского и ещё одна помета в виде совершенно явственного «W» — она стоит против слов Мефистофеля:

Фрагменты книги А.А. Соколовского

«Свет ведь может цепляться только за телесное. Из телесного он происходит и оно одно делает его прекрасным. Но телесное же может преградить ему дорогу. Потому я полагаю, что не долго будем мы ждать времени, когда уничтожится вместе со всем телесным и свет». Отражением этого в «Мастере и Маргарите» становятся слова Воланда, обращённые к Левию Матвею: «...Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твоё добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп...». И вот этот самый «дубль вэ» — W, который так настойчиво ставит на полях «Фауста» и внедряет в свой роман Михаил Булгаков, вдруг исчезает из «Мастера и Маргариты» на долгие годы. В первой — журнальной — публикации, сильно сокращённой и изуродованной цензурой и редакцией, он на месте, как и в первом полном издании, сделанном за рубежом — Possev-Verlag, Frankfurt/M. 1969. Надо подчеркнуть, что редактор этого издательства Анастасия Артемова провела большую кропотливую работу, восстановив все купюры по оригиналу, подготовленному для печати вдовой писателя Еленой Булгаковой, — я располагаю фотокопией этой машинописи романа и сверял её с франкфуртским изданием, они идентичны во всём, кроме одного слова, но здесь явно отдаёт мистикой, и этим вопросом ещё надо заниматься. Пропал же «дубль вэ» в 1973 году, когда Елены Булгаковой уже не было в живых — она умерла в 1970 году, и первое «полное» советское издание вышло в издательстве «Художественная литература» (Москва, 1973) без её контроля. Здесь была масса искажений и неправомерных вставок, надёрганных из черновых вариантов. Мне думается, что это делалось для того, чтобы, дезавуировав зарубежных издателей, «застолбить» свой приоритет. Но не то трагично, что многие булгаковеды ссылаются именно на это издание, объявляя его наилучшим, а то, что с него пошли многочисленные перепечатки и переводы в разных странах, бесконечно тиражирующие изуродованный роман. Продолжалось это целых 16 лет — до 1989 года, пока в Киеве не вышел, наконец, двухтомник, в котором Лидия Яновская опубликовала восстановленный булгаковский текст.

Роман «Мастер и Маргарита» — сложнейшее многослойное произведение, получившее всемирное признание — его читают во многих странах, его изучают литературоведы России и Германии, Англии и Франции, США, Канады, Австралии, Индии, Италии, Израиля, Югославии и многих других стран. Интерес этот не случаен, как не случайна и связь автора романа с великим немецким писателем Гёте — разделённые столетиями они на разных языках и на совершенно разном жизненном материале поднимали одни и те же проблемы — вечные проблемы смысла бытия и духа человеческого. И к его тексту, как и к любому творению классиков мировой литературы, надо относиться предельно бережно...

Профиль М.А. Булгакова

Когда Лидия Яновская очередной раз приехала в Москву (она тогда жила в Харькове, ныне в Израиле), я рассказал ей о своей находке, и мы отправились в библиотеку. Сначала лицо её выражало недоверие, потом оно засветилось, и я оставил её наедине с книгой. Когда через несколько часов мы снова встретились, она воскликнула: «Вы сделали гениальное открытие! Нужно срочно опубликовать сообщение о нём...» Я ответил ей, что гениальное открытие сделала как раз она сама и могла бы сказать словами Мастера: «

О, как я угадала!» Ведь в своей книге, говоря о глубокой и разнообразной связи романа «Мастер и Маргарита» с трагедией Гёте «Фауст», она ссылается именно на Соколовского и его комментарии, причём как раз на те места, на которых, как теперь обнаружилось, стоят пометы Булгакова! А работала-то она совсем с другим экземпляром, в другой библиотеке и даже в другом городе.

Конечно, было очень соблазнительно немедленно обнародовать сообщение об этой находке, но настораживал один момент — мы не знали, что учинят с книгой, узнав о ее теперь уже историческом значении, «законные владельцы» — Основной фонд библиотеки, и особенно Отдел рукописей, обстановка в котором всегда и при всяком руководстве была не самой благожелательной к «не своим» исследователям... И мы решили не спешить, чтобы дать возможность Яновской позаниматься с этой книгой, и полностью отработать все пометы... Это было в середине лета 1991 года. Забегая вперед, скажу, что публикация, озаглавленная «Двадцать два «Фауста», состоялась только в марте 1992 года в газете «Голос Родины», издававшейся для соотечественников за рубежом — она распространялась среди наших эмигрантов...

И.В. Гете. Рисунок О.А. Кипренского

Застолбив таким образом свое открытие, я сообщил Отделу рукописей, в котором хранится архив Михаила Булгакова, координаты книги. И больше к ней не возвращался, правда, до того выяснив, как могла попасть в библиотеку принадлежавшая Булгакову книга? Для этого, не раскрывая причин моего интереса, я обратился к руководству РГБ с просьбой позволить мне ознакомиться с учетными документами. Никаких сложностей тут не возникло, если не считать двух или трех — уже не помню — милицейских постов, через которые меня провели в отдел, именуемый — Хранение. По служебным пометам, имеющимся на книге, я уже знал, что истоки следует искать в 1943-м году.

В Хранении меня приняли удивительно любезно, тут же принесли «гроссбух»... оказавшийся не тем, хотя книга под таким же номером там была. Потом нашли другой журнал, где все оказалось на своем месте. На его обложке значилось: Фонд отечественной книги р №№ 15441—23088 1943 г. кн. 3.

Наверху нужной страницы написано: Счет книг с базара «Советский писатель». Акт № 130.

Потом шел список поступивших книг...

Сталин «О Великой Отечественной войне» издание 1943 года (очевидно, там собрали его речи) — множество экземпляров...

Бомарше. Трилогия. М.—Л., 1930. 40 р.

И, наконец:

Гёте «Фауст» 30 р. 28.VII.1943
92
U
930

(у других книг дата поступления отсутствует).

Интересное оказалось у нашей книги соседство!

Таким образом, выяснилось, что куплена она библиотекой в 1943 году на книжном базаре. А как она туда попала — неизвестно. Удалось разузнать об этих Книжных базарах — они устраивались по инициативе Союза писателей на Тверском бульваре — от Пушкина до Тимирязева (имеются в виду памятники), где разворачивались книжные развалы, там многие писатели, помимо общей торговли, продавали свои книги с автографами.

Это было как раз то время, когда Елена Булгакова вернулась в Москву из эвакуации. Но — она свято сохраняла весь архив писателя, и не могла бы выпустить из рук книгу с его пометами. Это совершенно исключено! Остаётся предположить, что кто-то выкрал у неё эту книгу и продал её, совершив такое преступное деяние за ничтожное вознаграждение — 30 рублей! Вероятно, мы так никогда и не узнаем имени этого человека, а потому позволим себе заподозрить его в родстве с одним из антигероев «Мастера и Маргариты» — молодым человеком из Кириафа, тем более, что и сумма совпадает — помните? «Тридцать тетрадрахм»! Правда, в романе тот по тайному указанию римского прокуратора заплатил за это головой... Может быть, и на этого нашёлся свой Понтий Пилат?

1991—1992 гг.

P.S. Прошло десять лет, и мне вдруг понадобилось вновь обратиться к этой книге. Я отправился в Отдел рукописей, но к великому моему удивлению там ее не обнаружил. Тогда я проверил в каталоге Основного фонда — карточка была на месте, значит, книга никуда не передавалась, и мне осталась только заполнить требование со знакомым шифром, сдать его в стол заказов и ждать. Через два часа я получил «отказ» — на моем требовании было написано — «Книга в зал не выдается». Но пообщаться с ней все-таки удалось — дежурная по залу, согласовав с руководством, провела меня в то же самое заповедное Хранение — через милицейские посты, потом на лифте на 17 ярус (так у них именуется этаж), где я попал в царство книжных стеллажей и хитроумных приспособлений для доставки заказанных изданий в читальные залы, расположенные в нижних этажах библиотеки. Здесь же на «верхотуре» в самом обыкновенном шкафу дремал невостребованный уже в течение целого десятилетия «Фауст» Соколовского. На вопрос, почему его нельзя выдавать в зал, сказали — книга начала века, она очень ветхая, подверженная разрушению. В чем же главная ее ценность в Хранении никто не знал. Не особенно надеясь на успех — помня былые строгости — я спросил, не могу ли с ней поработать и кое-что из нее переснять. И о чудо — что ни говорите, а рыночные отношения великая вещь! — мне за приличное вознаграждение, впрочем, не чрезмерное, выдали вполне официально этого «Фауста», и не в зал, а на дом — на целых пять дней! Разумеется, я переснял все страницы с пометами — их оказалось около ста, причем некоторые репродукции сделал даже в цвете!

Вернув книгу, я обратился в Дирекцию библиотеки с письмом, в котором рассказал об ее исторической ценности, и о необходимости передать ее в Фонд Булгакова, находящийся, как уже говорилось, в Отделе рукописей, причем порекомендовал отсканировать помеченные страницы и выдавать исследователям только эти копии, потому что книга действительно стала очень ветхой. На этот раз переселение «Фауста» Соколовского в «ведомство» Михаила Афанасьевича Булгакова состоялось, правда, несколько месяцев ушло на необходимые процедуры — собиралась экспертная комиссия, были выполнены положенные формальности, после чего я получил уведомление, которое гласило:

«Направленное Вами в Российскую государственную библиотеку письмо от 5 апреля 2001 г. рассмотрено и по Вашему предложению Экспертная комиссия Научно-исследовательского отдела рукописей 15 августа с.г. приняла решение о включении в личный архивный фонд М.А. Булгакова книги В. Гете «Фауст» (Спб., 1902) в переводе А. Соколовского в связи с имеющимися пометами писателя. О шифре данной единицы хранения сообщим Вам по телефону».

Что и было сделано.

Итак, координаты — номер фонда — 562, картон 70, единица хранения 2.

Приходите в Российскую государственную библиотеку, уважаемые исследователи, и работайте на здоровье!

6 октября 2003 г.