Обыск

В одну из ночей, за полночь, когда супруги Булгаковы крепко спали, их разбудил стук в дверь. Оба разом проснулись и в темноте открыли глаза.

— Кто это может быть? Миша, не открывай дверь, а вдруг бандиты?

Снова раздался громкий стук. Тут Михаил раздвинул шторы и глянул вниз. Там стояла черная легковушка, на которой ездят сотрудники НКВД.

— Это чекисты, ничего не бойся.

Накинув на плечи персидский халат, писатель включил свет в гостиной, а затем — и в прихожей.

— Кто там? — с волнением спросил Михаил.

— Мы из НКВД, откройте дверь, — раздался стальной голос за дверью.

В самом деле, у порога стояли два хмурых лица, в гимнастерке и фуражке.

— Мы с обыском, вот решение, — и, протянув бумажку, сразу вошли квартиру.

Пока Булгаков глядел на печать и подпись, те уже оказались в гостиной. Сдержав страх, он последовал за ними и спросил:

— Что вы будете искать у нас?

— Это не Ваше дело, — ответил Воробьев — старший из них, стараясь быть вежливым — всё-таки известный писатель.

— Я мог бы Вам помочь, — съязвил по привычке писатель и пожалел о сказанном.

Воробьев бросил на него суровый взгляд и произнес заученную фразу:

— У Вас имеется антисоветская литература?

— Такие книги мы не храним.

Обыск начался в спальне, вернее, с письменного стола. Супруги стояли у двери и молча наблюдали. Люси прижалась к мужу, ее тело трясло, и Михаил опустил руку ей на плечо и тихо зашептал: «Не бойся, милая!» Воробьев, средних лет, собрал все папки на столе, там же уселся в кресло писателя и стал изучать их содержимое. Открывая одну папку за другой, он изучал первые листы, исписанные крупным почерком. Среди них были «Дни Турбиных», на которые он взглянул лишь вскользь. Также его не заинтересовала повесть «Собачье сердце», а про «Белую гвардию» чекист удивленно спросил:

— Этот роман уже написан? Он о чем, неужели о белогвардейцах?

— Да, завершен, и скоро его поставят в Большом театре, — соврал Булгаков.

— А этот роман о чем? Кто такой Воланд? — спросил чекист, читая первую страницу.

— Это о дьяволе по имени Воланд.

После они перешли в гостиную, из книжного шкафа достали все папки и стали изучать. Там были его фельетоны и статьи из газет. Обыск длился два часа, даже заглянули на кухню — в шкафы, а также в туалет и ванную. К этому времени супруги успокоились, и когда чекисты вернулись в гостиную, то Булгаков тихо что-то сказал жене.

Два чекиста переглянулись между собой, и Воробьев приказал супругам встать с дивана. И далее младший чекист стал втыкать длинный штырь в сиденье. Но там было пусто. Завершив обыск, Воробьев заявил, что он забирает дневник писателя и папку, где лежала первая глава романа о дьяволе.

— Но это мой дневник — личная вещь.

— Социализм отменил частную собственность. Мы ознакомимся с ее содержанием, и если там нет ничего антисоветского, то вернем.

Когда Михаил закрыл за ними дверь и вернулся в комнату, жена спросила:

— Где твой новый роман?

— Я спрятал его, а на столе была только первая глава.

— А если они догадаются, о ком роман, то тебя могут арестовать.

— Я прямо не пишу, что Сталин — это дьявол, да и по описанию он не похож на вождя. Но умный читатель догадается, кто есть Воланд и что происходит в Москве, в стране.

Прошло четыре дня, утром Михаил собирался в театр, как в прихожей затрещал телефон. Он поднял трубку со стены и услышал мягкий мужской голос:

— Это Булгаков? Я следователь Лебедев из НКВД. Мне нужно с Вами побеседовать, зайдите ко мне в комнату 27.

— У Вас я буду через полчаса, — ответил писатель и повесил трубку.

Михаилу стало страшно, и он задумался: вернется ли он оттуда домой? Такие случаи бывают: вызвали на допрос — и человек исчез, а через год объявился в Сибири, в одном из тысяч лагерей.

Из кухни пришла Люси, и он рассказал о звонке.

— О Господи, что будем делать! Если бы можно было бежать из страны!

— Будем надеяться на лучшее. И всё же, если я не вернусь, то сразу иди к Станиславскому — у него есть связи.

И муж обнял жену, взял в руку портфель и стал по лестнице спускаться вниз.

Дул осенний прохладный ветер, небо затянуло тяжелыми облаками. Булгаков в легком коричневом пальто зашагал к центральной улице, где народу было много. У дороги он махнул рукой, остановил извозчика и назвал площадь на Лубянке. Булгаков думал лишь о том, какие вопросы может задавать следователь. Ему хотелось быть готовым, если вопросы окажутся провокационными. Михаил не заметил, как его фаэтон очутился у здания НКВД.

— Ну, вот, приехали, барин, — произнес бородатый кучер лет пятидесяти в старой темной шляпе.

Писатель спросил с улыбкой:

— Разве я похож на барина?

— Да, только Вам не хватает трости и цилиндра, как в добрые времена.

У входа в здание стояли два чекиста в военной форме. Сердце Булгакова забилось сильнее, он показал им удостоверение и зашел внутрь. В широком холле за столом сидел еще один чекист. Тот глянул на документ писателя и объяснил, где комната следователя.

Темный коридор привел его в кабинет Гершензона. Булгаков за столом увидел высокого худого чекиста, и тот указал на стул у стены. По нему было заметно, что он не пролетарского происхождения.

— Вы стали известным писателем, и нам хотелось бы знать о Ваших политических взглядах. В своем дневнике в 1924 году Вы записали (и, раскрыв книжку в синем переплете, зачитал): «Надежды белой эмиграции и внутренних контрреволюционеров на то, что история с троцкизмом и ленинизмом приведет к кровавым столкновениям или перевороту внутри партии, конечно, как я и предполагал, не оправдались. Троцкого съели, и больше ничего». Судя по этой записи, Вы сожалеете, что так случилось с Троцким?

— Таких слов нет в моем дневнике, меня мало интересуют их политические игры.

— Вы еще пишете, Вам чужд пролетариат и большевики, что по складу ума Вы ближе к интеллигенции. Не означает ли это, что Вы ненавидите Советскую власть?

— Я такое не писал, к новой власти отношусь терпимо.

— По этой причине не хотите писать о рабочем классе и крестьянстве?

— Мне интересно писать о более сложных явлениях жизни, но такие произведения рабочему человеку неинтересны, ему нужно что-то проще.

— А Вам известно, что товарищ Сталин и Каганович не оканчивали университеты?

— Об этом я не знал, — соврал писатель.

— Еще вопрос: Ваш новый роман о ком? Кто такой Воланд?

— Воланд — это Сатана, это мистика.

— А что это Вас на мистику потянуло, ведь Вы серьезные вещи пишете, даже политические?

— Хочется разнообразия, Гоголь тоже писал фантастику.

— Некоторые товарищи в Вашем новом романе нашли схожие черты с товарищем Сталиным.

— Я удивлен, у меня такой мысли не было, да и сходства нет. Внешне это другой человек.

— Да, но этот Воланд иногда говорит с акцентом, как товарищ Сталин, да и возраст совпадает.

— А Вы хотели бы, чтобы немец чисто говорил по-русски? Возраст — это случайность.

— Ну, хорошо, Вы свободны.

— Я хотел бы, чтобы Вы вернули дневник и рукопись: мне нужно писать продолжение.

Следователь протянул Булгакову папку и сказал:

— Дневник получите позже, мы его еще не изучили до конца: там есть крамольные мысли.

Булгаков молча покинул кабинет, спустился вниз и вышел на улицу. Первым делом он легко вздохнул и направился к извозчикам. Оттуда приехал в Большой театр и сразу — в приемную директора. Там Михаил позвонил жене и успокоил ее. Затем в своем кабинете он опустился в кресло и задумался о случившемся. Он не сомневался, что чекисты искали у него дома рукопись романа о Воланде. Они подозревают, что этот роман о Сталине. Кто-то из его друзей донес в ОГПУ. Об этом знали Люси и гости. Кто-то из них — агент. Эта мысль не сильно расстроила его, потому что в стране доносительство стало нормой. Это они делают из-за страха перед чекистами. Зато за услугу агенты получают работу, даже должности. Такие люди есть в любой организации. Михаилу было обидно, что такие появились и среди его друзей. Установить, кто из них агент, невозможно, но и жить без друзей тоже не нельзя. Булгакова успокаивало одно — следователь поверил ему, что Воланд — это не Сталин. Теперь его оставят в покое. А ведь это могло разрушить его столь успешную карьеру писателя.

Вечером по дороге домой Михаил купил бутылку дорогого вина. Такое удачное событие следовало отметить. За столом муж рассказал жене о допросе. Глаза Люси сияли радостью, он подняла бокал вина за возвращение мужа домой.

— Я нисколько не сомневаюсь, что именно этот роман принесет мне настоящую славу, — твердо заявил Михаил.

Они осушили свои бокалы, и жена с хитрой улыбкой призналась:

— Какой ты хвастунишка! Тебе кажется, что ты пишешь шедевр? Но я так не думаю. Да, я согласна с тобой: читается легко, интересно, однако ты должен понимать, что ты не Достоевский.

В ответ Михаил скромно пожал плечами. Такие слова задели мужа, и всё же он решил не обращать внимания, так как суждения Люси, которая до свадьбы казалась ему знатоком литературы, на самом деле оказались поверхностными. И не только в литературе, а также в искусстве в целом. Это он заметил позже. Значит, он в ней ошибался, а ведь его любовь к ней возникла именно по этой причине. Он восхищался не только ее внешностью, культурными манерами, но самое главное — тем, что она любила цитировать слова великих людей. И на окружающих это проводило эффект высокого ума. Это мнение о своей жене возникло у писателя еще год назад. «Пусть говорит обо мне, что хочет, — сказал себе муж, — самое главное — я свободен. В тюрьме мне не дадут писать».

За ужином Люси рассуждала о том, кто же из гостей мог донести на ее мужа. Сам Булгаков не желал говорить на эту тему, чтобы случайно не бросить тень на невинного человека. Однако Люси не могла успокоиться и продолжала рассуждать, вспоминая о том, кто и как вел себя в тот вечер. И вдруг воскликнула:

— Это мог быть артист Сабянов, он сказал, что своими действиями Воланд напоминает ему Сталина. Артист сказал умышленно, чтобы эту опасную тему развить среди гостей, к счастью, гости его не поддержали.

— Люси, не надо! Это лишь догадки, тем более он был прав.

Когда Люси убрала посуду со стола, она попросила мужа прочитать новую главу. Михаил удивился:

— Ты же сказала, что роман не настолько интересен...

— Я так не говорила, я сказала, что ты не Достоевский. Ну, не обижайся! Роман интересен, и я просто хочу знать продолжение.

— Ладно, — согласился муж и, взяв с письменного стола листы, сел рядом с женой на диван.

Это глава называлась «Дело было в Грибоедове». В погоне за Воландом поэт Бездомный говорит себе: «Я знаю, куда направился Сатана». И в нижнем белье, с иконкой на груди и свечкой поэт явился в Дом писателей, где члены МАССОЛИТа веселились в ресторане в ожидании Берлиоза, хотя время было позднее. Вначале они спорили между собой, кому достанется новая квартира, дача. Затем от скуки спустились в свой дорогой ресторан. Пили водку, кушали деликатесы — почти бесплатно — и танцевали под оркестр. Хотя стране жилось тяжело. И вот туда явился Иван Бездомный и стал искать Воланда.

— Подожди, Михаил, а почему Иван именно туда явился?

— Разве ты не знаешь, что такое Дом Грибоедова? Это рассадник лжи, всех их купил Сталин за вкусную еду в дешевом ресторане, за квартиры, дачи. И теперь они состязаются между собой, чтобы угодить Хозяину. Пишут хвалебные романы, поэмы о большевиках, о социализме. Они продали свои души дьяволу. Коммунисты уничтожили храмы и заменили их Домами писателей — это цеха по производству пропаганды. Теперь душами людей управляет Сталин. Они стали его пропагандистами. Это уже не искусство, — Булгаков уже говорил горячо. — Ты думаешь, они не знают, что работают на дьявола Воланда? Разумеется, знают. Однако об этом не догадывается рабочий класс, который верит в Сталина. А верят почему? Потому что их обманывают с помощью продажной интеллигенции, что собрались в Доме писателей — Доме Грибоедова. Одним из них был поэт Иван Бездомный, который вдруг прозрел, так как своими глазами увидел казнь Берлиоза — своего учителя. А казнь совершила комсомолка — водитель трамвая, орудие Сталина в борьбе против инакомыслия. А почему Воланд отрезал Берлиозу голову? Потому что тот смел ему перечить, не соглашаться, иметь другое мнение. Для дьявола, коммунистов это недопустимо, это преступление, за это сегодня сажают в тюрьму или казнят, то есть расстреливают. И в этом ему помогла Аннушка-чума — люди из низших слоев общества — которая специально разлила масло, чтобы Берлиоз поскользнулся. Разумеется, если бы Берлиоз знал, с кем имеет дело, то не стал бы спорить, но продажный литератор не знал об этом и поплатился головой.

— Я поняла, почему ты ту главу назвал «Не разговаривайте с незнакомыми людьми». Действительно, сегодня опасно говорить на улице с незнакомыми людьми, ведь могут донести в ОГПУ. Даже друзьям стало опасно доверять свои мысли, вспомни историю с твоим новым романом. И всё же я думаю, что донес артист Сабянов.

— Ну Люси, давай сейчас не будем об этом.

— Хорошо, продолжай, я прервала твою мысль. Только говори потише.

— И тогда, после безуспешной погони, поэт Иван явился в Дом интеллигенции, чтобы схватить Воланда. Но откуда этому простаку было знать, что МАССОЛИТ — это контора Воланда, где в основном собрались продажные писатели и поэты, которые укрепляют его власть над народом. И прозревший Иван искренне желает спасти свою страну от дьявола. То, что страной управляет дьявол, потрясло его до основания. Однако члены МАССОЛИТа прекрасно знали, на кого работают. Чтобы этот пролетарский поэт не мешал им работать, они решили упечь его в психушку. Вернее, это тюрьма под видом лечебницы.

— А иконка и свечка — это луч света в темном царстве Сатаны, именно они указали Ивану, где прячется Воланд?

— Так и есть. Ни стены, ни башни Кремля не способны спасти дьявола. Он — дух, черная душа, и только общество, где царит зло, способно дать ему защиту от добра. И иконка привела Ивана в Дом Грибоедова — в общество продажных людей. Знаешь, чем страшны эти люди? Они осознанно творят зло, а пролетарии не понимают, что творят зло, так как они малообразованны, и их легко обмануть путем пропаганды. Вот почему весь свой гнев я хочу обрушить на интеллигенцию. Этим романом я хочу сказать, что в своих душах мы должны сохранить любовь к религии, к ее моральным ценностям, иначе нам не победить Сатану и его власть. Своим произведением я хочу раскрыть глаза всей России, и тогда народ найдет в себе силы противиться власти коммунистов и освободить страну от зла. Первые главы для меня очень важны, если верно понять их, то дальше всё станет ясно.

— Ты пишешь легко, даже смешно, однако тебе не хватает глубины мысли классиков. Честно говоря, замысел твоего романа меня пугает. Да, читается легко, интересно, даже захватывает, но зачем тебе скандальный роман? Ты и так уже знаменит, — вскрикнула жена и стала ходить по комнате. — Что тебе еще нужно? Хорошо, оставь этот сюжет, но убери этот затаенный опасный замысел. Роман от этого не сильно пострадает, поверь мне!

Тут ее остановил муж:

— Ты знаешь, почему я написал пьесу «Дни Турбиных» и почему до сих пор театр полон людьми, хотя сюжет простой? Ты думаешь, я случайно написал ее, и зрителям тоже случайно понравилось? Истинный писатель должен всегда быть честен с собою и с читателями. Если в тебе этого нет, то должен оставить это ремесло.

— Ты хочешь разрушить нашу счастливую жизнь? Ведь все писатели завидуют тебе.

И тут жена расплакалась и ушла в другую комнату. Там села на кровать и не могла успокоиться.

Михаил пожалел, что потратил на нее время, а ведь ему было известно, что она к этому роману не относится серьезно — в основном ее увлекает захватывающий сюжет.

Этим же вечером Бухарин приехал в Кремль к Сталину. Они являлись старыми членами ленинской партии, которых осталось мало, так как за последние годы Сталин изгнал их с высоких постов. Некоторых посадили в тюрьму, объявив предателями партии, и даже расстреляли. С тех пор, как Сталин показал свое истинное лицо, все стали бояться его. Однако Бухарин был не из трусливых и еще верил в Сталина.

Войдя в кабинет, Бухарин пожал ему руку и сел за стол, который примыкал к рабочему столу вождя.

— Как Надя, дети? — спросил Николай о жене вождя. — Надеюсь, уже перестала тебя ревновать к женщинам?

Сталин хитро улыбнулся:

— Еще больше стала. Даже вчера устроила скандал, хорошо хоть не при детях. Характером вся в отца пошла. С чем ты пришел ко мне?

— С необычной просьбой. Есть такой поэт — Мандельштам, вот пришел за него просить. Говорят, он какой-то глупый стишок написал про тебя. Ты прости его, они, поэты, чувствительные люди, от любой обиды сразу изливают в стихах душу, а потом жалеют. Он немного нервный. Да и Пастернак отзывается о нем как о талантливом поэте — настоящий мастер.

Лицо Сталина стало злым, и он нервно произнес:

— А ты читал его «стишок»? Это не стишок, это бомба, которая способна разрушить мой авторитет среди народа, — и Сталин из задвижки стола достал напечатанный лист. — Вот что написал этот еврейчик. Кем он себя возомнил?

Бухарин взял лист, прочитал и сразу произнес:

— Да, это слишком... Видимо, он такое написал от какой-то обиды, от бедности.

— Говоришь, от бедности? Пусть пишет о социализме, о партии, как другие, и будет у него всё: и квартира, и осетрина на столе, как у Толстого, и даже автомобиль. Скажи, у тебя есть машина? А у него будет, так как он талантлив. Ты говоришь, он написал от обиды? В этих стихах — не обида, а его убеждения. А это уже опасно.

— Да, он тебя обидел. И всё же прояви снисхождение, и тогда старая интеллигенция оценит твой благородный поступок. Нам нужно этих образованных людей перетянуть на нашу сторону. Если Мандельштам окажется в тюрьме, как жертва политическая, то его сделают мучеником, а тебя — палачом. Это сильно ударит по авторитету вождя и партии.

— Я еще не решил, как быть с этим наглецом. Да, хотел бы знать твое мнение о писателе Булгакове, он стал кумиром интеллигенции. Насколько он талантлив — ты много читаешь?

— На сегодня он — один из лучших.

— Но темы его произведений опасны для нас — он тянет народ в прошлое, вызывает ностальгию. А это может привести к бунту. Как бы нам перетянуть его в нашу сторону, чтобы служил социализму? Такой талант нам нужен.

— Мне думается, он не из тех, кто легко отказывается от убеждений.

— Но ведь другие служат нам?

— Чтобы не умереть от голода.

— Значит, он никогда не будет нашим?

Бухарин пожал плечами. На этом они расстались. Когда Сталин остался один, он задумался на минуту и затем поднял трубку и произнес:

— Люба, соедините меня с начальником ОГПУ (тайная полиция).

И через минуту генсек услышал мягкий голос Ягоды.

— Товарищ Сталин, я весь внимание к Вам.

— Мне сказали, что поэт Мандельштам пытался покончить с собой?

— Да, товарищ Сталин, так получилось. Следователь немного перестарался, и тот не выдержал. Он с третьего этажа бросился вниз. Кое-что сломал, но жив.

— И каков результат допроса?

— Поэт заверил следователя, что больше никогда не будет писать плохие стихи о Вас и о нашей партии. Он искренне сожалел о случившемся и обещал, что каждый год о товарище Сталине будет писать по одной поэме, где будет славить социализм и его успехи во главе с товарищем Сталиным.

— Это хорошо, — протяжно произнес вождь. Хотя в душе была злость и хотелось расстрелять его, но Бухарин был прав. — Вот что, отпустите Мандельштама, пусть живет в каком-нибудь областном городе, только не в Москве и Ленинграде.

— Будет исполнено, товарищ Сталин.

— Да, как дела обстоят с обыском у Булгакова?

— Роман о дьяволе мы нашли — там была лишь одна глава. Это какое-то мистическое произведение о дьяволе в образе профессора магии Воланда. Мы не нашли намека, что это как-то связано с Вами. Это иностранец — немец, который внешне не схож с вами.

— А события, которое он описывает?

— Они больше фантастические, хотя Булгаков и описывает Москву наших дней, но не в мрачных тонах. Так что сведения нашего агента оказались неточными.

— Тем не менее, держите Булгакова на крючке, кто знает, что он напишет в других главах. Работайте аккуратно, чтобы тот ничего не заподозрил.

— Будет сделано, товарищ Сталин.

Опустив трубку, Сталин начал расхаживать по комнате с трубкой во рту, выпуская густые клубы дыма. Ему хотелось быть вождем — любимцем народа, пред которым все кланяются, но пока это не получалось, хотя в газетах ежедневно восхваляли его в деле строительства социализма. В школах, институтах и на всех заводах, фабриках, которых было еще мало, везде проводились собрания, где хвалили генсека Сталина. На концертах, на спектаклях, где собирались образованные люди, это делалось реже, так как это раздражало интеллигенцию. И советская пропаганда там не имела особого успеха. Самой удобной площадкой для пропаганды были школы, университеты — это подрастающее поколение, а также малообразованный рабочий класс, которые с легкостью верят всему, что пишут газеты. Однако крестьянство ненавидело Сталина, ведь коммунисты каждый год у них отнимали зерно. Всё это приводило к голоду, с миллионными жертвами. А тех, кто с вилами и топорами защищали свое зерно, солдаты просто расстреливали. Во время самого крупного восстания голодных крестьян было убито около ста тысяч крестьян. В газетах их называли ярыми врагами народа, которые на деньги капиталистов США и Англии хотели захватить власть в стране и вернуть капиталистам. И простой народ верил таким статьям и искренне радовался, что советская доблестная армия смогла разгромить крестьян-предателей. По этому поводу во всех организациях проводились собрания и митинги в поддержку новой власти, и от имени народа требовали, чтобы власть к врагам родины была беспощадна, чтобы их расстреливали на месте, без суда и следствия. Лозунг партии был таков: «Чем больше уничтожим врагов, тем скорее жизнь народа станет лучше. Все беды от них!» Так твердили коммунисты простому народу.

Сталина, расхаживающего с важным видом по кабинету, осенила удачная мысль. Он поднял трубку со стола и сказал, чтобы его соединили с именитым поэтом Пастернаком.

Время было вечернее, около девяти, поэт читал книгу, устроившись на диване, когда в прихожей раздался телефонный звонок.

— Это с Вами говорит товарищ Сталин. Как Ваши дела, Борис Леонидович?

Услышав голос вождя, Пастернак сильно удивился.

— Здравствуйте Иосиф Виссарионович, у меня всё хорошо.

— Вы слышали об аресте Вашего друга Мандельштама?

— Да, слышал и был удивлен. Хотя мы не были друзьями, и всё же это талантливый поэт. Если есть возможность, то просил бы Вас облегчить его участь или освободить.

— А почему Вы сразу не обратились ко мне, я помог бы? А то получается, что судьба Мандельштама беспокоит меня больше, чем Вас.

— Я как-то счел это неудобным.

— Напрасно, я — простой человек и не держу зла на людей.

— Иосиф Виссарионович, я хотел бы поговорить с Вами.

— У вас ко мне какая-то просьба? Говорите, не стесняйтесь.

— Нет, просто хотел побеседовать о жизни, о смерти.

Сталин задумался и не сразу ответил:

— Я бы с удовольствием, но не знаю, как это сделать. Видите, даже сейчас звоню Вам так поздно, потому что я еще на работе. Но уверен, что мы встретимся и еще поговорим. Желаю Вам творческих успехов.

— Большое спасибо за внимание к творческим людям!

И после вождь опустил трубку. Довольный собой, Сталин опять задумался. Ему хотелось, чтобы об этом разговоре знала вся Москва, а значит, вся страна. Однако это следовало сделать неофициально, в форме сарафанного радио — так у народа больше доверия. Вождь снова поднял трубку и очень быстро его соединили с министром культуры.

— Анатолий Петрович, я звоню с Кремля, ты еще не спишь? — этот вопрос был задан намеренно, чтобы подчеркнуть, что вождь работает до глубокой ночи.

Когда в квартире Луначарского раздался звонок, он читал газету в кресле. Жена зашла в комнату и сказала, что на проводе Кремль. Министр в халате вмиг заспешил в прихожую и услышал голос Сталина. Его охватило волнение: неужели что-то случилось? Но голос вождя был миролюбив.

— Я хочу освободить Мандельштама, как ты отнесешься к этому?

Это вопрос сильно напугал министра: «Почему спрашивает, может быть, он хочет узнать, в каких отношениях я был с этим опасным поэтом? Как бы и меня не записали в его компанию, и не оказаться бы мне в тюрьме. Сталин — мастер провокаций».

— Мне думается, такие дела должно решать ОГПУ, им виднее. Мне неизвестна причина его ареста.

— Об этом вся Москва знает, а ты нет?

— Это лишь слухи...

— Зато Пастернак заступился за него и просил меня освободить. И я тоже считаю, что такой мастер не заслуживает ареста. Наше ОГПУ работает грубо.

Далее вождь рассказал о своем телефонном разговоре с известным поэтом. Сделал он это умышленно, зная, что завтра о том, как Сталин спас талантливого поэта Мандельштама из рук чекистов, будет говорить вся Москва.

Так и случилось. Через неделю вся столица уже судачила о том, что Сталин столь прост, человечен, что звонит поэтам домой. А также о том, как он спас от тюрьмы Мандельштама, хотя поэт его сильно оскорбил. Всё же вождь добр, хотя в стране о нем гуляют слухи о его жестокости. На самом деле всё зло творит его окружение — товарищи по партии, и поэтому он их арестовывает и даже расстреливает. И это не первый случай, когда Сталин помогает деятелям культуры. Так было и с Булгаковым — вспомнила интеллигенция — несмотря на чудовищную критику в газетах, пьесу «Дни Турбиных» продолжают ставить на сцене Большого театра. И всё — благодаря Сталину, который лично смотрел эту пьесу уже пятнадцать раз и таким образом спасает ее от своих же товарищей. А те беды, что творятся в стране — в этом виноват не генсек, а противники Сталина, которые обманным путем проникли в партию. Поэтому в стране частые аресты, и даже видных людей — Сталин даже своих соратников не жалеет, настолько он честен и справедлив.

Спустя неделю Мандельштама отпустили и позволили ему с женой поселиться в провинциальном Воронеже. Там его сразу приняли в Союз писателей и обещали, что его стихи будут ежегодно издаваться, если он будет каждый год писать по одной поэме, посвященной вождю пролетариата.