Месть

Рукопись пьесы в Кремль доставил Луначарский. Когда он вошел в кабинет, то заметил, что у Сталина, сидящего за столом, неважное настроение. С хмурым лицом тот листал какие-то бумаги. «Садись», — сказал вождь, продолжая свое дело. Луначарский сел сбоку, где у стены стоял ряд красных стульев. Наблюдая, как Сталин своими жирными пальцами перебирает листки, он вспомнил стихи Мандельштама о вожде — «Его толстые пальцы, как черви, жирны». Сейчас министру хотелось бы знать, что случилось с поэтом после ареста: жив ли, ведь у него туберкулез, и в Сибири, на лесоповале тот долго не продержится? Никаких сведений о нем. Хотя к тому времени уже два года как умер Мандельштам, но об этом не знали даже близкие люди. Его тело вместе с другими сбросили в общую яму и закопали. Когда его жена поэта поехали к нему, то на полпути, у станции Хмельное, сотрудники НКВД сняли женщину с поезда, затем посадили на обратный поезд и через неделю вернули в Москву.

Сталин отложил сторону бумаги и недовольно произнес:

— Вот опять донесение от Ягоды — выявили новых врагов народа — целую организацию. И среди них есть бывшие товарищи по партии. Они хотели убить меня. Вот в такой обстановке я живу и работаю. Надеюсь, ты не предашь меня во время выборов?

— Иосиф Виссарионович, Вы же знаете меня давно...

Но тут Сталин перебил министра:

— Я их тоже знал давно, вместе с Лениным начинали... и что, захотели лишить меня должности.

На столе затрещал телефон, вождь поднял трубку и сказал, как обычно:

— Сталин слушает.

И тут Луначарский вспомнил свою первую встречу с этим человеком. Тогда ему не было и тридцати. На собрание партии его пригласил Ленин. Они собрались в Москве на конспиративной квартире. За столом сидели Ленин, Богданов и он. Остальные устроились на диване и на стульях. В комнату пригласили Сталина (Джугашвили), человека из Грузии, которого должны были утвердить в руководящий состав Закавказского ЦК. Ему стали задавать вопросы. Было заметно, что этот человек малообразован, плохо знает историю страны и теорию революционного движения, не говоря уж о трудах Маркса, Энгельса. И тогда Луначарский сказал ему:

— У Вас слабые знания, а революционер должен быть образован, именно это придает ему силу, убеждения в борьбе за свободу рабочего человека. Вы еще не готовы быть одним из руководителей нашей партии на Кавказе. Вам надо саморазвитием заняться, иначе как Вы поведете за собой массы?

Однако Ленин возразил:

— Товарищи, не будем так строги к этому молодому человеку. У него есть организаторские качества, а знания в ходе борьбы будет познавать, старшие товарищи ему помогут. Нам нужно укреплять партийную организацию на Кавказе.

И многие товарищи согласились с Лениным и подняли руки. Но любовь к знаниям, даже к работам Маркса и Ленина, у Сталина так и не появилась. Теорию марксизма-ленинизма знал поверхностно — иначе не удержался бы в руководящем составе партии. Его поддерживал Ленин, так как в свое время Сталин и Камо грабили банки для содержания партии.

Когда Сталин за рабочим столом опустил трубку, то спросил у Луначарского:

— Итак, с чем ты пришел ко мне?

— Я принес Вам рукопись Булгакова, это пьеса посвящена Вам, ее хотят поставить в художественном театре. Но для этого нужно Ваше одобрение.

Лицо генсека сразу ожило, потому что вождь уже не надеялся услышать такое. От злости он стал думать о том, не сослать ли этого упрямого Булгакова куда-нибудь в Туркестанский край, на окраину, чтоб скорее забыли о нем, и тот там умрет от какой-нибудь болезни, как Мандельштам.

Сталин взял папку и спросил:

— О чем повесть?

— О Батумской забастовке 1902 года, которые Вы организовали.

На лице Сталин появилось улыбка — видимо, приятно было вспомнить молодые годы:

— Да, это были интересные времена. Мне удалось поднять на борьбу шесть тысяч рабочих, представляешь, какую массу людей? И всё это я сделал почти один. Это хорошая тема для пьесы. Как ты думаешь, Булгаков это сделал искренно?

Луначарский не хотел говорить правду:

— Не знаю, может быть, со временем его взгляды стали меняться?

— А я знаю, он ищет дружбы со мной, так его творчество зашло в тупик. И он понял, что без Сталина ему не обойтись. Эта его пьеса — это мостик ко мне в Кремль. Ладно, я прочитаю и позвоню тебе.

Когда Сталин остался один, то весело засмеялся, сказав себе: «Наконец-то я добился своего! Я сломал его, где его честность, где его сильный дух? Теперь он понял, что в стране я — хозяин и всё зависит от моей воли». Затем Сталин начал расхаживать по комнате, как победитель, лицо его сияло радостью: «Булгаков думал, что он смелый, честный, неподкупный. Вот наконец он приполз ко мне и просит у меня помощи. Теперь интеллигенция отвернется от него — нет у них больше вождя типа Иисуса. В стране должен быть один вождь».

Это были счастливые часы его жизни — торжество власти. «Даже самые талантливые, смелые люди не могут обойтись без меня. Теперь этот выскочка будет исполнять любую мою прихоть. Он в моей власти».

Сталин решил отметить это событие, так как ненавидел любую оппозицию и видел в них своих кровных врагов. Из стеклянного шкафа вождь достал коньяк и рюмку. Налив, он выпил дважды без закуски. После вернулся к своему столу и закурил трубку. Вдруг радость сменилась злостью. «Теперь, когда я добился своего, нужно наказать его — я его так унижу, что больше никогда к нему не вернется уважение и забудут о нем. Это будет моя месть за то, что пришлось его уговаривать два года, чтобы он написал эту пьесу. Даже известные люди в стране мечтают о таком заказе, а он смел отказывать мне... Я унижу его в глазах всей интеллигенции. Он строил из себя героя, а теперь я всем покажу, что он такой же подхалим, как другие, и готов чистить мои сапоги. Завтра об этом будет знать вся Москва. «Может, об этом написать статью в газетах — о его подхалимстве ко мне? Нет, интеллигенция не верит советским газетам. Слухам больше поверят».

И Сталин поднял трубку и сказал, чтобы его соединили с Луначарским.

Едва министр вошел в свой кабинет, как он поднял трубку и снова услышал голос вождя. Его охватил страх: что стряслось, что-то он сделал не так?

— Я слушаю Вас, товарищ Сталин, — сказал министр, хотя раньше называл его просто Коба — дружеским псевдонимом.

— Скажи мне: о том, что Булгаков написал пьесу о Сталине, все в театре знают?

— Да, и более того, они уже приступили к репетиции этой пьесы, уверенные, что Вы не будете против. Что-то не так, товарищ Сталин?

— Всё правильно сделали. Скажи, об этой пьесе, наверно, уже вся культурная Москва говорит?

— Так и есть, сами знаете, слухи у нас быстро расползаются.

— Это очень хорошо.

Такие слова успокоили министра: «Значит, Сталин не будет против постановки ее в театре, однако как он мог так быстро прочитать пьесу?» И услышал голос вождя:

— Вот что, я уже прочитал пьесу Булгакова, я не хочу, чтобы ее ставили в театре. Слышите, так и скажите: Сталин против. И вот почему: этой пьесой писатель Булгаков хочет угодить мне, а мне подхалимы не нужны.

И телефон умолк. Министр тоже опустил трубку. Он задумался: что бы это значило, как вождь мог так быстро прочитать пьесу? Это невозможно. Почему отказался, ведь сам хотел этого? «Видимо, еще с самого начала ему не нужна была эта пьеса и потому не стал ее читать. Сталин просто хотел унизить талантливого автора, который еще в самом начале посмел ему отказать. Это была игра вождя. Теперь он через своих людей пустит слух по Москве, что Булгаков, желая угодить вождю, написал хвалебную пьесу о Сталине. Это дьявольский ход. Теперь интеллигенция отвернется от своего кумира — борца за правду. А впрочем, Коба всегда был таким, и благодаря таким интригам пришел к власти, рассорив всех партийцев».

Луначарский поднял трубку и связался с директором театра.

— Борис Самойлович, я по поводу пьесы Булгакова «Батум». К сожалению, товарищ Сталин не одобрил ее. Причины я не знаю.

— Как мне это объяснить автору и коллективу?

— Скажите, что товарищу Сталину — нашему вождю не подходит романтическая роль, да и он считает, что этой пьесой автор пытается построить мостик к вождю.

— Но ведь это не инициатива самого Булгакова, она пришла к нам «сверху». Мы с трудом уговорили его.

— Жаль Булгакова, но... Мне больше нечего сказать. Ищите другую пьесу, с другим автором. Спешите, времени до юбилея осталось мало.

В тот день Булгаков с коллегами из театра только приехали поездом в Батум и устроились в лучшей гостинице курортного городка. Их разместили по комнатам, и администратор пригласил гостей в ресторан. За столом было весело, после обеда артисты решили искупаться в море, которое виднелось из окон гостиницы. Когда столичные гости принялись за пирог, к ним подошел седой директор и вручил телеграмму из Москвы. После прочтения ее лицо помощника директора театра изменилось, и он сказал:

— Товарищи, у меня неприятная весть. Мы должны вернуться в Москву, потому что пьесу «наверху» не утвердили.

За столом наступила гробовая тишина. И краем глаза все поглядывали на автора. Булгаков выпил стакан минералки, встал и молча удалился из зала.

На следующий день они уже сидели в вагоне поезда, которые покидал теплый городок. Коллеги пытались успокоить автора, а тот говорил:

— Это даже к лучшему, зато моя совесть осталась чиста. Значит, так угодно Богу.

В купе, глядя на горный пейзаж через окно, Булгаков всё размышлял о том, почему Сталин отказался. «Со стороны вождя это походило на издевательство. Сам просил, и сам же сразу отказался. Как это понимать? Неужели таким способом решил унизить меня? Это к лучшему — зато мое имя останется незапятнанным. С другой стороны — это крест на моем творчестве. Воланд убил меня как писателя. Ни моих спектаклей, ни книг. Нежели жизнь так и закончится? Будь я бездарен, я давно смирился бы с судьбой, но ведь это не так. Отныне я — живой покойник».