Театр Солодовникова. 1900-е гг. Театр был построен в 1893—1894 годах по заказу миллионера и филантропа Гаврилы Гавриловича Солодовникова, архитектор К.В. Терский. В 1907 году театр сгорел. После восстановления здания (архитектор Т.Я. Бардт), в нем открылась «Опера Зимина»
Улица Большая Дмитровка, дом 6. 2016 г. После революции театр был национализирован, но в 1922 году С.И. Зимин вновь возглавил театр. В части здания, выходящей на Кузнецкий Мост, он жил до самой смерти в 1942 году
Оперный театр Зимина назван по имени его создателя, театрального деятеля и мецената Сергея Ивановича Зимина. После национализирования театра оперы в нем по-прежнему шли, кроме этого, в театре начали проводить публичные лекции и диспуты. Об одном из них Булгаков писал по свежим следам 27 августа 1923 года: «На сцене масса народу, журналисты, знакомые и прочие. Сидел рядом с Катаевым. Толстой говорил о литературе, упомянул в числе современных писателей меня и Катаева». Вечер под названием «Европа сегодня» был организован хорошо знакомыми Булгакову сменовеховцами, на нем выступали кроме Алексея Толстого (вступительное слово «Люди и нравы» и доклад «Новая повесть») профессор Юрий Ключников (доклад «Война или мир»), адвокат Александр Бобрищев-Пушкин («Власть плутократии»), журналист и фельетонист Илья Василевский по прозвищу Не-Буква («Наши за границей, Россия № 2)».
Булгаков ходил в театр Зимина не только на диспуты. Известно, что он слушал в 1923 году оперу «Гугеноты» («...тенор начинает петь такое, что сразу мучительно хочется в буфет», — писал он в фельетоне «Столица в блокноте»), А в 1924-м посетил экспериментальную постановку «Севильского цирюльника» («Великолепно. Стены ходят, бегает мебель»).
Сергей Иванович Зимин
Опера Зимина. <...> Все по-прежнему, как было пятьсот лет назад. За исключением, пожалуй, костюмов. Пиджачки сомнительные, френчи вытертые.
«Ишь ты, — подумал я, наблюдая, — публика та, да не та...»
И только что подумал, как увидал у входа в партер человека. Он был во фраке! Все, честь честью, было на месте. Ослепительный пластрон, давно заутюженные брюки, лакированные туфли и, наконец, сам фрак!
Он не посрамил бы французской комедии. Первоначально так и подумал: не иностранец ли? От тех всего жди. Но оказался свой.
Гораздо интереснее фрака было лицо его обладателя. Выражение унылой озабоченности портило расплывчатый лик москвича. В глазах его читалось совершенно явственно: «Да-с, фрак. Выкуси. Никто не имеет мне права слово сказать. Декрета насчет фраков нету».
И действительно, никто фрачника не трогал, и даже особенно острого любопытства он не возбуждал. И стоял он незыблемо, как скала, омываемая пиджачным и френчным потоком.
Фрак этот до того меня заинтриговал, что я даже оперы не дослушал.
В голове моей вопрос: «Что должен означать фрак? Музейная ли это редкость в Москве среди френчей 1923 г., или — фрачник представляет собой некий живой сигнал: «Выкуси. Через полгода все оденемся во фраки».
Вы думаете, что, может быть, это праздный вопрос? Не скажите...
Из очерка «Столица в блокноте»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |