Г.Ф. Ковалёв. Автобиографизм ономастики М.А. Булгакова

В прозе М. Булгакова использованы имена, которые зачастую взяты из личной жизни автора. Особенно ярко это видно на материале крупных произведений. Не зря близко знавший автора писатель С.А. Ермолинский писал в своих воспоминаниях о нем, что «сквозь призму художественного вымысла» в творениях Мастера «проглядывает и очень личное, автобиографическое»¹.

Многочисленная семья М.А. Булгакова ономастически очень напоминала семью А.П. Чехова. Среди братьев у обоих писателей имелись носители одних и тех же имен: Николай, Иван, Михаил. Булгаков, как и Чехов, очень любил своих сестер и братьев, поэтому судьбы родственников отразились в персонажах его произведений. Имя его сестры (Елена) перекочевало в Белую гвардию (Елена, сестра Алексея Турбина), Николка Турбин носит имя брата писателя, Николая Афанасьевича, вынужденного эмигрировать и учиться сначала в Югославии, а затем во Франции, стать талантливым микробиологом с громким именем в научных кругах. А в родном Киеве он выступал в отряде юнкеров на стороне Временного правительства, поскольку в то время учился в юнкерском артиллерийском училище — это также отражено в ранних рассказах Булгакова Дань восхищения и Красная корона.

Судьба еще одного не менее талантливого брата писателя — Ивана Афанасьевича — не сложилась. Племянница М.А. Булгакова, Е.А. Земская, описывала ее так:

По рассказам сестры Надежды, он одно время работал таксистом, потом участвовал в оркестре балалаечников. Не найдя для себя интересного дела, Иван Афанасьевич очень страдал на чужбине, писал стихи, проникнутые тоской по родине².

И именно его судьба легла в основу описания жизненных перипетий другого персонажа М.А. Булгакова — «необразованного» поэта Ивана Бездомного в романе Мастер и Маргарита. О таланте Ивана Афанасьевича как поэта сейчас говорить трудно, но он был довольно плодовитым автором. Николай Афанасьевич в своем письме от 5 июня 1923 года сообщал: «Интересно, как вы найдете его стихи. Их у него набралось уже очень много...»³. М.А. Булгаков читал его стихи:

Целую тебя и Ивана. Скажи ему, пожалуйста, что я несколько раз уже брался за перо, чтобы написать ему по поводу его стихов, но до сих пор не мог выкроить времени⁴.

Принято считать, что в образе Ивана Бездомного есть нечто собирательное. Фамилия (псевдоним) очень характерна для 1920-х — 30-х годов (Безродный, Голодный и т. д.). Однако псевдоним Бездомный явно перекликается с настоящей фамилией официального атеиста и советского поэта-пропагандиста Демьяна Бедного: При-дворов и Без-домный⁵. Эта связь не вызывает сомнений. Однако в жизни бездомным был и остался Иван Афанасьевич. С горечью писал он из Парижа на родину уже спустя много лет после смерти М.А. Булгакова (19 марта 1961 года):

Я уже оправился, но очень устаю от жизненных передряг. Работы мало и трудно ее иметь сейчас. Как ты знаешь, я — музыкант, но в моей профессии сейчас кризис, да и годы уже не те, чтобы работать, как прежде. [...] Сейчас я живу «по-походному». Нет постоянного пристанища, не нашел, и трудно у нас найти жилплощадь⁶.

Отсюда видно, что часть биографии брата М.А. Булгаков пророчески вписал в свой роман.

Биографизм фамилии Турбины подтверждает и тот факт, что одна из первых драм, написанных М.А. Булгаковым, называлась Братья Турбины (была впервые поставлена автором во Владикавказе 21 октября 1920 года). Фамилия Турбин не выдумана автором. Это девичья фамилия его бабушки по материнской линии — Анфисы Ивановны (в замужестве — Покровская).

Да и весь мир, изображаемый писателем, во многом автобиографичен. Так, в описании Ершалаима проглядывает не только исторический Иерусалим, но и современный Булгакову Киев. Верно подметил М. Петровский:

Киевские ландшафты, вся история и топография города шли навстречу желанию видеть идеологизированный образ Киева-Иерусалима: в расположенном на холмах Киеве, как и в холмистом Иерусалиме, были Золотые ворота, пещеры. Нижний (Подол) и Верхний город и тому подобное⁷.

«Украинская линия» вообще довольно богато представлена в булгаковском творчестве. Это не только эпизоды и отдельные произведения, посвященные Украине. Это прежде всего тот круг ассоциаций, который был почерпнут Булгаковым в киевский период жизни и без которого невозможно представить его зрелых произведений московского периода. Это и украинские фамилии, имена и прозвища (ср.: Буценко, Дегтяренко, Козыр-Лешко, Плешко, Покобатько, Проценко, Буздяк, Лебідь-Юрчик, молочница Явдоха, Кирпатый, Карась, Косарчук, Немоляка, Галаньба, Щур и др.). Видимо, не без влияния украинских ассоциаций появилась в романе Мастер и Маргарита русская, на первый взгляд, фамилия писателя Шпичкина. Фамилия эта, как часто бывает у Булгакова, полисемична и полиэтимонна. Здесь можно отметить в качестве этимона и укр. шпиця — «спица», шпичак — «колючка, шип, игла», и русск, шпик — «щпион» (укр. шпигун), шпик — «гастрономическое изделие». Все это довольно хорошо укладывается в царившую в то время в Москве атмосферу доносительства и чревоугодия.

К украинским воспоминаниям можно отнести и зашифрованные Булгаковым названия реальных киевских улиц: Андреевский спуск > Алексеевский спуск, Керосинная > Фонарная, Глубочица > Лубочица, Львовская > Ловская, Мало-Подвальная > Мало-Провальная.

Вполне логично, что именно из родного автору Киева приезжает в Москву Максимиллиан Андреевич Поплавский. Да и «коренастый Максим, старший педель» из Белой гвардии — это старший надзиратель гимназии № 1, в которой учился Булгаков. Встречаются и закодированные символы, связанные с Украиной. Так, «нехорошая квартира», в которой стал жить Воланд, располагалась в доме номер «302-бис». Элемент «бис» обычно добавляли к названиям шахт на Украине (для обозначения второй разработки). Но более достоверной выглядит трактовка этого «бис», предложенная В. Левшиным: «Здесь латинское «бис» делает крутой вираж и оборачивается украинским «бисом»»⁸. Да и образ Степы Лиходеева, незадачливого руководителя театра Варьете, вероятно, навеян киевскими воспоминаниями: именно в Киеве в 1910 году Анчаровым-Мутовкиным был организован театр-кабаре «Сатирикон», после чего сам организатор, видимо, прогорев, сбежал и был обнаружен в Ялте⁹, как и Степа Лиходеев. Возможно, по этой причине отчество у Степана относится к весьма распространенным на Украине — Богданович.

Годы юности в Киеве, старый круг знакомых запечатлены во многих произведениях М. Булгакова. Так, один из персонажей Белой гвардии капитан Студзинский (по фамилии явно из поляков) получил имя и отчество Александр Брониславович от доцента Киевского университета А.Б. Селихановича (тоже поляка по происхождению), который читал логику и литературу в гимназии, где учился Булгаков. Не остался забытым и случай с директором гимназии, которого будущий писатель назвал Маслобой. Вот как описал это К.Г. Паустовский:

[...] никто не давал таких едких и «припечатывающих» прозвищ, как Булгаков. Особенно отличался он этим в Первой киевской гимназии, где мы вместе учились.

— Ядовитый имеете глаз и вредный язык, — с сокрушением говорил Булгакову инспектор Бодянский. — Прямо рветесь на скандал, хотя и выросли в почтенном профессорском семействе. Эго ж надо придумать! Ученик вверенной нашему директору гимназии обозвал этого самого директора «Маслобоем»! Неприличие какое! И срам!

Глаза при этом у Бодянского смеялись¹⁰.

Это-то словечко (Маслобой), видимо, потом и всплыло в форме Марк Крысобой в Мастере и Маргарите.

Даже, казалось бы, совсем далекий от Украины заведующий показательным совхозом «Красный луч» Александр Семенович Рокк из повести Роковые яйца, оказывается, тесно связан с украинской молодостью Булгакова. Совершенно не славянская фамилия этого персонажа — не что иное, как аббревиатура Российского общества Красного Креста. Именно в этой организации (военный госпиталь на Госпитальной, 18) в 1915 году работал Михаил Булгаков.

Воланд — один из главных персонажей романа Мастер и Маргарита — хотя и действует в Москве, также ассоциативно связан с Киевом. В романе Воланд аргументирует свое появление в Москве тем, что он приглашен как «единственный специалист» по рукописям чернокнижника Герберта Аврилакского (X в.). Как известно, Герберт Орильякский (в романе со слов Воланда — Аврилакский, так это имя писалось в изданиях XIX века) — архиепископ Равенны — был прекрасным математиком и из-за этого светского увлечения прослыл чернокнижником. Самым талантливым исследователем его трудов был профессор Киевского университета Н.М. Бубнов (1858—1943). Сведения о нем Булгаков мог почерпнуть еще от своего отца, а также в годы учебы на медицинском факультете того же Киевского университета.

Левий Матвей в Мастере и Маргарите — имя, данное М.А. Булгаковым не только благодаря знакомству с творчеством Л.Н. Толстого, но и, видимо, служащее для обозначения серьезных различий в понимании смысла Евангелия. Ведь у Толстого мы находим кощунственные с позиций официальных церковников высказывания, ставящие под вопрос истинность положений и догматов, исповедуемых православными священно служителями:

И я взял богословские книги и стал изучать их. И вот изучение это привело меня к убеждению, что та вера, которую исповедует наша иерархия и которой она учит народ, есть не только ложь, но и безнравственный обман¹¹.

Разница в евангельском (с ф или f) и булгаковском (русифицированное, с в) написании имени Матфей / Матвей отмечается именно у Толстого в Соединении и переводе четырех евангелий, где встречается вольный перевод Евангелия:

Раз по пути увидал Иисус, сидит человек, собирает подати. Звали человека Матвеем. Иисус говорит ему: иди за мною. И он, встав, пошел за ним. И сделал Матвей угощение Иисусу¹².

А.Н. Барков, отметивший это, утверждает также, что имя Левий (которого нет в Евангелии) у М. Булгакова навеяно именем (и образом) Льва Толстого:

В пользу вывода о том, что прообразом Левия Матвея выступает Лев Толстой, говорит и использование Булгаковым имени «Левий», что вызывает прямую ассоциацию с именем писателя. Это не булгаковская новация: сам Толстой в романе Анна Каренина не только наделил Левина собственными чертами, но и образовал фамилию этого героя от своего имени. Очевидно, что ассоциативная параллель «Левий Матвей — Лев Толстой» создавалась преднамеренно¹³.

Сюзанна Фуссо отмечает ряд намеков в произведениях М.А. Булгакова, в частности, в Собачьем сердце, на В. Маяковского и его творчество. Например, она полагает, что «возможный намек на занятия Маяковского рекламой содержится в имени Шарикова — Полиграф, что может ассоциироваться с Мосполиграфом, где Маяковский также работал»¹⁴. Скорее это связано не с Маяковским, поскольку в Мосполиграфе печатался и сам М.А. Булгаков, а с Гоголем. Видимо, более прав С. Шаргородский, полагающий, что и Полиграф Полиграфович, и Филипп Филиппович сработаны по гоголевской модели Акакия Акакиевича Башмачкина¹⁵.

Фамилия Най-Турс из романа Белая гвардия весьма загадочна. Она выглядит совершенно не славянской и искусственной, очень трудно найти ей какие-либо соответствия в именослове. М. Каганская даже определила французское происхождение этой фамилии (вернее, только второй ее части):

[...] если вторую часть его фамилии перевести обратно на французский — «tours» — получатся те самые «башни», которые «человек воздвиг [...] для одной лишь цели — охранять человеческий покой и очаг». При обратном же переводе с русского на язык не только французский, но и символический, отчество Най-Турсовой матери равно произойдет и от заграничного имени «Франц», и от истинного отечества Най-Турсов — Франции¹⁶.

Правда, несмотря на отчаянную картавость Най-Турса, М. Каганская оставляет ему и славянское начало:

Возвращаясь к незабвенному Най-Турсу, отметим, что корни его не только галльские, но и славянские: «буй-тур Всеволод», мужественный воитель печенегов, каковыми печенегами в Белой гвардии, как мы уже догадались раньше, несомненно, представлены петлюровцы¹⁷.

Трудно согласиться с таким решением. Проведем некоторые соображения и проведем определенные манипуляции, необходимые для разгадки этого имени. Прежде всего необходимо выделить тех персонажей романа Белая гвардия, которые смогли противостоять нависшей угрозе. Это полковник Малышев, Николка Турбин и полковник Най-Турс. Следовательно, эти люди не оказались трусами. Отсюда легко выводится значение слова Най-Турс: Най Трус. Если Най представить в виде сокращенного варианта немецкого nein = русск. «нет, не», то понятно, что Булгаковым закладывалось значение «не трус». Тем более, что модель эта была у всех на слуху: псевдоним И.М. Василевского — «Не-Буква». Противопоставление же двух миров выпукло показано Булгаковым на фоне антагонизма мира Лисовича и Турбиных в описании зимнего дома, разделенного на две части, два противоположных мира:

Гору замело, засыпало сарайчики во дворе — и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу первый, во двор под верандой — подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус [курсив наш. — Г.К.], буржуй и несимпатичный Василий Иванович Лисович, а в верхнем сильно и весело загорелись турбинские окна¹⁸.

Кроме того, М. Чудакова отметила еще одну биографическую черточку носителя этой загадочной фамилии:

Отметим и еще одну «военную» фамилию, отозвавшуюся, возможно, в другом герое романа, тоже любимом ее автором: в «Общем списке офицерским чинам» Российской Империи (Санкт-Петербург 1908) значится поручик лейб-гвардии гусарского (!) полка Най-Пум...¹⁹

Кстати, у Василисы Лисовича тоже есть реально существовавший прототип — владелец дома на Андреевском спуске Василий Павлович Листовничий, с которым были конфликты из-за венерологической практики Булгакова.

Фамилия адъютанта князя Белорукова, Леонида Юрьевича Шервинского, тоже не выдумана Булгаковым. Возможно, он ее перенес с семейства Шервинских, известных в Москве в то время, когда сам Булгаков уже стал москвичом: отец — Владимир Дмитриевич — профессор-медик, сын — Сергей Васильевич — поэт, с которым автор Белой гвардии часто встречался на различных собраниях московской художественной богемы. С. Шервинский даже поссорился с Булгаковым из-за использования своей фамилии в романе. М.О. Чудакова приводит свидетельства самого поэта:

Когда он прочитал нам Белую гвардию, я сказал ему: «Вы знаете, там у вас один герой с фамилией моего отца. Я вас прошу — замените хотя бы какую-нибудь букву». А он отказался²⁰.

Правда, возможен и другой ход: знакомство с С. Шервинским стало лишь толчком к присвоению персонажу такой фамилии. Дело в том, что, как пишет Л. Кацис: «Но ведь и Шервинский — герой слезкинского романа Ольга Орг Ширвинский — посетитель все той же «Собаки»»²¹. Действительно, у учителя Булгакова по литературной части Юрия Слезкина в романе Ольга Орг фигурирует Владислав (Владек) Ширвинский, студент-сирота из когда-то именитых поляков. Возможно, поэтому и булгаковский Шервинский носит отчество Юрьевич.

Фамилия капитана Сергея Ивановича Тальберга из Белой гвардии также наводит мысли на неслучайность ее происхождения. Эта до смешного нескладная фамилия состоит из двух немецких слов антонимов: Tal — «долина» и Berg — «гора». Вторая жена М.А. Булгакова — Л.Е. Белозерская — оправдывала появление этой фамилии тем, что у мужа было «тяготение к именам прославленных музыкантов». Она перечисляет в качестве персонажей Булгакова Рубинштейна, Берлиоза, Стравинского. О Тальберге же пишет:

Тальберг в романе Белая гвардия и пьесе Дни Турбиных. В прошлом веке гремело имя австрийского пианиста Зигизмунда Тальберга, который в 1837 г. в Париже состязался с самим Листом²².

Случайность использования такой фамилии исключается, если посмотреть на отношения М.А. Булгакова и Ю.Л. Слезкина. Во «владикавказском» романе Слезкина Девушка с гор (другое название Столовая гора) показан персонаж, списанный с Булгакова и, как последний полагал, окарикатуривший его, — Алексей Васильевич, писатель-морфинист, отрицающий свое врачебное прошлое (ср. Алексей Турбин из Братьев Турбиных, впервые поставленных автором во Владикавказе 21 октября 1920 года). Сам Слезкин писал об этом в своих воспоминаниях-дневнике:

Там же во Владикавказе он [М.А. Булгаков. — Г.К.] поставил при моем содействии свои пьесы: Самооборона в одном акте и Братья Турбины. Действие происходило в революционные дни 1905 года в семье Турбиных, один из братьев был эфироманом, другой революционером. [...] Я, помнится, говорил к этой пьесе вступительное слово²³.

У нас есть все основания полагать, что фамилия Тальберг — своеобразная немецкая калька с названия романа Слезкина (Столовая гора). И. Ковалева отмечала

[...] некоторые совпадения этого романа с Записками на манжетах М. Булгакова. [...] Кроме того, в архиве вдовы писателя О.К. Слезкиной сохранилась книга М. Булгакова Дьяволиада, подаренная им Юрию Слезкину, с примечательной надписью: «Милому Юрию Слезкину в память наших скитаний, страданий у подножия Столовой Горы...»²⁴.

Косвенным подтверждением этой интерпретации является и доказанность обращения Булгакова к тексту романа Слезкина. Так, объединение творческой интеллигенции в Белой гвардии — клуб на Николаевской улице — носит название «ПРАХ» (т. е.: поэты — режиссеры — артисты — художники). На самом деле, в Киеве на Николаевской помещался клуб «Клак» (Киевский литературно-артистический клуб), который был переименован в «ХЛАМ». Это же название впервые встречается (и расшифровывается как аббревиатура) в романе Ю. Слезкина Столовая гора: ««Хлам» — называют они себя — художники, литераторы, артисты, музыканты, — коротко и ясно — хлам!»²⁵. Вполне возможно, что аббревиатуру эту Слезкин услышал непосредственно от Булгакова. Когда же сам Булгаков задумал перенести это название в ткань своего романа, ему уже пришлось его переделывать в «Прах».

А. Дравич справедливо полагал, что Булгаков «поставил подпись» и в ранних своих рассказах, написанных о своей бытности врачом. Так, польский критик считал, что фамилии докторов из рассказа Морфий Бомгард и Поляков дают в целом фамилию-аббревиатуру Бомгаков, то есть несколько нарушенную фамилию Булгаков. «Не является ли этот прозрачный сокращение-псевдоним отражением собственной ситуации?» — спрашивает А. Дравич²⁶.

Совсем не случайной выглядит выходка М.А. Булгакова, связанная с использованием им авторского псевдонима под фельетоном Беспокойная поездка («Гудок», 17.10.1923) — «Герасим Петрович Ухов». Как видим, именование здесь построено на базе аббревиатуры известного зловещего ведомства (ГПУ). Булгаковское решение привело в ужас редактора «Гудка» Августа Потоцкого:

Посмотрите, как ваш друг Михаил Булгаков подписывает уже второй фельетон!

Посмотрели: «Г.П. Ухов». Ну и что ж тут такого?

— Нет, вы не глазом, вы вслух прочтите!

Прочитали вслух... Мамочки мои! «Гепеухов»! М-да, действительно...

Мы были обескуражены, а Булгаков получил по заслугам и следующий свой фельетон подписал псевдонимом — «Эмма Б.»²⁷.

Не зря, видимо, М.А. Булгаков писал В. Вересаеву в письме от 18 ноября 1926 года: «Посылаю Вам великую благодарность, а сам направляюсь в ГПУ (опять вызывали)»²⁸.

Да и другая аббревиатура, долгие годы бросавшая черную идеологическую тень на жизнь людей в СССР, также зафиксирована Булгаковым — но уже в Дьяволиаде. ГлавПолитПросвет (ГПП), в органе которого (Лито) некоторое время писатель работал секретарем, отразился в полном имени Генриэтты Потаповны Персимфанс. Фамилия ее — это тоже аббревиатура: Первый симфонический ансамбль без дирижера. Вообще, аббревиатуры советского периода легко становились основой для булгаковских антропонимов. Как верно отметила М.О. Чудакова: «важное для Булгакова в 1924—1925 годы изд-во Мосполиграф откликнется вскоре в имени Шарикова — Полиграф Полиграфович...»²⁹.

Другой персонаж Дьяволиады также получил фамилию, образованную от советской аббревиатуры: Ян Соцвосский (Главсоцвос входил в структуру Наркомпроса наряду с Лито, в котором работал начинающий литератор Булгаков). На самом деле фамилия этого героя была Собесский:

— Ян Собесский.

— Не может быть... — ответил пораженный Коротков.

Мужчина приятно улыбнулся.

— Представьте, многие изумляются, — заговорил он с неправильными ударениями, но вы не подумайте, товарищ, что я имею что-либо общее с этим бандитом. О нет. Горькое совпадение, больше ничего. Я уже подал заявление об утверждении моей новой фамилии — Соцвосский³⁰.

Конечно же, здесь идет тонкая игра писателя с именами: с одной стороны, Ян Собесский — полный тезка знаменитого полководца и короля Польши. Вполне понятно, что, несмотря на явное нерусское произношение «с неправильными ударениями» (то есть по-польски, всегда на предпоследнем слоге), он открещивается от польского имени, крайне негативно о нем отзываясь, в связи с событиями польско-советской войны (Дьяволиада была написана в 1923 и опубликована в 1924 году). А во-вторых, кажется, права В.В. Гудкова, полагая, что имя Собесского обыграно Булгаковым еще и через советский канцеляризм «собес» (социальное обеспечение). Кроме того, она указывает прототип Собесского:

Вообще же «польские реминисценции» в обрисовке эпизодического персонажа повести связаны, вероятно, с реальной фигурой журналиста Августа Потоцкого, с которым Булгаков сотрудничал в «Гудке»³¹.

Обращает на себя внимание изящная, на итальянский манер, огласовка с удвоенными согласными имен Абадонна, Азазелло, Гелла (при этом два последних имени даже рифмуются). Аналогично сделана фамилия Перпилло в Белой гвардии: «Игнатий Перпилло — Украинская грамматика». Фамилия была переделана на итальянский манер из реальной, славянской: П. Терпило. Откуда же у Булгакова такая страсть к «итальянизированию» имен? Очевидно, из любви к Н.В. Гоголю, которого он буквально боготворил. Младшая сестра Михаила Афанасьевича, Надежда, в письме К.Г. Паустовскому сообщала, что любимым писателем его был Н.В. Гоголь³². Да и в более поздние годы любовь М.А. Булгакова к творчеству Н.В. Гоголя нисколько не ослабевала. Один из критиков, современник Булгакова (возможно, Юрий Слезкин), так и писал о его творчестве: «Писатель обнаруживает любопытнейшее сочетание Гофмана с весьма современным Гоголем»³³. С этим соглашались все друзья М.А. Булгакова. С.А. Ермолинский, например, отмечал, что писатель «особенной любовью любил Гоголя»³⁴. Именно поэтому будущий автор Мастера и Маргариты, вопреки собственному мнению, высказанному в письме своему другу профессору-литературоведу П.С. Попову от 7 мая 1932 года («Инсценировать Мертвые души нельзя. Примите это за аксиому от человека, который хорошо знает это произведение»³⁵), все же с жаром взялся за подготовку инсценировки по Мертвым душам для МХАТа. Однако всё в этом спектакле делалось не так, как замышлял автор сценария. Сразу же были вычеркнуты сцены, связанные с Римом. Булгаков совершенно не представлял себе постановку Мертвых душ без римских сцен. Вот что он писал тому же П.С. Попову по этому поводу:

Первый мой план: действие происходит в Риме (не делайте больших глаз!). Раз он [Гоголь. — Г.К.] видит ее [Россию. — Г.К.] из «прекрасного далека» — и мы так увидим! Рим мой уничтожен, лишь только я доложил expose. И Рима моего мне безумно жаль!³⁶

Это подтверждается и текстом самого романа, в котором автор, хотя и в малой степени, но отвоевал свое право на Рим. Так, Воланд, глядя на Москву, произнес:

Какой интересный город, не правда ли?

Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:

— Мессир, мне больше нравится Рим!³⁷

Несмотря на восторг А.М. Горького после просмотра генеральной репетиции, спектакль вскоре был снят. Рим исчез, но мечта Булгакова осталась, а след ее запечатлелся в характерных «итальянских» чертах имен персонажей Мастера и Маргариты.

Ассоциативный круг, который влиял на выбор писателем или шифрование того или иного имени, был сложен и разнообразен. Поэтому нельзя возводить напрямую имя того или иного персонажа к единственному прототипу. Могли иметь место случаи, когда за именованием одного персонажа стояло несколько прототипов: Берлиоз — Д. Бедный, Е. Ярославский, А. В. Луначарский. М.О. Чудакова приводит цитату из Д. Бедного и резюмирует: «Все это довольно близко к диалогу Берлиоза и Иванушки Бездомного...»³⁸. В.П. Маслов предположил, что в фамилии Берлиоз запечатлена — кроме очевидной — и фамилия критика Л. Авербаха: «Отметим, что прототип Берлиоза, председатель РАППа АверБАХ (фамилия, созвучная с именем знаменитого композитора) много крови испортил самому М.А. Булгакову»³⁹. Вместе с тем, как представляется, более близки к разгадке причины использования фамилии Берлиоз в романе О. Кушлина и Ю. Смирнов. Они проводят убедительные параллели в биографиях и творчестве Г. Берлиоза и М. Булгакова и показывают роль этой фамилии как номинанта антипода автора⁴⁰. Впрочем, здесь возможна ориентация еще и на фамилию французского писателя-коммуниста Анри Барбюса (ср.: Берлиоз и Барбюс), книгу которого Иисус протне Христа Булгаков читал. Именно благодаря знакомству с этим произведением Булгаков обозначил родиной Иешуа не Назарет (ср. Га Ноцри), а город Гамалу⁴¹. Вот как А. Барбюс рассказывает о предшественниках христианства:

Эти боги связывались с природой, как солнечные боги или боги растительности. Они назывались в Египте — Озирис, во Фригии — Аттис, в Финикии — Мелькарт, в Месопотамии — Таммуз и Мардук, в греческих странах — Дионис, в Персии — Митра⁴².

У М.А. Булгакова почти то же говорит М.А. Берлиоз:

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, — поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике⁴³.

Интересно, что в Записных книжках И. Ильфа в том же 1928 году, то есть тогда, когда А. Барбюс приезжал в СССР и когда здесь вышла его книга, есть запись: «Барбюс. Гидони» (последнее слово зачеркнуто)⁴⁴. Это говорит о том, что книга А. Барбюса ходила по рукам в редакции «Гудка».

Точно также лишь одним из прототипов Шполянского в Белой гвардии был В.Б. Шкловский, о чем он сам и писал:

В Киеве поступил шофером в броневой дивизион гетмана Скоропадского.

Там я засахарил его броневые машины [...]. Об этом написал Булгаков, одним из дальних персонажей романа которого я оказался⁴⁵.

Номинация основана на обыгрывании в антропонимах ойконимических названий Шпола (Черкасская обл.) и Шклов (Могилевская обл.), небольших городков-местечек на Украине и в Белоруссии. Однако, как мы полагаем, в образ Шполянского на равных входят также такие прототипы, как Л. Троцкий, Н.Н. Евреинов и Дон-Аминадо (псевдоним, настоящее полное имя — Аминад Петрович [Аминодав Пейсахович] Шполянский)⁴⁶.

И, наоборот, могло быть так, что один прототип давал материал для нескольких персонажей. Например, Всеволода Вишневского в романе Мастер и Маргарита хватило на несколько героев: Мстислава Лавровича, Иогана из Кронштадта и, очевидно, Штурмана Жоржа. Конечно, М.А. Булгаков, что было свойственно его ономастической стратегии, сделал отвлекающий маневр: женщина-писатель, да еще с мужским адресом — это абсолютно точный, на первый взгляд, адрес Жорж Санд. На этот прием поддались не только читатели, но некоторые исследователи⁴⁷. Однако это всего лишь типичный булгаковский прием. Всеволод Вишневский, моряк-писатель, так насолил Булгакову своими доносами и почти бабьими сплетнями, что автор «уложил» его в женский персонаж. Вместе с тем не исключается, что Штурман Жорж мог быть в равной степени соотнесен и с давним приятелем Булгакова, писателем Юрием Слезкиным, который имел псевдоним Жорж Деларм (французская калька). Ведь Ю.Л. Слезкин вывел в своем романе Столовая гора под именем Алексея Васильевича самого Булгакова, да еще в неприглядном свете.

В романе Мастер и Маргарита Булгаков оказывается един в трех лицах: Мастера, Воланда и Берлиоза, ср.: «Возможно, что М. Берлиоз — это в какой-то степени сатира писателя на самого себя, модель преуспевающего Булгакова, пожертвовавшего чистотой помыслов и твердостью убеждений для карьеры»⁴⁸. Или, как пишет А. Королев: «он тоже alter ego автора, его насмешливая «ипостась»»⁴⁹.

Автор мог идти в номинации и от характерных реальных онимов.

В.А. Левшин вспоминает о прототипах рассказа № 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна:

[...] и «гениальнейший из всех московских управляющих Борис Самойлович Христи», за которым стоит колоритная фигура «матово-черного дельца в фуражке с лакированным козырьком» — караим Сакизчи, управляющий домом при Пигите и оставленный в той же должности после революции по причине своей полной незаменимости.

А Нилушкин Егор — представитель домовой общественности, облеченный титулом «санитарного наблюдающего»? Спросите старожилов, и вам сразу же скажут, что это известный всему дому Никитушкин, личность комическая, чьи грозные предупреждения («Которые тут гадют, всех в 24 часа!») не испугали бы даже ребенка.

А Пыляева Аннушка? Та, что вопреки строжайшим запретам Христи топила буржуйку выломанными из пола паркетинами, виновница сожравшего дом Эльпит пожара (тоже, между прочим, невыдуманного, хоть и раздутого Булгаковым до масштабов катастрофических)? Родословная ее не восходит ли к Аннушке из квартиры 34, вечно разбивавшей посуду по причине своего кривоглазия?

Правда, о физическом кривоглазии Аннушки в Доме Эльпит ничего не сказано, но след его нетрудно отыскать в умственной и душевной темноте этой женщины, с которой мы еще встретимся в романе Мастер и Маргарита и (мимоходом) в Театральном романе⁵⁰.

Автор в именовании своих героев мог отталкиваться и от внешних или внутренних характеристик протоперсонажей: казалось бы, что общего между фамилиями Судаков и Стриж? Вот что припомнила по этому поводу дочь режиссера МХАТа И.Я. Судакова и актрисы того же театра Е.И. Ланская:

Я опубликовала свою пьесу под псевдонимом «Щеглов».

— Щеглов — потому, что ваш муж, известный актер, а ныне директор Малого, — Коршунов?

— Нет, потому, что Булгаков в Театральном романе вывел моего отца под фамилией Стриж. Стриж — это Судаков, он очень узнаваем — с его энергией, с его неукротимостью... Правда, это шарж, но это был он. Так что мой отец — Стриж, а я — Щеглов...⁵¹

Думается, что из личного жизненного опыта Булгакова взята фамилия Максудов в Театральном романе. Стоит только разбить эту фамилию на составляющие: Мак и суд, как становится понятным, что сюда вошло домашнее наименование М.А. Булгакова:

Я уже говорила, что мы любили прозвища. Как-то Михаил Афанасьевич вспомнил детское стихотворение, в котором говорилось, что у хитрой злой орангутанихи было три сына: Мика, Мака и Микуха. И добавил: Мака — это я. Удивительнее всего, что это прозвище — с его же легкой руки — очень быстро привилось. Уже никто из друзей не называл его иначе, а самый близкий его друг Коля Лямин говорил ласково «Макин». Сам Михаил Афанасьевич часто подписывался Мак или Мака⁵².

Как видим, есть основания полагать, что фамилия Максудов у Булгакова не должна восприниматься как восточная (хотя она и приобрела такое звучание, от арабск. Maqsud — «желанный»), а скорее как искусственная: Мака судит, Мака рассуждает. Стоит привести понимание этой фамилии А. Арьевым: «Ликоспастов — это обанкротившийся двойник Максудова, ущербная, но родственная ему душа, потерявшая высокую цель жизни (фамилия рассказчика восходит к арабскому слову, обозначающему: цель, стремление, желание)»⁵³. Поэтому мы не склонны соглашаться с позицией М.О. Чудаковой, связывавшей фамилию Максудов с фамилией Булгаков через их тюркское единство или через возможность раннего знакомства М.А. Булгакова с этой фамилией⁵⁴.

Таким образом, становится очевидным, что многие, даже мельчайшие черточки биографии М.А. Булгакова оказываются вплетенными в тонкую канву его художественного творчества.

Примечания

Геннадий Филиппович Ковалёв — доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой славянской филологии Воронежского государственного университета.

1. С. Ермолинский, О Михаиле Булгакове, «Театр» 1966, № 9, с. 80.

2. Е. Земская, Николка Турбин и братья Булгаковы, «Театр» 1991, № 5, с. 46.

3. Там же.

4. Письмо Н.А. Булгакову от 4 окт. 1933 г., «Дружба народов» 1989, № 2, с. 216.

5. Н. Кузякина, Михаил Булгаков и Демьян Бедный, в кн.: М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени, Москва 1988.

6. Е. Земская, Николка Турбин..., с. 47.

7. М. Петровский, Мифологическое городоведение Михаила Булгакова, «Театр» 1991, № 5, с. 23—24.

8. В. Левшин, Садовая 302-бис, в кн.: Воспоминания о Михаиле Булгакове, Москва 1988, с. 165.

9. «Киевские вести», 17.01.1911.

10. А. Паустовский, Булгаков, в кн.: Воспоминания о Михаиле Булгакове..., с. 104.

11. Л.Н. Толстой, Соединение и перевод четырех евангелий, в кн.: он же, Полное собрание сочинений в 90 томах, Москва 1957, т. 24, с. 10.

12. Там же, с. 111.

13. А.Н. Барков, Религиозно-философские аспекты романа «Мастер и Маргарита», в кн.: Возвращенные имена русской литературы, Самара 1994, с. 69.

14. С. Фуссо, «Собачье сердце» — неуспех превращения, «Литературное обозрение» 1991, № 5, с. 34.

15. С. Шаргородский, Собачье сердце, или Чудовищная история, «Литературное обозрение» 1991, № 5, с. 92.

16. М. Каганская, Белое и красное, «Литературное обозрение» 1991, № 5, с. 99.

17. Там же.

18. М.О. Чудакова, Жизнеописание Михаила Булгакова, Москва 1988, с. 196.

19. Там же.

20. Там же, с. 244.

21. Л. Кацис, «...О том, что никто не придет назад». Предреволюционный Петербург в «Белой гвардии»М. А. Булгакова, «Литературное обозрение» 1991, № 5, с. 81.

22. Л.Е. Белозерская, Страницы жизни, в кн.: Воспоминания о Михаиле Булгакове..., с. 235.

23. Ю. Слезкин, «Пока жив — буду верить и добиваться...», «Вопросы литературы» 1979, № 9, с. 212.

24. Ю. Слезкин, Шахматный ход, Москва 1982, с. 10—11.

25. Там же, с. 85.

26. A. Drawicz, Mistrz i diabeł. O Michale Bułhakowie, Kraków 1990, с. 105.

27. М. Штих, В старом «Гудке», в кн.: Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове, Москва 1963, с. 97—98.

28. М. Булгаков, Письма, Москва 1989, с. 114.

29. М.О. Чудакова, Жизнеописание Михаила Булгакова..., с. 231.

30. М.А. Булгаков, Дьяволиада, в кн.: он же, Собрание сочинений в пяти томах, т. 2, Москва 1989, с. 28.

31. В.В. Гудкова, Комментарии, в кн.: М.А. Булгаков, Собрание сочинений..., т. 2, с. 695.

32. Е. Земская, Театр в жизни молодого Булгакова, в кн.: М.А. Булгаков-драматург..., с. 115.

33. Ю.С., Среди книг и журналов, «Заря Востока», 11.03.1925.

34. С.А. Ермолинский, Из записок разных лет, Москва 1990, с. 68.

35. М. Булгаков, Письма..., с. 240.

36. Там же.

37. М.А. Булгаков, Мастер и Маргарита, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 5, Москва 1990, с. 349.

38. М.О. Чудакова, Некоторые проблемы источниковедения и рецепции пьес Булгакова о гражданской войте, в кн.: М.А. Булгаков-драматург, с. 490.

39. В.П. Маслов, Скрытый лейтмотив романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», «Известия РАН. Серия литературы и языка» 1995, № 6, с. 54.

40. О. Кушлина, Ю. Смирнов, Магия слова, «Памир» 1986, № 6, с. 119—123.

41. А. Барбюс, Иисус против Христа, Москва — Ленинград 1928, с. 124.

42. Там же, с. 63.

43. М.А. Булгаков, Мастер и Маргарита..., с. 10.

44. И. Ильф, Записные книжки, Москва 2000, с. 209.

45. В.Б. Шкловский, О семье, городе, о себе и о друзьях, в кн.: Советские писатели. Автобиографии, т. IV, Москва 1972, с. 692.

46. М. О Чудакова, Некоторые проблемы источниковедения..., с. 78.

47. Л.В. Белая, Лексико-семантические и функциональные особенности антропонимики М.А. Булгакова (на материале романа «Мастер и Маргарита»), «Филологические науки» 1990, № 5, с. 108; О. Кушлина, Ю. Смирнов, Магия слова..., с. 119.

48. О. Кушлина, Ю. Смирнов, Некоторые вопросы поэтики романа «Мастер и Маргарита», в кн.: М.А. Булгаков-драматург..., с. 302.

49. А. Королев, Москва и Ершалаим, в кн.: В мире фантастики, Москва 1989, с. 99.

50. В. Левшин, Садовая 302-бис..., с. 181.

51. Е. Старкова, Сфера Екатерины Еланской, «Аргументы и факты» 1996, № 50, с. 8.

52. Л.Е. Белозерская, Страницы жизни, в кн.: Воспоминания о Михаиле Булгакове..., с. 197.

53. А. Арьев, «Что пользы, если Моцарт будет жив...». Михаил Булгаков и Юрий Слезкин, «Звезда» 1988, № 12, с. 20.

54. М.О. Чудакова, Некоторые проблемы источниковедения..., с. 24.