Миры

— ИТАК, — ГОВОРИЛ Я САМОМУ СЕБЕ, ВО ВРЕМЯ МАРТОВСКОЙ ВЬЮГИ СИДЯ У КЕРОСИНКИ, — Я ПОБЫВАЛ В СЛЕДУЮЩИХ МИРАХ.

МИР ПЕРВЫЙ: УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ, В КОЕЙ Я ПОМНЮ ВЫТЯЖНОЙ ШКАФ И КОЛБЫ НА ШТАТИВАХ. ЭТОТ МИР Я ПОКИНУЛ ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. НЕ СТАНЕМ СПОРИТЬ О ТОМ, ПОСТУПИЛ ЛИ Я ЛЕГКОМЫСЛЕННО ИЛИ НЕТ. ПОСЛЕ НЕВЕРОЯТНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ (ХОТЯ, ВПРОЧЕМ, ПОЧЕМУ НЕВЕРОЯТНЫХ? — КТО ЖЕ НЕ ПЕРЕЖИВАЛ НЕВЕРОЯТНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ ВО ВРЕМЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ?), СЛОВОМ, ПОСЛЕ ЭТОГО Я ОКАЗАЛСЯ В «ПАРОХОДСТВЕ». В СИЛУ КАКОЙ ПРИЧИНЫ? НЕ БУДЕМ ТАИТЬСЯ. Я ЛЕЛЕЯЛ МЫСЛЬ СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ. НУ И ЧТО ЖЕ? Я ПОКИНУЛ И МИР «ПАРОХОДСТВА». И, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, ОТКРЫЛСЯ ПЕРЕДО МНОЮ МИР, В КОТОРЫЙ Я СТРЕМИЛСЯ... (ЗП, 7).

Рассказывая историю своего вхождения в мир литературы — подробнее всего — в записках «Тайному другу» (1929) и в «Записках покойника» (1936—1937) — Булгаков говорит не столько о литературе, сколько об отношении к ней. Литература, уверяет он, сама откроется тому, кто будет видеть в ней не просто слова, пусть даже особым образом расставленные, но именно мир, со своими законами и силами и стражами, войти в который суждено далеко не всякому.

По Булгакову, мир литературы, как и всякий другой мир, разделяется на высшие планы и низшие — на «литературный Олимп» (ЮС, с. 49) и литературную преисподнюю — Аид.