Онтология. Корни булгаковской онтологии — в космогоническом мифе о сотворении [168; 274, 85]. Наиболее целостная философская концепция на базе архетипа, сохраненного мифом, и давшая наиболее плодотворную традицию, — плотиновская [9]. Ум (Дух, творческая мысль, идея), Единое (как божественное первоединство, позже у Прокла [151] — некое изначальное хтоническое; или в древних космогониях — тот, кто творит из себя: китайский Паньгу или славянский Род; Хаос), Мировая Душа (сотворенный мир, космос). В основе творения — принцип эманации: огонь, рожденный от огня, полностью воссоздает в себе первого, при этом первый ничего не утрачивает.
Данный принцип лежит в основе триединства (семеричности) и далее множественности сотворенного мира. Древнегреческая триада миропостроения: Дух, Душа, Тело — сохраняется в христианстве как Рай, Чистилище, Ад, а в момент творения Бог (Дух), погружаясь в хаос (Единое), эманирует из себя Мир (Мировую Душу), одновременно «создавая» и «оплодотворяя» его (одновременно). Подобно тому, как Гея, порождает из себя Урана, а затем они вместе порождают Кроноса (у Прокла), Бог порождает из себя материальное нечто (Сатану) и потом из него творит мир. В какой-то момент это «нечто» объективизируется, становится самостоятельным, но по принципу эманации (как огонь) сохраняет в себе сущность прародителя. В «Божественной комедии» Люцифер — зеркальное отражение Бога (только холодное, свет без тепла). Три мира Г. Сковороды — суть тот же смысл. И М. Булгакову, очевидно, известен основной закон миросотворения.
Древнегреческая философская традиция повторяет принцип любого космогонического мифа: рождение космоса из хаоса в силу активности творческой божественной воли. Это построение воспроизводит и рожденное таким образом мироустройство: троичное у греков (тело, душа, дух) или семеричное у индусов [146; 174] (физическое и праническое — тело, астральное и камо-манасическое — душа, манас, будхи и атма — дух). Как это возможно проследить, такое построение справедливо и для Вселенной, и для человека, то есть для микрокосма и макрокосма одинаково. Человек (и клетка, и мир) рождается, живет, умирает и возрождается, как Вселенная [130]. М. Булгаков воспроизводит данный принцип как в творчестве в целом, прослеживая развитие мира (в «Белой гвардии»), человека (в «Беге»), божества (в «Мастере и Маргарите»), так и в каждом из этих произведении в отдельности. Трехмирие в структуре «Мастера и Маргариты» — следствие осуществления булгаковской онтологии по принципу древней космогонии, или семемирие, которое обнаруживает в персонажах романа А. Кораблев и анализирует как семь христианских кодов восхождения к свету [127, 35—54].
Основной вывод, к которому мы пришли в системе выше изложенных рассуждений, следующий: Принцип троичности, который лежит в основе рождения и жизнесуществования, переданный древними космогоническими мифами (М. Элиаде) и древними философиями (Плотин, Упанишады), воспроизведен во многих поздних философских системах (среди них приведены: Дионисий Ареопагит, А. Данте, И. Кант, С. Киркегор, П. Флоренский) и представлен в творчестве М.А. Булгакова. Сознательно — так как была написана трилогия: «Белая гвардия», «Бег», «Мастер и Маргарита», и бессознательно, в силу экзистенциального типа сознания, носителем которого является автор.
В связи с данностью двух составляющих сознания традиция представлена координатами не только вечности, но и времени. И, следовательно, необходимо обозначить не только онтологическое, но и историческое. Тем более, что последнее до недавних пор являлось единственным параметром в изучении творчества М. Булгакова, и «Бег», и «Белая гвардия» имели только этот контекст исследования, в силу чего оставались не понятыми и не оцененными по достоинству.
Историческое. Экзистенциальная концепция исторического трансцендентна (онтологична). Только западная экзистенция [К. Ясперс (292)] требует трансценденции, тогда как русская разрешается в ней. В западной традиции экзистенциальные идеи тяготели к онтологической основе, но всякий раз ее разрушало противоречие исторического, которое мыслилось как социальное и психологическое. В этой связи акцент экзистенциальной философии закономерно определен К. Марксом и З. Фрейдом [243], хотя, конечно, несправедливо было бы не учитывать влияния М. Вебера, Г. Риккерта, А. Тоинби, О. Шпенглера1. Одним из положений, объединяющих «истины» К. Маркса и З. Фрейда, будет положение о том, что человек живет в мире иллюзий, потому что «они помогают ему переносить убожество реальной жизни» [243, 310], и для обоих ключ к лечению общества и индивида — осознание, что и определило гносеологическую направленность экзистенциальных идей.
Русская историческая «Вселенская идея» [181, 32] абсолютно онтологична. Отечественная философия (особенно начала прошлого века) связывает историю с религиозным сознанием. Н. Бердяев говорит о «русском историческом» в связи с эсхатологией: «Идея истории приурочена к тому, что в грядущем будет какое-то событие, разрешающее историю» [30, 23]. Очевидно, что речь идет о конце света. Но также о возрождении мира, ибо с концом истории (времени), наступит Вечное царствие (последняя глава Откровения от Иоанна). «Идея царствия Божьего имеет эсхатологический смысл, обозначает конец этого объектного мира и наступление иного, преображенного мира» [28, 262]. Всемирная история видится Н. Бердяеву как внутреннее раскрытие Апокалипсиса.
Апокалипсис лежит в основе структурного построения «Белой гвардии», и М. Булгаков раскрывает его в особом историческом отрезке — в эпохе войн, революций, на стыке столетий — момент экзистенциальной грани истории, именно для определения онтологических координат, с целью увидеть перспективу исторического — возрождение мира.
М. Булгаков реализует в творчестве и два возможных, по Н. Бердяеву, пути в истории: путь самоподчинения божественному началу мира и укреплению человеческой личности («Белая гвардия», «Бег»), и путь порабощения себя злым сверхчеловеческим началом («Мастер и Маргарита»).
Отношение русского человека к истории, определенное героикой воинской славы, поклонением воле и деяниям предков, смыслом сопричастности традиции и предназначения, выраженным в категории гражданственности, есть отношение онтологическое. Социально-психологическая проблемность отсутствует. Нет противоречия сегодняшнего дня в кризисе идей вчерашних обобщений. Отношение к исторической судьбе России, как к своей собственной судьбе, отсутствие представления об истории как некоей чужеродной объективации, боль и восторг в эстетическом смысле гражданственности ведет далее — в рассуждении Бердяева — к мифологеме о Небесной жизни и небесной теории, о тайне отношений между Богом и человеком. В этом же направлении мы можем наблюдать творческую эволюцию булгаковских идей.
Два вывода имеют смысл для дальнейшего рассмотрения проблематики. Первый: русская история и русская мысль — философия истории о конечных исторических судьбах: апокалипсический смысл — онтологические координаты. Второе: — в русской традиции отношение Человек — История органически вписывается в отношение Человек — Космос, формулируя тем самым космическую сущность исторических процессов, а также мысль человека и человечества в его высшем, сверхисторичном предназначении.
Понятие историзма у Булгакова приобретает особый смысл и играет особую роль в связи с тем, что писатель расширяет его, выводя за рамки общепринятого значения. Историзм в эстетической концепции М. Булгакова не является набором хронологических фактов с исследованием причинных и следственных связей. Роль истории — упорядочивать хаос в мироздание. История связана со временем, а последнее близко в понимании к значению вечности как у Бердяева, так и у Булгакова. «Есть время космическое, время историческое и время экзистенциальное. Время космическое исчисляется математически по движению вокруг Солнца <...> оно символизируется круговоротом. Время историческое как бы вставлено во время космическое, и оно может исчисляться математически по десятилетиям, столетиям, тысячелетиям <...> оно символизируется линией. Время экзистенциальное не исчисляется математически, его течение зависит от напряженности переживаний, от страдания и радости, в нем происходит творческий подъем и бывают экстазы, оно более всего символизируется точкой, говорящей о движении в глубь» [28, 263]. Все три формулируемые типы времени интересны М. Булгакову. Возможность убедиться в этом будет после рассмотрения структуры «Белой гвардии». Здесь же только отметим: всякая вечность тоже конечна, и поэтому у Булгакова нет категории «будущего» (даже «машина времени» в пьесе «Иван Васильевич...» отправляется в прошлое, в отличие от «машины времени» Маяковского, Пильняка или даже Уэльса). Все приходит во время и все происходит так, как должно происходить: «Все будет правильно, на этом построен мир».
Бытие как бы предопределено, но с основным условием: всему свое время. Причем не только всему, но и всем, так как у Булгакова существует писаный закон: Богу — Богово, Кесарю — кесарево, а человеку — человеково, не лишним будет еще добавить: Дьяволу — дьяволово...
Подход М. Булгакова к проблеме историчности-временности есть подход экзистенциальный. Н. Бердяев в работе «Мое философское миросозерцание» скажет: «Вечность не есть бесконечное время, которое можно количественно измерить, а качество, преодолевающее время», — и далее... — «Смысл истории должен иметь смысл для каждой человеческой личности, он должен быть соизмерим с ее индивидуальной судьбой» [32, 287].
Закон историчности М. Булгакова заставляет человека ощущать себя звеном в великой цепи мироздания, поэтому у писателя нет самоубийств. Самоубийство — это нарушение, срыв, несвоевременная утрата звена. Допустить этого невозможно. Такова одна из особенностей русского экзистенциализма. Западное учение в этом вопросе основывается на возможности свободы выбора. Жить или умереть — вправе решить сам человек. «Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил?» — отвечает Иешуа Га-Ноцри вопросом на вопрос Пилата, тем самым утверждая идею автора об экзистенциальном времени. Звено цепи — это великое предназначение, великая данность. И человек властен и значителен в пределах этой данности. За пределами ее — не его «ведомство». И Левий Матвей вынужден просить Воланда за Мастера. И Воланд не может простить Фриду, — это не в его компетенции. И только Мастер может отпустить всадника в «белом плаще с кровавым подбоем». И только Маргарита может быть королевой бала у Сатаны. И Алексей Турбин не поправится после болезни до ухода Петлюры из Города. И только Елена может произнести молитву Богоматери, спасая Алексея... И продолжать примеры можно до бесконечности.
Помимо всего, М. Булгакова волнует еще и экзистенциальная сущность человека, выходящего за уровень человеческого. Очевидно, что здесь существуют параллели с учением Н. Бердяева о том, что «Последняя тайна человеческая — рождение в человеке Бога. Последняя тайна Божья — рождение в Боге человека. <...> в этом — тайна Христова, тайна Богочеловека» [25, 297].
Примечания
1. Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990; Риккерт Г. Философия истории. — СПб., 1908; Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М., СПб., 1996; Шпенглер О. Закат Европы. — М., 1993.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |