На одном из совещаний, где во главе длинного стола сидел Сталин, присутствовал и министр культуры. Когда члены правительства стали расходиться, Сталин велел Луначарскому задержаться. В малом зале, стены которого были обшиты дубом, они остались одни.
— Это личный разговор, — начал вождь и закурил трубку. — Месяц назад у нас с тобой был разговор, где я сказал, что мне хотелось бы, чтобы Булгаков написал какую-нибудь хорошую пьесу обо мне. Надеюсь, Булгаков уже пишет такую пьесу?
От страха глаза министра забегали по сторонам. Луначарский не знал, как сообщить об отказе писателя, так как это вызовет гнев вождя.
— Об этом с ним говорил Станиславский, как авторитетная личность среди людей искусства. Но почему-то Булгаков даже ему отказал. Должен заметить, у него капризный характер, он какой-то обидчивый, нервный, не лучше ли это кому-нибудь другому поручить? Скажем, знаменитому Толстому — таким путем министр культуры решил защитить талантливого писателя.
— Нет, не нужно, — и лицо вождя стало задумчивым, он с трудом сдержал злость. — Кем он себя возомнил? Неблагодарная сволочь! Он до сих пор популярен среди интеллигенции?
— Да, товарищ Сталин, он даже стал у них своего рода символом свободы.
— Вот поэтому я хочу, чтобы эту пьесу написал сам Булгаков. Ему интеллигенция доверяет, а вот твоему хваленному Толстому — нет.
В раздумье Сталин достал трубку, заправил ее табаком от сигареты и резко спросил:
— А если Булгакова сослать в Сибирь лет на пять, чтобы сломать его высокомерие? Я и не таких людей ломал. Оттуда вернется шелковой подстилкой.
Министр культуры решил защитить талантливого писателя.
— Товарищ Сталин, это нежелательно, иначе Булгаков в глазах интеллигенции станет еще большим мучеником, подобно Иисусу.
От таких слов вождь сразу остыл — разжал кулаки на столе: Луначарский был совершенно прав, иначе Сталин останется в сознании народа как убийца Понтий Пилат.
— Я сам виноват — не надо было разрешать «Дни Турбиных». И сейчас он остался бы мало кому известным писателем. Но тогда я вынужден был это сделать, так как на меня давила оппозиция во главе с Каменевым и Зиновьевым, и я нуждался в поддержке интеллигенции. Ладно, ты свободен. О нашем разговоре никому — понял?
Луначарский кивнул головой: «Да, понял, товарищ Сталин». От такого унижения старому коммунисту, который с Лениным создавал партию, стало совсем нехорошо. Луначарский вышел из малого зала, держась за сердце. Он не мог простить Ленину, что этого проходимца Сталина тот принял в партию и дал ему важную должность. А причина была в том, что в молодые годы Сталин занимался грабежом банков в городах Кавказа, особенно в Баку — самом богатом городе, а ворованные деньги тайно отправлял Ленину в Европу для содержания партии. И когда коммунисты захватили власть, то пролетарский вождь дал Сталину высокую должность и держал возле себя, чтобы тот от обиды не стал всем болтать, на какие деньги создавалась партия коммунистов. Так как многие соратники Ленина были уже расстреляны или находились в тюрьме, то Луначарский опасался за свою жизнь.
Оставшись за столом, Сталин пребывал в раздумье и гладил свои пышные усы. Он не мог успокоиться, что какой-то писатель посмел отказать ему — вождю огромной страны. А ведь его боятся и уважают даже такие смелые партийцы, как образованный Луначарский, который до революции шесть раз сидел в тюрьме.
В тот вечер Булгаков принялся за новую главу, идею которой невольно подбросила Елена, которая готова была стать ведьмой — то есть служить Воланду — Сталину, лишь бы роман мужа был напечатан. И Булгаков пишет о встрече Маргариты с Азазелло на скамейке во время похорон Берлиоза. Этот омерзительный тип Азазелло выступает агентом ОГПУ, то есть человеком Сталина, и от имени Воланда он предлагает Маргарите «грязную» сделку: обнаженная — то есть безнравственная Маргарита, в качестве хозяйки, на балу у дьявола (Воланда) принимает темных личностей — всякого рода убийц — в истории человечества. Взамен она получает свободу для своего возлюбленного, который пишет роман о Пилате — о трусости и совести. Именно эти два качества делают людей злодеями. В это время Мастер находился в тюрьме, под названием лечебница, с решетками. Маргарита готова на время отказаться от совести и связаться с этими преступниками, то есть сотрудничать с режимом Сталиным. Маргарита, как и его Елена, готова принести себя в жертву — она будет навечно опозорена.
В один из теплых дней главный режиссер в своем кабинете собрал группу актеров и объявил им невероятную новость:
— Друзья, партия позволила нам ехать в Париж на гастроли.
От радости артисты вскочили с мест и стали громко хлопать. Среди них был и Булгаков, однако ему не верилось, что в этом списке значится и его фамилия. Это просто фантастика!
— Прошу, садитесь, — сказал режиссер со счастливым лицом.
Булгакову еще верилось, что ему дали «добро» на выезд за границу, ведь поездка в капиталистические страны — это большая редкость. Из страны почти никого не выпускают. И писатель с недоверием спросил:
— Этот список уже утвердили там, наверху?
— Так и есть! Давайте будем готовиться! Мы там поставим две пьесы, правда, это будут советские произведения. Я не знаю, как французская публика отнесется к ним, но будем надеяться на лучшее.
О том, что французская публика может не явиться на советские спектакли, артистов совсем не беспокоило. Главное, они будут в Париже — в свободной стране, в лучших музеях мира, на концертах. Одна эта мысль кружила головы, и от счастья они точно опьянели. Их лица сияли, они пожимали друг другу руки, покидая кабинет главного режиссера.
— Михаил Афанасьевич, задержитесь на минутку, — сказал Станиславский. — У меня к Вам разговор. Я Вас включил в список. Когда в министерстве обсуждали этот список, то спросили в первую очередь о Вас: «А не получатся ли так, что Булгаков останется за рубежом и не вернется?» Я их заверил, что это исключено, зная Вашу любовь к Елене Сергеевне и ее сыну; Вы никогда бросите их. То есть я поручился за Вас. Там был один чекист, который предупредил: «Передайте Булгакову, если он останется там, то его жену арестуют, а сына сдадут в Дом для сирот». Вот такой был разговор.
— Я благодарен Вам за доверие ко мне и за эту поездку. От радости у меня нет слов.
Вечером Булгаков вернулся домой с веселым лицом. Открыв дверь, жена поняла: в его жизни случилось нечто очень приятное, тем более из внутреннего кармана светлого костюма он извлек бутылку вина.
— Неужели театр будет ставить твои запрещенные пьесы? — воскликнула Елена, и ее охватила радость.
— Нет, это что-то другое. Угадай!
Лицо жены стало задумчивым.
— Всё равно не отгадаешь. Наш театр едет в Париж — и я тоже!
Елена не могла поверить и спросила:
— Это розыгрыш? Я знаю, ты любишь подобные шутки.
— Клянусь Богом, — и он перекрестился, что делал редко. — Я так благодарен Станиславскому...
Жена бросилась на шею Михаила и крепко обняла.
— Жаль, что мы не можем поехать вместе!
— Не думай об этом. Эта поездка тебе очень нужна, а то твои нервы совсем расшатались. Вдохнешь там воздух свободы, будешь наслаждаться искусством, как это замечательно!
— И снова вернусь в родную тюрьму? Если честно, у меня дикое желание остаться там. Не будь Вас, я так и поступил бы. Хотя нет, тогда из-за меня могут арестовать Станиславского — его обвинят в том, что это он организовал мой побег. И жизнь великого режиссера закончится в тюрьме. Для меня это недопустимо.
В последующие дни театр репетировал пьесы, которые хотели показать в Париже. Цель СССР — показать, что в стране процветает социализм, и им следует брать пример у коммунистов. Булгаков вместе с режиссером тоже сидел в зале, наблюдая за игрой актеров. За неделю до отъезда, ближе к вечеру, режиссер с мрачным лицом сам зашел в кабинет драматурга Булгакова и тяжело опустился на стул у окна. У Булгакова забилось сердце: неужели отменили гастроли?
— Михаил Афанасьевич, я пришел с грустной вестью: Вас вычеркнули из списка для поездки в Париж, так решили в Министерстве, хотя я сомневаюсь, ведь вначале они дали добро. Я не знаю, какие интриги против Вас там, наверху... Мне жаль... — и режиссер вышел из комнатки.
У писателя по щекам потекли слезы, и он произнес: «Вот тебе и Лувр, и Версаль! А впрочем, чего ты ждал от Воланда, если ты отказался склонить колени пред ним — отказался писать пьесу о нем?»
Прошло шесть дней. В день поездки в Париж — в страну его мечты — все собрались у театра. Возле колонн здания стоял автобус и грузовик, куда погрузили ящики с декорациями. Булгаков сидел за столом в своей комнатке и слышал внизу веселые голоса артистов, которые садились в автобус. Он был так подавлен, что ему не хватило сил подойти к окну и пожелать коллегам счастливой поездки. Он курил сигарету за сигаретой, окутав комнатку дымом.
Булгаков довольно быстро успокоился и вернулся к прежней жизни. Он уже привык к таким ударам судьбы. В тот вечер он продолжил писать свой роман. В этой главе Маргарита становится ведьмой и участвует на балу Воланда. Она вынуждена раздеться догола, как и вся мировая нечисть, которая собралась там. Все эти злодеи, убийцы — это люди дьявола. Они явятся на бал из ада, где нынче обитают. Маргарита должна стать королевой бала. Для добропорядочного человека — это не только пытка, но и позор, и унижение. Такое выдержать совсем непросто, та как в душе Маргарита — другой человек, и на самом деле она презирает всех их, хотя вынуждена улыбаться. И всё это — лишь ради любимого Мастера и его романа.
Булгаков проснулся поздно — ближе к полудню. После обеда жена убрала посуду со стола, и Михаил поставил туда пишущую машинку. Елена вставила в нее белую бумагу, и муж стал читать новую главу, прохаживаясь по комнате, а сынишка устроился на диване и листал книжку сказок с картинками. Многие из этих сказок он уже знал, ему читал папа. Вдруг в дверях раздался стук. Елена открыла дверь, и на пороге увидела молодую интеллигентную женщину в шляпке, с сумочкой и зонтом в руках. Лицо ее было бледным, будто у больной.
— Вы не узнаете меня? Я — жена поэта Абрамова, мы с вами встречались в квартире доктора на Пречистенке, помните, когда нас арестовали.
— Как же, вспомнила, проходите в комнату.
В гостиной Булгаков указал жене поэта на диван. Елена попросила мужа убрать машинку со стола, чтобы постелить белую скатерть. Однако женщина сразу возразила:
— Я всего на несколько минут. Дело в том, что неделю назад моего супруга арестовали. Они явились ночь, сделали обыск и увели его.
— О Господи! — в один голос воскликнули супруги.
— Я каждый день ходила на Лубянку и хотела узнать о нем. Но у них ответ один: «Не положено, когда нужно будет, сами вызовут». А вчера получила вот эту записку, кто-то ее засунул под дверь.
И она протянула свернутый листок. Булгаков стал читать вслух: «Дорогая Наталья! Меня обвиняют в заговоре против Сталина. Что я якобы состою в тайной организации Бухарина и Рыкова, которые якобы хотят убить Сталина. Я сразу заявил чекистам, что это дикая ложь. Да, я знаю Бухарина, когда он был членом правительства, он помог мне издать сборник моих стихов. Но я не встречался с ним — в этом деле мне помог Луначарский. А Рыкова и вовсе не знал, кроме как по газетам — Председателя Совета министров. Но чекисты хотят лишь одно: чтобы я оговорил себя и также других невинных людей. Я отказался. И тогда они устроили ад. В особой камере два молодых чекиста с комсомольскими значками почти каждый день избивали меня — а ведь я им в отцы гожусь. Когда я сказал им это, они лишь усмехнулись, а затем с каменными лицами продолжили свое дело. Один сзади держал меня, а второй бил кулаками по моим почкам. От ужасной боли я кричал, далее они стали сапогами наносить мне удары между ног. Это уже настоящий ад! И всё же с трудом я выдержал, потому что боль страшна в самом начале, а после долгих истязаний она уже притупляется, словно в тумане. Они обещали сохранить мне жизнь, лишь бы я подписал, то есть «признал» себя виновным и оклеветал других, в том числе писателя Булгакова. Лучше я умру, чем буду Иудой. А еще чекисты шило втыкали мне под ногти и не давали по ночам спать, устраивая допросы. Оказывается, по ночам воля измученного человека сильно ослабевает, и ему становится всё равно. Но я выдержал. Знаешь, страшно в самом начале, а после, если ты выдержал и не оговорил себя, то страха становится меньше. На пятый день следователь стал угрожать, что арестуют мою жену и дочь. Я думаю, это серьезно — и вот тогда им удалось сломить мой дух. На следующем допросе я дал признательные показания, мол, я состою в этой организации. Я не знаю, что ждет меня, а в общем — всё равно, главное, чтобы вы были живы и здоровы. Будьте счастливы! Возможно, это мое последнее письмо, которое чудом попало к вам. Когда наша Анечка вырастет, расскажи обо мне правду. Прощай, моя милая, любимая!»
Последние строки Булгаков прочитал за столом, с дрожью в голосе, а лицо было мокрым от слез. Женщины на диване тихо плакали. С минуту все молчали, опустив головы. И тут маленький Сережа подошел к матери и с испуганными глазами спросил: «Мама, почему вы все плачете?» Елена не могла говорить, лишь посадила сына на колени и крепко прижала к груди.
— Всё это так ужасно... — с болью в сердце произнес Михаил и вернул ей письмо.
— Михаил Афанасьевич, Вы можете как-то помочь мужу, ведь на Ваш спектакль сам Сталин не раз приходил? — с мольбой в голосе спросила она.
Булгаков тяжело встал с места и начал ходить по комнате, затем признался:
— К сожалению, всё это осталось в прошлом, сегодня я никто, все мои произведения под запретом.
И жена писателя добавила:
— Поверьте, в самом деле Михаил не может помочь, сам ходит по острию лезвия. Сами опасаемся ареста.
— Я знаю, вам самим трудно, но не знаю, почему явилась к вам. Наверно, от того, что мы все уважаем вас за честность. Извините, мне пора!
— Нет, нет, — возразили Булгаков и его жена, — посидите с нами, не уходите!
— Я не могу, дома дочь одна, я боюсь за нее.
И тут Булгаков сказал:
— Завтра же я буду просить Станиславского, может быть, у него есть связи с чекистами. Раньше начальник ОГПУ Ягода иногда приходил в наш театр, но три месяца назад его расстреляли, обвинив том, что он в стране устроил репрессии и тем самым бросил тень на Сталина, якобы за всем этим стоял вождь.
— А может, теперь, при новом министре, репрессии прекратятся? — появилась надежда у несчастной супруги поэта, но Булгаков покачал головой:
— Нет, аресты продолжатся, не надо на это надеяться.
Когда супруга Абрамова направилась к двери, Елена вложила в ее руку немного денег и зашептала: «Прошу, не отказывайтесь, к сожалению, больше мы не можем, Михаил Афанасьевич уже давно не получает гонораров». И тут обе женщина заплакала и крепко обнялись. Елена Сергеевна понимала ее, как никто, ведь завтра сама может оказаться в такой роли.
Проводив гостью, супруги Булгаковы уже не могли работать, и всей семьей отправились гулять в парк. Природа успокаивала их, отвлекала от мысли об аресте.
Спустя два дня в театре Булгаков узнал еще одну ужасную новость: арестовали доктора Пикуля на Пречистенке, где обычно старая интеллигенция проводила выставки и литературные вечера — это был островок относительно свободной мысли Москвы.
Писатель был подавлен и напуган: «Вполне вероятно, следующим буду я, — сказал он себе». Не находя себе места, он стал ходить по кабинетам — к тем, кто бывал у доктора. Затем зашел к Станиславскому, и возле открытого окна, где гулял свежий ветерок, они обсуждали, как помочь доктору. Режиссер развел руками:
— Просто ума не приложу, к кому обратиться. Всех заместителей Ягоды тоже арестовали, Луначарский уже не министр, да и доктор проходит по делу Бухарина, а им занимается сам Сталин. Нам остается лишь молиться, чтобы доктора не расстреляли. Куда катится Россия — в черную пропасть?
— Она уже давно там, с того дня, как коммунисты, обманув рабочий класс, захватили власть.
— Я старый человек, и мне осталось жить недолго. А вот вам, кто моложе, кто был воспитан до революции — как жить дальше? Я не говорю про новую, советскую молодежь, которой уже не нужна свобода, они — слуги коммунистов и готовы выполнить любой их приказ.
Вечером того же дня Булгаков решил навестить семью доктора Пикуля и поддержать его жену и двух сыновей-студентов. Им будет приятно, если к ним явится Булгаков с друзьями, которые не раз бывали у них. И поэтому у себя писатель собрал двух артистов и художника и сказал о том, что они должны поддержать семью доктора. Но все отказались, заявив, что это опасно: их могут причислить к заговорщикам. Булгаков возразил им:
— Мы идем к его семье, а не к самому доктору, который в тюрьме. И в этом я не вижу опасности. Доктор для нас организовывал выставки, вечера и, самое главное, мы все знаем, что Пикуль невиновен, так как ему совсем неинтересны были ссоры, склоки старых коммунистов.
И всё же все отказались.
— Ну, какие же вы после этого интеллигенты? — с обидой упрекнул их Булгаков.
И в это время в кабинет вошел артист Сабянов и спросил:
— О чем спорите, господа?
Хотя это слово было запрещено и нужно было говорить «товарищ», но он словно жил в дореволюционной эпохе.
— Вот Сабянова возьмите с собой, — предложил кто-то из них и рассказал о посещении семьи доктора.
— Я готов пойти с Булгаковым — это благородный поступок. Чекистов я не очень боюсь.
От последних его слов писатель насторожился и не знал, что ему ответить. «А что, если Сабянов и в самом деле — агент ОГПУ? Отказаться — артист обидится, ведь я не уверен, что он — доносчик. Нет ничего страшнее для порядочного человека, если его оклеветать, назвав предателем».
— Ну что же, коль Вы готовы, идем прямо сейчас.
И через полчаса на фаэтоне они добрались до района Пречистенки. Когда постучались в квартиру, ее не сразу открыли. Они уже хотели уйти, как в двери появилась щель и в ней — испуганные круглые глаза седой женщины. Булгаков не сразу узнал супругу доктора. И та шепотом сказала:
— Это Вы, Михаил Афанасьевич? Но ради Бога, простите меня! Прошу Вас, уходите, а то могут подумать, что и Вы состоите в каком-то тайном обществе. За нами следят соседи, уходите.
Булгаков кивнул головой и зашептал:
— Нужна будет какая-нибудь помощь — звоните мне.
— Благодарю, да хранит Вас Господь! — ответила женщина.
И они тихо спустились вниз, чтобы не слышно было их шагов.
С этого дня Булгакову стало казаться, что следующим будет он. К тому же писатель не мог забыть слов супруги доктора: «Да хранит Вас Господь!» Это намек, что и за ним скоро придут? «Может, чекисты хотят и меня включить в эту организацию? Для них это удобный случай — я не раз бывал в этой квартире.».
На этой почве у Булгакова усилились страхи. Как и все люди, он боялся ареста, и тем не менее, находил силы побороть в себе природную трусость. И в этом ему помогали твердые убеждения и вера, что зло приходит туда, где хорошие люди молчат от страха. В последний год в стране было много арестов интеллигенции, и это не могло не сказаться на его психике, ведь его натура не может молчать и борется за злом, как может. По ночам ему уже плохо спалось, так как он ждал стука чекистов в дверь, да и на улице оглядывался по сторонам, пытаясь среди прохожих установить агента ОГПУ. Писатель боялся, что его арестуют раньше, чем он успеет завершить свой роман. Вследствие этого он уже боялся ходить по улице один, и в театр его провожала жена. Булгаков пытался побороть страх, однако не хватало сил. За свою слабость ему было стыдно перед женой. Раньше он не был таким. И тогда Елена отвела мужа к доктору, который стал его лечить гипнозом. После пяти сеансов страх уменьшился. «Дальше он должен бороться сам», — сказал доктор и отказался от денег, а взамен получил фото Булгакова с автографом.
И в этот вечер за столом Елена со всей серьезностью заявила:
— В твой болезни только ты сам можешь помочь себе. Мне думается, если они хотели тебя посадить и расстрелять, как других, то уже сделали бы это. Ты должен думать только о своем романе, иначе мир лишится красивого умного произведения. Я уверена, люди запомнят Булгакова именно по этому роману о Воланде. Ты сам не раз говорил об этом.
— Ты права, это зло, опасность теперь стали частью моей жизни, и мне нужно научиться жить с этим страхом. Я смогу преодолеть эту болезнь, ведь у меня есть красивая, умная жена, а еще сын, не говоря про мой уникальный роман. С вами мне будет не страшно, и депрессия отступит.
Спустя месяц писатель одолел болезнь и вновь принялся за роман.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |