Признаюсь, непросто представлять новую книгу московского поэта, члена Союза писателей России Владимира Елина. Причина? В ней слишком много того, что можно обозначить как смелые творческие эксперименты. Я даже бы назвал это литературными инновациями.
Прежде всего удивляет выбранный автором формат подачи информации для читателя — поэма. Сейчас данную форму многие считают чем-то сугубо историчным, чуть ли не архаичным. Особенно такого мнения придерживаются в той части современного мира, что склонен к скоростному процеживанию через мозговую подкорку кратких видеомемов (да ещё в придачу куцых эсэмэсок, состоящих преимущественно из дежурных смайликов). А тут — здоровый блок концептуально нагруженного ритмического текста: объёмная поэма-тетралогия аж в целых 150 тысяч знаков!
Уточним: поэма эпическая, охватывающая более чем вековой временной интервал. С задействованным сонмом героев, большинство из которых уже кочевали по страницам различных литературных произведений бессчётное множество раз. Часть из них — реальные исторические личности. Другие — широко известные литературные персонажи (настолько, что даже стали воплощать собой «имена нарицательные»). Некоторые герои — эксклюзивно «елинские», но при этом довольно гармонично вплелись в единую ткань повествования, разбитую на множество локальных частей, сцен, глав и других «субъектов» неделимой реальности Универсума.
В канве произведения растворены как реальные исторические факты, так и догадки-предположения (обычно одинаково воодушевлённо высказываемые и профессионалами-историками, и любителями-конспирологами). Можно обнаружить и большое количество авторских допущений и предположений — из тех, что обычно располагаются в столь модном сейчас разделе «альтернативной истории».
...Хотя, о чём это я? Начать, видимо, следует совсем не с этого. Прежде всего нужно отметить, что концептуальной скрепой произведения выступил самый известный роман Михаила Булгакова — «Мастер и Маргарита». Именно он (не раз признаваемый, по самым разным опросам, «Лучшим русским романом XX века»), переложенный поэтическими средствами на ритмическую основу, и составляет становой хребет, главное сюжетное ядро нового эклектичного произведения, вышедшего из-под пера Владимира Елина.
Сразу предвижу вопросы: от обычного «зачем?!» (высказываемого с искренним недоумением) до более витиеватого «на кого рассчитано подобное?», сказанного уже с некой «менторской высоты».
На выяснении подобных вопросов (или хотя бы на попытке это сделать) — нужно, думаю, остановиться более подробно.
Прежде всего: очень сожалею, что автор не прикладывает к печатному изданию диск с видеоинформацией. На меня, помню, произвёл очень большое впечатление короткий проморолик с отрывком из представляемой поэмы, сделанный средствами кукольной мультипликации. Холодная гамма цветов, общий готический настрой, профессионально напевный речитатив (креатив от создателей знаменитой мультипликационной «Гофманиады», прокатчиком которой выступил прославленный Disney) — и строки Владимира Елина обретают какую-то совсем иную жизнь, чем имели ранее в привычном, «бумажном» варианте.
Автор неслучайно подчёркивает, что считает своё стихотворное переложение «Мастера...» своеобразным либретто.
Фонетической основой для целого ряда аудиовизуальных продуктов: мультипликационных и музыкальных фильмов, а также спектаклей и прочих визуальных постановок, где слово усиливается определённым звуковым или видеорядом. (Кстати, можно найти авторские заявления по поводу того, каким он видит дальнейшую жизнь созданного им произведения. Среди задуманных проектов: «Объёмно-кукольные фильмы с элементами рисованной и 3D-анимации. В том числе реализуемые в виртуальном пространстве». Ну что тут добавить? Снова творческие инновации!..)
Роман «Мастер и Маргарита» имел множество экранизаций и театральных постановок. Каждый режиссёр (и послушный его воле, но всё же отчаянно пытающийся «протолкнуть что-то и из себя самого тоже» актёр) по мере сил и таланта вносил в них какие-то сугубо личные смысловые обертон: переставлял акценты, усиливал одни элементы романа относительно других. Но все прошедшие и будущие постановки-экранизации намертво повязаны незыблемым исходным текстом. Тут, как говорится «шаг вправо, шаг влево — уже побег...» из классической версии, принятой за непререкаемый эталон.
Конечно, можно что-то одно опустить, а другое купировать. Или внести какие-то дополнительные элементы. (Например, фильм режиссёра Бортко «Собачье сердце», по Булгакову, вобрал ряд эпизодов из других произведений Михаила Афанасьевича — почему бы не пойти по подобному, уже не раз испытанному пути и в «Мастере...»?)
Но кардинально переработать предложенный булгаковским творческим гением материал можно лишь в одном случае: если «исконное» произведение будет объявлено не более чем исходной точкой новых творческих размышлений и смыслокреативных построений. Смело... Для кого-то даже может звучать и вызывающе!
Но тут следует вспомнить, что многочисленные литературные приквелы и сиквелы, продолжения и переработки обязаны своим происхождением исключительно горячему интересу читателя к «материнскому», исходному произведению. И вот мы уже, скажем, получаем разношёрстный рой литературных «бурений» многострадальной истории Средиземья по Джону Толкину. (Но при этом сама логика выстроенной Толкином литературной вселенной остаётся неизменной. Туда не прилетают космические корабли с лазерными пушками, а всё традиционно решается проверенными дедовскими методами «меча и магии».)
...Интересный термин был внесён литературоведами в обсуждение подобных реалий — «интертекстуальность». То есть использование сюжета, героев, прямых цитат... Да и всего, что только заблагорассудится новому автору — на основе вдохновенных трудов своего предшественника, создающего совершенно новый текст. Но в событийной логике «донорского» произведения. При этом признанная классика начинает играть совсем другими смысловыми гранями, отсвечивая доселе неведомыми креативными находками. Превращаясь вначале в авторские аллюзии на классику, а дальше — уже «как повернёт и куда повезёт», вплоть до счастливых метаморфоз в некую «неоклассику».
Указанную интертекстуальность именуют чуть ли не «основным видом и способом построения художественного текста в искусстве модернизма и постмодернизма». И поясняют: рождение-де нового текста невозможно без опоры на уже существующие тексты. Во как!
В данном случае у Владимира Елина в его капитальном труде «Мастер и Маргарита. Московская Мистериада» не так уж и просто найти присущие постмодерну свойства. Ведь его произведение выписывается преимущественно по традиционным канонам. Ритм, рифмы, общая стилистика строк... Да, согласен — порой он довольно бесстрашно идёт на эксперимент! Но всё, как говорится, в рамках здравого смысла, с опорой на традиционные художественные ориентиры.
Но вот форма подачи ставшего уже практически классическим булгаковского романа (даже, можно сказать, каноническим: первые поколения «доперестроечных» вольнодумцев знакомились с евангельскими максимами через булгаковский роман, опубликованный в 1966—1967 годах) изменена кардинально.
Многие поклонники «Мастера и Маргариты» называют роман выдающимся, объясняя столь восторженную оценку массой громких определений: духовидческий, пророческий, магический, мистериальный.
Ну а там, где начинают проявлять себя Мистерии — там проза (как бы она ни казалась стройной и певучей) настойчиво перетекает в ритмическую основу. Все ритуальные гимны и славословия, мистериальные взывания, магические заклинания — представляют собой определённые ритмические вибрации. Дальше — возможны варианты: степенная органная музыка или хлёсткий шаманский бубен, величественные многоголосые песнопения или пугающие своей запредельностью горловые мантры. Для современного читателя стало уже привычным, что сакральные тексты многих религий и верований написаны с использованием поэтических приёмов: от древнеегипетских гимнов, индийской «Махабхараты» — до священных книг, принятых в качестве таковых современным человечеством. Скажете, что сравнение слишком возвышенное? Так сейчас же не о конкретном тексте речь, а об общей тенденции, складывающейся тысячелетиями!
Интересно, что во многих исследованиях, затрагивающих разного рода волхвования, не раз отмечалось, что произносимые заклинания не могли быть «вычитаны» в некоем секретном опусе, выступающем как хранилище тайного свода знаний. Обязательно присутствовала «прямая передача», личное посвящение, инициация — между носителями колдовской традиции и адептом. Нужно было именно слышать, как именно произносятся предлагаемые к усвоению заклинания. Да что далеко ходить за примерами: учителя иностранных языков начинают именно с произношения. А вот носители латыни все уже давно повымерли — в результате многие поколения занимаются бесплотными гаданиями, как тут теперь быть: всё же «Цезарь» или «Кесарь»?
...Думаю, что текст Владимира Елина лучше читать не «с листа». При традиционном усвоении — пробегании глазами чёрных значков на белой бумаге — теряется вся та «нетрадиционность», всё то авангардное звучание, которым наполняется поэма, прочитанная особым образом, нараспев. Ещё лучше — с добавлением визуального или музыкального ряда (как важного концептуального фона для бессмертного романа — в новой версии «Московской Мистериады»). Но главное — с сохранением тех авторских ритмов, которыми произведение наполнено.
Так и подмывает сделать небольшое отступление. Когда мне в первый раз попала книга Тимура Зульфикарова, я долго не мог понять: что же такое передо мной? Попытка «сперва прочитать глазами, а затем усвоить мозгами», к чему меня упорно призывали с начальной школы, была ожидаемо обречена на провал. И только когда судьба сделала мне подарок, и я услышал, как читает свои тексты сам Мастер Зульфикар, тогда знакомство с его книгами вышло на совсем другой уровень. С тех пор я стал ими наслаждаться, исключительно представляя голос самого автора. А главное — в его темпе и манере произнесения поэтических строк.
Думаю, что и поэму Владимира Елина следует «изучать глазами» только после того, как «услышал ушами» авторский алгоритм подачи текста!..
Это всё — по художественной манере автора. Что до собственно концептуальной задачи, решаемой автором, то тут разговор особый. Да, ритмическое переложение самого известного романа Михаила Булгакова уже, считаю, найдёт благодарных ценителей. При любом раскладе.
И далеко не только через представляемую книгу, но и посредством дальнейшего перевода её в иные художественные жанры: от мультипликации или оперетты — до поэтическо-музыкальных постановок в перспективных 3D-форматах, своеобразных «культурных радениях» нарождающейся цифровой эпохи.
Но важно, что Владимир Елин значительно расширил концептуальные рамки булгаковского романа, взяв на себя смелость дешифровки отдельных указующих знаков «Мастера и Маргариты».
Михаил Афанасиевич словами своего самого таинственного персонажа, Воланда, восклицает: «...вопросы крови — самые сложные вопросы в мире! /.../ Как причудливо тасуется колода!» Любители-ценители творческой вселенной Булгакова не раз пытались расшифровать подкинутый им ребус, строя догадки о происхождении главной лирической героини романа. Ну не просто так же сказана столь глубокомысленная фраза!
Так вот у Владимира Елина она вынесена в качестве эпиграфа. И вся первая часть поэмы (с показательным названием «Тайна Маргариты») посвящена именно данной разгадке. А попутно — повествует о зарождении в социуме России в конце позапрошлого века бурлящей мистическими веяниями «алхимической реторты». Тут и спиритизм, и многочисленные духовидцы, и разного рода экстремальный оккультизм с его Распутиными и бадмаевыми. После подобной концептуальной преамбулы появление Воланда со свитой в «условных тридцатых» уже видится чуть ли не закономерным явлением!
...Особое место в поэме занимает её последняя часть: «Безвременье». Это уже непосредственно про нас с вами. И даже чуть вперёд автор забежал, представив своеобразное литературное пророчество.
Если первая часть тетралогии отсылает нас к последнему десятилетию XIX века, две центральных повествуют о 30-х годах XX века, то «Безвременье» сполна оправдывает своё название: речь идёт о самой что ни на есть современности. Где, как многие считают, время сбилось со своего привычного ритма, подходя к столь пугающему «концу времён».
Важно отметить, что по отдельным намёкам автора, захватывается и определённая часть гипотетического будущего с ярко выраженными эсхатологическими ожиданиями («Но Страшный суд / ведётся Богом: / Ему решать — / как наказать?»).
Считаю, что последняя часть тетралогии в концептуальном плане скорее задаст читателю массу вопросов, чем ответит на них. С определённой точки восприятия «Безвременья», оно даже может показаться современной версией центурий Мишеля Нострадамуса. С особой иерархичностью отстранённых от человеческого разума когнитивных субстанций. Тут и «разумная слизистая плесень», и «мыслящий эфир, как каркас вселенной»... И много чего ещё в призывно манящем мире, где безраздельно царствует «свет неона в извечной тьме».
Действие «Безвременья» начинается ещё в советскую эпоху — и продолжается по настоящее время. На первый взгляд, автор опускает нас в плотные слои внебытийной фантасмагории. Ну что же: в предчувствии «последних времён» это уже не кажется натянутым приёмов. А потому и «ловля ангелов, чтобы из их лучезарной плоти добывать некий наркотик для мозга» в наше непростое время, когда инфернальные сферы беззастенчиво вторгаются в привычно-укладное земное существование, уже воспринимается (увы!) почти как документальный репортаж.
А так читатель отметит обилие знакомых реалий современности: от ушло продажных «общественников-белокасочников» — до офшоров... и пандемии с её вакцинами и «удалёнками».
...Интересно проследить, как меняется настрой поэмы: не только её содержательная сторона, но и сама авторская интонация. От романтическо-лирических строк (а-ля классицизм) в начале («Их возраст для любви так мил, / как у Ромео и Джульетты: / хранил архангел Гавриил / любви прелестные сюжеты...») — через буффонаду позднего НЭПа и нарождения возвышенно-суровой советской действительности в середине поэмы («Под впечатленьем все желали денег: / червонцы падали, что манна с потолка!») — к нынешнему гулкому Безвременью. Тому, что хрупко балансирует со многими «без» и «бес»: с бесчеловечностью, бесстыдством, бесхребетностью, безалаберностью, беспамятством, безапелляционной беспощадностью... список можно продолжать очень долго!
И во всём объёме разношёрстных и разновеликих сюжетных линий — апогеем! — история Иешуа Назаретянина, как спасительный остров благодати в стремнине человеческих искушений. С пророческими словами Спасителя «Я размышлял о новом мире: / без власти кесаря...» Фигура Иешуа, проповедника из Древней Иудеи, выглядит спасительным оазисом в бездушной пустыне Хаоса. Райским островком в Мироздании, где действуют гуманистические идеалы и возвышенные духовные стремления. (В противовес к «Царскому острову» из первой части, где, несмотря на уютно-романтический антураж, происходит смертный грех прелюбодейства. Или Адоману, «Острову безумия» из последней части поэмы, где незыблемой ценностью считается ненасытное насыщение крови адреналином любой ценой!.. Последнее — что-то очень знакомое, имеющее непосредственное отношение к сегодняшней действительности, не находите?)
В последней части автор, на фоне общего эсхатологического настроя пытается внести в своё повествование извечную тему теодицеи: как же Господь Бог такое попускает?! Высказывая в последних строках пожелания к Вселенскому разуму, управляющему всеразрушающим хаосом: «Одна надежда: / что злым роком / не завершится жизнь!»
Уверен, что даже в формате «текстового либретто» поэма Владимира Елина «Мастер и Маргарита. Московская Мистериада» заинтересует пытливого читателя. Того, кто допускает, что источником любого авторского вдохновения выступает вовсе не биологическая субстанция «серого вещества», но непостижимая Вселенская сущность, названий которой несть числа (Бог, Мировой разум, Ноосфера, Дао, Универсум... можно вставить что-то другое, по вкусу взыскующего). Того, кто считает, что именно данное Невыразимое начало в Мироздании порой привносит через стихотворные строки крупицы пророчеств. Распыляя во Вселенной Идей и Смыслов подсказки о Вечных законах Бытия.
Дмитрий Силкан,
секретарь Союза писателей России
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |