Красота, Добро, Истина — основополагающие понятия в системе и логике дальнейших рассуждений, так как в триединстве их заложен принцип развития.
Научиться видеть, осознавать красоту — значит встать на путь Добра. Путь этот связан с духовным подвижничеством и героизмом в русской традиции — это индивидуальный путь становления. Его направление — Истина. Но Истина абсолютна, объективна. И в духе «Ареопагитика» она сама снисходит до избранных (непрестанно следующих по пути) в виде Откровения. Путь к Истине как жизненный путь, как крестный путь, как осуществление предназначения индивидуальной жизни связан с прохождением «бездны», с символической смертью и возрождением. Это прохождение через царство мертвых в язычестве, это смерть на кресте в христианстве.
«Бездна» — очень точный термин Ф. Достоевского. В нем отражены два смысла: бездна — пропасть (чтобы подняться, надо упасть) и бездна, которая открывается (только со дна колодца днем видны звезды).
В русской традиции — это путь Богочеловека, и он двойственен. Это путь духовного подвижника — святого старца или это путь воина — персонифицированного Георгия Победоносца. В первом мы можем проследить древнегреческую культурологическую традицию философа-отшельника. Последний связан с римской традицией гражданственности. Первый — это путь духовного самосовершенствования, второй — это путь служения.
Для того чтобы избежать неверного представления о том, что рассуждения в контексте категорий Красота, Добро, Истина — русское национальное явление, рассмотрим другие теории.
Мы уже говорили о том, что в христианстве носителями данных смыслов будут Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Святая Троица Православия в русской философской литературе будет адекватным выражением триединства Красоты, Добра и Истины отечественного сознания.
В эзотерических традициях нам известны три логоса монады: Высший разум (Манас), Высшая любовь (Будтхи), Высшая воля (Атма). Воля дает закон, любовь — энергию, разум — форму жизни. В мироощущении китайцев эти смыслы знакомы нам как Инь, Дао и Янь. У древних индусов — это три гуны: TAMAS, SHTVA, RAJAS. В данных случаях понятия абсолютно онтологичны. Они выражают космические, божественные круговращения, в которые человек включен наряду со всеми остальными составляющими.
Нечто подобное Истине, Добру и Красоте можно проследить в философии С. Киркегора. Имеются в виду три стадии индивидуального развития экзистенции: эстетическая, этическая и религиозная. Для нас эта теория интересна именно тем, что в ней также существует субъективный путь становления при сохранении объективности Истины. Но и здесь есть нюанс, в котором суть отличия киркегоровской концепции от русской традиции. Этот нюанс связан с прохождением «бездны». Для родоначальника экзистенциальной философии «бездна» перед Истиной — это буквальная смерть. Страх и отчаяние связаны именно со смертью, с осознанием временности и бренности человеческого существования. Для русского сознания прохождение «бездны» — лишь этап развития, может быть, самый сложный и ответственный, но этап. Герой спускается в Аид и возвращается. Христос был распят и воскрес. Неистребимая вера в возможность преодоления смерти дала Н. Бердяеву повод говорить, например, об апокалипсичности русского менталитета. (Апокалипсис — Откровение от Иоанна — заканчивается вечным блаженством).
Теперь, когда различия и сходства выявлены, можно сформулировать определение русского типа сознания как экзистенциального. Но это не экзистенция С. Киркегора, это онтологическая экзистенция.
Онтологичность русского сознания и русской экзистенциальной мысли, в частности, — это одна из основополагающих особенностей [152; 93]. Но это не объективизированная онтология, уничтожающая человека, делающая его рабом страха, отчаяния, тошноты, обыденности, «падшести», а онтология становления, где «познание имманентно бытию, а бытие имманентно познанию» [27], в силу своего экзистенциально-онтологичного статуса в тезисе «Мир человека в Мире», в силу преодоления и «восточной» вечности, и «европейской» временности1. Онтологичность дает удивительный оптимизм существования, утверждающий свободу духа и волю духа в онтологичности познания, в отличие от гносеологической позиции европейской мысли, объективизирующей бытие, с одной стороны, с другой — рождающей страх временностью, привносящей отчаяние социальности. Эстетические характеристики, онтологичные в основе своей, — также источник оптимистичности в русском сознании.
Особенность русской онтологии следует уже из рассматриваемых структуры и традиции, но интересны также и рассуждения Н. Бердяева, где она выражена особо. В работе «И мир объектов. Опыт философии одиночества и общения», построенной на материале исследований немецкой философии, и, в частности, философии, которую автор называет Existenz philosophi, для нас важен вывод: «познание имманентно бытию, а бытие имманентно познанию» [27, 231]. Кроме того, интересно проследить за ходом мысли Н. Бердяева, т. к. существенным для нашего исследования являются сравнительные характеристики. Весь период до И. Канта определен «трагедией познания», т. к. «противоположение познания бытию означает выключение познания из бытия» [27, 225]. Идеи И. Канта Н. Бердяев приветствует [28, 20] как «освобождающие от власти объектного мира» [27, 226], однако последующую немецкую философскую мысль И.Г. Фихте, Ф. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля он обвиняет в «объективировании субъекта», что «лишало его внутреннего существования» [27, 226].
Настаивая на экзистенциальности самого познающего субъекта, единственный представитель русского экзистенциализма обвиняет М. Хайдеггера и К. Ясперса в том, что они строят не философию существования, а «философию о существовании»: У М. Хайдеггера нет Духа, по мнению Н. Бердяева, его философия не столько философия Existenz, сколько философия Dasein, что есть «виновность» и есть «падение». К. Ясперс также попадает в немилость в связи со своей идеей трансцендирования: экзистенциальное «Я» у К. Ясперса трансцендентно времени, оно отличается от эмпирического «Я». Существование во времени более времени. Н. Бердяев правомерно считает, что такие положения философии существования двух немецких мыслителей делают человека «выброшенными в мир» — и потому они «трагичны и пессимистичны». Русскую же философию всегда отличал исключительный оптимизм. Почти всегда это был оптимизм, основанный на личностной активности в вере, на онтологической сопричастности Бытию. «Вся безвыходность теории познания, — отмечает Н. Бердяев, — которая противополагает субъект — объекту, познание — бытию, в том, что она изымает субъект из бытия» [27, 230]. Сама онтологическая сущность русской мысли, на которой мы настаиваем и которую мы пытаемся здесь доказать, у В. Соловьева, например, выражена так: «Бытие — это мысль есть. Сущее — я есмь» [216]. Н. Бердяев обосновывает данное положение следующим образом: «Познание не противостоит бытию, а совершается внутри бытия и с бытием, оно есть просветление бытия» [27, 230]. Это бердяевское «просветлетние» содержит в себе не только указание на онтологическую сущность акта познания, но и формулирует его как творческий акт, внося в него эстетические характеристики, которые сохраняют, по сути, онтологическую основу.
Далее он перефразирует идею в чисто русской эстетической специфике: «Познание является самовозгоранием света в бытии, переходом от тьмы к свету. Познание не только проливает свет на бытие, не только есть свет в бытии, но оно есть свет в бытии, внутри бытия» [27, 230]. Элементы эстетического, вписанные в сущность выражения мысли и соответствующим образом характеризующие сознание, отмечались как особенность национального мировосприятия. «Русская идея есть идея сердца. Она утверждает, что главное в жизни есть любовь, и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. <...> И при всем том первое проявление русской любви и русской веры есть живое созерцание, <...> за которой скрывается сила творческого воображения. Вот почему в основе всей русской культуры лежит живая очевидность сердца, а русское искусство было чувственным изображением нечувственно-узренных обстояний» [97, 436].
Примечания
1. Особенность географического положения России — между Востоком и Западом-рассматривалась: Данилевский Н. Россия и Европа. — М., 1991; Соловьев В. Три силы // Собр. соч. Том 1. — М., 1992; Хомяков А. О старом и новом // Русская идея. — М., 1992; Тютчев Ф. Россия и Германия // Русская идея. — М., 1992; Карсавин Л. Восток, Запад и русская идея // Русская идея. — М., 1992; Русская идея Запад — Россия — Восток в контексте История — Человек — Космос имеет особый смысл для понимания культурологического смысла двух составляющих сознания. Об этом: Пенкина Е. Художественное сознания: структура и традиция. — М., 2001. Восток — Запад в мировом историко-философском процессе (материалы круглого стола) // Философские науки. — 1988. — № 7. — С. 99—115.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |