И. Ти. следовал за мыслью Мармеладова, с большим трудом пробираясь в дебрях рукописного текста. Рукопись представлялась ему темным, мрачным лесом, над которым сверкали зигзаги молний, бороздящих мутные небеса. И. Ти. то и дело вынужден был обращаться к начальным главам, чтобы сделать выписки, а затем возвращаться к «Братьям Карамазовым» (главе шестой). Он продвигался вперед с осторожностью, помня о том, что он на чужой территории и что однажды уже, согласно старинной легенде, такие же иностранцы, как он, которых заманили в дремучую сонную чащу, потерялись и погибли под равнодушными небесами.
Такая вылазка в дебри воображения другого человека была чем-то новым для И. Ти. В прошлом, когда ему приходилось читать работы коллег, он пролистывал страницу за страницей до тех пор, пока не натыкался на основную мысль, и затем произносил ожидаемый вердикт: очень интересно. Это «очень интересно» — вечный движитель, с помощью которого столь многие ученые добираются туда, куда им нужно. Он может увезти вас вниз, если вы хотите сказать, что вас действительно что-то заинтересовало или пробудило ваше воображение. И может вознести вас на заоблачную высоту, когда вы отзываетесь так о работе, которая действительно представляет собой нечто выдающееся по идиотизму. А может просто везти вперед и вперед по прямому, ровному академическому пути, если вы и вовсе не затрудняете себя чтением работ своих коллег. Но сейчас, впервые за всю свою карьеру, И. Ти. чувствовал, что в его чтении был особый смысл, что это может быть вопрос жизни и смерти — не столько для Юрия Ильича, сколько для него самого. Он читал не так, как обычно, улавливая лишь основную мысль, но изучая всю флору и фауну леса, через который он шел, ища особые узелки и нити в узоре деревьев, ища что-нибудь, что позволит пройти по лесу и вернуться назад. Так он читал первый раз в жизни.
Но в три часа пополудни он вынужден был покинуть дебри мармеладовской рукописи и бежать на занятия. В этот раз он был вооружен по меньшей мере несколькими открытиями Юрия Ильича. Даже если было уже поздно для Мармеладова, возможно, для него самого еще не слишком поздно.
Как и обычно, примерно половина из трехсот сорока одного студента курса И. Ти. собрались на лекцию. Численность студентов на курсе доктора Пуха была самой высокой, потому как у него была репутация облака в штанах. Он был мягок, как детское одеяльце, и редко ставил оценки ниже, чем «4−», следя за тем, чтобы все студенты удовлетворяли единственному строгому требованию — вовремя писать тесты.
В тот день, как и обычно, большинство студентов расселись на задних партах аудитории, чтобы болтать с друзьями или читать студенческую газету. Входя в аудиторию, И. Ти. яснее ясного осознавал, что неладно что-то в Волшебном Королевстве. Он мельком видел, как хромого и окровавленного Хамелеонова увозили в больницу на скорой. Затем издалека он видел, как на газоне горел жезл девушки из оркестра. Он знал, что все это проделки Воланда, его предупреждения, что все может быть гораздо хуже...
Входя в аудиторию, И. Ти. по привычке проверил, застегнута ли у него ширинка, что вызвало привычные смешки девушек, сидящих в центральном проходе. Взбираясь на кафедру, он нырнул рукой в пузатый портфель, чтобы проверить, на месте ли его «Братья Карамазовы», но вспомнил, что нес книгу в руках. Да, так и есть: она уже лежала тут же на кафедре, куда он ее и положил. И. Ти. слегка расставил ноги, заложил руки за спину и окинул быстрым взглядом задние ряды, где во время контрольных всегда сидели игроки университетской футбольной команды, и передние ряды, где репетиторы футбольных игроков тщательно конспектировали лекции. Затем он перевел вдохновенный взгляд в ту неопределенную точку пространства, где потолок встречается со стеной, и начал лекцию.
Как обычно, лекция И. Ти. звучала поверх зудящей болтовни студентов, которые продолжали переговариваться, вежливо понизив голос, изредка вслушиваясь в то, о чем он говорил. Можно сказать, что они слушали И. Ти. таким же образом, как он читал работы своих коллег. Но на сей раз И. Ти. пришел с чем-то новым. Возможно, было поздно спасать работу Мармеладова, но он попытается спасти собственную шкуру!
После короткой преамбулы, в которой специально для прогульщиков и лентяев обозначались основные моменты предыдущей лекции, И. Ти. сообщил, что сегодня он собирается перейти от абстрактных теорий о Достоевском «вообще» к различным аспектам «Братьев Карамазовых» — конкретным деталям, образующим полотно произведения.
Первая часть лекции И. Ти.
Во-первых, позвольте мне заметить, что критический момент ареста Дмитрия Карамазова, следующий за убийством его отца, происходит в селе Мокрое. Название этого села очень важно для понимания «Братьев Карамазовых». «Мокрое» ассоциируется с влагой, дождем, и арест происходит во время дождя. Затем, когда Дмитрий размышляет о своем аресте, он говорит, что, если бы не было этого «грома», он не «поднялся бы над собой».
Эти мелкие детали — нити в сложной сети символов, которая окружает образ Ильи-пророка, каким его воспринимали в России во времена Достоевского. Илья воспринимался как благодетель человечества, который разъезжает по небу в огненной колеснице и посылает дождь. Но в то же время он — суровый судья, который посылает огонь и мечет молнии, чтобы напомнить нам о наших грехах и грядущем Судном дне. В народных русских поверьях известны два Ильи: Илья Мокрый и Илья Сухой. Обращались к Илье Мокрому во время засухи, когда нуждались в дожде. К Илье Сухому обращались, чтобы дожди прекратились. Неслучайно Дмитрий Карамазов в бешеных поисках денег, еще перед арестом в Мокром, приходит в Сухой Поселок, ведомый туда батюшкой из церкви пророка Ильи. Там ночью он просыпается от адской головной боли, чуть не задохнувшись от угара. Весь этот эпизод — адское мытарство на пути к сознанию грехов и искуплению. Этим эпизодом Илья Сухой и Илья Мокрый вплетены в художественную ткань романа.
Почему, спросите вы, Илья приносит страдание? Ответом на этот вопрос является то, что в созданной Богом вселенной добро и зло — вечно присутствующие силы, а человек — грешное создание, которое может искупить свои грехи только путем страдания. Если вы хотите знать, почему Господь все так устроил, вы должны спросить об этом у него самого. Если вы не верите в Бога, я надеюсь, что у вас найдется друг, который верит, — так вот, пусть он и выяснит все до конца. Я не знаю, почему Господь устроил мир так несовершенно. Возможно, у него повязка на одном глазу — такое объяснение помогло бы разобраться в ситуации. Так мне однажды сказал один раввин, но я не знаю, так ли это на самом деле. В любом случае, я отказываюсь нести ответственность за несовершенство божьего творения.
Арест Дмитрия Карамазова во время дождя — его первый шаг на долгой дороге страдания и искупления. Название села и дождь во время ареста — не случайные, ничего не значащие детали, как вы могли бы подумать. Они берут начало из русской мифологии и фольклора. То же самое можно сказать и о сне-воспоминании Дмитрия по дороге в Скотопригоньевск после ареста. В полусне он припоминает погорельцев — детей и женщин, — которых он видел однажды на дороге. В глазах у Дмитрия, хотя бы в подсознании, эти погорельцы — жертвы Ильи-пророка, властелина огня. Они воплощают собой жестокий мир Ильи-пророка, мир страданий, против которого восстали Дмитрий и Иван. Дмитрий — поруганное и брошенное дитя. Он ждет — и заслуживает — лучшего обращения со стороны отца, точно так же, как многие из вас ожидают лучшего отношения со стороны своих профессоров и многие из нас ожидают лучшего обращения со стороны Бога. Он мог позволить нам жить несколько сот лет вместо шестидесяти или семидесяти. Да и те не лучше ли были бы без рака и инфаркта? И главное — то, о чем спрашивает Иван: за что должны, страдать невинные дети?
После своего ареста Дмитрий приходит к духовному осознанию, что его бунт против отца был также бунтом и против Бога. Это не значит, что старый Федор Карамазов был добродетельным человеком. Он был низкий, презренный человек. Но проблема его жестокости по отношению к детям как в капле воды отражает проблему «жестокости» Бога к Его детям. И так же, как Бог приглашает Илью в качестве божественного полицейского, Федор Карамазов прибегает к помощи Николая Ильича Снегирева, чтобы востребовать долги Дмитрия. Ильич — сын Ильи. Снегирев живет на Озерной улице со своей несчастной семьей инвалидов. Название улицы намекает на дождь, приносимый Ильей, а сама улица соответствует Ильинской улице в Старой Руссе, где одно время проживал Достоевский. У Снегирева рыжие волосы (реминисценция огня) и густая борода, которую дети зовут мочалкой, когда дразнят его (опять вода). Его сын Илюша (опять Илья!) медленно умирает от туберкулеза. Он — живое воплощение жестокого порядка, установленного Богом, мира страдания, мира Ильи-пророка.
И. Ти. вдруг заметил, что некоторые студенты листают роман с изумлением. Худой юноша в очках поднял руку, и гул голосов притих, когда раздался новый голос:
— Профессор Пух, в моей книге нет Мокрого!
— Какое у тебя издание, сынок? — спросил И. Ти.
— Такое же, как и у вас, профессор Пух. — Мальчик показал обложку книги. — У меня тут Дмитрий удирает в Лас-Вегас на пароходе в ту ночь, когда они хотят схватить его в борделе.
И. Ти. вспыхнул от смущения.
— Позвольте-ка мне взглянуть на вашу книгу. — Он прочитал абзац, который мальчик подчеркнул розовым маркером. Так и есть: Дмитрий Карамазов в Лас-Вегасе.
Девушка, сидящая напротив в центральном проходе, тоже сказала:
— А у меня Дмитрий бросает Грушеньку в Сухом Поселке и делит добычу со Смердяковым. И нет никакого дождя. Они со Смердяковым уезжают в Баден-Баден в прекрасный солнечный день.
В аудитории раздались смешки и хохот. Еще один студент нашел дальнейшее несходство:
— Доктор Пух, в моей книге маленького больного мальчика зовут Кит. Его отец англичанин, которого зовут Елейные Уста. Он продал бы душу дьяволу, чтобы только получить повышение по службе. Его сына покусала бродячая собака, и у него случаются приступы бешенства, когда его отец заставляет его выгуливать собак своих начальников. Старый Федор Карамазов нанял немецкого доктора, который чудесно исцелил мальчика, а потом старик Карамазов дал деньги на больницу. И все дети кричали: «Ура Карамазову!»
Веселье нарастало. Смех стал свободнее. И. Ти. ходил по аудитории и проверял небывалые рассказы студентов. И точно, в каждой из книг текст отличался от того, который знал он. Ни одного совпадения! Редкие смешки переросли в общий хохот. Целый ураган смеха. Казалось, студентов больше забавляло недоумение и смущение И. Ти., чем нелепые различия в тексте. Они, вероятно, полагали, что профессор Пух по рассеянности просмотрел эти различия. Профессор Пух в своем репертуаре! Профессор Пух продолжал ходить среди студентов и смущенно сверять свой текст с их текстами; за ним следом неслись смешки. Студенты надорвали бока от смеха. Некоторые вскакивали со своих мест, пуская самолетики в И. Ти.
— Прошу внимания! Прошу всех успокоиться! — прокричал И. Ти. — Пожалуйста, минуту внимания!
Громовое веселье напоминало грохот маленького водопада.
— Слушайте! Перед вами — отличный пример деконструкции. Каждый читатель видит текст по-своему. Но давайте вернемся к «Преступлению и наказанию»... э-э-э... давайте повторим. Те, у кого с собой есть роман, достаньте. Дело в том, что Илья-пророк находится и в центре этого романа. Я не касался этого прежде потому, что... потому, что не было времени и... потому, что если Илья центральный символ и в этой истории, то не такой уж он и центральный.
Студенты, которые слушали лекцию, обменялись удивленными взглядами.
Вторая часть лекции И. Ти. — о «Преступлении и наказании»
Открыв первую главу второй части, вы найдете эпизод, когда Раскольникова вызывают в полицейский участок после убийства старухи-процентщицы и ее сестры топором. Обратите внимание, что помощника полицейского надзирателя зовут Илья. У него рыжие волосы (опять огонь), у него молниеносный взгляд, и он «набрасывается всеми перунами» на содержательницу притона. Позже именно этому Илье признается в убийстве Раскольников после того, как в грозу целую ночь шатался по городу. Кроме того, если посчитать, то станет ясно, что гроза и признание Раскольникова приходятся как раз на двадцатое июля (по старому стилю) — Ильин день. В этот день русские всегда ожидали грозу. Это был очень важный праздник в календаре русской церкви. Десятки тысяч людей собирались, чтобы совершить ежегодное паломничество в церковь Ильи-пророка у пороховых заводов в Петербурге. Гроза, предварившая признание Раскольникова, — это огненное проявление Ильи-пророка...
— Профессор Пух! — Тот же паренек в очках снова подал голос. — У меня Раскольников отказывается от признания. Его сестра берет вину на себя, но присяжные на суде не пришли к единому выводу.
Веселье возобновилось. Другой голос продолжил:
— А у меня Раскольников сдался в январе. Была снежная буря, но никаких молний.
Смех гремел над лысеющей головой И. Ти., пока он одержимо листал страницы романа. Наконец он нашел сцену в полицейском участке. Но когда попытался сосредоточиться на тексте, все буквы словно завертелись и затуманились. Затем они перестали вертеться и встали, как и положено, а потом опять затуманились. Текст менялся у него на глазах! Стоял дикий хохот. И. Ти. захотелось спрятаться под кафедрой. Клочки бумаги летели с задних рядов, но И. Ти. стоял как громом пораженный. Он отпихнул книгу в сторону. Страницы перелистнулись на иллюстрацию, где Раскольников, промокший и жалкий, стоял перед помощником надзирателя, готовый признаться. Но внезапно рисунок ожил! Фигуры зашевелились, как в мультфильме! Лицо Раскольникова, смиренное и измученное, обернулось наглой, волчьей усмешкой, когда он вытащил топор из-под пальто и протянул его полицейскому, как будто собираясь сдаться. Но потом он внезапно крепко схватил топор и одним ударом расколол череп полицейского надвое. Он нацепил изрубленную шапку убитого на голову и уселся за его стол, словно собираясь провести обычный рабочий день в полицейском участке.
И. Ти. согнулся и попытался спрятаться за кафедрой, но у него горели уши от хохота студентов. Студенты подкрадывались к кафедре и заглядывали со всех сторон. Он схватил портфель и бросился из аудитории. Ему вслед неслись выкрики, но он уже ничего не слышал. Образы Колдбурна, поджаренного молнией, и разбитого Хамелеонова пронеслись в его воображении. О боже! Будет ли он следующим? Неужели поздно попытаться спасти себя? Что он сделал, чтобы заслужить это? И где ему спрятаться?
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |