Ведьма

Однажды ночью, когда Булгаков писал за столиком на кухне, к нему в розовом халате явилась жена. Она села против мужа и сказала:

— Что-то не спится, на душе как-то тревожно.

Муж вопросительно взглянул на нее, и желтая ручка застыла в руке.

— Уже какую ночь я думаю о тебе, о твоем романе. И с каждым днем в душе растет уверенность, что у твоего романа нет будущего. То есть в обозримом будущем не издадут. Не надо надеяться, что однажды Сталин проявит к тебе благосклонность и, как и «Дни Турбиных», издадут этот роман.

— Я согласен с тобой, чудеса случаются в одном случае из ста, и нельзя жить такой надеждой. «Дни Турбиных» — это была случайность, и больше такое не повторится.

— Я вот к чему говорю всё это: этот роман о Воланде — смысл твоей жизни, а так же и моей. Но миллионы людей, которые любят настоящую литературу, могут его не увидеть. Нет, лет через тридцать-сорок его всё равно опубликуют, здесь или за рубежом. Словом, его будущее туманно. Потому надо решать сегодня, тем более он уже скоро будет готов. Да и надо думать о других, не изданных до сих пор, работах. Михаил, больше тянуть нельзя. Ты должен найти в себе силы и написать какую-нибудь пьесу о Сталине. Иначе они доведут тебя до психоза, и ты больше не сможешь писать. У тебя просто нет другого выхода. Я ради этого готова стать ведьмой, и как в твоем романе, служить Сталину — всего один раз, забыв о своей совести. Но зато люди снова увидят твои пьесы, начнут издавать повести и романы огромными тиражами. Только всего раз надо унизиться.

— Я знаю, меня прижали в угол, как зверька.

Булгаков положил ручку в пенал и встал возле окна, за которым были мрак и редкие огоньки из квартир.

— Поверь, наступит время, и люди поймут тебя. Ты сделал это не ради подхалимства, как делают многие... Да и эту повесть о Сталине никто читать не будет. Вон, смотри, поэмы Мандельштама о Сталине — кому они нужны? Пылятся на книжных полках библиотек.

— Понимаешь, нельзя творить добро, совершая зло — укрепляя власть тирана. В душе я осуждал таких людей, даже самого Станиславского, за мягкость. А теперь сам стал таким?

— Ах, если я могла бы стать ведьмой и помочь моему мужу — Мастеру. После — пусть, что хотят, то и говорят обо мне. Великий твой роман искупит мой грех.

— Пойми, для меня это — словно лишиться чести.

— Я прекрасно понимаю твои мысли, чувства. Ты не способен на обман, лицемерие, угодничество. Совесть не позволит.

Булгаков молчал, нервничал, жадно затягиваясь сигаретой. В суждении его жены была разумная логика, свой рационализм. Но духовность — это истина, которая испытана веками, и она не всегда поддается логике.

— Ведь это то, чем нельзя интеллигенту торговать, — сказал Михаил.

— А если завтра тебя арестуют? Что будет с незаконченным романом? Скажу тебе честно, многих наших друзей удивляет, что ты до сих пор на свободе. Другие за мелкие высказывания уже сидят в тюрьме — а Булгакова не трогают. Тебе это не кажется странным? Об этом я говорила с одним большим начальником, другом моего бывшего мужа. Кстати, тебе известно, что Шкловский скоро женится на дочери Алексея Толстого? Ладно, это не имеет отношение к нашему разговору. Так вот, я думаю, тебя не арестовывают лишь потому, что Сталин еще надеется, что ты напишешь хорошую повесть о нем. Разумеется, вождю хочется, чтобы это было написано талантливым автором. В газетах он хорошо о тебе отзывался после «Дней Турбиных».

— Мне нужна похвала от дьявола, тем более плохо смыслящего в литературе, и я должен этому радоваться?

— Речь идет о твоей судьбе, которая в его руках, как и всех писателей России. Вождь хочет сказать, что даже самый талантливый без него — ничто.

— Как это ужасно! Он и без того всем управляет: экономикой, жизнью людей — расстреливает без суда и следствия, даже в церкви — «красные» попы, а теперь хочет завладеть душами последних интеллигентов.

— Знаешь, почему Сталин боится честных писателей, историков? Такие, как ты, могут в дальнейшем написать правду о коммунистах. И миф об их величии падет. Твой роман о Воланде как раз разрушит эту легенду, которую вождь создает вокруг себя. Это есть твоя борьба за правду.

Взволнованный Михаил у окна закурил новую сигарету и глянул в темень московских улиц, где царила власть Воланда. Затем — на небо — на слабый свет Луны, где обитал Иешуа.

И вдруг Елена пала пред писателем на колени и стала умолять:

— Прошу, не отказывайся. Я буду всем говорить, что это я, ведьма, толкнула тебя к этой мысли — написать о Сталине. И это — правда. Твоей вины тут нет.

Михаил поднял жену и сказал, улыбаясь:

— Кажется, ты слишком вошла в роль Маргариты!

— Да, я готова сотрудничать с властью коммунистов ради любимого человека и твоего романа. После я как-нибудь искуплю этот грех.

— Хорошо, я подумаю, а сейчас идем спать, этот разговор меня сильно утомил.

На следующее утро за завтраком Булгаков сказал жене, что он долго думал, и всё же отказывается писать о Сталине.

С того дня прошло три месяца. В эти дни театр, как и вся страна, готовился к юбилею товарища Сталина. Директор театра Аркадьев вызвал Булгакова к себе в кабинет. Там уже сидели за большим столом главный режиссер и другие актеры.

— Заходите, Михаил Афанасьевич, садитесь рядом со мной, — и указал на место.

Писатель решил про себя: коль сам директор просит сесть рядом, значит, сейчас ему предложат более высокую должность, чем эта унизительная — помощник ассистента, которую дают начинающим. «А может быть, речь пойдет о моих забытых пьесах?» — мелькнула в голове радостная мысль.

Однако Аркадьев заговорил о другом:

— Товарищи, как вам известно, скоро юбилей товарища Сталина, и наш театр должен поставить пьесу о юбиляре. Я вчера говорил об этом событии с Луначарским, и он сказал, что только Булгаков способен написать хорошую пьесу о товарище Сталине. Он назвал Вас самым талантливым драматургом страны.

— В таком случае, почему мои пьесы не ставят в театрах? — вырвалось из уст писателя.

В ответ директор сделал хитрую улыбку:

— Вы правы, но будем надеяться — и в этом мы не сомневаемся — что если Вы напишете замечательную пьесу о товарище Сталине и мы поставим ее на сцене, то все запрещенные Ваши пьесы начнут выходить. И снова наш театр будет полон людьми, благодаря Вашему таланту. Я уверен, что такой день близок. Но это зависит от Вас. Михаил Афанасьевич, мы просим Вас...

— Но почему я, ведь есть Толстой и другие?

— Я не знаю, но «наверху» сказали, что хотят именно Вас, да и мы тоже просим.

И заместитель директора добавил:

— Видите ли, товарищ Сталин помогает нашему театру и в знак благодарности нам нужна хорошая пьеса.

Булгаков погрузился в раздумье и спросил:

— О каком периоде жизни Сталина Вы хотите, чтобы я написал?

— Это молодые годы Сталина, — уточнил главный режиссер.

— Но ведь в те годы он грабил банки, — удивился Булгакова.

На лицах актеров появилась улыбка: об этом им было известно. А лицо директора сделалось испуганным, и он тотчас возразил:

— Так нельзя говорить, это сплетни, которые распускают враги народа!

И главный режиссер пояснил:

— Есть интересный сюжет, когда товарищ Сталин, молодой коммунист, организовал в Батум крупную демонстрацию. Должна получиться интересная пьеса.

И директор Аркадьев добавил:

— За пьесу Вы получите особый гонорар от правительства.

— Я напишу пьесу, а если цензура запретит?

— Независимо от этого Вы получите свой гонорар.

— Я должен подумать.

— Завтра мы ждем ответа, — сказал директор и вместе с Булгаковым вышел в коридор, где снова заговорил:

— Я не хотел говорить при коллегах, но эта просьба исходит от самого товарища Сталина. Надеюсь, Вы понимаете, как это важно для нашего театра. Да, еще забыл сказать. Как мне известно, Вы хотите свою двухкомнатную квартиру поменять на трехкомнатную. Так вот, эта просьба тоже будет решена.

Вечером Булгаков с женой опять обсуждали эту тему. На другой день, зайдя в кабинет директора, писатель сказал:

— Я согласен.

От радости лицо директора засияло. В благодарность он крепко потряс руку автору.

В тот же день помощник директора занес в его кабинет книгу «Батумская демонстрация 1902 года». В этом сборнике были собраны воспоминания участников этой демонстрации, организованной молодым Джугашвили (Сталиным). Булгаков стал внимательно читать, чтобы представить картину происходящего события. И пред глазами начал вырисовывался интересный сюжет пьесы. Булгаков решил показать вождя романтиком, который мечтает о справедливом обществе. Писатель не сомневался, что в самом начале пути Сталин был идеалистом, и уже позже стал тираном, когда познал сладкий вкус власти. Тем более такой огромной, как вся Россия. Разве юноша из Кавказа, из бедной семьи, где отец — пьяница, мог мечтать о таком чуде? Изучая и другие материалы, Булгаков заметил странности в биографии вождя. Находясь в ссылке, каким-то образом ему удалось изготовить удостоверение полицая и по нему бежать из Сибири. Далее писатель узнал, что таких побегов у него было три. И тут Михаил вспомнил, что одно время по Москве ходили слухи, что в царское время Сталин был агентом полиции (охранки). И писал доносы на своих товарищей. «Неужели это правда?» — улыбнулся про себя Михаил, читая новые книги о Сталине. Хоть это и интересный факт, всё же дела коммунистов его мало интересовали. Всё, что хотелось писателю, — чтобы оставили его в покое и чтобы он мог творить свои произведения. Еще в одном месте Булгаков прочитал о том, что один из участников Батумской забастовки рассказал, как Сталин обратился к ним со словами: «Солдаты и офицеры не будут в вас стрелять, так что бейте их по головам». Это явно походило на провокацию. Сталин подтолкнул рабочих к беспорядкам, и те бросились на солдат. В ответ войска открыли огонь. Некоторые рабочие так и остались лежать на булыжной мостовой. Сталина и других организаторов арестовали.

Через два месяца пьеса была готова. С рукописью Булгаков явился в театр на читку. В зале вокруг большого круглого стола собралось не только руководство театра, и министерства культуры, но и партийные работники из Аппарата вождя. Все слушали внимательно, боясь пропустить даже малую идеологическую ошибку, тем более что пьеса написана опальным автором. Читка длилась более часа. Когда Булгаков закончил, все начали аплодировать. Пьеса получилась интересная, нескучная и главное — с живым, решительным образом молодого Сталина.

Через неделю театр передал рукопись в Министерство культуры. Все с волнением стали ждать ответа. В этом спектакле хотели участвовать многие. Им было известно, что если пьеса понравится вождю, то актеры будут отмечены наградами и денежными призами. О том, что Сталин одобрит пьесу, никто не сомневался, и поэтому, не дождавшись одобрения вождя, главный режиссер решил направить Булгакова с художниками и актерами в Батум для сбора дополнительной информации. Это требовалось для декораций, а еще нужны были народные песни, костюмы того народа. Перед отъездом, собрав всех в кабинете, директор с веселым лицом сказал: «Заодно отдохнете там на море».