Олеша

«Приехали из Самары И[льф] и Ю[рий] О[леша]. В Самаре два трамвая. На одном надпись «Площадь Революции — тюрьма», на другом — «Площадь Советская — тюрьма». Что-то в этом роде. Словом, все дороги ведут в Рим!

В Одессе барышню спросили: «Подвергались ли вы чистке?» Она ответила: «Я девица».

С Ол[ешей] все-таки интересно болтать. Он едок, остроумен» (М.А. Булгаков. Дн, 21.VIII.1924).

— Дружил ли Олеша с Булгаковым? — спрашивает М. Чудакова вдову писателя, О.Г. Суок.

«— Да, очень. В двадцатые годы они почти каждое утро звонили друг другу» (21.V.1971; ЖМБ, с. 305).

Дружил?

И. Овчинникову запомнилась стихотворная дуэль между Олешей и Булгаковым (ВМБ, с. 142—143):

Ю. Олеша:

Булгаков Миша ждет совета...
Скажу, на сей поднявшись трон:
Приятна белая манжета,
Когда ты сам не бел нутром!..

М. Булгаков:

По части рифмы ты, брат, дока,
Скажу я шутки сей творцу,
Но роль доносчика Видока
Олеше явно не к лицу!..

Признаюсь, мне слышатся дуэльные выстрелы и в других шутках, которыми обменивались друзья. Например, в надписи, сделанной Олешей на сборнике своих стихотворных фельетонов (30.VII.1924):

«Мишенька, я никогда не буду писать отвлеченных лирических стихов. Это никому не нужно. Поэт должен писать фельетоны, чтобы от стихов была польза для людей, которые получают 7 рублей жалованья.

Не сердитесь, Мишунчик, Вы хороший юморист (Марк Твен — тоже юморист). Через год я подарю Вам еще одно «Зубило». Целую. Ваш Олеша» (ЖМБ, с. 305).

Думаю, что Михаил Афанасьевич таки рассердился. Потому что терпеть не мог, когда его называли «Мишенькой» и тем более «Мишунчиком».

В РЕДАКЦИИ ВСТРЕТИЛ Я РАЗВЯЗНОГО И ВЫПИВШЕГО ПОЭТА ВОВУ БОРГУЗИНА. ВОВА СКАЗАЛ:

— ЧИТАЛ, МИШЕНЬКА, Я ВАШ РОМАН В ЖУРНАЛЕ «СТРАНА». ПЛОХОНЬКИЙ РОМАН, МИШУН, ВЫ... (На этом рукопись обрывается, ТД, 8).

А почитаешь воспоминания — вроде дружили. Поди разбери их, великих...

«У Булгаковых всегда были щи хорошие, которые его милая жена нам наливала по полной тарелке, и мы с Олешей с удовольствием ели эти щи, и тут же, конечно, начинался пир остроумия» (В.П. Катаев; ВМБ, с. 124).

«Дружил с Юрием Олешей, которого Тася недолюбливала. Однажды Олеша пришел и съел сразу все пельмени, которые Тася заготовила на два дня» (Беседа с Т.Н. Лаппа; НБ, с. 19).

Было такое, Татьяна Николаевна?

«Нет. Этого не было. Конечно, бывало, что... вот, помните, я рассказывала, как судок с маслом из академии несла? Вот, я тогда пирожков напекла, а пришел Олеша с Катаевым — все полопали. Я ж не буду прятать. А Олешу я не любила, потому что однажды он нехорошо говорил о ком-то, цинично очень» (Т.Н. Кисельгоф; ЧАП, с. 106).

И еще потому, говорила она, что он быстро пьянел и бывал несдержан (ЖМБ, с. 303).

Вспоминает В.П. Катаев:

«Судьба дала ему, как он однажды признался во хмелю, больше таланта, чем мне, зато мой дьявол был сильнее его дьявола» (АМВ, с. 60).

Вполне астральная постановка вопроса. Не могу удержаться, чтобы не расспросить Л.Ф.: так ли?

Она отвечает: талантливы оба, и Олеша, и Катаев (70% и 80%). Чей дьявол сильнее? Катаевский (80%).

И не только Татьяна Николаевна — недолюбливали Олешу почему-то и другие жены Булгакова...

«Когда в 1965 году вышла его книга «Ни дня без строчки», я с жадностью принялась ее читать, — пишет Л.Е. Белозерская, — в тайной надежде увидеть хоть несколько строк о Булгакове. Ведь они долго работали вместе, их пьесы игрались в одном театре, Олеша бывал у нас, М.А. называл его «Малыш» и отнесся так снисходительно к «шутке», когда Олеша мистифицировал Булгакова, послав ему «вызов» в ЦК. Кому-кому, а уж Олеше логикой взаимного расположения было положено вспомнить М.А. Но нет, не тут-то было — ни строчки. Что это?» (МВ, с. 170).

«Фединька! Если придет Олеша, будет проситься, сделайте мне удовольствие: скажите милиционеру, что он барышник. Я хочу насладиться. Федя, милый! Целую. Ваша. Люся» (ДЕБ, с. 383; ЖМБ, с. 636).

(Хотя эту шуточную записку написал Михаил Афанасьевич, подпись Елены Сергеевны под ней отнюдь не случайна).

Чем обычно заканчивается дружба художников — известно, из классики. Если, конечно, они вовремя не сублимируются. Олеша, например, написал «Зависть» (1927), Булгаков — «Funerailles» (1930).

Отношения Булгакова с Олешей развивались в общем-то по тому же сценарию, что и его отношения с Катаевым. Не исключая и пьяного финала...

«Кончилось все это удивительно неприятно. Пьяный Олеша подозвал вдребезги пьяного некоего писателя Сергея Алымова знакомиться с Булгаковым. Тот, произнеся невозможную ахинею, набросился на Мишу с поцелуями. Миша его отталкивал. Потом мы сразу поднялись и ушли, не прощаясь. Олеша догнал, просил прощения. Мы уехали на ЗИСе домой. Что за люди! Дома Миша долго мыл одеколоном губы, все время выворачивал губы, смотрел в зеркало и говорил — теперь будет сифилис!» (11.VII.1939 / ДЕБ, с. 271).