Когда И. Ти. и Ханс прибыли в офис Hörnerträger'а, телефоны уже вовсю звонили. Как обычно, они слегка опоздали — генетически обусловленный недостаток, который вызывал неизменное раздражение заведующего отделением, понятия не имевшего о генетике. Над кожаным креслом заведующего висели впечатляющего размера оленьи рога.
Каждый был занят своим делом: Пристойле принимал факсы, аккуратно отрезая их ножницами, фрау Фрейлин принимала телефонные звонки, делая пометки у себя в блокноте. Hörnerträger, Хельвина и Икота прослушивали звонки по громкой связи, причем Hörnerträger с Хельвиной делали пометки, а Икота просто сидел и слушал. Салли и Жан-Жак Калин у компьютера распечатывали сообщения, приходившие по электронной почте, и тоже отвечали на звонки.
Специально для Мармеладова, который славился тем, что строго ставил оценки, Hörnerträger придумал новую, основанную на последних достижениях технического прогресса методику оценки профессиональных качеств. Суть ее заключалась в том, что выбиралось сто случайных имен из числа настоящих или бывших студентов Мармеладова, которым отправлялось письмо с просьбой позвонить, послать письмо по электронной почте или отправить факс, в котором бы высказывалось мнение о преподавательских качествах Мармеладова, с тем чтобы оценить дальнейшие возможности его преподавания в колледже. Опрос должен был продолжаться от 15:00 до 16:00. Разумеется, гарантировалась полная анонимность. Уже в половине третьего телефоны начали звонить, и все преподаватели (за исключением Ханса и И. Ти.) были на местах. Hörnerträger указал опоздавшим кресла в противоположных углах кабинета (его обычная тактика — разделяй и властвуй). И. Ти. и Ханс послушно заняли указанные места и подключились к выслушиванию жалоб, доносящихся из динамиков. Динамики эти вообще служили украшением кабинета, ибо сделаны были в виде фигурок Гензеля и Гретель. Они улыбались с полки, словно счастливы были выбраться из темного леса и очутиться в безопасном мире пластмассы. Гензель говорил более толстым голосом, тогда как Гретель скорее пищала.
— Он считает, что русский — это единственный предмет, — жаловалась Гретель, — он не понимает, что у нас еще пять других. Не все хотят учить иностранный язык. Он не понимает этого. А потом он еще мечет громы и молнии из-за того, что мы не соответствуем его безумным ожиданиям.
— Доводилось ли вам слышать или быть свидетелем тому, что он вел себя на занятиях неподобающим образом? — Хельвина пыталась записывать как можно быстрее.
— Да, я слышала кое-что такое. Я имею в виду, что о нем ходят такие слухи, — ответила Гретель.
— Хорошо. Спасибо, что позвонили нам, — проговорила Хельвина, и Hörnerträger нажал рычаг. Телефон немедленно зазвонил снова. Еще один студент звонил, чтобы высказаться о Мармеладове.
— Я хочу кое-что рассказать про Мармеладова, — снова начала Гретель. — На его занятиях вовсю звучат нецензурная брань и сексуальные намеки. — Карандаши Hörnerträger'а и Хельвины забегали по бумаге. — Он делает гнусные намеки на женские задницы и все время твердит о маленьких девочках. Этот человек сексист!
— Твою мать! — прошипела Хельвина, карандаш которой сломался в столь ответственный момент. Икота передал ей свою ручку.
Голос из динамика продолжал:
— Он унижает женщин, это несправедливо! Я имею в виду, это по-настоящему несправедливо.
— Он пристает к своим студенткам? — расспрашивала Хельвина.
— Он целует их.
— Боже мой! — воскликнула Хельвина, лихорадочно делая пометки.
— Скажу не только за себя, но и за других: нужно избавиться от профессора Мармеладова. Он ненормальный. У меня от него просто мурашки по коже.
— Спасибо за звонок. Будьте уверены, что мы максимально серьезно отнесемся ко всему, что вы сообщили, — ответил Hörnerträger, отключая динамик.
Фрау Фрейлин слушала этот звонок в перерыве между своими.
— Все одно и то же. Посмотрите мои записи. — Она выложила три исписанных листка. Hörnerträger прочел их вслух:
«Гадкий старик... У него невозможно хорошо учиться... Увольте Мармеладова... Он высмеивает гомосексуалистов и людей с физическими недостатками... Ему надо почаще бриться... Он лучший учите... Он негибкий... Он не хочет понимать, что большинство из нас учат русский только потому, что он входит в программу обучения, а вовсе не потому, что мы хотим его знать... Он делает сексуальные намеки... Не организован. Шутит к месту и не к месту. Меняет планы занятий... Дает нам тесты без предупреждения... Лучший учитель из всех... Профессор Мармеладов по-настоящему пробуждает желание учиться... Ему надо почаще мыться... Он алкоголик... Он садист».
Затем Hörnerträger вернулся к Гензелю и Гретель, которые отчаянно мигали огоньками уже около минуты. Гензель заговорил:
— Алло! Я хотел бы сказать несколько слов в поддержку профессора Мармеладова! Я знаю людей, которые распускают о нем всякие сплетни, но на его занятиях я научился большему, чем на всех остальных вместе взятых. Говорят, что он несправедливо ставит оценки. Но я думаю, что так говорят только бездельники.
— Были ли свидетелем сексуальных домогательств с его стороны? — твердила все о своем Хельвина.
— Нет. Разговоры слышал, но ничего такого не видел.
— Спасибо, что позвонили. — Hörnerträger выключил телефон и посмотрел на часы.
Когда Салли и Пристойле сообщили, что факсы и электронные письма также сходны по содержанию, Hörnerträger решил, что теперь налицо неоспоримые свидетельства, позволяющие судить о преподавательской деятельности Мармеладова. В конце концов, в их распоряжении были еще мнения, которые студенты дают в конце каждого семестра. Hörnerträger решил, что пора перейти к решению вопроса о преподавательских навыках Мармеладова.
— Ну что ж, — начала Хельвина, — боюсь, что возможно только одно заключение: Юрий Ильич работает непрофессионально. Как мы с Хельгой вчера уже говорили, это не первые жалобы его студенток.
— И студентов, — поддакнула фрау Фрейлин.
— Хотите сказать, он и мальчиками интересуется? — спросил Ханс.
— Нет, — ответила фрау Фрейлин, — но моя подруга Мэри Инделикадо, которая работает у нас в офисе, занималась у Юрия и слышала своими ушами подобные намеки. И ее приятель, который тоже был на занятиях, подтверждает это. Кроме того, у меня есть по крайней мере два звонка от студентов, которые подтверждают эти обвинения.
— Единственное заключение — Юрий Ильич должен покинуть наш коллектив! — воодушевленно заявила Хельвина.
В офисе теперь было тихо: телефоны выключили, факс и принтер больше не шумели. Гензель и Гретель, улыбаясь, застыли на полке.
— Да, это безобразие! Он не понимает, в каком веке он живет, — согласилась Хельга и налила себе кофе.
И. Ти. решил, что пора ему заговорить:
— Хельга, я спрашивал Юрия Ильича, употреблял ли он на занятиях нецензурную лексику. Он ответил мне, что однажды рассказывал студентам историю о том, как одно русское нецензурное слово может иметь дюжину значений в зависимости от того, с какой интонацией его произнести.
— Ну и что же это за слово? — спросил Тфуттинутти.
— Вообще-то, я не спрашивал... — неуверенно ответил И. Ти.
— И. Ти., вы же преподаете русский язык! Если это словечко так уж часто употребляется, вы должны его знать! — поддел его Десять Галлонов.
— Ну вот! О чем я говорила! — перебила фрау Фрейлин, игнорируя замечание Салли. — Вот вам и сексуальные намеки! Не было необходимости говорить об этом слове. Но он говорил! Это что, было так необходимо?
— Возможно, нет... — смущенно ответил И. Ти. Вероятно, он просто посчитал, что это интересно...
— Все равно, даже если он не произносил ругательства, это сексуальные намеки. Совершенно ни к чему затрагивать вопросы пола, если в этом нет острейшей необходимости для учебного процесса. Он должен научиться сдерживать свою сексуальность при общении с другими людьми. Подобное поведение отпугивает и оскорбляет женщин.
— И не только женщин, — добавил Пристойле.
— Даже если это имеет прямое отношение к уроку, все равно не следовало употреблять ругательства перед студентами, — настаивала на своем Хельвина.
— Но он только отвечал на вопросы студентов, — протестовал И. Ти. — К тому же он сначала предложил закрыть уши тем, кто хочет. То есть, кого оскорбляют подобные выражения.
— Возможно, некоторые студенты побоялись закрыть уши и слушали, хотя в душе не хотели этого, — спорила Хельвина. — Давление группы, знаете ли.
— Давление труппы? — смущенно переспросил Ханс.
— Давление группы, — повторила Хельвина. — К тому же Мармеладов создает крайне враждебную атмосферу на занятиях.
— Неужели? — скептически перебил И. Ти. — Я думаю, что это другие создают враждебную атмосферу, выдвигая подобные обвинения. За последние три года я что-то не припомню ни слова о сексуальных намеках в студенческих отзывах о нем.
— Возможно, — отвечала Хельвина. — Но это не значит, что их не было.
— Все верно, И. Ти., — добавил Hörnerträger. — Вы ссылаетесь на отсутствие показаний, что равняется нулю.
— Но некоторые студенты защищают его! Разве это не свидетельства в его пользу?
— Давление какой группы? — совершенно некстати переспросил профессор Икота, но на него никто не обратил внимания.
— Послушайте, — сказал Пристойле. — Обе стороны не могут быть правы. Если один прав, другой не прав.
— Совершенно верно, — согласилась Хельга. — Сексуальные намеки имели место.
— Минуточку, минуточку! Давайте будем разумными и не будем делать поспешных выводов, — заговорил вдруг Hörnerträger отеческим тоном. — Думаю, что истина лежит где-то посредине.
Он выдержал многозначительную паузу, чтобы дать своим коллегам осознать, что видит свет в конце туннеля. Он поднялся со своего вертящегося кресла и подошел к динамикам.
— Гензель говорит нам одно, а Гретель — другое. И оба они говорят правду. Но истина лежит где-то посредине. — При этих словах Hörnerträger взял с нижней полки пресс-папье (зеленого дракона) и водрузил его между Гензелем и Гретель, чтобы продемонстрировать местоположение истины так наглядно, что только совершеннейший Dummkopf мог не уловить смысла.
— Совершенно верно, — встряла Хельга, — и она ближе к Гретель. — Она встала и передвинула дракона ближе к Гретель.
— Но если она где-то посредине, то она просто ужасна. Вы не согласны со мной, Альфонсо? — возразила Хельвина.
— Да, боюсь, что так, — согласился он.
Все молчали, в том числе Гензель и Гретель, которые беспокойно косились на зловещего змея, свернувшегося между ними.
— Итак, — заговорил опять Hörnerträger. — Полагаю, что мы достигли определенного согласия в оценке преподавательской деятельности профессора Мармеладова.
— Боюсь, что так, — согласился Калин.
— К сожалению, — поддакнул Салли.
— Подведем итоги. Кто согласен, что Мармеладов виновен?
Все подняли руки, кроме И. Ти. и Ханса. Гензель и Гретель, конечно, не могли принять участие в голосовании, но они уже сказали свое слово. Видя, что он почти один в кругу поднятых рук, Ханс тоже поднял руку, но не выше плеча, как будто у него от генетической мутации одна рука короче другой. Таким образом, получался неполноценный голосок. Однако заведующий плохо разбирался в генетических дефектах конечностей, и посчитал голос доктора Сандерсона за нормальный.
— Очень хорошо. Я запишу, что... — начал Hörnerträger, но его вдруг перебил И. Ти.:
— Послушайте все! Хельвина и Хельмут, я понимаю, что вы отчаянно ненавидите Юрия Ильича. Не знаю почему. Может, он вас чем-то оскорбил, а я об этом не знаю. Возможно, он просто вам не нравится. Хельга, я понимаю, вы считаете, что должны защищать попранную женственность, но послушайте меня. Бог свидетель, что дьявол вмешался в дела нашего колледжа. Будущее этого учебного заведения и, возможно, наши жизни поставлены на карту. Колдбурн — только первая жертва. И если вы Бога не боитесь, то побойтесь хотя бы дьявола.
Наступило долгое молчание. Все обдумывали слова И. Ти. Росистые глаза под нахмуренными бровями уставились в полированную поверхность стола, а потом слегка расширились и обратились к лицу с раздвоенным подбородком, председательствующему за столом. Точно таким же образом анютины глазки в клумбочке поднимают взор к золотому солнцу, когда грозовые тучи надвигаются с запада. Наконец Hörnerträger сказал:
— Итак, как я и говорил, я отмечу, что по этому пункту голосовали практически единогласно. Мармеладов преподает непрофессионально и далеко не успешно. Я также отмечу, что только профессор Пух голосовал против, считая, что сверхъестественные силы на стороне Мармеладова.
— Минуточку! — настаивал И. Ти. — Разве мы не должны оценивать преподавание Юрия Ильича по иным критериям, нежели мнение студентов?
— А чем, вы думаете, мы сегодня занимаемся? Мы же его коллеги, и мы оцениваем его работу.
— Да, но позвольте, мы же опираемся при этом исключительно на мнение студентов! Почему бы тогда не просить новобранцев оценить своих сержантов?
— В любом случае, это часть процесса оценки деятельности коллегами. Это официальная позиция деканата.
И. Ти. почувствовал свою беспомощность. К тому же Ханс дезертировал из его лагеря. Hörnerträger напомнил всем, что третье и окончательное голосование по поводу дальнейшей работы в колледже профессора Мармеладова состоится на следующее утро в одиннадцать часов. На сей раз будут оцениваться качества Мармеладова как ученого и исследователя. Все внешние отзывы уже получены; Hörnerträger положил их на стол для ознакомления. Салли и Пристойле стали было их листать, но, не встретив знакомых имен, отложили в сторону. И. Ти. и Ханс начали читать, но отзывы сплошь состояли из обычных в таких случаях общих формулировок, конкретных замечаний было очень мало. К тому же в глубине души оба знали значительно более короткий путь к истине, и это внутреннее сознание делало внешние отзывы совершенно ненужными.
В течение нескольких минут все покинули офис, возвращаясь к совершенно другим заботам — забрать по дороге детей, заехать в банк, почистить бассейн, — оставляя заведующего отделением наедине с его бумагами. Он же остался работать, осененный оленьими рогами, подсчитывая результаты своего высокотехнологичного обследования. Суммируя данные опроса студентов, он тщательнейшим образом взвешивал каждое слово, исправляя снова и снова, с тем чтобы придать отчету вид максимально объективного и вместе с тем лишить Мармеладова малейшего шанса. Слова бежали по бумаге ровными, аккуратными рядами, как хорошо вымуштрованные солдаты. Это была кульминация почти трех лет интриг, окончательное наступление в девятисотдневной кампании по осаждению и умерщвлению мечом и голодом крепости ненавистного врага. Наконец имя настырного старика будет предано забвению. Казалось, победа у Hörnerträger'а в руках. Он покинул корпус Гримма в 7:13, довольный своей работой, предвкушая последнее сражение, которое было запланировано на завтра.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |