В этом разделе речь идет о судьбе семьи Булгаковых в период революции и гражданской войны и отчасти в более позднее время. Используются письма М.А. Булгакова, письма матери писателя В.М. Булгаковой, относящиеся к 1917—1922 гг., письма сестры Елены, воспоминания и записи Надежды Афанасьевны.
Наиболее ранний отклик на события 1917 года запечатлен в письме младшей сестры М. Булгакова — Елены (Лели, как ее звали дома). 6 марта 1917 г., т. е. вскоре после событий февральской революции, она пишет из Киева сестре Наде, которая в то время училась на Московских высших женских курсах:
Не знаю право с чего начать, милая Надя. Конечно, ты, как и все другие, всецело поглощена происходящим. Но мне хотелось бы поделиться с тобой моими личными впечатлениями. У меня на душе так радостно и спокойно, как будто на душе было что-то тяжелое и большое; оно давило, оно мешало спокойно дышать и кто-то снял эту тяжесть и стало так легко-легко.
Это восприятие событий молоденькой девушкой-гимназисткой. Старшие не принимали происходящее с такой доверчивой безоблачной радостью. Они смотрели в будущее с тревогой и беспокойством, о чем пишет сама Леля:
Сейчас все наши довольны всем происходящим, довольны избавлением от старого порядка, но они ждут чего-то. Они не могут спокойно верить новому будущему, ждут доказательств, фактов, активных проявлений деятельности. Почему же я так спокойна сейчас? Почему мне верится в лучшее будущее, почему я знаю, что после стольких страданий настанет освобождение? По-моему, надо верить, надо работать, надо помогать, надо идти навстречу. Только при таких условиях, при полном доверии можно достигнуть полезных результатов.
Настоящее рисуется Леле в голубом свете:
Киев сегодня голубой, голубой. Он весь залит лучами солнца, и люди все голубые и студенты на улицах вместо городовых тоже голубые, и все кругом голубое.
Теперь мне после окончания курса гимназии и курсов представится более широкое поле деятельности, чем моим и твоим предшественницам, я верю в это и — как это хорошо.
В письме упоминается и старший брат Миша. Леля пишет о матери:
Мама недавно лежала в постели, чувствовала головокружение, не могла встать. Миша объясняет это малокровием...
И далее его менторский тон врача, дающего советы:
...мама так поздно ложится, недосыпает, ей надо вести более правильный образ жизни.
10 ноября 1917 года Варвара Михайловна посылает из Киева письмо дочери Наде, только что вышедшей замуж за А.М. Земского и находившейся вместе с мужем в Царском Селе. Это письмо, приведенное в предыдущем разделе, содержит яркий рассказ о том, как мать с сыном Колей, который был тогда юнкером, попали под обстрел. Политических оценок в том письме нет.
Юнкером, однако, Николай Булгаков был недолго. 30 декабря 1917 г. мать сообщает: «Коля зачислился в студенты Медицинского факультета». Этот поступок не вызывает у нас удивления. Врачами были многие родные и близкие Николая Афанасьевича — два брата матери (Николай Михайлович и Михаил Михайлович Покровские, холостяки, жившие в Москве, но всячески помогавшие племянникам), старший брат Михаил, отчим И.П. Воскресенский, Но события не дали Николаю Аф. возможности учиться в Киеве.
Наиболее яркую и резкую оценку происходящего дал сам Михаил Афанасьевич в письме к сестре Наде от 31 декабря 1917 года1. Это не обычное письмо от брата к сестре, но письмо предновогоднее и, как все подобные письма, оно подводит итоги пережитому и передуманному. Привожу здесь отрывки из этого письма. М. Булгаков, 26-летний врач захолустного городка Вязьмы, пишет:
Мое окружающее настолько мне противно, что я живу в полном одиночестве. Зато у меня есть широкое поле для размышлений. И я размышляю. Единственным моим утешением является для меня работа и чтение по вечерам. Я с умилением читаю старых авторов (что попадается, т. к. книг здесь мало) и упиваюсь картинами старого времени. Ах, отчего я опоздал родиться! Отчего я не родился сто лет назад. [...]
Недавно в поездке в Москву и Саратов2 мне пришлось все видеть воочию, и больше я не хотел бы видеть. Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве... тупые и зверские лица...
[...] Все воочию видел и понял окончательно, что произошло.
Что же произошло с семьей Булгаковых в годы революции и гражданской войны? В Киеве остается мать с младшей дочерью Лелей, младшими сыновьями Колей и Ваней и племянником Костей3. В феврале 1918 г. в Киев из Вязьмы возвращается Михаил с женой Тасей, а в мае — дочь Варя с мужем Леонидом Карумом. Все они живут на Андреевском спуске № 13. После лета 1918 г., проведенного в Буче, мать уступает свою квартиру старшим детям, а сама с младшими переезжает в дом № 38 к своему второму мужу И.П. Воскресенскому. Год 1919 положения не изменил. 16 марта 1919 г. В.М. Булгакова с горечью пишет дочери Наде:
...кажется не будет и пенсии. Тогда младшим придется очень плохо — придется думать о заработке на существование, а не о дальнейшем образовании. И мне придется искать себе какой-нибудь заработок. Вот видишь, милая Надечка, какой печальный оборот принимает моя жизнь, когда я могла бы подумать и об отдыхе... Осчастливят ли кого-нибудь новые реформы — не знаю; но сейчас многим приходится переживать много горя — и я попала в эту категорию.
Грозные события 1918—19 гг., когда в Киеве власть переходила из рук в руки, разбросали детей Варвары Михайловны в разные концы земли. Как пишет в «Белой гвардии» М. Булгаков, «давно уже начало мести с севера, и метет, и метет...» К 1 декабря 1919 г. в Киеве остаются только мама, Иван Павлович и Леля. Младших сыновей уже нет в Киеве — они уходят с белой армией за границу. Мать объясняет «случившееся» тем, что у Коли повреждено правое легкое и, не долечив, «пришлось отправить его на юг». В более позднем письме к Наде (от 29 марта 1920 г.) она сообщает:
Сейчас в Киеве только я и Леля, живем у Ивана Павловича; с моей квартирой пришлось расстаться, и все вещи остались там. От дачи тоже ничего не останется.
Так кончается целая эпоха в жизни семьи Булгаковых — эпоха безоблачной, радостной, полной надежд жизни. Квартира на Андреевском спуске, 13, которая позже будет увековечена в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных», безвозвратно утрачена. Дача в Буче сгорела. Гнездо разрушено.
На некоторое время связи между членами семьи обрываются. В 1920 г. мать переписывается только с дочерью Надей, которая вместе с мужем работает в Самаре и Самарской губернии — по линии Наробраза, как говорили тогда.
Приведу выдержки из писем Варвары Михайловны 1920 г.
Пасхальное письмо от 29 марта (11 апреля) 1920 г. Мать хочет, чтобы дети слетелись в родной город:
Если бы ты знала, как я хочу видеть тебя, Андрюшу и малютку Лелечку [новорожденная дочь Нади Елена, которая умерла в младенчестве в Самарской губ. — Е.З.]. Может быть, нам вместе легче жилось бы.., Но нужно тебе сказать, что у нас сейчас очень тяжело жить, дороговизна ужасающая и идет crescendo, особенно, когда нет подвоза из деревень. При самой скромной жизни нужно не меньше тысячи в день только на пропитание, дрова очень трудно доставать и по баснословной цене, квартир нет, все взяты на учет были и теперь уже заполнены: весной прибыло к нам много матросов. Леля по получении твоего письма ухватилась за мысль о твоем приезде сюда. Я, конечно, тоже очень хотела бы видеть тебя, но положение педагогов у нас плачевное. Недавно во всех учебных заведениях были перевыборы, много осталось совершенно без мест. Вы оба, как люди молодые и энергичные, и в курсе последних школьных реформ, могли бы иметь надежду на получение работы и здесь. Но нужно считаться с тем, что вас здесь не знают, много своих кандидатов, и украинское течение очень сильно.
Ни одной светлой ноты. В том же конверте письмо Лели. Все ее голубые надежды развеялись. Прошло ровно три года, и она даже не вспоминает о них, а деловито рассказывает о ситуации в Киевской системе просвещения:
Напишу тебе кое-что о Киевском Наробразе. В «внешкольниках» здесь очень нуждаются и некоторые отделы не функционируют за недостатком. Школы тоже страдают недостатками педагогов, т. к. только что были перевыборы школьных работников и из прежних старых, в полном смысле этого слова, мало кто остался... Что касается до украинства, то все три подотдела — нижний (дошкольного возраста), средней школы и высшей, разделены на три секции: украинскую, русскую и еврейскую и работают почти самостоятельно.
Можно даже пристроиться и без знания украинского языка. Но все же Украина есть Украина, и самостийники украинцы играют видную роль, особенно в деле кооперации. В Наробразе тоже бывали неоднократные столкновения между двумя течениями.
Никакого более широкого поля деятельности, о котором так уверенно заявляла Леля в мартовском письме 1917 г. — увы! — нет. А вот предновогоднее письмо — 30 декабря 1920 г. — Варвары Михайловны к дочери. Это письмо важно потому, что в нем В.М. пересказывает сведения о Михаиле Афанасьевиче, сообщенные им самим:
Зато в ноябре получила письмо от сына Миши из Владикавказа. Он сделался там литератором; пишет в газетах; написал две пьесы для сцены, из которых одна Братья Турбины идет в театре и пользуется успехом; читает лекции в драматической студии, а также выступает на литературных вечерах; а Тася состоит актрисой в драматической студии на выходных ролях... Вообще письмо очень интересное... Но я прежде всего очень рада, что они живы и здоровы, так как про других детей я не имею даже такой уверенности, что меня очень угнетает. [...] Особенно меня беспокоит мысль о Ване и Вере, про которых я не знаю даже, где они... [Из этих слов можно заключить, что местопребывание Коли матери известно. — Е.З.] Между прочим Миша пишет, что при первой возможности приедет в Киев, особенно, если его пьеса будет идти на Киевской сцене.
В. М. рассказывает о том, что происходит в университете:
Вчера был праздник «Технического образования». Я была утром в университете на докладах, которые все читались на украинском языке, вообще филологический факультет украинизируется...
Письмо содержит постскриптум, в котором сообщаются новейшие сведения о всех членах семьи:
Я получила телеграмму из Феодосии: там Леня, Варя, Костя и Вера, здоровы, Леонид служит в Наробразе. Значит про всех старших имею сведения. Слава Богу, все живы. Теперь только беспокоюсь за двух младших. Адрес в Феодосию дали: Наробраз Каруму [фамилия Леонида, мужа Вари].
Адрес Миши: Владикавказ, Мариинская ул. д. 61, кв. 3.
Год 1921 был годом восстановления связей между членами семьи. Михаил переписывается с Надей и Костей, позднее с Верой; пишет подробное письмо о своей московской жизни матери в Киев, Сохранилось одиннадцать писем Михаила Афанасьевича родным за 1921 г. В 1921 г. Надя с мужем (после смерти первой дочери) приезжают в Москву, сначала в квартиру старшего брата Андрея — Бориса Михайловича Земского4, а потом они получают комнату по адресу: Б. Садовая, 10, которая впоследствии переходит к М. Булгакову. Хорошо известный читателям Булгакова адрес!
Все старшие дети побывали в 1921 году в Киеве, чтобы повидать маму, О Коле и Ване по-прежнему известий нет.
Осенью в Киев приезжает на неделю Михаил Афанасьевич. Позже, в письме к матери из Москвы он пишет, что самое приятное воспоминание за последние годы у него было о том, как он спал у нее на диване и пил горячий чай с булками.
Со смертью матери 1 февраля 1922 г. Булгаковы теряют объединяющую сердцевину. Киевское гнездо окончательно пустеет, семья распадается. Михаил поселился в Москве. Надя с мужем тоже избирают местом жизни Москву. Через некоторое время к ним перебираются Вера и Леля. В Киеве остаются только Варя с мужем и дочерью, но в 30-е годы Л.С. Карум после ареста был выслан в Новосибирск, куда вслед за ним едет и жена Варвара Афанасьевна с дочерью Ириной.
Итак, в Москве сосредоточивается основная часть семьи — Михаил Афанасьевич и три сестры. Два младших брата поселяются за границей, одна сестра живет в далекой Сибири.
От того поколения Булгаковых, к которому принадлежал Михаил Афанасьевич, в настоящее время никого не осталось. Последней, в 1973 г., умерла старшая сестра Вера Афанасьевна, Следующее поколение малочисленно: всего пять человек. Из них сейчас живы три племянницы писателя (дочери Надежды, Варвары и Елены). Одна живет в Новосибирске, две в Москве5.
В душе всех Булгаковых жизнь на Андреевском спуске № 13 запечатлелась навеки. Счастливые, радостные, полные смеха, шуток, музыки и пения детство и юность навсегда остались для писателя источником душевных сил, идеалом жизни, к которому он стремился. Не случайно героев романа «Белая гвардия» автор поселил в доме № 13. Приверженность к числу 13 вообще характерна для Булгакова.
Воспоминания о детстве и юности, о жизни в предреволюционном Киеве, по-видимому, особенно часто посещали М. Булгакова перед смертью (об этом свидетельствуют его письма к другу детства и юности А.П. Гдешинскому6), но они постоянно питали творчество писателя, порождая многие повторяющиеся, развивающиеся темы и мотивы (матери — «светлой королевы» уютного дома с «лампой под зеленым абажуром» и т. п.)7. Детские и юношеские впечатления не только давали материал для творчества, но формировали мироощущение писателя. Михаил Булгаков ненавидел хаос, разруху, беспорядок. Мечта, выраженная им в письме к матери из Москвы, — восстановить библиотеку, иметь квартиру. Тяга М. Булгакова к семейному уюту неоднократно отмечалась биографами. Этим он резко отличался от многих писателей 20-х годов, для которых ветер перемен, сметавший старый быт, был желанным8.
Примечания
1. См. Булгаков, 1990б, с. 390. Это письмо печатается полностью ниже в разделе «Письма к родным», с. 270—271.
2. Н.А. вспоминала: «В Москву Михаил Афанасьевич ездил на комиссию для освидетельствования его здоровья, которое тогда было действительно очень плохо. В этот раз его не освободили от военной службы». После окончания медицинского факультета Киевского университета М. Булгаков по мобилизации был вызван в Москву и послан «в распоряжение смоленского губернатора», работал земским врачом. В Саратов М. Булгаков ездил к родственникам своей жены Татьяны Николаевны, урожденной Лаппа.
3. Костя японский.
4. Борис Михайлович Земский (1890—1940), профессор Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского.
5. Судьба семьи Булгаковых, разумеется, вполне типична. Ср., например: Йокояма, 1991.
6. См. текст этих писем ниже в разделе «Письма М. Булгакова».
7. «...Булгаков постоянно сознательно выстраивает параллели между своей жизнью и жизнью своих героев, мифологизируя элементы своей биографии в соответствии с параметрами своего художественного мира» (Гаспаров, 1983). См. также (Хабер, 1985), где речь идет об отце писателя и его влиянии на творчество М. Булгакова.
8. По мнению А. Дравича, М. Булгакова отличает «привязанность к традиции в самом широком и глубоком смысле» (Дравич, 1998, с. 81).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |