Вернуться к Р. Манн. Мастер и Мармеладов

Глава 9. Полет

Долгий, полный всевозможных событий день изрядно утомил И. Ти. После сеанса у Элли Бельмо он летел в Скотопригоньевск тем же курьерским самолетом. Зарницы вспыхивали пугающе близко, но он вверил свою судьбу в надежные руки пилота и уж совсем было собрался уснуть, как вдруг странный силуэт в отдалении привлек его внимание. Это был как будто крошечный вихрь, но слишком угловатый. При вспышке следующей зарницы И. Ти. смог его рассмотреть. Он походил на ковбоя на брыкающемся жеребце. На мгновение снова стало темно, но затем вдруг что-то треснуло, полыхнула молния и небеса взорвались раскатом грома. Тут И. Ти. прошиб пот, и озноб пробежал по позвоночнику, мягкому, как свежая моцарелла, когда его глаза встретились с глазами наездника. Такие горящие, мстительные глаза И. Ти. видел только в ночных кошмарах, а теперь вот они смотрели на него. Он чувствовал это. Он каким-то образом почувствовал, что ему не скрыться от этих глаз. Он поглубже опустился в кресло, надеясь вопреки надежде, что буря пройдет мимо и что огонь его не заденет. Он знал, что не сделал ничего плохого — во всяком случае настолько плохого, чтобы заслужить подобное. Он же просто Винни-Пух! Огонь не заденет его. Он закрыл глаза, а потом закрыл своими пухлыми ручками летные очки. Но когда он глянул сквозь пальцы, то увидел, к своему ужасу, что адский наездник приближается, мчась по облакам как по булыжникам, отчаянно погоняя своих покрытых пеной коней.

Скача рядом с самолетом, наездник обнажил зубы в страшной улыбке. У него были длинные усы и долгая борода. Его пламенеющие волосы развевались по ветру, он метал молнии в шасси. Огненные зигзаги изрешетили шины шасси. Затем Илья швырнул еще одну молнию, и колесо разлетелось в куски.

Ощутив толчки, пилот оглянулся посмотреть, что происходит, и увидел воздушного пирата, мчащегося в облаках рядом с его самолетом. Он прибавил скорости. Илья отстал, но бросил вдогонку молнию, которая сожгла левую сторону хвостового оперения самолета. Самолет задрожал от удара, и зубы И. Ти. выбивали дробь в такт вибрации фюзеляжа. И. Ти. слышал свист молнии, пролетевшей мимо его левого уха. Он отчаянно захотел нырнуть еще глубже в кресло, но глубже уже было некуда. Тогда И. Ти. мертвой хваткой вцепился в подлокотники, так как вся хвостовая часть заходила ходуном. Но ужасный колесничий снова метнул молнию, и И. Ти. обожгло пальцы. Пилот завалил самолет на левый бок, и они нырнули на сотню метров вниз в темные облака. На какое-то мгновение стало тихо. Но тут еще один страшный удар сотряс хвостовую часть самолета. Крылья вспыхнули, как лампочка, и гудели, как тетива лука.

Пилот сплюнул и задрал нос самолета, намереваясь сделать мертвую петлю. Но бесстрашный преследователь не растерялся. Его победный смех раскатился по небу. Он продолжал метать молнии в несчастный самолет. Самолет задрожал и начал терять высоту, кренясь вправо. Пилот попытался выровнять самолет, и ему это уже почти удалось, когда внезапно одна из молний попала в вертящийся пропеллер. Искры полетели во все стороны, а И. Ти. почувствовал, что самолет стал резко падать вниз. Пылающая колесница мчалась рядом. Злобный возничий победно хохотал, его волосы развевались по ветру, как пожар. Его сверкающие глаза встретились с глазами И. Ти. на краткий миг, прежде чем один из коней задел крыло копытом, отправляя самолет в бездну. Колесница отстала, а в небесах все разносился леденящий душу смех.

Пилот попытался выбраться из самолета, но молния в семьсот тысяч вольт пригвоздила его к приборной панели. Земля надвигалась с бешеной скоростью. И. Ти. пытался отстегнуть ремни, но было уже слишком поздно.

Тут он проснулся — как раз в тот момент, когда самолет приземлился в Скотопригоньевске, подпрыгнув только два или три раза на самых глубоких выбоинах, прежде чем полностью остановиться. Хотя И. Ти. чудовищно мучил геморрой, но, почувствовав под колесами землю, он почувствовал облегчение, сравнимое разве что только с тем, какое почувствовал, вероятно, Лазарь, очнувшись на смертном одре. Он зааплодировал пилоту за успешную посадку — как пассажиры коммерческого рейса — и терпеливо дожидался помощи, чтобы выбраться из кабины.

Мы около часа ждали на аэродроме возвращения И. Ти. Было уже за полночь. По дороге домой И. Ти. и доктор Сандерсон обсуждали результаты поездки:

— Итак, что же сказала Элли?

— Нет, сначала вы скажите, что сказала Нелли!

— Ну... Нет, сначала вы!

— Элли сказала, что половина книги верна, — выдал И. Ти.

Я не мог поверить своим ушам.

— Вы шутите! Нелли сказала то же самое! — воскликнул доктор Сандерсон.

Лицо И. Ти. засветилось, как у школьника.

— Черт побери, если...

— Постойте, — прервал доктор Сандерсон. — Наполовину верна?

— Точно так. Главы истинны через одну.

Я не мог поверить своим ушам.

— Черт побери! — воскликнул доктор Сандерсон.

Мы рассмеялись. Мы ликовали. И. Ти. и доктор Сандерсон чокнулись бумажными стаканчиками с пивом. Речь шла о новом направлении в литературоведении. И оно найдет больше приверженцев, чем деконструкция, реконструкция и подход «между ног», сбивший с ног столько ученых по всей стране в последнее время.

Но тут доктор Сандерсон резонно спросил:

— А вы не думаете, что они могли как-то сообщаться друг с другом?

— Каким образом?

— По телефону, например. Элли случайно никому не звонила, когда вы были там?

— Нет. У нее нет телефона. Вообще говоря, у нее и электричества-то нет. Нет телевизора или радио. Ничего. К ее дому не проложены никакие провода. Она говорит, что не верит в провода. Она живет в другом веке...

— Может быть, по телефону-автомату? В котором часу вы прибыли?

— В девять тринадцать, как мы и договорились.

— И мы так же. А когда вы уехали?

— В десять ноль-пять. Она заставила меня попробовать ее варенье.

— Это после того, как мы уехали. Итак, сговориться они не могли.

— Тогда все точно, — сказал И. Ти., вылезая из машины.

Я включил фары на полную мощность, чтобы осветить ему дорогу к дому. Потом мы с доктором Сандерсоном поехали к себе на велосипедах. Пока я ехал домой, мне в голову пришла мысль, что они могли установить телепатическую связь. Впрочем, эта идея показалась мне заумной.