Пожалуй, ни один другой художественный текст русской литературы не породил такого количества и такого разнобоя комментариев и толкований, как закатный роман Булгакова.
Основные толкования религиозных смыслов булгаковского романа (именно они интересуют меня):
1) не берите в голову. Это просто фэнтези, игра. «Художественная литература», ничего не говорящая об убеждениях самого автора и не ставящая целью как-то повлиять на убеждения читателей. Давайте просто смеяться, разгадывать шарады (за какой маской спрятан Сталин или Маяковский?) и восхищаться бесподобным стилем. Воланд — это просто забавный персонаж вроде старухи Шапокляк. «А самой-то главной загадки романа — почему, из чего у Булгакова родилось такое кардинальное отклонение от евангельской истории, до переоборачивания ее духовного смысла? — этого атеистическая, из советского праха выросшая критика даже и не потянулась поднять»1;
2) роман Булгакова кощунствен. Он отрекся от Христа. Поэтому надо его анфематствовать;
3) роман Булгакова кощунствен. Это здорово: именно такого Иешуа-Христа, освобожденного от церковных догм, только и может принять современный человек;
4) то прочтение, которое предлагает моя книга;
5) это роман, написанный экзистенциалистом, скорбящим об утрате своей веры. Как Камю или Сартр. Человек проваливается в бездну безверия, но, в отличие от ликующего советского безбожия, понимает, что это бездна и потому отчаянно кричит.
«Он написал роман антонимичный по отношению к "Белой гвардии". В том сюжете было очевидное противостояние добра и зла, чести и бесчестия, Бога и дьявола, там женщина получила по своим молитвам, и над залитой кровью землею простиралось примиряющее небо с вечными звездами, — в "Мастере и Маргарите" восторжествовала неверная изменчивая луна, а попытавшейся перекреститься простолюдинке нечисть пообещала отрезать руку, и кухарка испугалась — если бы нет! — но в этом эпизоде заключался увиденный Булгаковым, запечатленный им образ времени, когда люди сами отказались, отреклись от силы креста и предали себя и свой город, свою страну во власть сатане.
"Белая гвардия" — это роман о Рождестве, которое было, "Мастер и Маргарита" — о Пасхе, которая не пришла. Вместо простодушного, честного Николки, сумевшего несмотря ни на что выполнить христианский долг и предать земле тело праведного Най-Турса по православному обряду, — жуликоватый "царь бутербродов" Андрей Фокич, вместо несчастной и безвестной жертвы братоубийственной брани — распутная ведьма и вампирша Гелла — вот движение времени и страны, Булгаковым обозначенное.
Причем особенность этой перемены заключена в том, что и Андрей Фокич назван в романе человеком богобоязненным, но его религиозность не решает ничего, она бессодержательна, бесплодна, соль утратила силу, и в той картине мира, которую увидел и нарисовал Булгаков, бесы не трепещут и ничего не боятся. Они не злы, а по-своему обаятельны, добры и щедры, потому что победили и им более никто не Противостоит. Это их шабаш, их разгул, их первомайское торжество, а Тот, Кто принял крестную муку, ничем не может защитить своих верных. Да и не осталось этих верных, как считал сам создатель романа. "Мастер и Маргарита" — книга об обезбоженном мире, где самые прекрасные женщины присягают дьяволу и становятся ведьмами, а «народ-богоносец» представлен все тем же Андреем Фокичем с его знаменитой осетриной второй свежести, да разлившей подсолнечное масло Аннушкой по прозвищу Чума.
При всей легкости, фантасмагоричности и увлекательности булгаковского романа едва ли есть в русской литературе более трагическое и безысходное произведение. В этом не было вины Булгакова, в этом была его личная жизненная и конфессиональная трагедия. Измученный собственными обстоятельствами, он изверился не только в себе и своей судьбе, он изверился в мироздании и миропорядке, придя к выводу об исчерпанности христианства в родной стране, и об этой опустошенности написал роман, в котором сквозь видимый смех и ослепительный блеск письма невидимыми слезами оплакал мир, забывший Христа...
Вернемся к мысли М. Чудаковой о невынимаемом фундаменте детской веры и предположим иную — а что если все-таки этот фундамент вынули, изъяли, как церковные ценности? А что если вместо фундамента осталась зияющая пустота, которая ничем не была заполнена и которая тянула, влекла, и с годами именно на этом месте возникло новое образование, но по своим свойствам иное, и эту инаковость Булгаков остро ощущал, она становилась мотивом и даже не источником, но раздражителем его вдохновения? Ну примерно так, как Фриду раздражал и мучил платочек, который ей приносила каждое утро камеристка, и она ни о чем другом думать не могла. Ведь дело не только в том, что Фрида своими руками убила ребенка, дело в том, что она осталась без самого дорогого, что у нее было. Так и Булгакову было плохо оттого, что "Бог умер", оттого — что, говоря словами поэта, некогда Булгакова благословившего, Максимилиана Волошина, "в ту весну Христос не воскресал", а для автора "Мастера и Маргариты" эти вёсны без Пасхи растянулись на десятилетия и в нем болели. А когда болит, тогда и пишут. Зачем Михаилу Булгакову, писателю в общем-то расчетливому, нацеленному на успех, на прижизненное признание, мечтавшему эту славу вернуть и чего только для этого не предпринимавшему, писавшему Сталину — для чего ему было писать о Христе и Пилате? Что за странный сюжет? Куда это ружье было нацелено? Чего он мог от такого романа ждать?»2
Вопросы поставлены точно. Но они как раз и не дают согласиться с предложенным ответом. Если главный тезис романа — «в жизни потерян смысл», то как написание этого романа годами придавало смысл писательской жизни самого Булгакова?
В эту схему не входит настойчивость Булгакова, в течение двенадцати (!) лет создающего «закатный роман». Последние годы — через боль, а потом и слепоту — Булгаков не просто пишет, а сначала языком, на ощупь и на слух пробует-проговаривает текст3. Крестит рукопись. Вручает жене со словами «Пусть знают!». И все это — ради декларации о капитуляции? О пустоте и тошноте?
Сказать, что все пропало и осточертело, фельетонист может более сжато и хлестко.
Насколько мне известно, в жизни Булгакова не было личных недоразумений, связанных с церковными людьми. «Попы» его никак не обижали. Не примечал я и эпизодов, когда воспоминание о каких-то церковных и христианских заповедях и верованиях причиняло Булгакову душевную боль — даже если он поступал вразрез с ними. Он чувствовал свою вину перед первой и единственно венчанной женой Татьяной вовсе не потому, что «духовник наложил епитимью».
Не могло быть внутреннего конфликта с церковностью по той причине, что Булгаков чувствовал себя вполне независимо: предметы своей веры и границы ее влияния на свою жизнь он определял сам.
Так что мотива «попы нарочно от нас скрывали, что мы от обезьяны произошли» тут быть не может.
Булгаков злится на Бога за то, что Его нет? И эту свою горькую обиду изливает в романе? Он торопит Божий Суд и, не дождавшись Божия, прибегает к сатанинскому? Это очень сильный тезис. В романе он поддержан богоборческой молитвой Левия Матвея.
И все же, если роман пишется из чувства отсутствия Бога, то почему на полях рукописи написано рукой автора «Помоги, Господи, кончить роман»?
Впрочем, роман и в самом деле не завершен... Не помог? Самый сильный аргумент в пользу версии А. Варламова — то, что, едва закончив основную полную редакцию романа (лето 1938 года; машинопись, в следующие два года Булгаков вносит правки уже не по ней), Михаил Афанасьевич принимает предложение о написании пьесы, восхваляющей Сталина.
Предложение — осень 1938 года. Написание пьесы «Батум» — зима 1939-го. Но желание самого Булгакова написать пьесу о Сталине много более раннее: «решение писать пьесу о Сталине было его собственным, принятым еще в 1936 году, а может быть, и раньше, решением»4. Дневник Е.С. Булгаковой это подтверждает: «Ты ведь хотел писать пьесу на тему о Сталине?» (10 сент. 1938 года).
Итак, Булгаков второй половины 30-х годов — это человек, тяжело переживающий запрет своих пьес. Его тошнит от того, что он должен зарабатывать редактурой чужих бездарных и революционных либретто. И он уже назначил себе цену: за квартиру в Москве5 и за снятие запрета с его собственных произведений он, публичный антисоветчик, готов восхвалить Сталина.
«Дело не в том, что пьеса "Батум", которая стала ядовитым плодом нарушения этих запретов и изменой самому себе, подпортила репутацию бесстрашного и несгибаемого человека, для которого честь никогда не была лишним бременем. Но она сократила дни, месяцы, возможно, годы его жизни, оборвала правку "Мастера", не дала ему закончить "Театральный роман". Из-за "Батума" Булгаков ушел, не договорив, и это, пожалуй, главное, что может быть поставлено пусть не в вину, но занесено в особый "список благодеяний" тех людей, кто входил в его окружение и хотел помочь ему, может быть, даже больше, чем он сам этого желал. Но благими намерениями...
Разумеется, снимать ответственность с 47-летнего умного, невероятно искушенного человека и говорить о том, что его совратили, увлекли и тем самым причинили ему невыносимое страдание и зло, было бы наивно. Булгаков всегда сам осознавал и просчитывал свои поступки»6.
Воспоминания С.А. Ермолинского:
«...предложение МХАТа застало его врасплох. Сидели у него дома и разговаривали до рассвета. Говорили о том, что постановка такой пьесы (а он ее сделает изящно, без тени угодничества!) будет означать полный переворот в его делах. И тут, как бы само собой разумеющееся, Мхатовцы затронули самые чувствительные струны: разве он не должен позаботиться о воскрешении своих погубленных произведений?.. Елена Сергеевна записала в дневнике, что Булгаков работал над пьесой с увлечением. Конечно, Лена хотела, чтобы эта пьеса получилась, потому что она хотела, чтобы литературная судьба Булгакова изменилась к лучшему. Она была союзником уговаривавших его, и это можно понять, стало очевидным с самого начала. Началось с явного компромисса. Неизбежно все жгучие, тревожные мысли о Сталине были отброшены. Раз уж взялся, надо находить простейшие решения. И он избрал примитивный романтический рассказ о дерзком юноше, который изгоняется из тифлисской семинарии, становится революционером. Он написал ее быстро. Только так он мог ее написать, иначе бы не смог. Только быстро»7.
Да, пьеса была написана быстро. Но решимость к этому быстрому само-предательству носилось в сердце долго. Прибавило такое годами носимое в себе решение самоуважения Булгакову? Не думаю.
Он понимал, что принял яд. Значит, как медик, понимал, что нужно и противоядие.
Что ему осталось немного — он ощущал:
«10 декабря 1969 г., тридцать лет спустя, Елена Сергеевна рассказывала нам: "Когда (27.07.1939) подъехали к театру — висела афиша о читке "Батума", написанная акварелью, — вся в дождевых потеках.
— Отдайте ее мне! — сказал Миша Калишьяну.
— Да что Вы, зачем она Вам? Знаете, какие у Вас будут афиши? Совсем другие!
— Других я не увижу"»8.
Значит, противоядие уже должно было быть под рукой, а не в маловероятном будущем.
Этим противоядием и был тайный и последний роман.
Но здесь опять развилка в понимании:
1) возможно, что мастер, идущий на сделку с сатаной, автобиографичен. Мастер вбирает в себя боль и отчаяние Булгакова. Вместе они сознательно идут в бездну, игнорируя как ужасы, так и восторги всех москвичей: и литературных критиков, и обывателей. Просто Булгаков так видит себя. И пишет он — для себя;
2) возможно, что мастер, идущий на сделку с сатаной, автобиографичен. Но он должен поддержать своего создателя, утешив боль его совести и оправдав его в глазах читающей публики и коллег. Тогда роман превращается в апологию падения самого Булгакова. Мастер — это романтизированный Булгаков. И если уж мастеру союз с сатаной не мешает любить (пусть и ведьму) и создавать гениальные вещи, то восхваление обычного палача (коих много на балу у Воланда) не есть что-то запредельное;
3) противоположное понимание: роман может быть криком Булгакова: «Запомните меня другим, не как автора "Батума"! У меня другая вера и другие ценности! Союз с сатаной может привести лишь к утрате писательского дара и к могиле!» «Дописать раньше, чем умереть» — определяет свою жизненную цель автор на полях именно «Мастера и Маргариты»9.
Если замысел о просталинской пьесе относится к 1935—1936 годам, то не кажется случайностью, что мастер становится одним из главных героев и впервые называет себя мастером именно в той редакции романа, которую Яновская называет третьей и датирует как раз промежутком от июля 1935 до июля 1936 года10.
Писатель может одновременно создавать два текста, радикально противоречащих друг другу. В VI веке Прокопий Кесарийский одновременно писал хвалебные панегирики императору Юстиниану («О постройках», «История войн») и выставлял его в крайне неприглядном виде в приватной рукописи «Тайная история».
В общем, я полагаю, что в роман Булгаков хотел вложить светлую сторону своей души. Неужели столь настойчиво, до последних дней он создавал еще одно произведение об уже неоднократно им сказанном? Рассказ о добром и сжитом со свету человеке из-под пера Булгакова выходил уже не раз: «Кабала святош», «Дон Кихот», «Александр Пушкин»).
Зачем за три дня до смерти посылать роман в мир со словами «чтобы знали», если он несет в себе все то же горькое знание, которым Булгаков уже не раз делился в других своих произведениях 30-х годов?
Это правда, что шутки и смех прикрывают собой горькие глубины сюжета. Но точно ли власть Воланда — «последняя истина» романа?
Суровый христианский философ Кант не подлежит вызову на бал к сатане. И это прямо оговаривается в романе.
Но гораздо более неожиданным является отсутствие на балу «святош». Церковная история и жизнь предоставила Булгакову огромную галерею перевертышей, садистов, стяжателей и бонвиванов в рясах. Выбирай, шаржируй, обличай! И в других своих произведениях Булгаков не щадил «попов» (см. «Кабала святош»). В черновиках «Мастера и Маргариты» они тоже мелькают. Но — в обычной Москве, а не среди слуг сатаны. Почему ни одного аббата или епископа нет на балу среди этого изобилия герцогов и даже императоров? Они не того «ведомства»?
А еще — милосердие и крест все же страшат Воланда. Как и Мефистофеля.
При словах Фауста:
«Утихла дикая тревога
И не бушует в жилах кровь.
В душе воскресла вера в Бога
Воскресла к ближнему любовь»,
черный пудель (= Мефистофель) начинает проявлять беспокойство (Фауст 1, 47).
Воланд не всесилен. Малочисленность тех, кто может дать отпор злу, повод не для отчаяния, а для большего уважения этих немногих.
А Москва все же устояла после пришествия Воланда и как-то пришла в себя. Вернулась в свой грешный, несвятой, но все же человеческий распорядок жизни. Вопреки «апокалиптическим» вариантам финала в более ранних редакциях романа, где гибла вся Москва. «Мелки и незначительны эти изменения, произошедшие в жизни Москвы после визита князя тьмы», — говорится в эпилоге. И безымянные женщины продолжают заботиться о своих бредящих мужьях (Поныреве и Николае Ивановиче).
Ну а раз конец света не произошел, значит, Свет не так уж и бессилен.
Позже XX век еще подарит миру две эпопеи, в которых не названный Бог, Его Промысл окажется их главным действующим Не-Лицом. У Толкиена во «Властелине колец» Промысл Бога-Творца, Илуватара, приведет силы добра к немыслимой победе. У Роулинг в «Гарри Поттере» Тот, чье Рождество и Пасху празднуют в Хогвартсе, также поможет осадить натиск зла. Ни Илуватар, ни Христос не являют свои лики на страницах этих книг. Не говорят в них ни слова. И все же — определяют ход времен11.
Толкиен — католик. Роулинг — протестантка. Булгаков... Не стану записывать его в сознательные православные.
Но все же — христианин. Умерший в Прощеное воскресенье 1940 года.
...А еще есть одна биографическая версия, которая пока для меня непредсказуемым образом может сказаться на понимании романа и его автора. Все толкователи романа и исследователи творчества М.А. Булгакова во многом опираются на дневник Е.С. Булгаковой. Если она что-то написала — значит, так и было. Если она чего-то не отметила — значит, не было. Но есть две странности в этих дневниках.
Первая — обилие имен людей, приходивших в дом, и описание их реакций. Порой кого-то из них арестовывают (и это тоже отмечается в дневнике). И это после того, как Булгакова допрашивали обо всех собраниях, которые он посещал. После сообщений об арестах Булгаков порой вычеркивает целые страницы в романе. Но Булгакова не вычищает этих имен из своего дневника.
Второе — подчеркнутое восхищение пьесой о Сталине (1939 год). Как отметил А. Варламов, ни одним произведением своего мужа Е. Булгакова в своем дневнике не восхищается так, как «Батумом».
При этом Булгаков уже пережил обыск в своем доме и изъятие дневников (1926 год). И с той поры сам он дневниковых записей не делал. Но с 1933 года и до самой смерти писателя дневник, по его настоянию и часто под его диктовку, вела Елена Сергеевна.
Я не могу из этого сделать иного вывода, как тот, что дневник Е.С. Булгаковой изначально велся в расчете на чужие глаза.
Но предположения о том, что и по каким мотивам могло не попадать на страницы этой тетради, что могло попадать туда в заведомо гипертрофированном, искаженном или даже фальсифицированном виде, будут у любого исследователя носить неизбежно предвзятый характер.
Примечания
1. Солженицын А.И. Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно // Новый мир. 2004. № 12.
2. Варламов А. Указ. соч. С. 726—728.
3. Поэтому, по верному наблюдению Яновской, «ПяТый Прокуратор ПонТий ПилаТ», а не «шестой». Тут выбор не исторической версии, а ритмики, которая может стать заметной именно при зачитывании вслух.
4. Варламов А. Указ. соч. С. 760.
5. «Дмитриев опять о МХАТе, о том, что им до зарезу нужно, чтобы М.А. написал пьесу, что они готовы на все!
— Что это такое — "на все"! Мне, например, квартира до зарезу нужна — как им пьеса! Не могу я здесь больше жить! Пусть дадут квартиру!
— Дадут. Они дадут.
Для М.А. есть одно магическое слово — квартира. "Ничему на свете не завидую — только хорошей квартире"» (Е.С. Булгакова. Дневник. 13.11.1939). «— Я не то что МХАТу, я дьяволу готов продаться за квартиру!» (Е.С. Булгакова. Дневник. 29.11.1939).
6. Варламов А. Указ. соч. С. 760—761.
7. Ермолинский С.А. О времени, о Булгакове и о себе. URL: http://www.e-reading.by/bookreader.php/1026381/Ermolinskiy_-_o_vremeni,_o_Bulgakove_i_o sebe.html
8. Чудакова М.О. Жизнеописание М.А. Булгакова. С. 636.
9. Надпись в начале тетради 7.2, начинающейся с 8-й главы — октябрь 1934 года. См.: Яновская Л.М. Последняя книга, или Треугольник Воланда. С. 59. Поскольку это надпись в начале тетради, то она не связана с основным текстом и может быть и более поздней — с этой тетрадью (главы 8—18) Булгаков работает до июля 1935 года.
10. Яновская Л.М. Последняя книга, или Треугольник Воланда. С. 62—63.
11. См. мою книгу «Гарри Поттер в церкви: между анафемой и улыбкой» (СПб.: Нева, 2003).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |