Дом — один из основополагающих архетипов, значимых практически во всех национальных культурах и связанных с самыми существенными сторонами человеческой жизни. Архетип дома олицетворяет собой некоторое внутреннее пространство, противостоящее враждебному внешнему миру, некий космос, где человеку уютно и спокойно, в отличие от хаоса, царящего за стенами дома, «средоточие основных жизненных ценностей, счастья, достатка, единства семьи и рода»1. Понятие дома связывается в мировой культуре со своим народом, страной, правом, нравственностью, памятью, верностью заветам предков и т. п. В самом высоком своем значении дом — это храм, в котором возможно спасение человеческой души, установление связи между бытом и бытием, земным и небесным2.
В русской классической прозе, ориентированной на традиционную ценностную систему, образ дома, выполняя самые разные функции (дом как фон, на котором развивается действие; дом как средство характеристики его владельцев; дом как «зеркало русской действительности»; дом как «действующее лицо» и др.), как правило, сохраняет свое архетипическое значение (произведения А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, И.А. Гончарова, Л.Н. Толстого).
Однако в первой половине XX века, в период грандиозных социальных потрясений, когда устоявшийся уклад, миромоделирующий порядок подвергся опустошительному разрушению, понятие «дом» как жизненное пространство человека, семья, Отечество подверглось трансформации. Исконные ценности были пересмотрены и приспосабливались к новой реальности, теряя прежние знакомые понятные ориентиры. В художественной литературе этого периода можно наблюдать значительное изменение традиционной семантики данного образа: дом превращается в антидом, символически обозначает распад бытия, кризис мира в целом и, по сути, утрачивает свою сущность, становится символом разрушения онтологической гармонии, сакральной ценности мироздания, божественно-упорядоченного течения жизни (М.А. Булгаков, Ф.В. Гладков, М.М. Зощенко, И.А. Ильф и Е.П. Петров, Ю.К. Олеша, Б.А. Пильняк, А.Н. Толстой и др.).
Признавая центральное, структурообразующее положение архетипа «дом» в художественном мире Булгакова (А.А. Кораблев, В.Я. Лакшин, Ю.М. Лотман, Н.С. Пояркова, Е.А. Яблоков и др.), исследователи в основном обращаются к крупным произведениям писателя (романы Белая гвардия, Мастер и Маргарита, пьесы Дни Турбиных, Зойкина квартира и др.). В то же время не меньший интерес представляет и малая проза М.А. Булгакова — № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна (1922), Записки на манжетах (1923), Воспоминание (1924), Площадь на колесах (1924), Самогонное озеро (1926), Трактат о жилище (1926) и др., — в которой отразились горькие раздумья о крушении старого мира и вечных человеческих ценностей, попытки автора осмыслить изменения, связанные с новым политическим строем, мучительные поиски нравственного идеала.
В малой прозе М.А. Булгакова наиболее устойчивой является реализация архетипической бинарной оппозиции «космос — хаос», имеющей конкретное воплощение в антиномических парах «дом — антидом» и «дом — бездомье». Как справедливо отмечает Ю.М. Лотман, «традиция эта исключительно значима для Булгакова, для которого символика «дома-антидома» становится одной из организующих на всем протяжении творчества»3.
Первый компонент оппозиции реализуется в произведениях Булгакова имплицитно в двух лексических значениях — «как жилое здание, и как свое жилье», а также «семья, люди, живущие вместе, их хозяйство»4. Изображая дом уютным, наполненным приятными запахами, звуками, вещами, автор как бы напоминает о его истинном статусе жилого человеческого пространства, который с древних времен определялся наличием предметов, призванных символизировать идеи «освоенности, богатства, изобилия, плодородия»5:
У нэпманов оказалось до чрезвычайности хорошо. Чай, лимон, печенье, горничная, всюду пахнет духами, серебряные ложки (примечание для испуганного иностранца: платоническое удовольствие), на пианино дочь играет «Молитву девы», диван, «не хотите ли со сливками»...6
Вещи, наполняющие пространство дома, имеют особую значимость для Булгакова:
Для него это Вещи с большой буквы, и они легко трансформируются в вещи литературные. Это часть нормы, без которой немыслима жизнь, отсутствие которых — помеха творчеству7.
Именно из конкретно-значимых вещей складывается собственно булгаковский быт и быт его героев. Так, обязательным признаком дома в прозе писателя становятся книги, которые «подразумевают не только духовность, [...] но и особую атмосферу интеллектуального уюта»8:
Я сладострастно улыбнулся, сел в драное кресло и развернул томик Марка Твена. О, миг блаженный, светлый час!..9
Для героя Булгакова становится неважным, что в доме «драное кресло», и что это вовсе и не дом, а комната в «самой знаменитой квартире в Москве», где только в десять часов вечера и всего на четверть часа «утих проклятый коридор» — главное, что появилась сама возможность получить наслаждение от чтения.
Наряду с книгами неизменными атрибутами гармоничного жизненного пространства являются в произведениях Булгакова также:
— тишина: «Тишина — это великая вещь, дар богов и рай — это есть тишина»10;
— тепло: «Утром и вечером, словно по волшебству, серые гармонии труб во всех 75 квартирах наливались теплом. В кронштейнах на площадках горели лампы...»11;
— свет: «Я живу. Все в той же комнате с закопченным потолком. У меня есть книги, и от лампы на столе лежит круг»12.
Лишившись «настоящего» дома, герои Булгакова пытаются «окультурить» любое место, пригодное для жилья, страстно жаждут «если не дома, то хотя бы того, что прозаически зовется «жилплощадью»»13:
[...] лишь только я подниму голову, встречаю над собой потолок. Правда, это отвратительный потолок — низкий, закопченный и треснувший, но все же он потолок, а не синее небо в звездах над Пречистенским бульваром, где, по точным сведениям науки, даже не 18 градусов, а 271, — и все они ниже нуля. А для того, чтобы прекратить мою литературно-рабочую жизнь, достаточно гораздо меньшего количества их. У меня же под черными фестонами паутины — 12 выше нуля, свет, и книги, и карточка жилтоварищества. А это значит, что я буду существовать столько же, сколько и весь дом. Не будет пожара — и я жив14.
По словам Елены Сергеевны, «Для М.А. квартира — магическое слово. Ничему на свете не завидует — квартире хорошей! Это какой-то пунктик у него» (23 августа 1934 года, дневник Е.С. Булгаковой)15. В малой прозе 1920-х годов отразится не только жажда обретения дома (Воспоминание, Москва 20-х годов), но и стремление к сохранению отдельного жилья (Сорок сороков, Московские сцены). Главная идея этих разных по содержанию и жанру произведений — «жилище есть основной камень жизни человеческой»16. Так, рассказ Воспоминание имеет автобиографическую основу, в нем описываются трудности, связанные с пропиской Булгакова в квартире № 50 на Большой Садовой, 10. Как вспоминает И.С. Раабен, первая московская машинистка Булгакова:
Он (Булгаков) жил по каким-то знакомым, потом решил написать письмо Надежде Константиновне Крупской. Мы с ним письмо это вместе долго сочиняли. Когда оно уже было напечатано, он мне вдруг сказал: «Знаете, пожалуй, я его лучше перепишу от руки». И так и сделал. Он послал письмо, и я помню, какой он довольный прибежал, когда Надежда Константиновна добилась для него большой 18-метровой комнаты где-то в районе Садовой17.
Автор не без иронии описывает свою временную бездомность «Два раза я спал на кушетке в передней, два раза — на стульях и один раз — на газовой плите. А на шестую ночь я пошел ночевать на Пречистенский бульвар» и искренне благодарит за предоставленную возможность получить «разрешение на совместное жительство»: «Самое главное, забыл я тогда поблагодарить. Вот оно неудобно как... Благодарю вас, Надежда Константиновна»18.
Однако в фельетонах Сорок сороков, Московские сцены, Москва 20-х годов М.А. Булгаков выражает неприязненное отношение к приспособленцам, «самым сообразительным», «гениальным» современникам, которым удалось сохранить свою жилплощадь, защищаясь от выселения или уплотнения. Одни из них «обрастают мандатами, как шерстью», поэтому их «не выселили, и не выселят», другие намеренно «гадят» в квартире, «соорудив в столовой нечто вроде глиняного гроба», проковыряв «во всех стенах громадные дыры», развесив по стенам портреты вождей пролетариата, Маркса, Луначарского и Троцкого, и прописав Зинаиду Ивановну, кузена из Минска и кухарку Сашу, третьи просто «взяли и не вытряхнулись», когда «однажды на грузовике приехал какой-то и привез бумажку «вытряхайтесь»!!».
Рассматривая реализацию первого компонента антиномических пар «дом — антидом» и «дом — бездомье» в малой прозе Булгакова, можно заметить, что архетипическое значение понятия «дом» деформируется. Само наличие традиционных характеристик «дома» в некоторых произведениях свидетельствует лишь о непреодолимой тоске по утраченному уюту и покою. Так, например, счастье от получения ордера «на совместное жительство» (рассказ Воспоминание) омрачается отсутствием электричества, которое «было сломано уже неделю, и мой друг освещался свечами, при свете которых его тетка вручила свое сердце и руку его дяде», тепла («отопление тоже сломалось») и необходимых для жизни вещей («я заснул на дырявом диване»). А в фельетоне Триллионер писатель, противопоставляя неустроенное жилище московской литературной богемы «уютному» дому нэпманов, в котором «до чрезвычайности хорошо», иронично замечает, что от бестактных вопросов очаровательной хозяйки «я подавился чаем, и золотушная «Молитва девы» показалась мне данс-макабром».
Как мы отмечали выше, собственно дом в малой прозе М.А. Булгакова противостоит ложному дому, внутренне дисгармоничному, инфернальному, в описании которого настойчиво повторяющимися мотивами становятся:
— грязь: «на лестнице без перил были разлиты щи, и поперек лестницы висел оборванным толстый, как уж, кабель»19;
— холод: «Наталья Егоровна бросила этой зимой мочалку на пол, а отодрать ее не могла, потому что над столом 9 градусов, а на полу совсем нет градусов и даже одного не хватает»20;
— теснота: «в игрушечно-зверино-тесной комнате у голодного Слезкина родился сын»21;
— темнота: «из всех кронштейнов лампы исчезли, и наступал ежевечерно мрак»22;
— шум: «в 8 часов вечера, когда грянул лихой матлот и заплясала Аннушка, жена встала с дивана и сказала: — Больше я не могу»23;
— незащищенность личного приватного пространства: «Нилушкин Егор два раза в неделю обходил все 75 квартир. Грохотал кулаками в запертые двери, а в незапертые входил без церемонии, хоть будь тут голые бабы, пролезал под сырыми подштанниками и кричал сипло и страшно...»24.
Поскольку «москвичи утратили и самое понятие слова «квартира» и словом этим наивно называют что попало»25, антидом реализуется в самых невероятных вариантах: «картонка для шляп» («Куда я вошел? Черт меня знает! Было что-то темное, как шахта, разделенное фанерными перегородками на пять отделений, представляющих собой большие продолговатые картонки для шляп»)26, «трубка телефона» («Эти трое жили в трубке телефона. Представьте себе вы, живущие в Берлине, как бы вы себя чувствовали, если б вас поселили в трубке. Шепот, звук упавшей на пол спички был слышен через все картонки, а ихняя была средняя»)27, «типография» («Предоставить товарищу такому-то квартиру в доме № 7 (там, где типография)»)28, «площадь на колесах» («Пурцман с семейством устроился. Завесили одну половину — дамское — некурящее. Рамы все замазали. Электричество — не платить. Утром так и сделали: как кондукторша пришла — купили у нее всю книжку. Сперва ошалела от ужаса, потом ничего. И ездим»)29.
В фельетоне Площадь на колесах описывается совершенно абсурдная ситуация обустройства дома в трамвае. Герой рассказа саркастически замечает, что отсутствие в Москве квартир заставило его обжить столь необычную жилплощадь после ночевки у Карабуева в ванне, где «удобно, только капает», и у Щуевского на газовой плите, «удобная штука, какой черт! — винтики какие-то впиваются, и кухарка недовольна». Этот «дом» наделяется жильцами всеми необходимыми атрибутами нормального человеческого жилища: стелятся ковры, развешиваются картины известных художников, устанавливаются печь и плита, устраивается уборная и даже намереваются к Новому году нарядить елку: «Ездим, дай бог каждому такую квартиру!»30.
Наиболее распространенным вариантом антидома в малой прозе М.А. Булгакова является коммунальная квартира. По определению Ю.М. Лотмана,
Квартира — хаос, принявший вид дома и вытеснивший его из жизни. То, что дом и квартира (разумеется, особенно коммунальная) предстают как антиподы, приводит к тому, что основной бытовой признак дома — быть жилищем, жилым помещением — снимается как незначимый; остаются лишь семиотические признаки. Дом превращается в знаковый элемент культурного пространства31.
Булгаковская коммунальная квартира имеет все вышеперечисленные признаки, отличающие антидом от дома, но не сводится только к ним, поскольку архетипическое значение жилища включает еще и гармонию человеческих взаимоотношений. Писатель с болью отмечает, что рушатся не только связи между людьми, вынужденными жить рядом (соседи, пользующиеся общим коридором, кухней, ванной и т. п.), но и представления о дружной семье вообще: мужья избивают жен («В два часа ночи квартхоз, разговевшись, выбил все стекла, избил жену и свой поступок объяснил тем, что она заела ему жизнь»)32, жены «грызут» мужей («А дома сидеть нам невозможно, потому что жена меня грызет. — Ведьма? — спросил неизвестный. Форменная, — признался Хикин»)33, а дети не дают никакого покоя («И завыли дети на печке, и начался ад кромешный в сцепщиковом семействе»)34.
Семейно-этическое пространство коммунальной квартиры в малой прозе М.А. Булгакова, по нашим наблюдениям, характеризуется:
— злобой: «А, чтоб вы издохли! Дверью больше хлопайте у щита! Что я вам, каторжный»35;
— пьянством: «в соседней комнате хозяйка квартиры варит самогон и туда шмыгают какие-то люди с распухшими лицами»36;
— жестокостью: «А некий молодой человек, у которого в «квартире» поселили божью старушку, однажды в воскресенье, когда старушка вернулась от обедни, встретил ее словами: — Надоела ты мне, божья старушка! И при этом стукнул старушку безменом по голове»37.
Второй компонент оппозиции «дом — бездомье» также является важным в рассматриваемых произведениях. Тема бездомья актуализируется в мотивах:
— утраты дома: «И вот тут в безобразнейшей наготе предо мной встал вопрос... о комнате. Человеку нужна комната. Без комнаты человек не может жить»38;
— временного пристанища: «Ночью я ночевал, а днем я ходил в домовое управление и просил, чтобы меня прописали на совместное жительство»39;
— гибнущего дома: «Девятьсот тридцать человек проснулись одновременно. Увидели — змеиным дрожанием окровавились стекла. [...] И на небе не осталось никакого знака, что сгорел знаменитый № 13 — дом Эльпит-Рабкоммуна»40.
Неимение постоянного жилья оборачивается для писателя бесконечными попытками его обретения: «Я не могу достать комнату. Она стоит 20 миллиардов, я получаю четыре. Пока я не допишу романа, мы не можем ни на что надеяться. Терпи»41.
Характеризуя архетипическую бинарную оппозицию «космос — хаос», реализующуюся в малой прозе Булгакова в антиномических парах «дом — антидом» и «дом — бездомье», мы пришли к следующим выводам:
Первый компонент оппозиций, имея традиционные признаки обжитого пространства (тишина, тепло, свет, книги), свидетельствует о непреодолимой тоске по утраченному порядку, уюту, стабильности.
Настойчиво повторяющиеся мотивы холода, тесноты, темноты, шума, незащищенности личного приватного пространства превращают дом в антидом, наиболее распространенным вариантом которого является коммунальная квартира. Имея все внешние признаки ложного дома, коммунальная квартира характеризуется разрушением гармонии человеческих взаимоотношений: злобой, пьянством, жестокостью.
Мотив бездомности актуализируется в рассмотренных произведениях в нескольких вариантах; с одной стороны, он связан с потерей дома и его поиском, а с другой — с отсутствием дома как такового.
Наблюдаемые нами изменения, произошедшие в смысловом поле «дом» позволяют говорить о деформации архетипа в малой прозе Булгакова.
Примечания
Юлиана Григорьевна Пыхтина — кандидат педагогических наук, доцент кафедры русской филологии и методики преподавания русского языка Оренбургского государственного университета.
1. А. Топорков, Дом, в кн.: Славянская мифология: энциклопедический словарь, Москва 1995, с. 168.
2. В.Г. Щукин, Спасительный кров. О некоторых мифопоэтических источниках славянской концепции Дома, в кн.: Из истории русской культуры, т. 5 (XIX век), Москва 1996, с. 589—609.
3. Ю.М. Лотман, Дом в «Мастере и Маргарите», в кн.: он же, Семиосфера, Санкт-Петербург 2004, с. 314.
4. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова, Толковый словарь русского языка, Москва 1992, с. 174.
5. А.К. Байбурин, Жилище в обрядах и представлениях восточных славян, Ленинград 1983, с. 115.
6. М. Булгаков, Столица в блокноте, в кн.: он же, Собрание сочинений в пяти томах, т. 2, Москва 1989, с. 255.
7. М.О. Чудакова, Жизнеописание Михаила Булгакова, Москва 1988, с. 213.
8. Ю.М. Лотман, Внутри мыслящих миров. Человек-текст — Семиосфера — история, Москва 1999, с. 272.
9. М. Булгаков, Самогонное озеро, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 320.
10. М. Булгаков, Москва 20-х годов, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 439.
11. М. Булгаков, № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 242.
12. М. Булгаков, Воспоминание, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 383.
13. В.Я. Лакшин, О Доме и Бездомье (Александр Блок и Михаил Булгаков), «Литература в школе» 1993, № 3, с. 21.
14. Там же, с. 378.
15. Цит. по: М.О. Чудакова, Жизнеописание..., с. 213.
16. М. Булгаков, Москва 20-х годов..., с. 437.
17. И.С. Раабен, В начале двадцатых, в кн.: Воспоминания о Михаиле Булгакове, Москва 1988, с. 129.
18. М. Булгаков, Воспоминание..., с. 383.
19. М. Булгаков, Москва 20-х годов..., с. 437.
20. Там же, с. 440.
21. М. Булгаков, Записки на манжетах, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 1, с. 482.
22. М. Булгаков, № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 244.
23. М. Булгаков, Самогонное озеро..., с. 324.
24. М. Булгаков, № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 245.
25. Там же, с. 437.
26. М. Булгаков, Москва 20-х годов..., с. 437.
27. Там же, с. 438.
28. Там же, с. 438.
29. М. Булгаков, Площадь на колесах, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 2, с. 426.
30. Там же, с. 427.
31. Ю.М. Лотман, Дом в «Мастере и Маргарите»..., с. 320.
32. М. Булгаков, Самогонное озеро..., с. 322.
33. М. Булгаков, Сапоги невидимки, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 448.
34. Там же, с. 449.
35. М. Булгаков, № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 245.
36. М. Булгаков, Столица в блокноте..., с. 254.
37. М. Булгаков, Москва 20-х годов..., с. 441.
38. М. Булгаков, Воспоминание..., с. 379.
39. Там же, с. 380.
40. М. Булгаков, № 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 250.
41. М. Булгаков, Самогонное озеро..., с. 324.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |