На тротуары киевских улиц падал каштановый цвет. Каждый опавший цветочек был похож на комочек снега с капелькой крови посередине. Было совестно и невозможно наступить на хотя бы один из них. Михаил и Тася, не сговариваясь, обходили, окропленные кровью, снежные островки. Они шли по Владимирской улице вдоль стен Софиевского собора в направлении Трехсвятительской, где была известная всему Киеву панорама «Голгофа».
Возле здания панорамы были пришедшие сюда люди разных сословий, и богатые, и бедные, и, конечно же, богомольцы, перекочевавшие сюда из находившегося поблизости Михайловского Златоверхого монастыря. Когда Михаил и Тася вошли вовнутрь здания, то перед ними предстало трагическое и скорбное зрелище: скалистая гора в Иудее, толпы равнодушных или злорадствующих зевак, римские легионеры и палачи, плачущие калеки и нищие, убитая горем Мария в окружении святых женщин и распятый на кресте Иисус Христос. Панорама была выполнена художником на столько мастерски, что Михаил и Тася почувствовали себя не зрителями, а очевидцами мировой трагедии. Панорама взывала к забытым людьми человеческим чувствам: состраданию и милосердию. Даже самые равнодушные в обычной жизни зрители чувствовали себя причастными к происходящему, и сердца их сжимала боль сострадания, им почти неизвестная. Люди, глядя на панораму, крестились, богомольцы становились на колени и молились. Каждый из пришедших сюда думал о том, что должен выйти отсюда раскаявшимся и очищенным. Думали так и Михаил и Тася. Надо было уже выходить, потому что в очереди стояло очень много людей, прибывали все новые и новые. Двигаясь к выходу, Михаил и Тася почти одновременно увидели Петра Хмельникова. Хотя в той части зала, где стояли зрители, был полумрак, потому что освещалась только панорама, и стоял Хмельников к ним спиной, они не могли обознаться. Даже не видя его лица, они узнали его. Выйдя наружу, остановились, ослепленные солнечным светом. Оба были задумчивы. Не было привычной веселости. Тася и Михаил понимали, что все вокруг суетно и бренно. Но понимали они и то, что их жизнь продолжается и от них зависит, станет ли она честнее и достойнее или же будет такой, как у тысяч людей, живущих в этом городе и за его пределами. Пора было возвращаться на Рейтарскую, но Тася остановила Михаила и предложила подождать Хмельникова:
— Ведь он же живет у профессора. Возможно, нам будет по пути? Поговорим с ним по дороге, узнаем его чуть-чуть побольше. Михаил не торопился. Сегодня у профессора приема больных не было, и он был предоставлен сам себе. Да и ждать пришлось недолго. Хмельников появился на пороге и неуверенной походкой пошел прямо к ним. Скорее всего он не видел их, иначе бы свернул. Тася и Михаил видели его лицо, и им стало не по себе. На лице у Хмельникова отразились такое страдание, такая мука, будто его сняли с креста. Но даже не это испугало Тасю и привело в смятение Михаила. На его лбу они увидели капли крови, словно с его головы только что сняли терновый венок.
— Что с вами, Петр Петрович? — остановила Хмельникова Тася. — У вас кровь на лбу! Дать вам платок?
Хмельников смотрел на них, словно из другого мира. Он их видел и не видел, узнавал и не узнавал, понимал и не понимал. Он машинально взял платок, протянутый Тасей, и стал вытирать лоб. И тут Булгаковы увидели, что на его руке кровоточащая рана. Кровь стекала на белый манжет. И на второй руке тоже была такая же кровоточащая рана.
— Петр Петрович, где вы так поранились, что с вашими руками?
Сейчас он как бы очнулся. Оказался опять в этом суетном мире. Он даже попробовал улыбнуться, но улыбка получилась такая страдальческая, что больше напоминала рану.
— У меня такое бывает, — сказал он, пряча руки. — Спасибо вам за платок. Извините, мне надо идти.
— Куда же вы? Идемте домой, Миша сделает вам перевязку.
— Нет, я не могу с вами. Я обещал встретиться с одним человеком. Он ожидает меня возле Михайловского монастыря.
— А лоб, а руки! Куда же вы в таком виде?
— Все пройдет. Я знаю. Не ходите за мной.
Хмельников поклонился и пошел по направлению к монастырю.
— Миша, мы не можем оставить его сейчас одного. Идем за ним. Будем держаться на расстоянии. Вдруг ему потребуется помощь. И что же это у него на руках? Ты же врач, должен знать.
— То, что у него на руках, Тася, это уже вне медицинских знаний. Он сказал, что это у него бывает, появляется и проходит. Это стигмы. Разве ты не слышала ничего об этом? Стигмы появляются только у самых верующих, у самых безгрешных, появляются тогда, когда они думают о муках Иисуса Христа, и каждая частичка их души проникается состраданием. Они хотят, чтобы Его муки перешли к ним, и Ему стало легче. Они готовы быть распятыми, готовы страдать и они действительно страдают.
Они последовали за Хмельниковым. На многолюдной улице его фигура то появлялась, то исчезала. Постепенно поток людей, идущих к панораме, стал редеть. А когда они подходили к стенам монастыря, можно было уже не торопиться и даже замедлять шаг, потому что Хмельников иногда останавливался и смотрел по сторонам, надеясь увидеть кого-то. И эти остановки помогли Тасе и Михаилу обратить внимание на мужчину в соломенной шляпе и сером пиджаке, который также шел в сторону монастыря, но старался держаться все время позади Хмельникова. И как только тот останавливался, останавливался и он, роясь по карманам, доставая футляр с очками, протирая очки платком, словом, всем своим видом желая показать, что он озабочен какими-то своими делами. Когда же Хмельников ускорял шаг, то он делал все, чтобы не отстать от него.
— Миша, за Хмельниковым следят. Видишь этого типа в соломенной шляпе?
— Да, это филер. Жандарм Пилатов не врал, когда говорил профессору, что ему известен каждый шаг его племянника.
У ворот монастыря к Хмельникову подошел бедно одетый человек. Они поздоровались и вместе исчезли за воротами. Филер чуть ли не вприпрыжку поспешил за ними. Когда Михаил и Тася вошли во двор монастыря, они увидели под развесистым кленом, растущим у самой стены, человек десять мужчин и женщин, одетых в самую простую одежду, по-видимому, жителей Подола, ремесленников и прачек, а может быть, работниц какой-нибудь швейной мастерской, пришедших сюда помолиться Богу, просить у него помощи и защиты. Таких людей Михаил видел не раз, идя по Андреевскому спуску на Подол, гуляя его улочками и переулками. Михаил и Тася увидели среди этих людей, сидевших под деревом, на траве, Хмельникова. Он что-то им говорил, а они внимательно слушали. Иногда кто-то из них задавал Хмельникову вопрос, и он отвечал. Каждый раз, услышав его ответ, собравшиеся крестились. Филер прилип к соседнему дереву, но расстояние между деревьями было достаточно большое, и вряд ли он мог слышать, что говорил Хмельников этим людям. Это немного успокоило Михаила и Тасю. Они решили не уходить отсюда, пока Хмельников не расстанется со своими собеседниками и не пойдет к выходу. Чувствовали необходимость предупредить его об опасности, сказать, что он под наблюдением жандармов. В ожидании они стояли возле монастырских ворот. Время тянулось медленно. Михаил начинал нервничать.
— А не проще, я подойду к нему, Тася, и отзову для разговора. Для меня хуже всего ждать и догонять.
— Имей терпение, Миша. Ты же помнишь гиппократовское: не навреди!
Приближалось к полудню. Солнце стало припекать, мучила жажда. К счастью, они увидели, как Хмельников поднялся, попрощался со своими слушателями и пошел к выходу. Отделился от дерева и филер.
— Миша, останови извозчика. Остальное я беру на себя. Поравнявшись с Тасей, Хмельников остановился.
— Я видел, что вы с вашим мужем стоите у ворот. Почему вы шли за мной? Вы ждали меня так долго, значит, вы хотите о чем-то со мной говорить.
— Мы хотим говорить с вами, Петр Петрович, только не здесь и не сейчас.
Тася подхватила Хмельникова под руку и чуть ли не силой вывела на площадь. У тротуара уже стоял экипаж. Михаил ожидал их. Когда трое молодых людей заняли свои места, лошади тронулись. Михаил, видя, как выбежавший из монастырских ворот филер мечется взад-вперед, высматривая, на чем бы отправиться за ними, подмигнул Тасе, и они оба радостно рассмеялись. Хмельников с удивлением смотрел на них и не мог понять, что же они задумали. Михаил приказал извозчику прибавить скорость, обещая отблагодарить. Доехали до Золотых Ворот. Дальше шли пешком.
— Вы знаете, Петр Петрович, что за вами следят жандармские ищейки? Вот и сегодня мы посадили вас в экипаж, чтобы сбить одного из них со следа.
— Я знаю, Михаил Афанасьевич, что за мной следят. И сегодняшнего видел.
— Так почему же вы от них не скрываетесь? — воскликнула Тася.
— От них не скроешься. Меня скоро арестуют. Полковник Пилатов только ждет случая. Он хочет обвинить меня в каких-то преступлениях. Не знаю, в каких именно. И если я из тюрьмы не вырвусь — приговорят к каторге. Это я точно знаю.
— Откуда вам это известно? — Не сумел сдержать удивления Михаил.
— Мне об этом сказали ангелы.
— Тогда тем более вам надо немедленно уехать из Киева.
— Я еще не все здесь выполнил, что мне предназначено. Вы же видели, я с людьми говорю. Они все хотят знать о небе. Кто из них в рай попадет, а кто, если не раскается и в грехах пребывать будет, в аду окажется. Они меня уже знают, со всех концов города приходят, чтобы правду узнать. Как же я их брошу.
— А если вас и впрямь арестуют и на каторгу сошлют?
— Значит я должен и через это испытание пройти, чтобы к Божьей истине приблизиться и неведомое мне сейчас узнать. Знает только страдавший.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |