Черный ворон

То, во что окончательно не вылилась тяжба домов № 5 и № 7, то неясное, что заставило возлагать вину за судьбы постояльцев номера № 5 на Леонида Андреева, давно покойного, то, что не вошло в пеналы общежития им. монаха Бертольда Шварца, но все равно завершилось трупом, — то с неамбивалентной очевидностью было разыграно в коридорах, углах, комнатах и местах общего пользования квартиры № 3, известной более под названием «Вороньей слободки».

Тугоухие тридцатые годы ясно различали несущуюся из «Вороньей слободки» барабанную дробь осуждения «маленького мира маленьких вещей». Че-пу-ха!

Квартира № 3 противостоит сидящему на холодной льдине летчику Севрюгову не как маленький мир большому, а как Космос своей собственной части. Дом № 8 стоит по Лимонному переулку, летчик же Севрюгов — на 84-ой параллели среди торосов и айсбергов. Таким образом, «Воронья слободка» раскинулась на необъятных просторах «от финских хладных скал до пламенной Колхиды». Ответственным за столь обширную площадь может быть назначен только Князь Тьмы — мадам Люцифер, а населять — не малогабаритные домовые, а классические обитатели адской кухни, той самой кухни, где жильцы истязают Васисуалия Лоханкина.

«А может быть, так надо, — подумал он, дергаясь от ударов и разглядывая темные, панцирные ногти на ноге Никиты»¹.

Нога эта, которая так привлекла внимание Васисуалия Андреевича, принадлежит Никите Пряхину. «Темный, панцирный ноготь» — это уже не ноготь, а извините, коготь. А вспомнив «Контору по заготовке Когтей и Хвостов», мы без труда устанавливаем подлинный, копытно-рогатый облик Никиты. Аналогичным образом идентифицируется «злой, как черт» Гигиенишвили с «дьявольскими глазами».

Кроме указанных и общеизвестных примет, в нашем распоряжении имеются уже знакомые специфические — ильфопетровские — приемы адостроения: примус, над стонущим огнем которого склоняется Пряхин, и «самоварный дым», наполняющий сгорающий дом (пользуемся случаем обратить внимание читателя на математическую точность выбора эпитета: соотносись действительное описание пожара с пожарной действительностью, эпитет «самоварный» применительно к догорающему зданию выглядел бы идиотским; в своем же истинном значении — портативного ада — самовар вскрывает подлинный смысл происходящего). В адской перспективе объяснима и борьба обитателей «Вороньей слободки» с летчиком Севрюговым: это борьба исчадий ада с ангелом («А не летай, не летай! Человек ходить должен, а не летать. Ходить должен, ходить» — Н. Пряхин²). Васисуалий Лоханкин, напротив, есть объект не ангелологии, но социологии — в этом А. Белинков прав, но социология, в данном случае, выводится из демонологии. В самом деле, вернемся к сути конфликта: Лоханкин В.А., несмотря на многочисленные предупреждения, в том числе и письменные, упорно отказывался гасить свет, тот именно СВЕТ, который «и во тьме светит, и тьма не объяла его». То есть, Васисуалий Лоханкин, говоря простыми словами, есть луч света в темном царстве, и трагедия его — трагедия не ренегата собственного класса (и в этом А. Белинков не прав), а трагедия интеллигента-просветителя, в сходных выражениях описанная и Б. Пастернаком:

А сзади, в зареве легенд
Дурак, герой, интеллигент
Горел во славу темной силы,
Что потихоньку по углам
Сама его же поносила
За подвиг...

Ср. из монолога Васисуалия: «А я думаю, что, может, так надо. Быть может, я выйду из пламени преобразившимся, а?»³.

Сколь ни ошеломляющи наши разоблачения, нераскрытым остался Пожар. В самом деле, если Ад есть исходная модель «Вороньей слободки», пожару в ней места нет — в аду пламя не гаснет.

Откуда же прилетела та искра, из которой возгорелась «Воронья слободка»?