Фаустина и Марцелл в окружении римских легионеров и рабов, замыкавшими шествие, спустились на лошадях в долину, а затем стали медленно подниматься по каменистой дороге на гору Сион, чтобы наконец добраться до ворот Иерусалима, стоявшего на вершине горы. Дорога, по которой они взбирались, была крутая. Ехать было тяжело. По обе стороны тянулись вверх невысокие, выложенные из грубо обтесанных каменных глыб стены. На них отдыхали прибывшие со всех концов Иудеи паломники. Сидели, прося подаяние, нищие. Фаустина предложила Марцеллу спросить у кого-нибудь из паломников, не из Назарета ли они, а если да, то не знают ли, пришел из их городка на праздник в Иерусалим пророк, исцеляющий людей. Одна средних лет женщина ответила, что она не видела пророка, но он наверняка должен быть здесь, потому что приходит сюда, как и все галелеяне, каждый год на празднование Песаха. И приходит он всегда со своими учениками. Быть может, кто-то из них сейчас где-то здесь. Она пробежала глазами по отдыхавшим паломникам и обрадовано вскрикнула: «Вот один из его учеников!» Фаустина поблагодарила женщину и велела Марцеллу подвести к ней пожилого бородатого человека, на которого указала женщина. Его подвели. Он был растерян, прятал глаза, и Фаустина подумала, что его напугали римские легионеры из ее эскорта. Когда же Марцелл, переводя слова Фаустины на язык этого человека, сказал, что ему не сделают ничего плохого, он приободрился и посмотрел на Фаустину, понимая, что здесь она госпожа, а легионеры — ее охрана. Марцелл спросил, не из Галелеи ли он? Человек утвердительно кивнул головой.
— А знаешь ли ты пророка из Назарета?
Человек отрицательно покачал головой.
— Почему ты обманываешь, ведь женщина, показавшая на тебя, сказала, что ты его ученик.
Услышав этот вопрос, галелеянин схватился за голову и стал что-то испуганно выкрикивать. Марцелл перевел Фаустине, что он клянется, что не знает пророка из Назарета и тем более никогда не был его учеником. Подошедшая к ним женщина уличила его во лжи. Тогда человек стал кричать на нее, а потом повернулся и бросился бежать. Беглеца можно было бы догнать, но Фаустина поняла, что от него уже ничего не добьешься, и велела ехать дальше. По дороге она еще не раз приказывала Марцеллу узнать у паломников, не встречался ли им по дороге в Иерусалим пророк из Назарета. И дважды слышали ответ: он должен быть сегодня здесь и обязательно со своими учениками. И дважды показывали на людей, которых они называли его учениками, и дважды эти люди испуганно отрицали, что они ученики пророка, и пытались скрыться бегством. Все это омрачило Фаустину. В сердце закралась тревога. Почему эти люди отрицают, что они ученики, почему их охватывает ужас и они готовы бежать куда угодно без оглядки? Не произошло ли чего-то непоправимого с этим великим исцелителем? Увидит ли она его? Ведь от их встречи зависит жизнь Тиберия, которому она была преданнее, чем его родная мать.
Наконец въехали в Иерусалим. Улицы города были узкие, сжимаемые с обеих сторон невысокими каменными домами, были забиты движущимися толпами паломников. Как ни пытались легионеры проложить дорогу для Фаустины и Марцелла, им это не удавалось. И тогда Марцелл предложил Фаустине спуститься с лошади и идти пешком.
— Так будет гораздо быстрее. Я знаю ближайший путь ко дворцу прокуратора Понтия Пилата. Его люди, которые шныряют по всему городу, сумеют найти пророка из Назарета. Но все зависит от того, Фаустина, сумеешь ли ты идти пешком, ведь добирались мы сюда с большим трудом.
Фаустина тут же согласилась. Они оставили лошадей легионерам и рабам и стали пробираться между паломниками улочками Иерусалима в направлении дворца прокуратора. Пробирались долго. Фаустина чувствовала невероятную усталость, но она старалась скрыть это от Марцелла, потому что сердце подсказывало: надо торопиться. И наконец достигли центральной части города. Марцелл, желая подбодрить Фаустину, сказал, что еще немного, и они выйдут на улицу, ведущую ко дворцу.
И вот они ступили на нужную улицу, но идти по ней не смогли. Навстречу им двигалось шествие. Впереди шли бесновавшиеся молодые иудеи, размахивающие руками, выкрикивающие какие-то непонятные слова, затем люди старшего возраста, одетые в длинные одежды, сосредоточенные, с каменными лицами, позади них шли похожие на стайку раненых птиц женщины, плачущие, причитающие, десятки калек, опирающиеся на костыли, стонущие и взывающие к небу. Замыкали шествие ехавшие на вороных лошадях римские легионеры, отгоняя бичами слишком любопытных зевак. За конными легионерами двигались мрачные, с искаженными злобой лицами палачи. Они вели человека, осужденного на казнь. Он сгибался под тяжестью огромного деревянного креста. Казалось, вот-вот его ноги подкосятся, он упадет, и крест раздавит его. Фаустину увидела на голове несчастного терновый венок. Он впился колючками в его лоб. Кровь струилась по щекам. Волосы спадали на плечи слипшимися от пота и крови прядями. Спина его была изранена ударами бичей. Сердце Фаустины сжалось от сострадания.
За что хотят казнить этого человека? Что он совершил? Марцелл перевел ей крики толпы. Осужденного вели к месту казни на Голгофу. Его обвиняли в том, что он называет себя царем иудейским.
— Неужели за это надо казнить? — подумала Фаустина. — Какая жестокая страна. Раньше я думала, что самым жестоким есть Рим.
И вдруг человек в терновом венке, не выдержав тяжести огромного креста, упал на землю. Крест придавил его, и он не мог уже подняться. Женщины, которые шли впереди, плача и стеная, попытались подойти к нему, чтобы приподнять крест, но римские легионеры оттеснили их лошадьми, а затем приказали палачам приподнять крест и положить его рядом. Фаустина увидела, как несчастный, лежавший на земле, приподнял голову. Их взгляды встретились. В его усталых от страдания глазах были слезы, потрескавшиеся от жажды губы подрагивали будто он что-то хотел сказать Фаустине. А она, увидев эти глаза и услышав шелест его губ, вдруг почувствовала, что знает этого человека. Но откуда, где она его раньше видела — она не смогла бы ответить на это. Она лишь могла догадаться, что если бы не муки, не кровь, не раны, он был бы сейчас прекрасен и, что самое удивительное, могущественен! Она почувствовала, что он мог бы одним только взглядом разогнать этих римских легионеров и палачей, разогнать толпу злопыхателей, и более того — не они над ним, а он бы мог вершить суд над ними. Почему же он не делает этого? Почему терпит страдания? Но если он решил вытерпеть эти страдания до конца, я должна их ему облегчить. Она подошла к несчастному страдальцу и стала перед ним на колени. Приподняла его голову, дала ему испить глоток воды из своей дорожной амфоры, а затем стала вытирать его лицо от слез и крови своим тонким льняным платком. А в это время к палачам подошел крепко сложенный иудей и предложил нести крест, ибо в его сердце проснулось сострадание к осужденному на казнь. Они согласились. После этого подошли к лежавшему на земле страдальцу, которого Фаустина гладила по голове своей материнской рукой, схватили и потащили за собой. Сердце Фаустины разрывалось от отчаяния. Она знала теперь, что он самый родной для нее человек, и этого родного человека она не могла спасти. Она закричала, как подстреленная птица, и упала, потеряв сознание.
Фаустина очнулась сидящей на каменных ступеньках какого-то дома. Рядом с ней был верный Марцелл. Он помог ей встать и убедил, что прежде чем ей идти дальше, обязательно надо передохнуть. Он уже заплатил хозяину дома за комнатушку, где Фаустина может полежать на циновке, чтобы набраться сил. Длинный путь, зной, волнения, связанные со встречей с осужденным, — слишком много для старой женщины. У Фаустины не было сил сопротивляться. Он провел ее в комнату, указанную хозяином дома. Она прилегла и тут же провалилась в темноту. Когда очнулась от сна, за окном уже темнело.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |