Дом

Кабинет

«У синеглазого был настоящий большой письменный стол, как полагается у всякого порядочного русского писателя, заваленный рукописями, газетами, газетными вырезками и книгами, из которых торчали бумажные закладки.

Синеглазый немножко играл роль известного русского писателя, даже, может быть, классика, и дома ходил в полосатой байковой пижаме, стянутой сзади резинкой, что не скрывало его стройной фигуры, и, конечно, в растоптанных шлепанцах.

На стене перед столом были наклеены разные курьезы из иллюстрированных журналов, ругательные рецензии, а также заголовок газеты «Накануне» с переставленными буквами, так что получалось не «Накануне», а «Нуненака» (В.П. Катаев, АМВ, с. 46).

Вещи

Покупал Булгаков, понятно, не только книги. Но являются ли приобретаемые им вещи частью его жизни?

Несомненно. Булгаков — не Маяковский, которому, кроме свежевымытой сорочки и автомобиля, ничего не надо. Булгаков — это жизнь в Доме, среди дорогих сердцу вещей.

ВОТ ЭТОТ ИЗРАЗЕЦ, И МЕБЕЛЬ СТАРОГО КРАСНОГО БАРХАТА, И КРОВАТИ С БЛЕСТЯЩИМИ ШИШЕЧКАМИ... (БГ, 1) и т. д.

«...М.А. купил мне меховую шубу из хорька: сам повез меня в Столешников переулок, ждал, пока я примеряла. Надо было видеть, как он радовался этой шубе, тут же прозванной «леопардом». Леопард служил мне долго верой и правдой. Не меньшую радость доставила Маке и другая его покупка: золотой портсигар, которому служить верой и правдой не довелось: когда нас лишили «огня и воды», по выражению М.А., портсигар пришлось продать...» (Л.Е. Белозерская, МВ, с. 140).

«Из дорогих вещей М.А. подарил мне хорошие жемчужные серьги, которые в минуту жизни трудную я продала» (МВ, с. 161).

Коты и собаки

Любовь Евгеньевна уверяет, что это она напустила в произведения Булгакова котов, собак и прочего зверья.

«Михаил Афанасьевич любил животных, но это я его «заразила». Я рада, что привнесла совершенно новую тему в творчество писателя. Я имею в виду, как в его произведениях преломилось мое тяготение, вернее, моя постоянная, неизменная любовь к животным» (МВ, с. 172).

А ведь и в самом деле, что-то мы не припомним, чтобы в доме на Андреевском спуске были собаки или кошки...

«Обжитой дом, уютная обстановка, дружная семья. Казалось бы, где как не там приютиться и свернуться калачиком на старом кресле домашнему коту. Нет. Не может здесь этого быть. И вот появилась я, а вокруг меня всегда ютится и кормится разное зверье» (МВ, с. 172).

По моей просьбе С.А. Ахваткин расспрашивал И.В. Кончаковскую: не было ли у Булгакова собаки, когда он жил на Андреевском?

— Нет, у них никогда собаки не было. Я не видела, чтоб он интересовался собаками (1978, АА).

Уж не знаю, что повлияло на решение Михаила Афанасьевича, любовь ли к животным или любовь к жене, любящей животных, но он пустил их в свой дом, а затем и в свои произведения, и теперь нам приходится знакомиться с ними, как если бы это были его друзья или члены его семьи.

Кошка Мука жила с Булгаковыми в Малом Левшинском. Родила Аншлага (впоследствии оказавшегося кошкой). Воспета в рукописной книжке «Мука Маки» (стихи В.Д. Долгорукова, рисунки С.С. Топленинова и Н.А. Ушаковой).

Пес Бутон жил с Булгаковыми на Большой Пироговской.

Появился он так:

«...как-то, в самый разгар работы над пьесой «Мольер», я пошла в соседнюю лавочку и увидела там человека, который держал на руках большеглазого, лохматого щенка. Щенок доверчиво положил ему лапки на плечо и внимательно оглядывал покупателей. Я спросила, что он будет делать с собачонкой. Он ответил: «Что делать? Да отнесу в клиники» (это значит — для опытов в отдел вивисекции). Я попросила подождать минутку, а сама вихрем влетела в дом и сбивчиво рассказала Маке всю ситуацию.

— Возьмем, возьмем щенка, Макочка, пожалуйста!

Так появился у нас пес, названный в честь слуги Мольера Бутоном. Он быстро завоевал наши сердца, стал общим баловнем и участником шарад. Со временем он настолько освоился с нашей жизнью, что стал как бы членом семьи. Я даже повесила на входной двери под карточкой М.А. другую карточку, где было написано: «Бутон Булгаков. Звонить два раза». Это ввело в заблуждение пришедшего к нам фининспектора, который спросил М.А.: «Вы с братцем живете?» После чего визитная карточка Бутона была снята...» (Л.Е. Белозерская, МВ, с. 137).

Был еще котенок Флюшка, которого Любовь Евгеньевна называет прототипом кота Бегемота.

«...у нас его украли, когда он сидел в форточке и дышал свежим воздухом...» (Л.Е. Белозерская, МВ, с. 162).

Расспрашиваю Л.Ф. и узнаю, что животных Булгаков в общем-то любил, но странною любовью — не тех, которые в его доме (к ним он был безразличен), а тех, которые в его произведениях.

— Кошек любил (90%), собак (70%), лошадей (100%)... коров — как-то никак... Из диких животных медведи ему нравились (60%)... лисы — нет... Волки? 90%. Змеи? 88%...

Лошади

А еще Любовь Евгеньевна любила лошадей. Увлеклась верховой ездой, стала ходить в манеж.

Нравилось ли Булгакову это увлечение жены?

Л.Ф. почему-то смеется.

— Нет, ему — не нравилось (0%), — говорит, смеясь. — А ей — да, и очень (80%).

Один свой телефонный разговор с инструктором манежа Михаил Афанасьевич зачем-то застенографировал.

СТЕНОГРАММА
Звонок

Я. Я слушаю вас.

Голос. Любовь Евгеньевна?

Я. Нет. Ее нет, к сожалению.

Голос. Как нет?.. Умница-женщина. Я всегда, когда что не так... (икает) ей говорю...

Я. Кто говорит?

Голос. Она в манеж ушла?

Я. Нет, она ушла за покупками.

Голос (строго). Чего?

Я. Кто говорит?

Голос. Это супруг?

Я. Да, скажите, пожалуйста, с кем я говорю?

Голос. Кстин Аплоныч (икает) Крам... (икает).

Я. Вы позвоните ей в пять часов, она будет к обеду.

Голос (с досадой). Э... не могу я обедать... не в том дело! Мерси. Очень приятно... Надеюсь вы придете?..

Я. Мерси.

Голос. В гости... Я вас приму. В среду? Э? (Часто икает.) Не надо ей ездить! Не надо. Вы меня понимаете?

Я. Гм...

Голос (зловеще). Вы меня понимаете? Не надо ей ездить в манеже! В выходной день, я понимаю, мы ей дадим лошадь... А так не надо! Я гвардейский бывший офицер и говорю — не надо — нехорошо. Сегодня едет, завтра поскачет. Не надо (таинственно). Вы меня понимаете?

Я. Гм...

Голос (сурово). Ваше мнение?

Я. Я ничего не имею против того, чтобы она ездила.

Голос. Все?

Я. Все.

Голос. Гм... (икает). Автомобиль? Молодец. Она в манеж ушла?

Я. Нет, в город.

Голос (раздраженно). В какой город?

Я. Позвоните ей позже.

Голос. Очень приятно. В гости, с Любовь Евгеньевной? Э! Она в манеж ушла?

Я (раздраженно). Нет...

Голос. Это ее переутомляет! Ей нельзя ездить... (Бурно икает.) Ну... Я. До свидания... (Вешаю трубку.)

(Пауза три минуты.)
Звонок.

Я. Я слушаю вас.

Голос (слабо, хрипло, умирая). Попроси... Лю... Бовьгенину.

Я. Она ушла.

Голос. В манеж?

Я. Нет, в город.

Голос. Гм... Ох... Извините... что пабскакоил... (Угасает.)

(Вешаю трубку.) (МВ, с. 158—159).

Автомобиль

Автомобиля у Булгаковых не было. То ли денег не хватило, то ли желания. Но Любовь Евгеньевна поступила на курсы шоферов. Где была, между прочим, единственной женщиной. Михаил Афанасьевич потом рассказывал друзьям — уж не знаю, с какими интонациями: «Иду я как-то по улице с моей элегантной женой и вдруг с проносящейся мимо грузовой пятитонки раздается крик: «Наше вам с кисточкой!» Это так шоферы приветствуют мою супругу...» (МВ, с. 160);

Домработница

В доме Булгаковых была домработница. Со временем читатели перестанут обращать внимание на эту подробность, но советский человек не мог ее не замечать: в доме Булгаковых была домработница!

«Пришла такая миловидная, чисто русская женщина, русая голубоглазая Маруся. Осталась у нас и прожила несколько лет до своего замужества. Была она чистоплотна и добра. Не шпыняла кошек. Когда появился пес, полюбила и пса, называла его «батюшка» и ласкала»...

«...для нас она была своим уютным человеком. Коньком ее были куличи, пирожки и блины. М.А. особенно любил Марусины куличи. Когда у нас бывали гости, ее вызывали в столовую, с ней чокались, за ее здоровье пили. Она конфузилась, краснела и очень хорошела. Большим умом она не отличалась, но была наблюдательна и находчива на прозвища. Лыжного инструктора, ходившего на лыжные вылазки с группой Художественного театра и облюбовавшего наш дом для своих посещений, она прозвала «странник». Это было очень точно: в незавязанной шапке-ушанке с неизменным рюкзаком за спиной, с лыжами или какими-то обрезками лыж В руках, всегда второпях, он оправдывал свое прозвище»...

«Не было случая, чтобы М.А. или я не привозили бы своей Марусе какой-нибудь подарочек, возвращаясь из поездки домой. Как-то она спросила меня:

— Любовь Евгеньевна, а кто такой Рябушинский?

Признаться, я очень удивилась, но объяснила и, конечно, поинтересовалась, а зачем ей это?

— Да вот, я встретила Агеича (Агеич — это слесарь-водопроводчик, на все руки мастер и, конечно, пьяница). И он мне сказал: «Иди за меня, Маруся».

— Я не против. Только ты мне справь все новое и чтобы мне не пришлось больше никогда работать, — сказала я.

— Ну, это тебе за Рябушинского выходить надо, — возразил Агеич...

Теперь мне все стало ясно. Все-таки она вышла за Агеича. Много раз после прибегала она ко мне за утешением. Несколько раз прорывался к нам и пьяный Агеич. Алкоголь настраивал его на божественное: во хмелю он вспоминал, что в юности пел в церковном хоре, и начинал петь псалмы. Выпроводить его в таком случае было очень трудно.

— Богиня, вы только послушайте... — и начинал свои песнопения...» (Л.Е. Белозерская, МВ, с. 137, 137—138, 140).

— ДУШЕНЬКА! МАРГАРИТА НИКОЛАЕВНА! — КРИЧАЛА НАТАША, СКАЧА РЯДОМ С МАРГАРИТОЙ. — СОЗНАЮСЬ, ВЗЯЛА КРЕМ! ВЕДЬ И МЫ ХОТИМ ЖИТЬ И ЛЕТАТЬ! ПРОСТИТЕ МЕНЯ, ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА, А Я НЕ ВЕРНУСЬ, НИПОЧЕМ НЕ ВЕРНУСЬ! АХ, ХОРОШО, МАРГАРИТА НИКОЛАЕВНА!.. ПРЕДЛОЖЕНИЕ МНЕ ДЕЛАЛ, — НАТАША СТАЛА ТЫКАТЬ ПАЛЬЦЕМ В ШЕЮ СКОНФУЖЕННО ПЫХТЯЩЕГО БОРОВА, — ПРЕДЛОЖЕНИЕ! ТЫ КАК МЕНЯ НАЗЫВАЛ, А? — КРИЧАЛА ОНА, НАКЛОНЯЯСЬ К УХУ БОРОВА. — БОГИНЯ! — ЗАВЫВАЛ ТОТ... (ММ, 21).

Домовой

А еще в доме Булгаковых жил домовой.

Читатель пожмет плечами: что ж тут удивительного? Домовые живут не только в домах писателей. А уж если писатель называет себя мистическим...

«Существовал у нас семейный домовой Рогаш. Он появлялся всегда неожиданно и показывал свои рожки: зря нападал, ворчал, сердился по пустому поводу.

Иногда Рогаш раскаивался и спешил загладить свою вину» (Л.Е. Белозерская, МВ, с. 161).

— А она была положительная, эта сущность, — говорит Л.Ф.

Прошу рассказать подробнее.

— Это женщина... Она жила там когда-то, на том месте... Не была предана земле...

— Что с ней случилось?

— Не насильственная смерть... Она была одинокая... детей у нее не было... она и замуж не выходила... Высокий уровень духовности (+5), писала стихи... нет, не публиковала...

ДА, СТИХИ... (ММ, б).

— Умерла в 42 года... от какой-то болезни... шизофрения... —

ДВИГАТЕЛЬНОЕ И РЕЧЕВОЕ ВОЗБУЖДЕНИЕ... БРЕДОВЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ... СЛУЧАЙ, ПО-ВИДИМОМУ, СЛОЖНЫЙ... ШИЗОФРЕНИЯ, НАДО ПОЛАГАТЬ (ММ, 6).

— Шесть дней лежала... случайно обнаружили соседи... Похоронили так, как хоронят бедных людей... но она не из бедных... То, что у нее было, разобрали... нет, не те, которые хоронили... знакомые... Помощи она ни у кого не просила, никого не хотела обременять... была гордая... деликатно-гордая...

— ...НИКОГДА И НИЧЕГО НЕ ПРОСИТЕ! НИКОГДА И НИЧЕГО, И В ОСОБЕННОСТИ У ТЕХ, КТО СИЛЬНЕЕ ВАС. САМИ ПРЕДЛОЖАТ И САМИ ВСЕ ДАДУТ! САДИТЕСЬ, ГОРДАЯ ЖЕНЩИНА! (ММ, 24).

— Когда она умерла?

— XVIII век... 1780-й год... На том месте стоял ее дом... Пока там жили родители, это был открытый дом... собиралось общество... сама она, кстати, пела хорошо... А потом, когда родителей не стало, она вела замкнутый образ жизни... Не бедной была, нет... На благотворительность мною отдавала...

Тут мне вспомнился рисунок Булгакова: Рогаш преподносит Любови Евгеньевне («Банге») кольцо с бриллиантом в 5 каратов (MB, с. 161). Спрашиваю, что это за кольцо. Л.Ф. затрудняется с ответом.

— Идет 8%... Я не знаю, что это за информация...

— Оно связано с материальными ценностями?

— Нет. Это символ.

Так же отвечает и Любовь Евгеньевна:

«Кольцо это, конечно, чисто символическое...» (МВ, с. 161).

А может, это не кольцо, а — ошейник?

...И ИЗ САДА ВЫСКОЧИЛ НА БАЛКОН ГИГАНТСКИЙ ОСТРОУХИЙ ПЕС СЕРОЙ ШЕРСТИ, В ОШЕЙНИКЕ С ЗОЛОЧЕНЫМИ БЛЯШКАМИ.

— БАНГА, БАНГА, — СЛАБО КРИКНУЛ ПРОКУРАТОР (ММ, 26).

Спрашиваю, влияла ли эта сущность на творчество Мастера.

— Влияла (30%), положительно, — отвечает Л.Ф. — Она ему даже подсказывала некоторые идеи...

— В прозе или драматургии?

— В драматургии — 30%, в прозе — нет... В двух пьесах... Эту информацию он получал через сны...

— «Бег»?

Очень хочется, чтобы был «Бег», потому что подзаголовок и жанр этой пьесы — «Восемь снов».

— Да. Да (90%). И еще...

Что же еще она могла ему подсказывать, из XVIII века?..

— Она помогала ему писать стихи?

— Стихи? — Л.Ф. улыбается и, кажется, совсем не удивлена моему вопросу. — Да.

— «Кабала святош»?

— Да.

МОЛЬЕР.

МУЗА, МУЗА МОЯ, О ЛУКАВАЯ ТАЛИЯ!
ВСЯКИЙ ВЕЧЕР, УСЛЫШАВ ТВОЙ КРИК,
ПРИ СВЕЧАХ В ПАЛЕ-РОЯЛЕ Я...
НАДЕВАЮ СГАНАРЕЛЯ ПАРИК (КС, 1)...

«Как сейчас вижу некрасивое талантливое лицо Михаила Афанасьевича, когда он немного в нос декламирует:

Муза, муза моя, о, лукавая Талия...»

(Л.Е. Белозерская, МВ, с. 177).

Гости

В доме Булгаковых бывают гости. Если читателю что-нибудь скажут их имена, то Любовь Евгеньевна назовет их имена. Впрочем, нет, не все, не все. Некоторые из них — о, женщина! — она предаст забвению.

«Постоянными нашими посетителями были все те же Коля и Тата Лямины, Анна Ильинична Толстая с мужем П.С. Поповым, Сережа Топленинов, Никитинские, Петя Васильев, сестры Понсовы (одна из них — Елена — теперь была уже женой Виктора Станицына, другая — Лидия — замужем за литературоведом Андреем Александровичем Сабуровым)»...

«Из писателей вспоминаю Ильфа и Евгения Петрова, Николая Эрдмана, Юрия Олешу, Е.И. Замятина, актеров М.М. Яншина, Н.П. Хмелева, И.М. Кудрявцева, В.Я. Станицына. Случалось, мелькал острый профиль Савонаролы — художника Н.Э. Радлова, приезжавшего из Ленинграда»...

«Приходили и литературные девушки. Со мной они, бывало, едва-едва кланялись, т. к. видели во мне препятствие к своему возможному счастью. Помню двух. Одну с разлетающимися черными бровями, похожую на раскольничью богородицу. Читала она рассказ про щенка под названием «Растопыра». Вторая походила на Дона Базилио, а вот что читала, не помню. М.А. был к ним очень снисходителен. Приходили и начинающие писатели. Один был не без таланта, но тяжело болен психически: он никак не мог избавиться от слуховых галлюцинаций» (МВ, с. 148, 149, 149).

Женщины

Как все-таки по-разному и как похоже отзываются его жены о женщинах, с которыми его что-либо связывало!..

Т.Н. Кисельгоф:

«У него вообще баб было до черта» (ЧАП, с. 98).

Л.Е. Белозерская:

«По мере того как росла популярность М.А. как писателя, возрастало внимание к нему со стороны женщин, многие из которых (nomma sunt odiosa) проявляли уж чересчур большую настойчивость...» (МВ, с. 149).

А ведь если доверять сообщениям Л.Ф., никаких женщин — в женском понимании этого слова — у него, в общем-то, и не было... Признаюсь, каждый раз, когда приходится вводить читателей в эту область его отношений, я чувствую себя дряхлым камердинером в его брошеном доме. Боль, обида, стеснение сердца — но и что-то еще, неясное, что и понять нельзя... Его тайное присутствие?.. Но поскольку ничего изменить в заведенном порядке нельзя, то задаю Л.Ф. несколько непрямых и малозначащих вопросов, ничем их не предваряя. Да мне, собственно, и нечем их предварить, кроме имени, да и то не всегда.

Спрашиваю о девушке-парикмахерше, о которой у Булгакова есть запись в дневнике.

— На момент общения — +4 уровень. Очень умная девочка... Знала его произведения (90%)... Отношение к нему чуть ли не благоговейное... У них дружба, не дружба, но что-то чисто человеческое... Его поразили ее руки... У нее легкая рука (94%), целебная, сильная энергетика... Ему легко так стало...

«Утешил меня очень разговор в парикмахерской. Брила меня девочка-мастерица. Я ошибся в ней, ей всего 17 лет и она дочь парикмахера. Она сама заговорила со мной и почему-то в пречистенских тихих зеркалах при этом разговоре был большой покой» (Дн, 23—24.XII.1924).

Спрашиваю о женщине, у которой был в тот день.

— Актриса какая-то... Отношение к ней как к человеку — никак, к актрисе — 70%, к женщине — никак. И она к нему, в общем-то, так же (0/60%/0%). Деловая встреча.

«В состоянии безнадежной ярости обедал у Валентины...» (Дн, 23—24.XII.1924).

Не от того ли ярость, что жена в этот день ушла с бывшим мужем?..

— Ничего не было, — говорит А.Ф. — Деловая встреча.

«...мы с женой спали, как обычно, очень долго. Разбудил нас в половине первого В[асилевский], который приехал из Петербурга. Пришлось опять отпустить их вдвоем по делам» (Дн, 23—24.XII.1924).

«Денег сегодня нигде не достал, поэтому приехал кислый и хмурый домой. С большим раздражением думал о их совместно[м] путешествии...» (Там же).

Спрашиваю, что это за «бабьи письма», из-за которых, как он записывает в дневнике, его брали за горло...

«В антракте между фокстротными разъездами был взят за горло по поводу бабьих писем. Сжали, и кругом правы. Я ж[м]у в свою очередь, но ни черта, конечно, не сделаю. Ни в коем случае не пришлет. Как кол в горле. А сам я, действительно, кобра. До того сжали, что я в один день похудел и вся морда обвисла на сторону. Три дня и три ночи буду думать, а выдумаю. Все равно буду водить, а не кто-нибудь другой» (4.I.1925).

— Это он кому-то писал... 8 писем... Как-то связано с его второй женой.

— С кем был разговор по поводу этих писем?

— Мужчина... из органов...

Чувствую, что так недолго договориться до тою, что Любовь Евгеньевна — это агент ГПУ, внедрившийся в личную жизнь Булгакова и пытавшийся разными способами (деньги, успех, шантаж и т. д.) склонить его в некоторую сторону... Нет, нужно немедленно прекратить расспросы. По крайней мере до тех пор, пока сотрудники этого учреждения сами не придут в его дом, и пусть тогда читатель, видя то озабоченное, то нервно смеющееся лицо Любови Евгеньевны, сам убедится, сколь абсурдны такие предположения...

А вот еще письма — от Софьи Сергеевны Кононович (р. 1901). Филолог с университетским образованием, жила на Украине, с 1922 года — в Москве (ТМБ-3, с. 223—235).

«Многоуважаемый Михаил Афанасьевич!

Давно хочется написать Вам, да все не могла начать. Предупреждаю: письмо мое не имеет ни смысла, ни цели»... (9.III.1929).

Потом было еще несколько писем...

«Посылаю Вам это минорное письмо — уж подлинно минорное...» <I.1932>.

«Посылаю Вам эти несколько неудачных строк, так как не могу послать ничего другого. Часто я Вас вспоминаю, порой перечитываю, много хотелось бы Вам сказать, о многом спросить — но ничего не скажешь и не спросишь. Да и трудно писать человеку, которого даже не видела никогда и совсем не знаешь, хоть хочется думать, что то смутное представление, которое имеешь о личности, — не совсем неправильно»... <II.1932>.

— Что-то очень уж она эгоистичная (+1), — сетует Л.Ф. — Ее отношение к нему как к человеку — 30%, как к мужчине — все 100%... А у него... 42% и 90%...

— Они встречались?

— Была одна встреча. Ее инициатива (80%). Он не очень хотел, но не отказался...

«Не сердитесь на меня: мне так хочется Вас увидеть. Разумеется, способ привести это желание в исполнение заслуживает всяческого порицания, но какой другой могла я придумать»... <II.1932>.

Это письмо Софья Сергеевна решила передать Булгакову собственноручно. Но, кажется, она пришла не вовремя...

«Эта лающая собака, эта темноглазая девушка, которая, сгорая от любопытства, так и готова влезть мне в глаза и в душу, Ваш свирепый голос за дверью: «Кто-о там», в приоткрытую щель — один рассерженный глаз и клок светлых волос, а потом — этот страшный разговор, Ваш вопрос о моих письмах, который мне и до сих пор непонятен. Зачем было упоминать о них? За что захотелось Вам подвергнуть меня наказанию унижением?»... <15—18.III.1932>.

Больше она не писала.

«Прощайте, милый, дорогой мой»...

Мужчины

«Больше, чем хотелось бы, стало появляться в доме крепышей конников, пахнущих кожей, и чуть больше, чем надобно, лошадиных разговоров» (С.А. Ермолинский, ЗРЛ, с. 32).

И ТУТ ЗНОЙНЫЙ ВОЗДУХ СГУСТИЛСЯ ПЕРЕД НИМ, И СОТКАЛСЯ ИЗ ЭТОГО ВОЗДУХА ПРОЗРАЧНЫЙ ГРАЖДАНИН ПРЕСТРАННОГО ВИДА. НА МАЛЕНЬКОЙ ГОЛОВКЕ ЖОКЕЙСКИЙ КАРТУЗИК, КЛЕТЧАТЫЙ КУРГУЗЫЙ ВОЗДУШНЫЙ ЖЕ ПИДЖАЧОК... (ММ, 1).

Спрашиваю у Л.Ф. о друзьях-жокеях.

— Хотите узнать, не было ли близких отношений? Ну, вообще-то было два человека, на которых она обращала внимание. С первым — дружеские отношения (40%), он ее интересовал больше как профессионал (80%). А вот второй — нравился как мужчина (80%). И она ему (80%)... Был ли роман?.. Не думаю. Отношения только на физическом плане.

— Булгакову было известно об этом?

— Н-нет... Но он мот это чувствовать (60%)...

— Это повлияло на их отношения?

— Да. Он ее очень ревновал (91%). Но она не была такая уж увлекающаяся... Нет, этого о ней нельзя сказать.

...И В СМЯТЕНИИ ПОДУМАЛ: «ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!..» (ММ, 1).

«Любовь Евгеньевна одаривала щедрой чуткостью каждого человека, появившегося в ее окружении. Может быть, чересчур?.. С полной отдачей сил, суетясь, озабоченная, она спешила на помощь, если к ней обращались — и по серьезным поводам и по пустякам (в равной мере). Со всем бескорыстием она делала это, и посему телефон действовал с полной нагрузкой. Недаром ее называли «Люба — золотое сердце». Лишь Булгаков все чаще морщился: «О да, она — Люба — золотое сердце», произнося это уже не только насмешливо, но и раздраженно» (С.А. Ермолинский, ЗРЛ, с. 32).

...РОСТОМ В САЖЕНЬ, НО В ПЛЕЧАХ УЗОК, ХУД НЕИМОВЕРНО, И ФИЗИОНОМИЯ, ПРОШУ ЗАМЕТИТЬ, ГЛУМЛИВАЯ (ММ, 1).

* * *

«Словом, жилось на широкую ногу, весело, может быть, чуть бестолково» (С.А. Ермолинский, ЗРЛ, с. 31).

Словом... он был счастлив?..