Стараюсь понять, что заставляло меня ехать через всю Москву в Химки и сидеть часами в библиотеке, перелистывая ломкие желтые газетные листы. Знал ведь, что еще несколько лет — и все эти написанные для заработка сочинения будут разысканы, извлечены из подшивок и заново опубликованы. Знал и то, что никаких особенных перлов и откровений я в них не найду.
Может, надеялся разыскать какой-нибудь неизвестный булгаковский фельетон? Смешно. После того, как здесь побывали Л. Яновская и В. Гудкова, В. Молодцов и Б. Мягков, Г. Файман и Р. Янгиров, Л. Фиалкова и Ю. Смирнов и многие, многие другие?..
Нет, занятию этому я могу дать только иррациональное объяснение...
Впрочем, вы ведь читали фельетоны Булгакова?.. Так вот, сделайте так: вернитесь в то время, когда они не были опубликованы, поезжайте в Химки, разыщите их в архивах и, не торопясь, прочитайте их, вдыхая вместе с пылью запах эпохи, исходящий от исчезающих в ваших руках страниц... И вы сами поймете, о чем я говорю.
Да, придут времена, и все это будет разыскано, извлечено из пожелтевших газетных подшивок и заново опубликовано. Открытие в архивах или в газетно-журнальном море затерянных и забытых островков булгаковских публикаций станет вожделенной целью многих, очень многих искателей, имена же тех, кому посчастливится, встанут рядом с прославленным именем Мастера: вспомянут его — вспомнят и их...
Предвидя этот неизбежный интерес, Булгаков всячески открещивается от своей газетной продукции, убеждает не принимать ее всерьез.
...СОЧИНЕНИЕ ФЕЛЬЕТОНА СТРОК В СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ — СТО ЗАНИМАЛО У МЕНЯ, ВКЛЮЧАЯ СЮДА И КУРЕНИЕ И ПОСВИСТЫВАНИЕ, ОТ 18 ДО 22 МИНУТ. ПЕРЕПИСКА ЕГО НА МАШИНКЕ, ВКЛЮЧАЯ СЮДА И ХИХИКАНЬЕ С МАШИНИСТКОЙ, — 8 МИНУТ. СЛОВОМ, В ПОЛЧАСА ВСЕ ЗАКАНЧИВАЛОСЬ (ТД, 4).
Нет, не все. После того, как фельетон был написан, за него брался редактор.
Припомним строки из автобиографии:
«В Москве долго мучился; чтобы поддерживать существование, служил репортером и фельетонистом в газетах и возненавидел эти звания, лишенные отличий. Заодно возненавидел редакторов, ненавижу их сейчас и буду ненавидеть до конца жизни» (А-24).
Вот один из них — Навзикат. Образ, конечно, собирательный, но можно назвать и прямой прототип: Г. Гутнер, один из ответственных работников «Гудка» (БМ, с. 76).
ЭТОТ НАВЗИКАТ БЫЛ ИСТИННОМ ЧУМОЙ МОЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ЛЕТ ТРЕХ. ВЫЯСНИЛСЯ НАВЗИКАТ К КОНЦУ ТРЕТЬИХ СУТОК. ВО-ПЕРВЫХ, НЕУМЕН. ВО-ВТОРЫХ, ГРУБ. В-ТРЕТЬИХ, ЗАНОСЧИВ. С БЕСПАРТИЙНЫМИ СОТРУДНИКАМИ, ПОДЧИНЕННЫМИ ЕМУ, ДЕРЖАЛ СЕБЯ ВЫЗЫВАЮЩЕ, ОСКОРБЛЯЛ ИХ ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬЮ. В ГАЗЕТНОМ ДЕЛЕ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЛ. ТАК ЧТО — ПОЧЕМУ ЕГО НАЗНАЧИЛИ НА СТОЛЬ ОТВЕТСТВЕННЫЙ ПОСТ, — НЕДОУМЕВАЮ. НАВЗИКАТ НАЧИНАЛ ВЕРТЕТЬ ФЕЛЬЕТОН В РУКАХ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО ИСКАЛ В НЕМ КАКОЙ-НИБУДЬ ПРЕСТУПНОЙ МЫСЛИ ПО АДРЕСУ САМОГО СОВЕТСКОГО СТРОЯ. УБЕДИВШИСЬ, ЧТО ЯВНОГО ВРЕДА НЕТ, ОН НАЧИНАЛ ДАВАТЬ СОВЕТЫ И ИСПРАВЛЯТЬ ФЕЛЬЕТОН.
В ЭТИ МИНУТЫ Я НЕРВНИЧАЛ, КУРИЛ, ИСПЫТЫВАЛ ЖЕЛАНИЕ УДАРИТЬ ЕГО ПЕПЕЛЬНИЦЕЙ ПО ГОЛОВЕ.
ИСПОРТИВ ПО ВОЗМОЖНОСТИ ФЕЛЬЕТОН, НАВЗИКАТ СТАВИЛ НА НЕМ ПОМЕТКУ «В НАБОР», И ДЕНЬ ДЛЯ МЕНЯ ЗАКАНЧИВАЛСЯ (ТД, 4).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |