Читатель рухнул, как мост, не выдержав совпадения и наложения ритмов. Но мы, единожды ступив, не только пройдем по мосту до конца, но — из профессионального гонора — еще остановимся на самой его середине и заглянем в пропасть!
Если кожаные сандалии подпольного миллионера Корейко с такой очевидной уху легкостью пришлись впору прокуратору Иудеи, — это говорит о чем-то большем, чем совпадение размеров. Ритмы идут в ногу со смыслами. В малоизученную область влияния ходьбы на мировоззрение первыми вступили греки: ямб — стопа, метафора — перенос, сами греки — перипатетики — «прогуливающиеся». Вот почему Га-Ноцри так настойчиво советует Пилату «оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе»1. В контексте эллинизма «прогуляться» значит вернуть себе философское спокойствие.
Можно ли счесть случайностью, что и в культуре, столь удаленной от эллинской, как русская, единственный удавшийся опыт нахождения связи смысла и метра относится к ходьбе?! Как доказал Кирилл Ф. Тарановский, все, что в русской поэзии написано пятистопным хореем, есть вариации на тему «Выхожу один я на дорогу...»2. Тарановский — позитивист: у каждого следствия должна быть причина, у каждого подражания — источник. В то же время, со свойственной позитивистам честностью, Тарановский признает: есть вещи за пределами причин и источников; эти запредельные звучания он называет «ритмическим гулом эпохи»3.
По-разному гудела эпоха за стенами Иродова дворца и дома № 16, что по Малой Касательной улице, но один и тот же «Гудок» каждое утро призывал к себе дежурных сатириков Илью Ильфа и Михаила Булгакова. Жизнь, как греческая трагедия, одарила этих людей единством времени и места работы.
Но дальше двух единств, трагических, кажется, только для одного сотрудника — Булгакова, дело не идет. Единства действия как не было, так и нет. Что общего между романом-мифом (булгаковским) и романом-фельетоном? По мере того, как один (булгаковский) набирает метафизическую высоту, второй теряет простое читательское уважение. Прервалась и связь времен: Булгаков переселился в бессмертие, а «Стулья» превратились в библиотечную недвижимость — никто не ищет в них сокровищ, никто за ними не гоняется, никто их не крадет.
И, вроде бы, довольно стыдно с нашей стороны соваться в литературный ряд с таким подержанным товаром...
Но все-таки что-то смущает, какое-то беспокойство, душевное ерзание, как от гвоздя в стуле, ей Богу... «Факт — самая упрямая в мире вещь»: Кисловодск? — Кисловодск! Ялта? — Ялта! Театральный роман есть? Есть: театр «Варьете» и театр «Колумб»! Берлиозовский дядя из Киева и дедушка-валютчик из Киева в «12 стульях» (скупал в Киеве фальшивые доллары, изготовленные внуком в Москве, и совершенно разорился). А, кстати, о валюте и о фальшивых деньгах, и о Москве, и о фальшивых деньгах в Москве...
Откуда у Булгакова Киев — понятно: он родом из Киева, а что потянуло туда Ильфа с Петровым? Ведь, кроме фальшивого дедушки, есть еще и милицейская фуражка с гербом города Киева. Ее Великий Комбинатор надевал в торжественных случаях.
Но есть фактики и посерьезней: «Трамвай построить — не ешака купить!». Только привычка удачно заменять этой максимой не более осмысленную «Жизнь прожить — не поле перейти!» мешала спросить: при чем тут ешак? — А при том, что Иисус въехал в Иерусалим на осле, а Ешуа такой факт отрицал, Берлиоз же, прослушав рассказ об этом, немедленно попал под трамвай. Итак, в два разных романа, написанные, правда, в одно время и в одном месте, трамвай ввозит ближневосточную тему.
«— Вот это есть Азия! — сердито сказал Треухов. — Ишак три рубля стоит, а скормить ему нужно тридцать рублей в год.
— А на трамвае вашем вы много на тридцать рублей наездите? Триста раз. Даже не каждый день в году»4.
Треухов, тридцать рублей — тридцать сребреников, тридцать рублей да еще три — возраст Иисуса Христа. Понятно теперь, почему после слов Гаврилина о трамвае и ешаке «в толпе послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил эту фразу»5. Еще бы не оценил, сам как-никак несколько дней пробыл Иисусом Христом и накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих (накормить-то он их накормил, но какая была давка!)6.
Тождество Мастера и Ешуа Га-Ноцри не вызывает сомнения у толкователей «Мастера и Маргариты», ни в чем другом меж собой не согласных. Разумеется, толкователи ошиблись и здесь: в отличие от Ешуа, который только говорил, Мастер еще и писал (роман о Ешуа). Правда, Понтий Пилат при допросе Левия Матвея опирался на кой-какие письменные документы, назовем их для простоты «Так говорил Ешуа». Там среди разной чепухи, — «смерти нет... вчера мы ели сладкие весенние баккуроты...» — мы находим и два заманчивых обещания: «...мы увидим чистую реку воды жизни... человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл...»7. Пилат на этих словах не останавливается — он все про свое: «...большего порока... трусость...». Но мы, не склонные к порокам, с удивлением уличаем Ешуа в знакомстве с русской классикой:
«Мы еще увидим небо в алмазах»
(А.П. Чехов)
и
«И даль туманную романа
Он сквозь магический кристалл
Уже неясно различал».(А.С. Пушкин)
Итак, вместо чаемого пророчества о будущей жизни на новой земле под новым небом, Ешуа пророчествует о будущем романе. Не к месту, как будто, помянутый Чехов указывает, в сущности, на то, что в анонсированном романе будет разыграна вся русская литература от Пушкина до Чехова. Так оно и случилось — исчерпывающий обзор литературных влияний, реминисценций и аллюзий в романе представил Б.М. Гаспаров8. К его коллекции нечего прибавить, за исключением, быть может, двух скромных вещичек: «осетрину второй свежести» прислали из «Дамы с собачкой» («а осетрина-то была с душком»), а фамилия злосчастного критика одолжена у композитора Берлиоза не только потому, что он был автором «Фантастической симфонии»9, но и потому, что на его приезд в Петербург откликнулся русский лирик и музыкальный фельетонист Яков Полонский:
Здесь Берлиоз! Я видел сам
Его жидовско-римский профиль
И думал: что-то скажет нам
Сей музыкальный Мефистофель?
Поспешим заметить, что эпитет «жидовско-римский» в сочетании с Мефистофелем пророчествует о булгаковском романе с большей определенностью, чем сбивчивые показания Ешуа.
То, что Остап в поисках делать жизнь с кого останавливается на каноническом Иисусе — бесспорно: «Мне тридцать три года — возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил»10. Не забыт и ешак: «Честное слово! Назначу себя уполномоченным пророка и объявлю священную войну джихад. Например, Дании. Зачем датчане замучили своего принца Гамлета? Представляете себе вторжение племен в Копенгаген? Впереди всех я на белом верблюде»11. Поверхностная ассоциация с белым конем победителя ничего не объяснит. Истина спрятана в принце Гамлете: под псевдонимом «Принц Датский» Гамлет (он же «Маховик») регулярно оповещал читателей «Старгородской правды» о ходе строительства трамвая12, который построить — это не ешака купить. Следовательно, белый верблюд такой же псевдоним белого осла, как Копенгаген — Иерусалима, в который Иисус на белом осле въехал, и где его (Иисуса) замучили.
Но теперь мы знаем, что есть другой Иисус, цитирующий Пушкина, булгаковский. Как быть с ним? Претендует ли Бендер на тождество и с ним? Да, претендует:
«— Кто ты по крови?
— Я точно не знаю, — живо ответил арестованный.
— Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец»13.
«Из своей биографии он обычно сообщал только одну подробность: «Мой папа, — говорил он, — был турецко-подданный»»14.
Сирия, заметим, была к моменту рождения Остапа частью Оттоманской империи, а жители ее — сирийцы — соответственно турецкими подданными (заметим еще, что Остап называет своего отца не турком, но именно «турецко-подданным»!). Что же касается цитат из русских классиков, то здесь Остап и Ешуа неразличимы до тождества А = А, как московский трамвай «А» — «Аннушка» и дура с Садовой, пролившая подсолнечное масло.
Увлеченный судьбой сокровищ мадам Петуховой и гражданина Корейко, читатель упорно не обращал внимания на самую удачную комбинацию Великого Комбинатора — комбинацию цитат.
«Ну, — сказал Остап, — вам памятник нужно воздвигнуть нерукотворный»15.
«Слушайте, что я накропал вчера при колеблющемся свете электрической лампы: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Правда, хорошо? Талантливо? И только на рассвете, когда дописаны были последние строки, я вспомнил, что этот стих уже написал А Пушкин. Такой удар со стороны классика! А?
— Нет, нет, продолжайте, — сказал Козлевич сочувственно»16.
И Остап продолжает:
«Я вам передачу носить не буду, имейте это в виду. Что мне Гекуба? Вы мне в конце концов не мать, не сестра, не любовница»17.
Отношение к Гекубе — из пьесы «Гамлет», а «не сестра, не любовница» — из уже знакомого нам Я.П. Полонского («Кто мне она? Не сестра, не любовница и не родная мне дочь...» — стихотворение посвящено Вере Засулич).
Примечания
1. «Мастер и Маргарита», стр. 441.
2. Тарановский К.Ф. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики. — «American Contributions to the 5-th Inter. Congr. of Slavists», The Hague, 1963, p. 287—322.
3. Тарановский К.Ф. Руски двоеделни ритмови. Београд, 1952.
4. Т. 1, стр. 131.
5. Т. 1, стр. 135.
6. Т. 2, стр. 200.
7. «Мастер и Маргарита», стр. 744—745.
8. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». — «Slavica Hierosolymitana», v. III, Jerusalem, 1978, p. 198—251.
9. Гаспаров Б.М. Указ. соч., стр. 211.
10. Т. 2, стр. 376.
11. Т. 2, стр. 338—339.
12. Т. 1, стр. 133.
13. «Мастер и Маргарита», стр. 438.
14. Т. 1, стр. 58.
15. Т. 1, стр. 111.
16. Т. 2, стр. 371.
17. Т. 1, стр. 246.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |