В первой главе, занимаясь вопросами сознания, мы сформулировали основные положения мировоззренческого характера, что дало впоследствии возможность определить философию русского экзистенциализма как базовую в творческом мировосприятии М. Булгакова и тем самым увидеть онтологические ориентиры писателя.
Во второй главе, изучая булгаковского героя и пути осуществления человеческой судьбы, данные творческой объективностью писательского гения М. Булгакова, мы сосредоточились на его этике, представив ее как Путь Добра (Путь Любви — у героини).
Для того, чтобы картина анализа творчества М. Булгакова оказалась полной и завершенной в контексте философии, необходимо обратиться к вопросам эстетики писателя, стилевым и жанровым особенностям его творчества.
В русском литературном процессе можно выявить и сформулировать множество особенностей и закономерностей. Изучение данных закономерностей — благодатная почва для исследователей. Одной из таких особенностей, например, являются две линии традиций в поэзии: светская, блестяще-солнечная — Пушкин — Некрасов — Ахматова и внутренняя, матово-лунная — Лермонтов — Тютчев — Цветаева.
Можно говорить о бинарности, об исторической дуальности или о двойственности темперамента, об Аполлоновом и Дионисийском началах, но в конце концов корень всего — в двух составляющих сознания, каждой из которых необходима своя форма для воплощения.
Тезис о двух составляющих сознания — для нас исходная аксиома. В этом контексте, чтобы увидеть место М.А. Булгакова в русском литературном процессе, выявим еще одну (двойную) линию традиции: Радищев — Чернышевский — Горький — «произведение-манифест» и Жуковский — Достоевский — Булгаков — «произведение-осмысление» [182].
«Произведение-манифест» будет нести в себе революционную идею, которая получит широкий резонанс в массовом сознании. «Произведение-осмысление» представит мифологизированную модель действительности и станет актуальным для индивидуального духовного сознания. Первая — двигатель истории (доминанта составляющей «бытия на Земле»), вторая — фактор становления самосознания (доминанта составляющей «Космос Земли»). «Произведение-манифест» и «произведение-осмысление» — не жанровые характеризующие, а определения в контексте категорий сознания. В связи с творчеством М.А. Булгакова, нас будет интересовать второе. Вернее, ее характеристики, как особенности литературного процесса, выявляющие его закономерности.
К таким особенностям можно отнести следующие.
а) Объективно отраженная действительность и объективная оценка действительности, не всегда совпадающая с активной субъективной позицией автора.
б) Символизация и мифологизация как художественные приемы, дающие возможность передать онтологическую степень осмысления, включающую высокий уровень обобщения и преодолевающую условное противоречие между авторской позицией и объективностью изложенного.
в) Отсутствие авторских выводов и заключений — передача этого «бремени» читателю (в ответах последнего на вопросы — смысл и тайна его духовного становления).
Все особенности выражают закономерности русского экзистенциализма. Активная субъективная позиция автора не мешает объективности излагаемого в силу именно русской экзистенциальной традиции. В западном экзистенциализме (от С. Киркегора) субъективизм внутренний, максимально воспроизведенный в субъективности изложенного, — принципиальная позиция и характеристика, унаследованная от романтиков. У романтиков произведение — ничто перед всезначимостью авторского самовыражения.
В русском экзистенциальном мироощущении субъективная активность автора — в восприятии. Субъективное, как сосуд; активность, как возможность воспринять абсолютно объективное — Откровение. Отсюда: первое — полнота сосуда есть творческая потенция автора, апеллирующая смыслом, знанием (а не мнением); и второе — данная объективность галлограммна, она дает возможность увидеть действительность панорамно и как часть в целом.
В первой главе мы уже ссылались на Н. Бердяева, который в своей оценке западного экзистенциализма говорил о том, что онтологичность там разрушается стремлением к онтологичности, — агрессивной гносеологической позицией. Ни Жуковский, ни Достоевский, ни Булгаков не ставили целью познание Бога и вещание Истины. Но сама задача осмысления происходящего и в контексте истории, и в контексте психологии, и в координатах Бытия предполагала ту самую активную субъективную позицию в восприятии, вследствие которой — данность прозрения и способность автора выразить объективный смысл. Поэтому в русской традиции отсутствует противоречие между активной субъективностью автора и объективностью изложенного в произведении. Позже, при рассмотрении конкретного текстологического материала, мы увидим, как упраздняется противоречие между Булгаковым-монархистом и Булгаковым-писателем, констатирующим победу большевиков.
Мифологизация, как необходимое художественное средство, была осознана и востребована экзистенциализмом изначально. Ж.-П. Сартр рассуждал об этой необходимости в связи с «театром ситуации», где уже невозможно счастье в виде символа синей птицы и где реальная, живая ситуация условно гиперболизируется, «превращаясь в метафору человеческого бытия вообще». «По убеждению Сартра, театр должен в буквальном смысле стать храмом, в котором будут разыгрываться трагические мифы, содержащие в себе тайны человеческого бытия» [101, 160].
В литературной традиции, которую мы рассматриваем, у авторов нет необходимости в поисках архетипа для условной гиперболизации ситуаций, данных в произведениях. Скорее уровень осмысления, о котором до этого шла речь, настолько глобален, что для передачи его в произведении нужна особая форма. Наиболее адекватной является миф. Во-первых, в силу того, что он раздвигает временные рамки, и, следовательно, передает эффект панорамности и галлограммы. Во-вторых, стоит вспомнить, что мифологическое сознание не знает государственности и социальности, а, следовательно, лишено условностей, с ними связанных, что дает возможность увидеть человека как стихию и как божественное. М. Булгаков использует все формы мифа: и архаический, и античный, и евангельский, и библейский. Причем он не только использует мифо-символ и мифо-сюжет, но и мифо-построение, вводя его в структуру романа (в «Белой гвардии», например).
Философия экзистенциализма предполагает, что человек познает внешний мир в формах чувственного созерцания: ощущение, восприятие, представление. Мировосприятие Булгакова можно представить как синтез мироощущения, миропонимания, мировидения. Поэтому М.А. Булгаков — экзистенциалист.
Мироощущение автора открывается нам через художественные особенности его произведений, своеобразие жанровой структуры, стилистические и структурологические основополагающие функции художественных приемов.
Миропонимание М. Булгакова глобально расширено его философским вероисповеданием: экзистенциальная картина мира с особенностями русского восприятия.
Мировидение — объективность реальности, воспроизведенная силой художественного гения, открытие эпохи через контекст историчности и традиционности.
В данной связи представляется возможным некая систематизация творческого наследия М. Булгакова:
а) Онтологическая трилогия (историко-философская концепция действительности): «Белая гвардия» (Мир), «Бег» (Человек), «Мастер и Маргарита» (Бытие).
б) Эксперименты природного (биологического) мира (гоголевская традиция философской сатиры): «Собачье сердце», «Дьяволиада», «Роковые яйца», сатирические рассказы и фельетоны.
в) Театр Булгакова: «Театральный роман», драматургия, литературные фантазии.
Особенности экзистенциального творческого метода заключаются прежде всего в использовании средств крайней гиперболизации и обобщений, необходимых для выражения онтологических понятий. Об одном из таких творческих принципов речь шла в начале — и это Миф. Кроме мифологизации, в данном контексте уместно указать на элементы фантасмагории: смещение пространства («пятое измерение», «вверх по спуску» и пр.); сон, философия сна, онирический элемент сна [221]; состояния бреда, внутреннего диалога — условной психо-нервологической аномалии; гоголевская традиция использования низшей демонологии, уходящая корнями в народные поверья и фольклор; атрибутика из «всемирнои-сторического архива».
Стилистика М. Булгакова — еще не открытая страница. Легкость, ироничность тона, ломка ритмов — от провалов в неведомые бездны до непредсказуемого скольжения сюжетного развития (причина читательского катарсиса), действенность, заложенная в своеобразии фразопостроения, культурологическая насыщенность. Игра литературных реминисценций: «Дубина народной войны!», «она страдала и любила», «Русскому человеку честь — одно лишнее бремя» и т. д.; пейзажная символика и пр. Экзистенциальность дает ощущение некоей предельности и крайне напряженной эмоциональности, что стилистически передается ломкой ритмов изложения и особой торжественной художественностью.
Что касается театра М. Булгакова, то речь идет не о драматургии, а именно о театре, со всей свойственной ему атрибутикой, замечательно воссозданной на страницах «Театрального романа». Театр Булгакова — это особый мир, или особое восприятие мира. Как есть, например, театр А. Чехова или театр А. Блока, или театр Б. Брехта, или театр В. Шекспира, так есть и театр М. Булгакова. Театр — мировая костюмерная. Театр, мир театра, театральная атрибутика, искусство образности, перевоплощения, подтекста, свойственных театру — все это используется как стилистический прием: цитируемые отрывки из оперных либретто, наделение героев театральными масками, искусство мизансцены, театральные трюки и законы сценического действия.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |