Случай беспрецедентный — творческий вечер, посвященный памяти не самого писателя, а его жены... Именно жены, так как назвать Елену Сергеевну Булгакову вдовой просто язык не поворачивается — какая же она вдова, если писатель он бессмертный! Общение их происходило и после его ухода за видимый горизонт — «Письма на тот свет», которые она ему писала, их встречи и беседы во сне, устные рассказы Михаила Афанасьевича, которые она записывала по памяти в последние свои годы, дневники и письма, где он как бы продолжал жить на этом свете...
Вечер проходил под эгидой Российского Союза театральных деятелей — по-старому — ВТО, — в уютном доме Ермоловой, что на Тверском бульваре. Главной движущей силой в его подготовке стали невестка Елены Сергеевны — Елизавета Григорьевна (Лиля) Шиловская и замечательная актриса МХАТа Софья Станиславовна Пилявская, которая и вела этот вечер. А я им в меру своих сил помогал, в результате чего уже при входе гостей встречала сама Елена Сергеевна — «от мала до велика»: на стенде были собраны ее фотографии разных лет, впервые представленные широкой публике. В зале играл камерный оркестр, горели прожектора — работало телевидение, выступали литературоведы, искусствоведы-театроведы, знаменитые актеры читали отрывки из произведений Мастера и даже фрагменты его писем к Елене Сергеевне... Перечисление имен заняло бы слишком много места, назову лишь двух булгаковских Мольеров — Олега Ефремова и Сергея Юрского.
Старейший знаток театра Виталий Яковлевич Виленкин рассказал о своих встречах с супругами Булгаковыми, о светлых и мрачных днях, связанных у них с МХАТом, Владимир Яковлевич Лакшин вспоминал свои беседы с Еленой Сергеевной, о ее сотрудничестве с «Новым миром», завершившимся публикацией «Театрального романа».
Самое удивительное, что вечер этот не был приурочен ни к какой дате — проходил он 19 декабря 1990 года, а день рождения ее — 21 октября, до круглого юбилея — столетия — вообще оставалось целых три года. Вот просто так, взяли и вспомнили хорошего человека. И только сейчас, через годы, я понял, что повод-то был, и повод замечательный, хотя он себя и не выставлял напоказ — к этому времени все произведения Михаила Булгакова вышли в свет! И вышли они благодаря Елене Сергеевне, жизненный подвиг которой был теперь завершен. И будем считать, что именно этому и посвящался такой необыкновенный вечер...
Софья Пилявская. Фото Юрия Кривоносова
«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!» — так начинается 19-я глава романа «Мастер и Маргарита». Ни этой главы, ни самой Маргариты не было в первом варианте романа о Дьяволе, сожженном Михаилом Булгаковым в 1930 году, а появились они лишь тогда, когда в жизнь его вошла Елена Сергеевна, его Люся, которой и суждено было стать героиней великого романа... Да и возобновил писатель работу над ним после того, как соединили они свои судьбы.
Это была любовь с первого взгляда, хотя оба они уже были зрелыми людьми, каждый состоял во втором браке — ему тридцать восемь, ей на два года меньше. Шел 1929-й год. Не обошлось без мистики — известны две совершенно разные версии их знакомства, и обе исходят от самой Елены Сергеевны — приведем строки из ее писем.
Это было на масляной, у одних общих знакомых... они позвонили и, уговаривая меня придти, сказали, что у них будет знаменитый Булгаков, — я мгновенно решила пойти. Уж очень мне нравился он, как писатель. А его они тоже как-то соблазнили, сказав, что придут интересные люди, словом, он пошел. Сидели мы рядом... у меня развязались какие-то завязочки на рукаве... я сказала, чтобы он завязал мне. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь... Глаза у него были ярко-голубые... они сверкали, как бриллианты. Тут же мы условились идти на следующий день на лыжах. И пошло...
Фрагмент рукописи
И знаете, что меня поразило, что я молодая и, казалось бы, счастливая женщина... но в душе все время тоска, я не вижу смысла в моей жизни, мне недостает чего-то... Откуда были эти мысли? И чувства? И, читая их, я понимала, почему у меня была тогда такая смелость, такая решительность, что я порвала всю эту налаженную, внешне такую беспечную, счастливую жизнь, и ушла к Михаилу Афанасьевичу на бедность, на риск, на неизвестность...
Вспомним, что Булгаков в это время был в опале, подвергался травле, пьесы его запрещались, произведения не печатались. А муж Елены Сергеевны, крупный военный деятель Евгений Шиловский, был в чести, занимал высокий пост и прекрасную квартиру в «литерном» доме...
Но Елена Сергеевна рассказывала и по-другому — выходило, что познакомились они у Уборевичей — Иероним Уборевич был командующим Московским военным округом и жил в одном доме с Шиловскими. Когда в Ташкенте в 1942 году, в эвакуации, она встретилась с его дочерью Мирой (Владимирой), на короткий срок выпущенной из ГУЛАГа, то сказала ей: «— Я ведь у твоей мамы познакомилась с Михаилом Афанасьевичем...». Но как бы то ни было, дату она называет точную — 28 февраля 1929 года...
И как бы это ни происходило, в результате распались две семьи, и возникла одна новая. Елена Сергеевна как-то обмолвилась, что в пьесе «Адам и Ева» Булгаков изобразил их любовный треугольник, что, вобщем-то, неточно — это был многоугольник, вершинами которого стали несколько судеб — в сложные взаимоотношения были вплетены еще и ее муж, жена Булгакова Любовь Евгеньевна, дети Шиловских Женя и Сережа... И только по прошествии времени отношения эти не то чтобы нормализовались, но более-менее отрегулировались. И некая мистика есть еще и в том, что своим уходом от мужа Елена Сергеевна спасла его от неминуемой гибели — он не был расстрелян в числе других военачальников лишь потому, что, расставшись с ней, женился на дочери сталинского фаворита, известного писателя — Алексея Толстого...
Вечер памяти Е.С. Булгаковой. Фото Дмитрия Меркулова
Однако всему этому предшествовал период «подпольный», когда Елена Сергеевна была «тайным другом», совсем как в романе, где Маргарита — «тайная жена» Мастера. Но так как тайное всегда становится явным, настал день, когда истина открылась Шиловскому. После жуткой сцены с выхватыванием пистолета он предъявил требование: прекратить всякие свидания, переписку, даже телефонные разговоры, и они эти требования приняли, на что были свои причины, входить в которые здесь не имеет смысла. Они не виделись полтора года, и когда встретились, то уже навсегда: первой фразой, которую он произнес, была: «— Я не могу без тебя жить», и она ответила: «И я тоже». Осенью 1932 года они оформили свой брак, и пошла их любовь рука об руку с творчеством — неразрывно, до его последнего часа, и без него — еще целых тридцать лет несла Елена Сергеевна их любовь, и это было настоящим подвигом, но об этом поговорим дальше...
Впрочем, кое-что можно сказать прямо сейчас. С первых же дней их супружества Елена Сергеевна становится творческим спутником Михаила Булгакова, пишет под его диктовку, участвует во всех его встречах с многочисленными людьми, ведет его архив, записывает в свой дневник всё, имеющее хотя бы малейшее отношение к его творчеству и, кроме того, берет на себя его деловую переписку и вообще деловую сторону его жизни... 14 марта 1933 года Булгаков делает на ее имя доверенность: «Настоящей доверяю жене моей Елене Сергеевне Булгаковой производить заключение и подписание договоров с театрами и издательствами на постановки или печатание моих произведений как в СССР, так и за границей, а также получение причитающихся по этим договорам сумм и авторского гонорара за идущие уже мои произведения или напечатанные». Осенью того же года он пишет своему брату Николаю в Париж: «Я счастлив тем, что Елена взяла на себя всю деловую сторону по поводу моих пьес и этим разгрузила меня...»
И с той поры до своего последнего дня она неукоснительно и любовно следовала тексту этой доверенности, расширив свои обязанности настолько, насколько это вообще в человеческих силах. А ее дневники — бесценная летопись, повествующая о жизни и творчестве замечательного писателя и человека, наполненная событиями, как литературными, так и просто бытовыми во всей их повседневности, за которыми видна эпоха, то непростое время, когда надо было прятать свои мысли и оценки за незатейливыми записями, и прочитать их порой под силу только современникам, пережившим то страшное время. И потому так ценна для нас книга «Дневник Елены Булгаковой», вышедшая в годы перестройки, и снабженная комментариями, позволяющими проникнуть в подтекст многих записей. И, конечно, это повесть о любви, понятная любому читателю, потому что эта сторона записей ни в какой расшифровке не нуждается. В своем предисловии к этой книге булгаковед Лидия Яновская — исследователь, биограф, текстолог не только самого писателя, но и Елены Сергеевны, удивительно точно и ёмко сформулировала «настоящую, верную, вечную любовь» подруги Мастера: «В ее любви было нечто, наполнявшее светом все тридцать лет, прожитые ею после его смерти: ощущение, что они связаны навсегда, вечно. Она виделась с ним в снах. Беседовала с ним мысленно. Погружалась в его рукописи — зримый, бессмертный след его души. Перепечатывала, сверяла, продумывала, редактировала. Бесстрашно и дипломатично, наступательно и осторожно продвигала его сочинения в печать. Свято берегла архив... Ее постоянной и, пожалуй, не горькой, а любовной заботой была его могила. Я видела, как она отправлялась на кладбище — нарядная, как в гости; как возвращалась с кладбища — спокойная, просветленная, словно после свидания с любимым...»
Приношу мои извинения за этот экскурс в далекое будущее, но на то была уважительная причина — речь же шла о дневниках Елены Сергеевны, которые она начала вести уже через год после того, как соединила свою жизнь с Михаилом Афанасьевичем, то есть еще в начале их совместного пути, на всем протяжении которого они практически не расставались — разлучились лишь на один месяц, когда она уехала отдыхать в Лебедянь, а он остался в Москве, чтобы — впервые — перепечатать на машинке роман «Мастер и Маргарита», до того существовавший только в рукописном виде. Но об этом месяце рассказ особый, и он у нас еще впереди...
Елена Сергеевна. 1920-е гг.
Любовь Мастера к своей Маргарите уже в самом своем начале стала обретать «ощутимую плоть», материализуясь в письменном виде, воплощаясь в литературные образы. В сентябре I929 года Булгаков начинает повесть «Тайному другу», впоследствии переработанную в «Театральный роман», где Елена Сергеевна перевоплотится в элегантную даму Мисси (очень хорошенькую в великолепно сшитом пальто и с черно-бурой лисой на плечах), появляющуюся в кабинете Заведующего внутренним порядком Филиппа Филипповича Тулумбасова, которого она по-свойски называет Филей, и с которым они перебрасываются фамильярными французскими фразами. И, как уже было сказано, намек на их — Михаила Афанасьевича и Елены Сергеевны — отношения обнаруживается в пьесе «Адам и Ева», а уж о «Мастере и Маргарите» можно говорить много и долго, так много реалий переплавилось в этом романе в ткань произведения. В письме брату Елена Сергеевна пишет: «...Я поехала в Ессентуки на месяц. Получала письма от Миши, в одном была засохшая роза и вместо фотографии — только глаза его, вырезанные из карточки. И писал, что приготовил для меня достойный подарок... А подарок был... тетрадь (она хранится у меня), на первой странице написано: «Тайному другу»...»
Это еще 1929 год. А вот строки из романа: «Присев на корточки, она открыла нижний ящик... достала то единственно ценное, что имела в жизни. В руках у Маргариты оказался старый альбом коричневой кожи, в котором была фотографическая карточка мастера, книжка сберегательной кассы с вкладом в десять тысяч на его имя, распластанные между листками папиросной бумаги лепестки засохшей розы и часть тетради в целый лист, исписанной на машинке и с обгоревшим нижним краем... «
Любовь с первого взгляда — это понятно, это бывает, но чтобы она утвердилась и закрепилась как нечто прочное и долговечное, одних «взглядов» недостаточно, должно быть и еще что-то — некий надежный фундамент. И он был заложен очень давно — они выросли на одних и тех же основах культуры и искусства — оба с детства любили книги, музыку, театр, как самодеятельный — домашний — так и «всамделишный», их становление проходило хотя и в разных по колориту архитектурных стилей и бытовому настрою аборигенов городах, — он вырос в Киеве, она в Риге, — но на одних и тех же духовных ценностях. Оба относились к одному и тому же слою населения — к интеллигенции, с легкой руки Основоположников невежества переименованному вскоре в «прослойку». Вот только непонятно, между чем и чем...
Точность, аккуратность, граничащие с педантизмом, были привиты и тому и другому с юных лет — одному медициной, другой — «домашней канцелярией» отца, где она печатала его труды по налоговым вопросам. Эти навыки помогут ей, когда она станет вроде бы домашним, а как потом выяснится, всемирным литературным архивистом и биографом великого писателя, рассказавшим о нем в своих дневниках больше, чем было бы под силу самому дотошному исследователю. По всему по этому между Еленой Сергеевной и Михаилом Афанасьевичем так быстро установился душевный и духовный контакт...
Елена Сергеевна в спектакле домашнего театра
Как уже было сказано, они никогда не разлучались — вместе ездили в Ленинград, который очень любили, отдыхать на юг, куда-то еще — по делам театральным или так, проветриться, но не имели возможности побывать в ее родной Риге — в то время она была «заграницей». Зато съездили в Киев, побродили по местам его детства и юности, в память об этой поездке осталась фотография, экземпляр которой он послал брату в Париж, в письме прокомментировал: «...Снимал нас уличный очень симпатичный фотограф. Мы в зелени. Это зелень моей родины. Это мы в Киеве, на Владимирской горке в августе 34 года».
Да здравствуют уличные фотографы!
Впервые они расстаются в конце мая 1938 года — она уезжает с сыном Сережей на лето в Лебедянь — она переутомлена, нуждается в отдыхе, — он остается в Москве — диктовать на машинку «Мастера и Маргариту». Далее начинается почтовая эпопея — Михаил Афанасьевич, несмотря на колоссальную нагрузку, пишет Елене Сергеевне ежедневно — письма, открытки, телеграммы, иногда дважды, а то и трижды в день... «Дорогая Люси, она же очаровательная прекрасная Елена...», «Дорогая Лю... Ку... Доролю... Купа...» — придумывает ей разные ласковые имена. Пишет что-то такое сугубо личное, интимное, что Елена Сергеевна иногда замазывает тушью отдельные строки, а то и целые абзацы — от чужих глаз, видимо, сделано это потом, перед тем, как передать булгаковский архив на государственное хранение.
Он ей сообщает, как идет переписка романа, какие-то свои мысли о его будущей судьбе: «Передо мной 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится... «Что будет?» Ты спрашиваешь? Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или шкаф, где лежат убитые мои пьесы и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего... Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому неизвестно...».
В конце июня Булгаков приезжает в Лебедянь, где она ему уже подготовила «рабочее место» — удобную прохладную комнату, и он за месяц создает пьесу «Дон Kихот».
Елена Сергеевна и Михаил Афанасьевич. Киев, 1934 г.
Вернувшись в Москву, он снова пишет ей каждый божий день, иногда дважды, трижды. Благо тогда и почта работала, как и положено — письмо из Москвы в Лебедянь, или наоборот, доходило за сутки-двое... В середине августа Елена Сергеевна возвращается домой, и уже они больше никогда не расстаются.
Но... на такое счастье им было отпущено уже слишком мало времени — через год, в сентябре 1939 года пришла беда: в Ленинграде, куда они приехали отдохнуть, на Михаила Афанасьевича обрушилась болезнь — он ощутил резкую потерю зрения, вызванную почечной гипертонией (от нее погиб — в таком же возрасте — его отец). Будучи сам врачом, он предполагал, что такое может случиться, и с самого первого дня, когда он попросил Елену Сергеевну выйти за него замуж, взял с нее клятву, что она не отдаст его в больницу, что он будет умирать у нее на руках, а умирать он будет тяжело — и даже год назвал 1939-й! Они тут же вернулись в Москву, где врачи сказали, что жизни ему осталось 3—4 дня. Но Елена Сергеевна так самоотверженно боролась за его жизнь, что отодвинула их вечную разлуку на целых семь месяцев. Иногда казалось, что болезнь отступает, и появлялась надежда... В такие дни они продолжали работу над романом, она читала ему какое-нибудь место, а он диктовал ей правку, что-то менял, вписывал целые страницы...
И Елена Сергеевна сдержала свою клятву — умер он у нее на руках. Она вспоминала: «Утром 10-го (марта) он все спал (или был в забытьи), дыхание стало чаще, теплее, ровнее. И я вдруг подумала, поверила, как безумная, что произошло то чудо, которое я ему все время обещала, то чудо, в которое я заставляла его верить, — что он выздоровеет, что это был кризис... Миша стал дышать все чаще, чаще, потом открыл неожиданно очень широко глаза, вздохнул. В глазах было изумление, они налились необычайным светом. Умер. Это было в 16 ч. 39 м...»
Последние его слова, обращенные к ней: «Подойди ко мне, я поцелую тебя и перекрещу на всякий случай... Ты была моей женой, самой лучшей, незаменимой, очаровательной... Когда я слышал стук твоих каблучков... Ты была самой лучшей женщиной в мире... Божество мое, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне суждено будет еще жить, я буду любить тебя всю мою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя... Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жена, жизнь моя!..». И другие слова за месяц до того, написанные им на фотографии: «Жене моей Елене Сергеевне Булгаковой. Тебе одной, моя подруга, надписываю этот снимок. Не грусти, что на нем черные глаза: они всегда обладали способностью отличать правду от неправды. Москва. М. Булгаков. II февр. 1940 г.»
В Лебедяни. Июль 1938 г. Реставрация Юрия Кривоносова
Он умер у нее на руках и оставил на ее руках свой архив, а главное — свои сочинения, которые в слово «архив» не вмещаются. Это были рукописи великих произведений, еще не ведомых миру. Известно, что до встречи с Еленой Сергеевной Булгаков уничтожал все свои рукописи — хранил только машинопись, но уже с 1930 года она бережно сохраняла все, вплоть до каждого листка, каждой строчки. Потом этот архив будет истинным кладом для исследователей, а через них история жизни и творчества писателя дойдет и до массового читателя... И Елена Сергеевна скрупулезно и педантично приводила в порядок этот огромный массив литературных сокровищ. Она даже создала первое собрание его произведений — отпечатала на пишущей машинке все самое главное и переплела их — получилось несколько книжечек небольшого формата в красивых обложках. Тираж — штучный. И из этого тиража один комплект был ею подарен Вениамину Каверину — на следующий день после его выступления на Съезде писателей в декабре 1954 года, где он сказал об огромном вкладе Михаила Булгакова в отечественную драматургию. Елена Сергеевна прислала ему большую корзину цветов и несколько томиков Первого Собрания сочинений Михаила Булгакова. Но томика с «Мастером и Маргаритой» среди них не было, роман все еще оставался «за семью печатями». Только через десять лет начнет пробиваться к читателю его проза, и первой ласточкой будет «Жизнь господина де Мольера», выходу которого поспособствует именно Каверин...
Понемногу начал подниматься «железный занавес», и в 1960 году после многолетней разлуки близкие люди смогли, наконец, встретиться. В Москву приехал брат Елены Сергеевны Александр со своим сыном Оттокаром и невесткой Аллис, а в 1964 году и Елена Булгакова получила разрешение на поездку в ФРГ, в Гамбург, где состоялась ее последняя встреча с братом — он был уже стар и болен, и дни его были сочтены... Сберегая произведения Михаила Булгакова, она старалась «рассредоточить» рукописи, чтобы они, когда настанет благоприятная ситуация, обязательно попали к людям и были прочитаны... Брату писателя, Николаю Булгакову, с которым она в эти же годы ведет активную переписку, 14 сентября 1961 года сообщает: «Мне выпало на долю — невероятное, непонятное счастье — встретить Мишу. Гениального, потрясающего писателя, изумительного человека... Я знаю, я твердо знаю, что скоро весь мир будет знать это имя... У моего брата есть экземпляр «Белой гвардии», а также романа «Мастер и Маргарита». Но это я ему послала с верным человеком, который передал ему из рук в руки, и брат (как я ему написала) не может выпустить этого от себя. Чтобы не произошло что-нибудь похожее на Бориса Пастернака... Умирая, он говорил мне только об этом романе, считая его своим лучшим произведением, в которое он вложил всего себя.»
Несколько лет назад я пытался найти этот экземпляр машинописи «Мастера...», встречался с Оттокаром Александровичем, затем писал ему в Гамбург, и вот что он мне ответил:
Вы спрашиваете об экземпляре «Мастера и Маргариты», который Елена Сергеевна передала в свое время моему отцу. Я заключил с одним издательством в Германии договор о том, что они переведут и издадут роман на немецком языке и для этой цели передал им наш экземпляр. Не получая от издательства долгое время никаких сведений, я обратился к ним с просьбой вернуть мне обратно рукопись. Тогда стало известно, что за это время издательство перешло во вторые, а потом третьи руки и переехало из одного города в другой, затем третий. С трудом удалось найти их теперешний адрес и теперешняя владелица ответила, что ничего по поводу контракта и рукописи не знает, и найти её не смогли. Это очень грустно, возможно тоже Коровьевские штучки.
Последняя съемка, февраль 1940 г. Фото Константина Венца
Но эта рукопись была машинописная, четвертый или пятый экземпляр — трудночитаемая. Отсюда следует, что в России, безусловно, есть еще экземпляры этой рукописи, возможно в литературном наследии Елены Сергеевны.
Не знаю, есть ли в России еще экземпляры этой рукописи (во всяком случае, пока их разыскать не удалось), но у меня имеется ее фотокопия, которая уже неоднократно помогала в работе не только мне, но и некоторым другим булгаковедам...
Дни Елены Сергеевны заняты работой над архивом — разборка, перепечатка, а ночами она встречается со своим любимым Мишей, беседует с ним, советуется, потом пишет ему «Письма на тот свет»:
Все как ты любил, как ты хотел всегда. Бедная обстановка, простой деревянный стол, свеча горит, на коленях у меня кошка. Кругом тишина, я одна. Это так редко бывает. Сегодня я видела тебя во сне. У тебя были такие глаза, как бывали всегда, когда ты диктовал мне: громадные, голубые, сияющие, смотрящие через меня на что-то, видное одному тебе. Они были даже еще больше и еще ярче, чем в жизни. Наверно, такие они у тебя сейчас...
Елена Булгакова «Письма на тот свет».
В ноябрьском номере журнала «Москва» за 1966 год была напечатана первая книга романа «Мастер и Маргарита», вторая — в январском 67-го. Казалось бы, Елена Сергеевна уже выполнила свое обещание — роман напечатан, и напечатан в России, как и просил Михаил Афанасьевич, но текст был нещадно изуродован цензурой, да и самой редакцией — были выброшены большие куски, необычайно важные для понимания этого великого произведения. И Елена Сергеевна, воспользовавшись тем, что «наверху» постановили разрешить одному итальянскому издательству напечатать роман без купюр, но только в переводе на итальянский, не побоялась передать купюры издательству «Посев» — издательству эмигрантскому, да к тому же еще предельно антисоветскому, а также дать несколько очень важных поправок. И в 1969 году там роман вышел впервые в своем полном неискаженном виде на русском языке! Вот теперь воля автора была исполнена в точности, и хотя «Посев» находился в Германии, во Франкфурте на Майне, это был маленький кусочек России — стоило только войти в это здание, как ты тут же ощущал себя в родном Отечестве...
Елена Сергеевна получила этот драгоценный том, когда шел уже последний год ее жизни, и ни одного замечания она не сделала — иначе на полях обязательно появились бы ее пометы.
Земная миссия Елены-Маргариты была завершена, дальше — Вечность...
Ноябрь 2002 г
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |