9. Подмосковье

Подмосковье Михаила Булгакова

Михаил Булгаков приехал в Москву в 1921 году уже сложившимся тридцатилетним человеком. Он успел поработать врачом в глубинке Смоленской губернии, пережить страшные годы Гражданской войны — его как врача несколько раз мобилизовали: то петлюровцы, то белогвардейцы, то еще кто-то. В результате он оказался во Владикавказе, где тяжело переболел тифом. Там же началась его литературная и театральная деятельность. И уж оттуда — в Москву...

Время было очень тяжелое — разруха привела к обнищанию страны, и как выход из этой ситуации была введена Новая экономическая политика — НЭП, по существу, возвращение к капиталистической системе хозяйства, или, как мы сейчас это именуем, — рынку. И, как это происходит у нас сейчас, для одних это был период первоначального накопления капитала, а для других — судорожные попытки выживания. К этим другим относился и начинающий писатель Михаил Булгаков, расставшийся со своей врачебной деятельностью. Несмотря на жуткий жилищный кризис, ему все же удалось получить комнату, правда, в кошмарной коммуналке. А зарабатывать он начал, став журналистом — тут ему пришлось с утра до ночи мотаться по всему городу, собирая материалы для своих репортажей, пока не закрепился в редакции газеты «Гудок», где проявил себя незаурядным фельетонистом. Благодаря своей профессии он очень быстро стал отлично ориентироваться в городе, но о поездках за город в первое время не могло быть и речи, а его, родившегося и выросшего в Киеве, на Днепре, тянуло на природу, на речку — он очень любил купаться, прекрасно плавал и управлялся с веслами.

Вид на Москву с Воробьевых гор. Начало XX века

Но постепенно он начал осваивать и Подмосковье, а оно тогда начиналось сразу же за городской чертой, границами которой были заставы. Сегодня почти все упоминаемые им и в связи с ним места Подмосковья давно уже вошли в черту города, и нам даже не ведомо, что, скажем, Воробьевы горы это уже был «загород» — а именно здесь в романе «Мастер и Маргарита» происходит прощание Мастера и его подруги с Москвой — с Воробьевых гор они смотрят на столицу, в которой им пришлось пережить так много тяжелого. Но ведь горы эти начинаются от реки Потылихи, в устье которой стояло село с тем же названием, а теперь там расположился «Мосфильм» с прилегающей к нему одноименной улицей.

Постепенно в произведениях Булгакова — уже не в газетных статьях, а в произведениях по-настоящему литературных, всё чаще появляются описания подмосковных мест. В 1925 году им написана повесть «Роковые яйца», в которой с непостижимым пророчеством он предсказал картину немецкого нашествия 1941 года, причем действие здесь происходит в дальнем Подмосковье: «Конная армия под Можайском, потерявшая три четверти своего состава, начала изнемогать, и газовые эскадрильи не могли остановить движение мерзких пресмыкающихся, полукольцом заходивших с запада, юго-запада и юга по направлению к Москве. Их задушил мороз...» (более подробно об этом см. «Обоюдоострый историк»).

Юсуповский дворец. Фото Юрия Кривоносова

Однако Подмосковье появляется в произведениях Булгакова даже раньше, чем он приехал в Москву. Уже в 1921 году, будучи во Владикавказе, он публикует очерк об известном артисте той поры — Сергее Аксенове, начинающийся словами: «Раз летом 1885 года в Богородске под Москвой на Яузе купался с товарищами ученик школы живописи и ваяния Сергей Аксенов...».

Летом 1922 и 1923 года Булгаков посещает музей-усадьбу в Архангельском — бывшее подмосковное имение князя Юсупова. Размышляя о судьбе этого и других исторических памятников, писатель создает трагический рассказ с детективным оттенком — «Ханский огонь», в котором описывает, как бывший хозяин дворца — хан Тугай (так в действительности звали отдаленного предка Юсуповых) пробирается ночью в свое бывшее имение, поджигает дворец, таким образом уничтожая его — если не мне, то и никому! Рассказ этот впервые публикуется в 1924 году в издании, именовавшемся «Красный журнал для всех».

Общение Булгакова с Подмосковьем «на бытовом уровне» происходит постоянно, как, впрочем, и у большинства москвичей. Главным образом это «ближнее» Подмосковье — к 1926-му году у него появляются друзья, которые будут сопровождать его до конца дней — это филолог, историк литературы Николай Лямин, его жена — художница Наталия Ушакова, театральный художник Сергей Топленинов.

Тихие уголки отдохновенья в Архангельском. Фото Юрия Кривоносова

Сохранилась фотография одной из их поездок за город, в Останкино (тогда оно было Подмосковьем), среди них мы видим в кадре Любовь Евгеньевну Белозерскую-Булгакову, тогда жену писателя, а вот Наталии Ушаковой на снимке нет, потому что она снимает. Ею вообще сделано очень много фотографий Михаила Афанасьевича, да и рисунков тоже. Об их дружбе пишет Любовь Евгеньевна в своей книге «О, мёд воспоминаний...».

Там же она рассказывает и о многих других фактах жизни и творчества писателя, в частности, об увлечении его лыжным спортом: «Этой зимой (1928 г.) мы ходили на лыжах с Художественным театром... на горы близ деревни Гладышево и в Сокольники (тогда тоже загород. — Ю.К.)... В Гладышеве была закусочная, где мы делали привал. На стене красовалась надпись: «Неприлчными словами не выражаца». Мы и не выражались. Мы просто с удовольствием уничтожали яичницу-глазунью с колбасой, запивая ее пивом... Мы съезжали с высоких гор, кувыркались, теряли лыжи...».

Главный редактор издательства «Недра» Николай Семенович Ангарский напечатал у себя повесть Булгакова «Роковые яйца», пытался также опубликовать и «Собачье сердце», но ему этого сделать не позволили власти (впервые эта повесть увидела свет в нашей стране только в 1987 году!). Он понимал, какой перед ним большой писатель, и их связывали очень теплые отношения. Далее в своей книге Любовь Евгеньевна пишет: «Как-то Н.С., его жена, очень симпатичная женщина-врач, и трое детей на большой открытой машине заехали за нами, чтобы отправиться в лес за грибами. Приехали в леса близ Звенигорода. Дети с корзинкой побежали на опушку и вернулись с маслятами. Н.С. сказал: «Это не грибы...».

С. Топленинов, М. Булгаков, Н. Лямин, Л. Булгакова. Останкино, 1926 г. Фото Наталии Ушаковой

Ангарский и в этом был также строг, как и в литературе. Поход за грибами прошел и весело, и с пользой для здоровья... В тридцатые годы Ангарский пал жертвой сталинских репрессий, так и не осуществив своих замыслов по изданию произведений Булгакова. Среди этих троих детей была Маша, по прошествии времени — Мария Николаевна Ангарская, мне довелось встречаться с ней в семидесятые годы в редакции журнала «Огонек» — она приносила к нам в отдел свои очерки о сибирских стройках, и я ей помогал их редактировать. Подписывалась она «Почетный строитель Усть-Илимской ГЭС» — звание это ей было присвоено за то, что она там создала замечательную библиотеку и постоянно пополняла ее новыми книгами, многие из которых были с автографами авторов, охотно помогавших ей в этом благородном деле... Вот о чем напомнил мне рассказ Любови Евгеньевны о давней грибной вылазке...

Лето 1926 года супруги Булгаковы провели в Крюкове — ныне это московский район Зеленоград — на даче у вахтанговцев Понсовых — это была очень известная артистическая семья. Комната, которую они предоставили Булгаковым, стала на эти месяцы для Михаила Афанасьевича рабочим кабинетом — он всегда, где бы ни находился, продолжал писать — иначе он жить не мог. А вечерами и в свободные часы играл в теннис, затевал всякие веселые истории, вроде спиритических сеансов, или шарады, был мастаком на всякие розыгрыши... Здесь устраивались представления, музицировали, пели под рояль и гитару романсы и народные песни... На этой весьма поместительной даче жило и приезжало погостить огромное количество творческих людей — артисты, художники, литераторы, ученые... В своей книге Любовь Евгеньевна пишет об этом периоде: «Мы все, кто еще жив, помним крюковское житье. Секрет долгой жизни этих воспоминаний заключается в необыкновенно доброжелательной атмосфере тех дней. Существовала как бы порука взаимной симпатии и взаимного доверия... Как хорошо, когда каждый каждому желает только добра!..».

На лыжной вылазке с артистами МХАТа. 1928 г.

В 1932 году Михаил Афанасьевич и Любовь Евгеньевна расстались, и в его жизнь вошла Елена Сергеевна Шиловская, ставшая теперь Булгаковой. Начался другой период его жизни...

В 1990 году вышла книга — «Дневник Елены Булгаковой», в которой с 1933 по 1940 год, то есть до самого последнего дня и часа прослежена жизнь Михаила Афанасьевича Булгакова. С тщательностью биографа, архивиста, литературного секретаря, текстолога Елена Сергеевна зафиксировала всё самое важное, что происходило в судьбе великого писателя. Здесь отражены и творческие и бытовые подробности их совместной жизни. По ее записям мы и проследим его общение с Подмосковьем...

Прежде всего — любимые места отдыха. Ну, это неоднократно упоминаемые Кунцево и Серебряный бор. По нынешним временам это совсем рядом — сел на метро или на троллейбус, и ты — у цели. Однако тогда в Кунцево добираться было лучше всего на речном трамвае — от Киевского вокзала, что они и делали. Но возможен был и другой путь — на трамвае, который доезжал до Филей, до того самого места, где теперь находится станция метро — «Багратионовская». Это уже было далеко за городом, и сразу же у трамвайного круга начинался лес. Стояла тут поблизости какая-то вышка, сооруженная из огромных бревен, мы, мальчишки, на нее, конечно, старались взобраться, не без риска свернуть себе шею... Отсюда через лес надо было пройти к Москве-реке, и уже по берегу топать пару километров до Кунцева, где имелись прекрасные песчаные пляжи, лодочная станция и служба ОСВОД — спасения на водах.

Кунцево тогда...

А само Кунцево было деревней, где москвичи снимали на лето комнаты, именуемые «дачами». Но таких счастливчиков было немного — основная масса приезжала в основном по выходным — покупаться и позагорать...

До Серебряного бора тоже было не близко, сюда ходили автобусы, но очень редко и не очень регулярно, правда, по выходным, а выходной день тогда был только один, автобусы ходили чаще, но набиты они были «под завязку». У Елены Сергеевны в Дневнике мы читаем: «Днем ездили с М.А. в Серебряный бор купаться...», «Ездили с Мишей в Серебряный бор. Миша выкупался. Жарко. Туда ехали в открытом линкольне — хорошо, обратно пришлось в автобусе...», «Днем поехали в Серебряный бор — купаться. Жара. Поехали на ЗИСе, уж очень только дорого — 60 руб. а удобно. Купаться было необычайно приятно...». Шестьдесят рублей в ту пору были немалые деньги, но и расстояние тоже было немалое — дорога туда начиналась от Беговой улицы, там, где она смыкается с Хорошевским шоссе. Здесь, на этом пересечении мы в 1941 году строили противотанковые заграждения: на ежи, сваренные из рельсов, укладывались длинные куски тех же рельсов, а сверху всё это заваливалось мешками с песком...

И сейчас...

К счастью, немецкие танки сюда не дошли, а вот с нашим танком мне тут пообщаться довелось... Зимой 1942—43 гг. Серебряный бор стал огромной топливной базой Москвы — сюда по реке пригонялись плоты, их мощными лебедками вытаскивали на берег, циркулярными пилами резали на короткие чурки — превращали в дрова, которыми город и отапливался. Меня откомандировали туда с Трехгорки, где я работал, это называлось мобилизация на «Трудфронт». Вкалывали в две смены — по двенадцать часов каждая, жили в дачах, пустующих по причине военного времени, но иногда нам давали увольнительную в город «с ночевой». Туда и обратно приходилось добираться на попутных машинах (автобусы, разумеется, не ходили), а иногда, если таковые не попадались, то и пешком — более двух часов хорошего ходу... А от Беговой до Серебряного бора дорога шла полем, и никакого жилья, насколько мне помнится, здесь не имелось. И однажды при возвращении из Москвы нам удалось поймать попутный танк! Не скажу, чтобы это был лучший транспорт в моей жизни — трясло, как на вибростенде, чтобы не свалиться, мы держались за пушку, повернутую назад. Зато домчались очень быстро, и память об этом путешествии сохранилась на всю жизнь...

Мечтали Булгаковы и о своей даче, и даже что-то намечалось — запись в Дневнике от 12 сентября 1938 года: «Сегодня мы ездили на Истру, туда, где вахтанговцы нам дали, или вернее, продали дачный участок... Местность очень хорошая, тишина, благодать. А как бы хорошо, действительно, иметь возможность приезжать на дачу из Москвы, жить в этой тишине. Но...не верится даже, что осилим. Подумать только, у М.А. написано двенадцать пьес, — и ни копейки на текущем счету. Идут только две пьесы — в одном театре. Откуда — отложить?». И как крик отчаяния — 23 мая 1939 года: «Сегодня пошло Мишино заявление об уходе из дачного кооператива. Конечно, разве мы можем строиться?!»... С 1927 по 1940 год в Советском Союзе не было напечатано ни одной строчки Булгаковских произведений — это тринадцать лет из двадцати в его творческой деятельности!

Строительство противотанковых укреплений на Хорошевском шоссе. Октябрь 194 1 г. Фото Александра Устинова

В дневнике Елены Сергеевны упоминаются многие места Подмосковья, которые они посещали или где неподолгу жили на дачах — Звенигород, Лионозово, Пестово, Химки... И, естественно, что в произведениях Михаила Булгакова это нашло свое отражение. Вернемся к роману «Мастер и Маргарита», где Подмосковье органично вплетено в ткань повествования.

Как известно, реальность в литературных произведениях часто трансформируется в нечто иное, хотя по воле автора обычно просматривается первоисточник предмета или события. Вот в романе упоминается дачный писательский поселок Перелыгино на Клязьме, за которым легко угадывается Переделкино, только оно перенесено на Клязьму, где также находились писательские дачи — для того, чтобы показать, как они распределялись оказалось достаточно и одного — «объединенного».

В Подмосковном лесу. Фото Юрия Кривоносова

За городом Булгаков расположил и психиатрическую клинику профессора Стравинского, окружив ее необыкновенно живописным пейзажем — плавная излучина реки с чудесным бором напротив, меняя «декорации» — то ясное солнечное утро, то гроза с проливным дождем — писатель создает эффект присутствия, подчеркивает перемены душевного состояния персонажей. И диссонансом к этому поэтичному состоянию природы звучит описание пути при возвращении в город: «Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону, навстречу грузовику сыпалась разная разность: какие-то заборы с караульными будками и штабеля дров, высоченные столбы и какие-то мачты, а на мачтах нанизанные катушки, груды щебня, земля, исполосованная каналами — словом, чувствовалось, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом, и сейчас навалится и охватит...».

Да, за городом Михаил Булгаков чувствовал себя намного уютнее, чем в Москве, но тут было его писательское рабочее место — труд его был тяжел, а работоспособность — необыкновенна. И, слава Богу, что была «страна отдохновения» — Подмосковье...

Апрель 2003