Целый день с утра до вечера супруги Булгаковы путешествовали по Киеву. Благоприятствовала этому погода и, конечно же, то, что у Михаила, как ассистента профессора Переброженского, был выходной. Они побывали в Киево-Печерской лавре, походили по пещерам, ездили в Голосеевский лес, катались на лодке в лесном озере, заехали в кассы оперного театра, отобедали в ресторане «Театральный» и уставшие возвратились на Рейтарскую. Решили отдохнуть и сегодня уже не заниматься никакими делами. Позвонили прислуге. Им подали кофе. Пили черный напиток, вдыхая его приятный аромат, и обменивались впечатлениями.
И тут к ним пожаловал гость. О нем доложила горничная. Это был худой с длинной шеей господин, жилец с пятого этажа. Они видели его однажды, когда он на улице сопровождал Макса Шнелькрафта, того самого, кто в нарушение всякого этикета, не спрашивая их согласия, познакомился с ними во время антракта в оперном театре. Уезжая тогда домой после спектакля, они вспомнили этот эпизод, приглашение навязчивого господина побывать у него в гостях и подумали, что вряд ли когда-нибудь это сделают.
— Господа, — слегка развязно поклонился длинношеий субъект. — Моя фамилия Телятьев. — Я ваш сосед, проживаю этажом выше и имею честь быть артистом из труппы непревзойденного иллюзиониста Макса Шнелькрафта. Мой визит для вас неожиданный. Но такова жизнь. Все в ней неожиданно, но одновременно неизбежно.
— Давайте по существу, — не скрывая раздражения, прервал его тираду Михаил. — Мы вас не приглашали, поэтому хотелось бы знать, чем обязаны вашему визиту.
— Понимаю, молодежь всегда нетерпелива. В таком случае перейду к делу. Господин Шнелькрафт просит вас с супругой побывать в его апартаментах этим вечером и, если это возможно, в осьмом часу. Я вижу на ваших лицах, господа Булгаковы, протест. Вы хотите наотрез отказаться. Но я бы просил этого не делать. От вашего решения зависит моя участь, — на лице Телятьева уже не было и намека на развязность. Оно как-то сразу сморщилось, стало похоже на сушеную грушу, губы искривились в просьбе, хотя еще за минуту до этого в нахальных глазах был нескрываемый испуг, граничащий со страхом.
Михаил и Тася поняли, что этот человек панически боится услышать отказ.
— Мы не понимаем, какая связь между вашей, как вы выразились, участью и нашим отказом посетить господина Шнелькрафта? — попытался быть непреклонным Михаил.
— И в самом деле, какая связь? — спросила и Тася, но в отличие от Михаила дрогнувшим голосом.
— Я вынужден сказать вам всю правду, — трагическим полушепотом, озираясь на дверь, отвечал Телятьев. — У Шнелькрафта есть коронный номер — человека кладут в ящик, он перепиливает его вместе с его содержимым, а затем раздвигает, показывая зрителям, что перепилил человека на две части. После аплодисментов, соединяет и показывает зрителям свою жертву невредимой.
— Ну и что? Причем тут ваша участь?
— А при том, что если вы не побываете у него сегодня, то уже завтра в это же самое время на сцене театра Шато-де-Флер он прикажет мне залезть в этот ящик, перепилит меня, сорвет аплодисменты, но... соединять две мои половины не будет. Их увезут за кулисы, а дальше куда, я уже не знаю.
— Не может быть, — ахнула Тася, — вы нас разыгрываете!
— Это не розыгрыш, — почти в отчаянии воскликнул Телятьев. — Это вопрос жизни и смерти. Вы убедитесь, что я вас не обманываю, потому что узнаете от консьержки или от дворника, что артистов на пятом этаже стало меньше. Они будут говорить вам, что слышали от господина Шнелькрафта: господин с длинной шеей Телятьев, то есть я, срочно выехал из Киева получать наследство своей тетушки из города Лубны или что-нибудь в этом роде.
— Что бы вы нам сейчас не говорили, не знаю как Тася, а я поверить в эту чушь не могу. Если же вы сами в нее верите, то как будущий врач, могу поставить предварительный диагноз: вы или сходите с ума, или уже сошли, — резко констатировал Михаил. — И тем не менее, все сказанное вами вызвало у меня желание узнать, что за субъект этот господин Шнелькрафт. Если у меня он не вызовет никаких подозрений, то предупреждаю, он узнает, какие аргументы вы предъявили нам, чтобы убедить нанести ему визит.
На часах было семь вечера, когда Михаил и Тася вышли из своей квартиры и, не торопясь, стали подниматься по лестнице на пятый этаж. Сзади послышалось чье-то тяжелое дыхание. Они обернулись, подождали. Появился Петр Хмельников. Поздоровался с Булгаковыми.
— А что лифт не работает? — спросил Михаил.
— Его уже кто-то вызвал. Позвольте и мне спросить. Мы с вами не к одному и тому же лицу приглашены? — Хмельников, не называл лица, потому что заранее был уверен, что и молодожены приглашены к Максу Шнелькрафту. Получив утвердительный ответ, он как бы извиняясь, добавил.
— Я, господа, не мог отказаться: уж очень причина серьезная. Если не нанесу визит, человек может погибнуть.
— Выходит и вас Телятьев приглашал? Представляешь, Миша, он и господина Хмельникова разжалобил.
— Сколько веревочке не виться, а что за тип этот Шнелькрафт, мы сегодня, Тасечка, узнаем.
Когда Булгаковы и Хмельников ступили на лестничную площадку пятого этажа, подъехал лифт, и из него вышла Маргарита Львовна. Она была приятно удивлена.
— Вы тоже к господину Шнелькрафту? — спросила, не сомневаясь в утвердительном ответе.
— И вы тоже не могли отказать. И господина Телятьева от гибели спасаете? — сыронизировал Михаил.
— А вы откуда знаете? — улыбнулась Маргарита Львовна. — Хотя... в этом доме каждый знает, что за дверью соседа происходит.
Позвонили. Тут же открыли. Увидели Телятьева. Он был сама благодарность.
— Проходите, дамы и господа, вас ожидают с большим нетерпением.
Прошли по темному коридору и оказались, по видимому, в гостиной.
Увидели Макса Шнелькрафта, сидящего за длинным, уставленным всевозможными заморскими яствами и напитками тяжелым дубовым столом. Иллюзионист, одетый в черный сюртук, из-под которого выглядывала красная жилетка, восседал на массивном деревянном троне, а его ассистенты расположились вдоль стола по одну сторону, на громоздких стульях с высокими спинками. Кушанья были поданы на замысловатых серебряных блюдах, а тарелки, ножи, вилки, кубки для напитков были из незатейливого старинного серебра. Гостиная освещалась не электрическими светильниками, установленными в доме в каждой квартире, чем гордился домовладелец, а свечами в канделябрах, стоявших в каждом углу гостиной, к тому же один канделябр возвышался на ломберном столике, застывшем в проеме между окнами. Если бы свечи внезапно погасли, то гостиная погрузилась бы в полумрак. Хотя за вечерними окнами было достаточно светло, свет почти не проникал в помещение: мешали закрывавшие их тяжелые красного бархата шторы. Увидев гостей, Макс Шнелькрафт поднялся со своего трона. Его физиономия растянулась в улыбке. Он вышел из-за стола, поздоровался, поцеловал ручки у Маргариты Львовны и Таси, обменялся рукопожатиями с Михаилом и Хмельниковым и пригласил всех устраиваться поудобнее. Гости оказались сидящими лицом к ассистентам, к которым тут же присоединился и Телятьев.
— Дамы и господа, я пригласил вас к себе по двум причинам. Первая — это желание идти в ногу со временем, что означает не отставать от молодежи, к которой вы все относитесь. Общаться с молодежью, узнавать, о чем думает, мечтает, учиться у нее жить, ну и, разумеется, кое-чему учить и ее, поскольку отношусь к старожилам, имеющим что сказать. Все это я называю связью поколений. Вторая причина несколько банальна. У меня юбилей, и я захотел провести этот маленький праздник в кругу приятных мне людей. Людей без бремени интриг, человеческой подлости, зависти, корыстолюбия и всего прочего, что отравляет земное существование. Прежде чем мы наполним бокалы, я хочу представить своих ассистентов. Мадемуазель с длинными, как у феи ресницами, имеет старинное скандинавское имя Фелла. Господин, сидящий по правую от нее руку, с лицом спартанского кулачного бойца, известен любителям нашего жанра как Озверелло. Фамилия несколько экзотическая, но вы к ней привыкнете. По левую руку от мадемуазель Феллы исполнявший сегодня обязанности моего посланника, господин Телятьев. Ну а тот мужчина с черными кудрями, с внешностью испанца кое-кому из вас, господа, известен. Это маршал Мюрат. Как видите, историческое имя стало артистическим. У него есть и еще одно — Крокодильчик, но это не оскорбительное, а уважительное прозвище. Он умен и зубаст. Замечу, что все мои артисты не только ассистируют во время демонстрации сложных фокусов, но могут выступать и самостоятельно. Мадемуазель Фелла, талантливая клоунесса и канатоходец. Господин Телятьев — глотатель шпаг и огня, господин Озверелло — укротитель хищников и заклинатель змей. А маршал Мюрат — мастер на все руки. В чем вы при случае убедитесь. Вас, дамы и господа, представлять своим ассистентам не буду, так как и так о вас много наслышаны.
Макс Шнелькрафт бросил взгляд на Телятьева. Понимая это как сигнал, Телятьев вскочил со своего места и, как заправский официант, стал откупоривать шампанское и разливать его в серебряные кубки.
— Я выскажу от имени всех, если мне позволят, благодарность за приглашение, — начал Михаил, — но в то же время хочу высказать, хотя бы от себя лично, недоумение, почему вы, приглашая нас, не предупредили, что мы попадем на юбилей.
— Да, как-то не ловко получается, — заметила Тася, — мы бы нашли хоть что-нибудь вам подарить, пришли с букетом.
Маргарита Львовна и Хмельников промолчали, но было заметно, что они поддерживают Булгаковых.
— Дорогие гости, я не решился это сделать, дабы не доставлять вам лишних хлопот. Ваш приход — для меня самый большой подарок. А кроме того, в силу жизненных обстоятельств, я привык не получать подарки, а дарить, особенно тем, кто мне симпатичен. Вы уж простите за такую привычку. Пожалуй, это нарушает правила нынешнего этикета, но я ведь из другого времени.
В кубках пенилось шампанское.
— Предлагаю первый тост, — подчеркнуто торжественно, поднимая кубок, произнес Шнелькрафт. — Выпьем за прекрасную компанию, собравшуюся сегодня за этим столом. Вижу удивление в ваших глазах. За мой юбилей мы еще выпить успеем.
Зазвенели кубки, и все почувствовали вкус изысканного французского шампанского. После выпитого обстановка стала довольно непринужденной.
— Господин Шнелькрафт, вы уж простите за любопытство, — поинтересовалась Тася, — почему мебель вашей гостиной напоминает допотопный театральный реквизит? Облезший средневековый трон, изъеденный шашелем буфет, шторы из бархата...
— А это и есть театральный реквизит. Тут нечему удивляться. Мы — артисты, наш дом — театр, поэтому и хотим, чтобы даже здесь нас окружало привычное.
— Хотите сказать, что все это вы привезли из театра?
— Ну что вы, театральный реквизит оказался в этом доме на Рейтарской без нашей помощи. Обследуя чердак, мы с господином Озверелло обнаружили весь этот хлам. Возникла идея перенести его сюда, а мебель из этой квартиры аккуратно поднять на чердак. Надеюсь, Маргарита Львовна, — Макс Шнелькрафт заговорщицки подмигнул до сих пор молчавшей жене полковника, — вы не раскроете наш секрет мужу, а тем более его брату домовладельцу. Я бы не хотел вступать в неприятные объяснения с Сергеем Адамовичем. А заочно могу его успокоить: поднятую на чердак мебель, принадлежащую ему, мы закрыли чехлами, которые кто-то предупредительно оставил в чулане нашей квартиры.
— Вы очень аккуратный и предупредительный господин, — не без иронии заметил Михаил.
— А зачем, скажите, вам понадобился этот дубовый трон? Сидя на нем, чувствуете себя властелином?
— Это привычка. Я начинал провинциальным актером, — задумавшись, отвечал Шнелькрафт, — и, как правило, исполнял роли королей. Клавдия в «Гамлете», Ричарда Третьего, даже Ивана Грозного в пьесе графа Алексея Толстого приходилось.
— Преступных королей играли? — не отставал Михаил. — А Федора Иоанновича, царя-смиренника, образ не хотелось на сцене испробовать?
— Признаюсь, нет. Слабовольные никогда не вдохновляли меня. Я уважаю силу, к тому же сам себя сделал. Было родовое поместье, но батюшка-транжира все спустил до пфенинга. Мне досталась дырочка от бублика. Знания получил от жизни, а не в университетских аудиториях. Поэтому и в актеры подался. Если не достиг в жизни цели, то хотя бы достиг ее на сцене.
— Архитектор Данцер говорил, что у вас редкий голос, — включилась в разговор и Маргарита Львовна.
— Бас-профундо. Пробовал себя и на оперной сцене, но как-то ехал на извозчике, торопил его, коляска перевернулась. С тех пор хромота. А что это для оперного певца — легко догадаться. Представьте себе Шаляпина хромым.
— А не могли бы вы что-нибудь исполнить? Это так интересно, — вырвалось у Таси.
— Я тоже бы хотела услышать, — добавила Маргарита Львовна.
— Если бы попросил меня об этом кто-либо из мужчин, я бы счел это подтруниванием. Но когда просят дамы, я знаю, что говорят их сердца. Ну, и немножко женское любопытство. Оно всегда приятно. Мадемуазель Фелла, садитесь за клавесин.
Ассистентка Шнелькрафта тотчас же отправилась к инструменту. Михаилу показалось, что его там раньше не было, но, учитывая плохую освещенность, сразу можно было и не разглядеть. Мадемуазель Фелла зажгла свечи в канделябре, стоявшем возле клавесина, и приготовилась аккомпанировать.
— Арию Мефистофеля, — сказал Шнелькрафт, вставая с трона. — Я выбрал эту арию не случайно: хочу, чтобы вы сравнили мое и шаляпинское исполнение. Это будет интересно, не так ли, Михаил Афанасьевич?
Почему Шнелькрафт обратился именно к нему, Михаилу не трудно было догадаться. Иллюзионист давно понял, что он ему не доверяет и хочет проверить, за того ли он себя выдает, кем есть на самом деле. Вспомнив спектакль в Киевской опере, Шаляпина, загримированного под Мефистофеля, Михаил, подумал, глядя на Макса Шнелькрафта, что тому и гримироваться не надо. Физиономия у него была в этот момент мефистофельская. Зазвучали первые аккорды, и Шнелькрафт запел: «Люди гибнут за металл...» У него действительно был бас-профундо, к тому же блестящий. Кто лучше исполнял эту арию — Шаляпин или Шнелькрафт — трудно было сразу решить. С таким голосом показывать фокусы в Шато-де-Флер было по меньшей мере легкомысленно. Когда Шнелькрафт пропел последнюю фразу, гости зааплодировали, а Маргарита Львовна даже крикнула «браво». Михаил обратил внимание, что сидящие напротив Телятьев и квадратный Озверелло не проявили при этом никаких эмоций. Они продолжали по-прежнему дружно работать вилками и ножами. А карлик Мюрат во время исполнения арии заткнул уши пальцами. Шнелькрафту реакция гостей понравилась.
— А хотите я вас позабавлю, дамы и господа? Мадемуазель Фелла, заказываю каватину Лоенгрина.
— Лоенгрина? Но ведь её исполняет тенор.
— Мы только недавно слушали с тобой, Мишенька, как пел эту каватину Собинов. Разве можно с басом петь Лоенгрина? — Не скрывала удивления Тася.
— А мы сейчас попробуем, господа, — немного зловеще усмехнулся Шнелькрафт. — И тут же исполнил каватину, демонстрируя редкий тенор.
Все были ошеломлены, даже аплодисментов не последовало. Петр Хмельников, который все это время молча сидел за столом, не притрагиваясь к кушаньям и лишь дважды пригубивши шампанское, вдруг встрепенулся, наклонился к Маргарите Львовне, взял ее за руку и тихо, чтобы только она слышала, сказал:
— Я сейчас ухожу отсюда и вам советую. Здесь все нечисто. Я чувствую, как этот господин расставляет сети и догадываюсь, что он хочет поймать в них вас.
— Ну что вы такое говорите, Петр Петрович, даже я знаю, что есть имитаторы. Они поют разными голосами. Какие тут сети. Самоуверенный, зазнавшийся актеришка и больше ничего.
— О чем это вы перешептываетесь? Мы тоже это хотим знать, — бросил в их сторону недовольный взгляд Шнелькрафт. — Точнее, хотят это знать вот эти молодые люди, — он показал жестом в сторону Михаила и Таси. Мне же и так все известно. Господин Хмельников предостерегает Маргариту Львовну об опасности. В силу своего сочинительского таланта, а я знаю, что он написал роман и даже знаю, о чем, он придумал себе, что я опасная личность, быть может, даже преступная. А если учесть, что по городу ходят слухи о какой-то шайке, приехавшей в Киев грабить обывателей, то и вовсе его понесло. Вы, дамы и господа, попали не в гости к иллюзионисту Шнелькрафту, а на воровскую малину, а я и мои ассистенты — те самые гастролеры, которые грабят ювелиров и угрожают сейфам киевских сахарозаводчиков. Я угадал ваши мысли, господин Хмельников?
Петр Петрович смутился, возражать не стал, но поднялся из-за стола, поклонился всем и, сказав «прощайте, господа, я должен покинуть вашу компанию», вышел из гостиной.
— Проведите его, Телятьев, — распорядился Шнелькрафт, — в коридоре у нас темно, как бы не споткнулся.
После ухода Хмельникова разговор не клеился. Маргарита Львовна то ли из любопытства, то ли из светского приличия спросила у Шнелькрафта:
— А что это за шайка, о которой вы сейчас говорили, что это за грабежи? Мне, например, ничего не известно, и полковник Шипшинский не помню, чтоб об этом что-либо говорил.
— Киевские газеты надобно читать вашему полковнику, — криво усмехнулся Шнелькрафт — И вы ничего не слышали, Михаил Афанасьевич? Вам как будущему литератору надобно все знать.
— Будущему литератору? С чего это вы взяли? — сердито повел бровями Михаил.
— Только не гневайтесь, Михаил Афанасьевич, всему свое время. Вам повезло, что вы медовый месяц проводите со своей супругой в доме на Рейтарской. Здесь столько интересного, столько всяких историй. А какие типажи! Один профессор Переброженский чего только стоит. А какие прекрасные женские образы, — он улыбнулся при этом Маргарите Львовне. — А приходящие в дом жандарм Пилатов и архитектор Данцер? Где вы еще таких сыщете? Ну, и, конечно же, Петр Хмельников. Рейтарский князь Мышкин, написавший роман. Все это не случайно, Михаил Афанасьевич, такое и через многие годы вспомнится. А вспомнится — глядишь, и за перо возьметесь. Ну, не сердитесь, могу же и я пофантазировать. А что касается интересующих вас, Маргарита Львовна, гастролеров, пугающих городских богачей, то все это газетчики раздувают. Где-то кого-то ограбили, где-то кого-то обманули — все это уже было, а вот если написать, что это шайка да еще прибывшая в Киев, то это уже криминальная сенсация. Газетчики на это падки. Надо же как-то тиражи поднимать. А если на чистоту, господа, я люблю птиц не кротких, каким, наверняка, отдает предпочтение бывший орнитолог Хмельников, а таких, о которых лучше, чем один поэт написал, не скажешь:
Морской и воздушный разбойник, тебе я слагаю свой стих,
Тебя я люблю за бесстыдство пиратских порывов твоих.
Вы, глупые птицы, спешите, ловите сверкающих рыб,
Чтоб метким захватистым клювом он в воздухе их перешиб!
Не сговариваясь, словно по команде, и молодожены, и Маргарита Львовна изъявили желание разойтись по домам.
— Ну, что ж, удерживать не в силах. Как говорят в Одессе — извините за компанию. А на прощание, как я и обещал, всем подарки от Шнелькрафта. Жаль, что господин Хмельников уйти поторопился, ему подарю при случае.
Шнелькрафт приблизился к стоявшим у дверей Михаилу и Тасе, театрально раскланялся, а затем из левого рукава сюртука извлек пахнущую майской свежестью чайную розу и преподнес ее Тасе, а из правого рукава достал оригинальную, похожую на гусиное перо, отделанную перламутром ручку и вручил ее Михаилу. Точно также поклонился он и Маргарите Львовне, и в руках его появилась завернутая в фольгу и перевязанная ленточкой книжка.
— А это вам, Маргарита Львовна. Пусть название этой французской выдумки останется для всех секретом. Уверен, что вам она будет очень интересна.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |