Мы определили путь Героя как путь Добра в контексте триады «Ареопагитика»: красота — добро — истина. Путь героини в тех же координатах будет путем Любви. Любовь есть активное осуществление добра. С данным тезисом согласен не только Н. Бердяев, но и П. Флоренский. На этой же позиции стоит и западный экзистенциализм в лице М. Бубера, утверждающего истинность экзистенции только в ином «Я» — в «Ты» [46].
Несколько слов в связи с Еленой, которая, безусловно, имеет статус героини у М. Булгакова, что очевидно следует из предложенного выше анализа «Белой гвардии». Интересное предположение мы находим у Е. Блаватской в «Тайной доктрине», объясняющее десятилетнюю войну между греками и троянцами. Миф утверждает, что война началась из-за похищения Елены Парисом. Е. Блаватская пишет, что Елена воплощает в себе ценности Красоты и Любви, и эти ценности являются Истиной, данной человечеству при переходе из четвертой в пятую расу. Троянская война — это сражение за новые ценности, данные человечеству свыше: за Красоту и Любовь [35. Т. 2].
«Ареопагитовская» триада: красота — добро — истина в русском сознании проанализирована в первой главе. Тогда было отмечено, что нашей культуре этот источник знаком с X века, а в Европе он становится популярным только к тринадцатому. Сейчас необходимо сказать, что тот резонанс, который этот источник получил в западноевропейском сознании нисколько не уступал своей глобальностью славянскому восприятию. Достаточно сказать, что он явился «учебником жизни» эпохи Возрождения. Только философия Ренессанса, в силу приверженности к платоновскому учению, предпочла путь Любви славянскому пути Добра.
Для философии Возрождения Платон — безусловный авторитет. И платоническая любовь становится категориальным символом эпохи. «Платоническая» — изъятая из платоновского «Пира» в жизнь. Фичино, написав комментарии к данному произведению, создал теоретическое обоснование уникальному явлению: Беатриче — Данте, и тем самым воплотил (облек в плоть, оформил, сделал предметом жизни). Лаура — Петрарка, Симонетта — Джулиано, Фьяметта — Боккаччо, Джульетта — Ромео — сколько их было потом на пике сознания, осмыслившего любовь.
Абсолютный, недоступный Бог средневековья и того же Платона (благодаря «Ареопагитику») в Возрождении находит средство дать почувствовать человеку его приобщенность к Великому, саму возможность Божественного. Это средство есть Любовь — «духовное круговращение» (circuitus spiritualis) М. Фичино — от Бога к Миру и от Мира к Богу. Любовь — это ток, исходящий из Бога во Вселенную. Любить — попасть в это мистическое круговращение. Но это не человеческая, не земная любовь, а божественная — «небесная Венера». А. Лосев назовет эту человеческую возможность Бога — «возрожденческий субъективный имманентизм» [150].
Смысл любви, реченный Платоном, осуществленный А. Данте и осмысленный М. Фичино (да и всей философией кватроченто) — такова рефлексия идеи. Но идеи самостоятельны, они вечны, как боги. Иное дело жизнь — она так не часто дотягивается до истины, что каждое мгновение такого попадания — это эпохальные периоды Возрождений. Пятнадцатый век. Флоренция. М. Фичино, переводя «Монархию», осознает «небесную родину» А. Данте. Наблюдая Симонетту и Джулиано, — «усталых путников, только что перешедших полдень любви» [173, 128], Боттичелли создает «Венеру и Марса». Члены Флорентийской Платоновской академии живут по законам исповедуемых идей: «Донато Аччайуоли остается девственным до женитьбы; Микеле Верино умирает восемнадцати лет («врачи обещали мне здоровье, если я буду удовлетворять свое половое влеченье. Не надо мне здоровья, добытого такой ценой!»); Уголино Верино: «Мы избранники, мы священное поколение, и мы думаем, что нельзя писать о сладострастных предметах» [150, 321]. Лоренцо Медичи придумывает себе платоническую любовь, уже тогда осознавая ее как эффективный сублиматор в творчество, и пишет свои искусные сонеты деревенской красотке Ненчи. А все начиналось с А. Данте и его Пути Любви (пути восприятия божественного света, способного освятить, возвысить или разрушить человека) — «Ареопагитовского», по сути.
Любовь Маргариты и Мастера — платоническая любовь. Не в смысле — бесплотная, а в смысле — божественная. Именно она — «Ареопагитовская», возрожденческая, по сути, любовь — дала возможность М. Булгакову восклицать: «Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!» [48, 230] Маргарита была написана М. Булгаковым для осуществления данной любви, данного пути, в котором автор очень по-русски осознал исключительно женское предназначение.
И еще один важный момент: дело не во влиянии А. Данте на М. Булгакова (предмет исследования многих), а, скорее, в том, что у А. Данте и у М. Булгакова оказались общие корни в сознании в качестве философской системы «Ареопагитика». И в этом смысле повышенный интерес к возрожденческому гуманизму, востребованный русским сознанием, становится очевидным, как очевидно и различие Пути Добра и Пути Любви, осмысленное тем же сознанием. Именно исконно русский, соловьевский путь «Оправдания Добра», в его крайней онтологической интерпретации у М. Булгакова, прозвучит в аксиоме Иешуа: «Все люди добры». Необходимость соотнести онтологическую и антропологическую концепции этого Пути заставят М. Булгакова обратится к образу Дон Кихота — к одной из вершин Возрождения, определенных Ф. Достоевским (в дневниках) как «оправдание человечества» [86].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |