Жизнь первая: «Гудок»

Газетная, первая жизнь Михаила Булгакова сосредоточилась в газете «Гудок», органе Совета железнодорожных профсоюзов, где он работал с февраля 1923 года сначала обработчиком рабкоровских корреспонденций, а затем фельетонистом.

Б. Мягков подсчитал, что всего в «Гудке» Булгаковым было помещено 118 публикаций, в том числе 106 фельетонов, тогда как, например, в «Накануне» — 25, в «Рабочем» — 29 (ТМБ-1, с. 439).

В редакции «Гудка» Булгаков оказался, можно было бы сказать, случайно, если бы мы допускали такого рода случайности.

НА ОДНОЙ ИЗ СВОИХ АБСОЛЮТНО УЖ ФАНТАСТИЧЕСКИХ ДОЛЖНОСТЕЙ СО МНОЙ ПОДРУЖИЛСЯ ОДИН СИМПАТИЧНЫЙ ЖУРНАЛИСТ ПО ИМЕНИ АБРАМ.

АБРАМ МЕНЯ ВЗЯЛ ЗА РУКАВ НА УЛИЦЕ И ПРИВЕЛ В РЕДАКЦИЮ ОДНОЙ БОЛЬШОЙ ГАЗЕТЫ, В КОТОРОЙ ОН РАБОТАЛ. Я ПРЕДЛОЖИЛ, ПО ЕГО НАУЩЕНИЮ, СЕБЯ В КАЧЕСТВЕ ОБРАБОТЧИКА. ТАК НАЗЫВАЛИСЬ В ЭТОЙ РЕДАКЦИИ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ МАЛОГРАМОТНЫЙ МАТЕРИАЛ ПРЕВРАЩАЛИ В ГРАМОТНЫЙ И ГОДНЫЙ К ПЕЧАТАНИЮ (ТД, 4).

Арон Эрлих, это был он, один из сотрудников отмененного Лито, так вспоминает эту встречу:

«...я почти тотчас столкнулся в Столешниковом переулке с Булгаковым. Он шел мне навстречу в длинной, на доху похожей, мехом наружу шубе, в глубоко надвинутой на лоб шапке. Слишком ли мохнатое, невиданно длинношерстное облачение его или безучастное, какое-то отрешенное выражение лица было тому причиной, но только многие прохожие останавливались и с любопытством смотрели ему вслед. Я окликнул его. Мы не виделись два месяца... «Михаил Афанасьевич, а вам никогда не случалось работать в газете?.. Хотите у нас работать?.. Я постараюсь устроить», — предложил я» (А. Эрлих, НУЖ, с. 35—37).

ОДНО ВАМ МОГУ СКАЗАТЬ, МОЙ ДРУГ, БОЛЕЕ ОТВРАТИТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ Я НЕ ДЕЛАЛ ВО ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ. ДАЖЕ СЕЙЧАС ОНА МНЕ СНИТСЯ. ЭТО БЫЛ ПОТОК БЕЗНАДЕЖНОЙ СЕРОЙ СКУКИ НЕПРЕРЫВНОЙ И НЕУМОЛИМОЙ (ТД, 4).

ВСЮ ЖИЗНЬ СЛУЖИТЬ В «ПАРОХОДСТВЕ»? ДА ВЫ СМЕЕТЕСЬ! ВСЯКУЮ НОЧЬ Я ЛЕЖАЛ, ТАРАЩА ГЛАЗА В ТЬМУ КРОМЕШНУЮ, И ПОВТОРЯЛ — «ЭТО УЖАСНО». ЕСЛИ БЫ МЕНЯ СПРОСИЛИ — ЧТО ВЫ ПОМНИТЕ О ВРЕМЕНИ РАБОТЫ В «ПАРОХОДСТВЕ», Я С ЧИСТОЮ СОВЕСТЬЮ ОТВЕТИЛ БЫ — НИЧЕГО.

КАЛОШИ ГРЯЗНЫЕ У ВЕШАЛКИ, ЧЬЯ-ТО МОКРАЯ ШАПКА С ДЛИННЕЙШИМИ УШАМИ НА ВЕШАЛКЕ — И ЭТО ВСЕ (ЗП, 3).

Из дневника:

«Сотрудники «Г[удка]» пьют много. Сегодня опять пиво»;

«Роман [из-]за [работы в] «Г[удке]», отнимающей лучшую часть дня, почти не подвигается» (25.VII.1923);

«Гудок» изводит, не дает писать» (27.VIII.1923);

«Я каждый день ухожу на службу в этот свой «Гудок» и убиваю в нем совершенно безнадежно свой день» (3.IX.1923);

«Чудовищнее всего то, что я боюсь слечь, потому что в милом органе, где я служу, под меня подкапываются и безжалостно могут меня выставить.

Вот, черт бы их взял» (18.X.1923);

«Я по-прежнему мучаюсь в «Гудке» (18.X.1924);

«Был в этом проклятом «Г[удке]» (29.XII.1924).

Объяснительная записка М.А. Булгакова в местком газеты «Гудок»: «В ответ на запрос месткома о причинах моей неявки на манифестацию 20-го мая 1923 г. сообщаю следующее:

Пользуясь субботней ночью (с 19-го на 20 мая с. г.) я до 6 час. утра работал над моим последним рассказом. Заснув около 6½ ч. утра 20 мая, я оставил записку с просьбой разбудить меня в 12½ час. дня, с тем чтобы идти на манифестацию. Вследствие того, что попытки разбудить меня не привели ни к чему, я проспал до 2¼ час. дня и на манифестацию опоздал.

21/V-1923 Михаил Булгаков».

В верхней части листка размашисто начертана резолюция:

«Надо было просить будившего под ребро ткнуть» (ТМБ-3, с. 150).

Повлияла ли как-нибудь работа фельетониста на творчество Булгакова? Здесь мнения специалистов расходятся.

Сам Булгаков считал, что повлияла.

«МЕЖ ТЕМ ФЕЛЬЕТОНЧИКИ В ГАЗЕТЕ ДАЛИ СЕБЯ ЗНАТЬ. <...> ВКУС МОЙ РЕЗКО УПАЛ. ВСЕ ЧАЩЕ СТАЛИ ПРОСКАКИВАТЬ В ПИСАНИЯХ МОИХ ШАБЛОННЫЕ СЛОВЕЧКИ, ИСТЕРТЫЕ СРАВНЕНИЯ. В КАЖДОМ ФЕЛЬЕТОНЕ НУЖНО БЫЛО НАСМЕШИТЬ, И ЭТО ПРИВОДИЛО К ГРУБОСТЯМ. <...> ВОЛОСЫ ДЫБОМ, ДРУЖОК, МОГУТ ВСТАТЬ ОТ ТЕХ ФЕЛЬЕТОНЧИКОВ, КОТОРЫЕ Я ТАМ НАСОЧИНЯЛ» (ТД, 4).

А вот дневниковая запись:

«Сегодня в «Гудке» в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией» (4.I.1925).

Правда, в «Гудке» в то время подобралась довольно-таки веселая компания:

Валентин Катаев (1897—1986),

Юрий Олеша (1899—1960),

Илья Ильф (1897—1937) и Евгений Петров (1902—1942),

захаживали Л. Славин, К. Паустовский, И. Бабель...

Пишут, что они были друзья. Другие пишут, что никакой дружбы не было. Третьи разделяют их на близких друзей и неблизких, но и в этом тоже нет единогласия.

Вот Катаев. Чем не друг? Столько времени вместе, и пили, и играли, и разговоры вели, но Булгаков резко и решительно воспротивился, когда друг Валя собрался жениться на его сестре Леле.

Вероятно, так же складывались отношения и с другими гудковцами. Вместе с ними он предпочитал шутить и веселиться, но серьезные дела — делать врозь.

«Он был старше нас всех — его товарищей по газете, — и мы его воспринимали почти как старика. По характеру своему Булгаков был хороший семьянин. А мы были богемой. Он умел хорошо и организованно работать. В определенные часы он садился за стол и писал свои вещи, которые потом прославились. Нас он подкармливал, но не унижая, а придавал этому характер милой шалости. Он нас затаскивал к себе и говорил: «Ну, конечно, вы уже давно обедали, индейку, наверное, кушали, но, может быть, вы все-таки что-нибудь съедите?» (В.П. Катаев; ВМБ, с. 124).

«Представьте себе редакцию газеты — большую накуренную комнату, в которой 5, 6 или 10 небритых молодых людей, пишущих заметки, фельетоны, обрабатывающих письма с мест.

И вообразите себе, что вдруг выясняется, что один из них давно написал пьесу, и она принята и пойдет в МХАТе, в лучшем театре мира. Страшно взбудоражен был весь «Гудок». Булгаков стал ходить в хорошем костюме и в галстуке. Но вдруг оказалось, что через некоторое время появляется пьеса другого гудковца, потом появляется пьеса третья, тоже гудковца, — мои «Растратчики» и «Три толстяк;» Олеши. Тогда же все сотрудники «Гудка» перестали заниматься своими делами и начали писать пьесы. Когда бы вы ни пришли в «Гудок», у всех на столах лежат пачки бумаги и все пишут пьесы для Художественного театра.

Это было очень смешно и странно, что почему-то из железнодорожной газеты вышли авторы Художественного театра. Даже Станиславский был дезориентирован. И когда его спросили, работает ли театр с рабочими авторами, он не без гордости ответил: «Как же, как же, разве вы не знаете, что у нас идет пьеса железнодорожника Булгакова и готовятся еще две пьесы железнодорожников» (В. Катаев; ВМБ, с. 125).

«Он был для нас фельетонистом, и когда узнали, что он пишет роман, — это воспринималось как какое-то чудачество... Его дело было сатирические фельетоны...» (В.П. Катаев/М.О. Чудакова. VII.1976; ЖМБ, с. 304).

Л.Ф. смотрит совместимость М. Булгакова с писателями, работавшими в «Гудке»:

с В. Катаевым — 20%

с Ю. Олешей — 65%

с И. Ильфом — 50%

с Е. Петровым — 45%