«Вещи человека»

Сколько бы ни писали, ни говорили о легендарном книжном собрании Т.Р. Крыжановского, — все будет неполно и недостаточно.

Популярный у киевлян врач-терапевт, Троадий Ричардович был замечательным диагностом, — врачом милостью Божией. Старшее поколение жителей нашего Города до сих пор вспоминает его добрым словом, и только сожалеет, что его земная жизнь закончилась так рано. Ведь он прожил всего 54 года. Высокая квалификация лекаря, доброе и чуткое сердце позволили многим его пациентам забыть о своих тяжких недугах и вновь включиться в нормальную жизнь.

Несмотря на отсутствие у него ученой степени, с его мнением считались самые опытные медицинские авторитеты. Он долгое время был ассистентом знаменитого медика доктора Стражеско. Его неоднократно приглашали на серьезные консилиумы и консультации.

Престижная в городе Железнодорожная клиника приняла врача Т.Р. Крыжановского главным консультантом-терапевтом, в каковой должности он трудился до конца своих дней.

Свободное время, которого, как известно, всегда никому не хватает, Троадий Ричардович посвящал коллекционированию.

Предметом его увлечений были редкие книги, антикварная мебель, живопись и графика, произведения прикладного искусства. И, надо сказать, на этом непростом пути он достиг потрясающих результатов. Его коллекционерскую страсть поддерживала и полностью разделяла, как ни покажется это странным, его милая и приветливая жена Цецилия Игнатьевна, так же, как и ее муж, она закончила в 1921 году Киевский медицинский институт.

Мое знакомство с Цецилией Игнатьевной состоялось на Боричевом Току в доме Татьяны Павловны, невестки протоиерея и профессора Киевской духовной Академии А.А. Глаголева, как известно, послужившего прототипом отца Александра в романе Михаила Булгакова «Белая гвардия».

Т.П. Глаголева пригласила нас с женой к себе на праздник Пасхи. За праздничным столом собрались близкие родственники хозяйки, ее приятели и друзья. Среди гостей была и Цецилия Игнатьевна — вдова Т.Р. Крыжановского, а также почтенного возраста дочери философа, профессора Киевской духовной академии П.П. Кудрявцева — Екатерина Петровна и Дина Петровна Кудрявцевы.

Как и положено по такому случаю, мы разговелись свяченым куличем, сырной пасхой и крашанками, выпили немного вина, отведали разнообразной домашней закуски.

В разговоре за столом старшая из сестер Кудрявцевых — Екатерина Петровна вспомнила об одном Пасхальном праздничном дне, который она отмечала в сибирском лагере, куда ее, как политически неблагонадежную, ревнители сталинской морали отправили на пятнадцатилетнее перевоспитание лесоповалом. Тогда у них за кулич была обыкновенная пайка лагерного хлеба!

Но нечеловеческие условия страшных лагерей не сломили дух Екатерины Петровны, — она, несмотря на все тяготы, выжила. Причем не обозлилась на людей, была ко всем добра и приветлива. Чувствовался настоящий закал дореволюционной воспитанности и интеллигентности. Невзирая на то, что Екатерина Петровна разменяла свой десятый десяток, она все еще трудилась, преподавая английский в Университете, и давала на дому уроки языка старшеклассникам.

Вспоминая далекое прошлое, Цецилия Игнатьевна решила рассказать о том, как торжественно отмечалась Пасха в Рыбинске, в доме ее отца, который был паровозным машинистом и чуть ли не первым в их Волжском крае стал водить пассажирские поезда.

За интересной беседой незаметно убегало время. В наступившие сумерки гости начали собираться домой. Прощаясь, Цецилия Игнатьевна пригласила посетить ее старый дом, который находился неподалеку на улице Зелинского.

Отшумели весенние праздники. Наступили обычные будни, заполненные всевозможной суетой.

И вот в один из весенних выходных дней я пришел на улицу Зелинского. Эта улица уже давно утратила свое прежнее название. Доминантом старинной улицы была, возведенная здесь Григоровичем-Барским в стиле украинского барокко, красавица Покровская Подольская церковь. Она-то и дала название этой небольшой улице. Местным властям очень уж не понравилось исторически сложившееся название и, не сомневаясь в содеянном, они «перекрестили» ее в улицу Зелинского.

Оказалось, что дом Крыжановских стоял рядом с особняком известного до революции ювелирных дел мастера Стрельбицкого.

Неизвестно, пели ли многочисленные его нынешние обитатели хором, но тогда дом едва держался. Наступила разруха. Сразу вспомнились строки из «Собачьего сердца»: «...Пропал Калабухов дом... В начале каждый вечер — пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее. Крышка Калабухову».

Забегая наперед, отмечу, что сравнительно недавно этот дом-особняк возродился, когда его передали под резиденцию американского посла.

И хотя одноэтажный дом, который занимала семья Крыжановских был не «моложе» дома их некогда богатого соседа, однако выглядел он весьма пристойно. А вверху, высоко над домом на горе, «парила» жемчужина Бартоломео Растрелли Андреевская церковь. Кстати, этой удивительной панорамой, вероятно, был поражен и художник С.В. Кукуруза, когда создавал для Троадия Ричардовича оригинальный книжный знак. Полагаю, что этот знак имеет, помимо ценности художественной, еще и большую нравственную ценность. Глядя на эту работу, чувствуешь, что когда художник резал знак, его рука немного дрожала. А дрожала она, похоже, потому, что Сергею Васильевичу пришлось побывать в сталинских застенках, а там знали, как добиться нужных «признаний». Вот и «поработали» «искусствоведы в штатском» с пальцами талантливого художника.

Библиофилам хорошо известен этот книжный знак, как известно и то, что, книга, украшенная экслибрисом Крыжановского, как правило, — редкое, особенное издание.

На пороге своего дома встретила меня радушная хозяйка — Цецилия Игнатьевна. Она пригласила меня в дом. К тому времени семью Крыжановских «уплотнили», и они занимали теперь всего три небольших комнаты. Цецилия Игнатьевна проживала здесь с сыном Виталием — известным художником, его женой, обаятельной и веселой Аней (кстати, уроженкой тех мест, в которых молодым земским врачом служил Михаил Булгаков) и внуком-школьником Андреем.

Гостиная была не просто комнатой, где принимают посетителей, она представляла собой небольшой, но весьма ценный, музей. На стенах — миниатюры старых мастеров, картины известных художников. В шкафах за стеклами — коллекционный фарфор знаменитых отечественных и зарубежных заводов, редкие книги и иллюстрированные журналы. В центре и у стен — антикварная, со вкусом подобранная мебель. Вся обстановка свидетельствовала об особой, духовной атмосфере этого дома, о тонком художественном вкусе его обитателей.

Хозяйка пригласила за стол, сервированный чайными приборами. Мы пили крепкий чай, и Цецилия Игнатьевна рассказывала о Троадии Ричардовиче, о его медицинской практике и, особенно, о его страстном увлечении — собирании произведений искусства, а также о его библиофильских привязанностях.

В этом доме Крыжановских на Подоле, мне, к сожалению, не довелось побывать больше ни разу. Вскоре районные власти решили снести дом, а на его месте разместили гараж для грузового транспорта.

Семья Крыжановских освободила старый дом и переселилась в новый спальный район города, в небольшую, с низкими потолками квартиру, даже не получив компенсации от «отцов» города, хотя бы медали за освобождение Киева. Кстати, как и многие другие коренные киевляне, не по своей воле очутившиеся на окраинах своего родного города.

Вскоре я получил приглашение посетить новую квартиру Крыжановских.

Но и в малогабаритной квартире не была утрачена особая духовная атмосфера того дома. На стенах те же картины С. Жуковского, Б. Кустодиева, М. Нестерова, А. Васнецова, А. Шовкуненко, Т. Неффа, В. Крыжановского... Майолика М. Врубеля. Изящнейшие миниатюры на кости работы старых мастеров. Во всех комнатах, преимущественно, — удобная мебель прошлого века. Бронзовый подсвечник с матовым стеклянным экраном на овальном, красного дерева, столе. Посудная горка с тем же коллекционным фарфором. Книжные шкафы с раритетами. И хотя основателя всего этого уникального собрания уже давно не было в живых, все же, благодаря наследникам — продолжателям его дела, вещи этого Человека бережно сохранялись.

Каждый новый приход в этот дом обогащал меня духовно. Помимо того, что я постоянно видел вокруг себя, Цецилия Игнатьевна весьма подробно рассказывала о каждом произведении искусства, попавшем в их собрание, об их, порой, непростой судьбе, о художниках, создававших настоящие шедевры. С некоторыми из этих художников собиратели поддерживали во все времена добрые дружеские отношения.

Многие музеи страны знали о замечательной коллекции, собранной четой Крыжановских и частенько обращались к Цецилии Игнатьевне за помощью. Особенно тогда, когда необходимо было организовать новую выставку или пополнить существующую музейную экспозицию.

Искренне желая, чтобы как можно больше людей ознакомились с собранными ими произведениями искусства, собиратели способствовали тому, чтобы наиболее ценные произведения оказались в солидных музеях.

Цецилия Игнатьевна Крыжановская в своей комнате в доме на Покровской улице. Фото 40-х гг.

Так, в Государственный Эрмитаж попала книга с автографом Петра I. Бородинская панорама обогатилась небольшой картиной Рубо, а Музей истории Киева приобрел фарфоровую чашку XIX века с портретом фельдмаршала Кутузова.

Но, как мне думается, наиболее ценную часть этого удивительного собрания составляли книги. Художественная литература в лучших дореволюционных изданиях классики: А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, А.К. Толстой, О. Бальзак...

Особую слабость Троадий Ричардович питал к иллюстрированным изданиям. На книжных полках у него можно было увидеть: «Маскарад» с прекрасными рисунками Н.В. Кузьмина; «Медного всадника» с хрестоматийными иллюстрациями А.Н. Бенуа; «Холстомера», проиллюстрированного М.С. Родионовым; «Тупейного художника» с превосходными рисунками М. Добужинского; «Москву и деревню» Г.К. Лукомского с иллюстрациями Билибина; «Станционного смотрителя» (миниатюрное издание) с изящными иллюстрациями М. Добужинского; «Хаджи Мурата» с интересными иллюстрациями Е.Е. Лансере; заморскую книгу с цветными иллюстрациями: Edmund Dulac's Picture-Booc For the french red cross/Pablished for the daily telegraf. London, New York, Toronto; изящно изданную книгу Гидони А.И. «Роден» с фотографиями работ знаменитого скульптора. Одну из последних книг барона Н.Н. Врангеля «Борисов-Мусатов», вышедшую в Петрограде в разгар Первой мировой войны (1916) с неплохими репродукциями работ художника-романтика; сборник, посвященный памяти замечательного искусствоведа-«дилетанта» Н.Н. Врангеля, погибшего на фронте в санитарном поезде: «Венок Врангелю», также увидевшей свет в Петрограде в 1916 году.

Интересен также сборник (папка) Мих. Кузьмина с подборкой цветных репродукций работ художника К.А. Сомова, появившейся в Петрограде в том же 1916-ом в издательстве «Камея».

Цецилия Игнатьевна показывала настоящие раритеты, такие как, например, знаменитый ленинградский «Альманах библиофила» 1929 года и несколько раз давала его мне домой, чтобы я, неспеша, мог ознакомиться с его содержанием. Замечателен был также Путеводитель по Царскому Селу, изданный в начале прошлого века в Санкт-Петербурге с великолепными гравюрами в тексте.

На полках библиотеки выделялись солидным по своему объему двухтомник киевлянина (именно так он себя величал) историка с Боричева Тока Н.В. Закревского — «Описание Киева» и суворинское издание полузабытого историка-беллетриста К. Валишевского «Дочь Петра».

Как-то Цецилия Игнатьевна рассказала о жизни малоизвестной тогда художницы трагической судьбы Марии Башкирцевой и показала старую книгу «Дневник Марии Башкирцевой», изданной до революции в Санкт-Петербурге.

Меня всегда интересовали личные библиотеки людей литературы и искусства. Хотелось поподробнее ознакомиться с их книжными ориентирами, иметь представление об основных разделах библиотеки, количестве и качестве изданий, отношении к собранию самих владельцев.

У Крыжановских была очень интересная и довольно редкая книга Леонида Гроссмана «Семинарий по Достоевскому» 1923 года издания, где публиковался каталог библиотеки великого писателя.

Из мемуаристики мне запомнился изящный томик «Рассказов бабушки» — долгожительницы Е.П. Яньковой, ведущей свой род от историка Татищева, живо помнившей предания своего семейства, восходящего к эпохе Петра I. А также двухтомник «Мемуаров» герцога Сен-Симона, повествующих о времени царствования «короля-солнца» Людовика XIV. «Мемуары» были выпущены в свет в 1935 году знаменитым издательством «Академия». Это же издательство в 1929 году выпустило Воспоминания Анны Петровны Керн, которое также украшало собрание Троадия Ричардовича, как и «Литературные воспоминания» И.И. Панаева 1928 года издания. Привлекал внимание и изящный томик «Литературных и житейских воспоминаний» И.С. Тургенева, увидевший свет в издательстве писателей Ленинграда в далеком 1934 году.

С особым волнением Цецилия Игнатьевна отворяла дверцу небольшого книжного шкафа, где хранились заветные, особо любимые книги. Из его недр извлекался на свет Божий уникальный (и, я думаю, запрещенный тогда) пятитомник «Русских портретов XVIII—XX столетий» — творения Великого князя Н.М. Романова, изданный в 1905—1909 гг.

Совершеннейший раритет в собрании Крыжановских — книга на французском языке «Française du Siècle. Mode Maburs Usages par Octave Usanne». Illustration a l'aquarelle de Albert Lynch gravées a L'ean — Forte en couleurs. Par Eugène Gaujean. — Paris, 1886. A. Quantin, Imprimeur — Editeur.

«Современный французский язык. Манеры — нравы — обычаи (по Октаву Узанне)». Иллюстрации и акварели Альберта Линша. Линогравюры в ярких красках — Эжена Жанжена — Париж, 1886. А. Квантин — издатель-печатник.

Книга издана на литой бумаге с прекрасными многочисленными цветными иллюстрациями по тексту, и, что особенно дорого для любого библиофила, — на титуле красовался конгрев замечательного коллекционера и патриота Украины Павла Платоновича Потоцкого. На обороте передней крышки изящнейшего переплета с лентами — экслибрис Троадия Ричардовича.

На заветной полке Крыжановских стояло малоформатное Берлинское издание довольно редкой книги Лазаревского «Среди коллекционеров».

Думаю, что именно на этой же полке хранился и Варгутинский экземпляр «Северных цветов», который, возможно, держал в руках А.С. Пушкин. Я этого издания уже не застал, и узнал о нем только из увлекательного повествования Я.И. Бердичевского в Пушкинском сборнике «Альманах библиофила» за 1987 год.

Часто открывался шкаф с тем, чтобы из его недр появился какой-нибудь богато иллюстрированный дореволюционный журнал. Ведь в собрании Крыжановских были полные комплекты журналов «Столица и усадьба», «Старые годы» и др.

Цецилия Игнатьевна с сыном Виталием продолжали активно пополнять свое книжное собрание. Они интересовались не только антикварными изданиями, но и новинками, особенно иллюстрированными изданиями. Из современных можно было отметить достойно оформленные и хорошо отпечатанные книги о М. Добужинском, А. Кравченко, С. Жуковском, Н. Кузьмине, Г. Малакове...

Особое место в библиотеке Крыжановских занимали книги, посвященные декабристам. С большим интересом я рассматривал весьма редкие экземпляры, которые власти придержащие почему-то прятали от читателей, и которых невозможно было раздобыть даже в крупнейших книгохранилищах страны. Запомнились мне такие книги из этого раздела: Буланова О.К. Роман декабриста: Ивашев и его семья. — М., 1933; Розен А. Записки декабриста. — М., 1900; Лунин М. Сочинения и письма. — Петроград, 1923; Записки и письма декабриста Горбачевского. — М., 1925; Муравьев А.С. Записки декабриста. — Петроград, 1922; Записки жены декабриста П. Анненковой. — Петроград, [б.г.и.]; Записки Сергея Григорьевича Волконского (декабриста). — СПб., 1901; Записки княгини Марии Николаевны Волконской. — СПб., 1904;

Следует отметить, что и этот раздел библиотеки постоянно пополнялся новыми изданиями. Рядом с раритетами стояли томики: А. Гессена «Во глубине сибирских руд...», И. Мироновой «Декабрист Иван Дмитриевич Якушкин», И. Иовва «Декабристы в Молдавии»; томик «Сибирских писем декабристов», изданных в Красноярске; Л. Павловой «Декабристы — участники войн 1805—1814». Литературно-критические работы декабристов, изданные «Художественной литературой» в Москве и др.

Однажды Цецилия Игнатьевна достала из шкафа, где хранились наиболее редкие издания, небольшую книгу в цельнокожаном переплете. Материал переплета был не совсем обычен для книги. Это была довольно грубой выделки свиная кожа. Несмотря на это, книга выглядела изящной; в руках казалась очень гладкой и необычайно теплой. В центре обложки — овальный портрет худенькой девочки-подростка в светлом платье. Отвернув верхнюю крышку переплета, я увидел на титуле: Мих. Осоргин. «Вещи человека. Портрет матери. Дневник отца» Ниже значился год издания книги — 1929. Четкая, ясная печать на плотной бумаге с широкими полями. Украшал книгу известный экслибрис Троадия Ричардовича.

Цецилия Игнатьевна сразу заметила, что владелец библиотеки далеко не на все книги наклеивал свой книжный знак. Только лишь любимые, особые и редкие экземпляры удостаивались его экслибриса.

И действительно, в конце книги указывалось, что она отпечатана в Париже, и тираж ее составил всего 150 нумерованных экземпляров. А экземпляр, принадлежащий Троадию Ричардовичу — уникальный. Он значился под № 1 (!) и был подписан автором своей жене Татьяне (!).

В тот раз я впервые увидел книгу М. Осоргина и услышал из уст Цецилии Игнатьевны о замечательном русском писателе-эмигранте Михаиле Андреевиче Осоргине, который в последние свои годы проживал в Париже. Большевики решили, что такой писатель новой власти совершенно не нужен и, слава Богу, его не расстреляли, ...а только, лишив Родины, отправили на запад. В Париже Михаил Андреевич очень скучал по России, но продолжал много работать — писал. Чаще всего свои произведения он помещал в периодических изданиях, в частности в парижской русской газете «Последние новости».

Несмотря на исключительную редкость книги, Цецилия Игнатьевна предложила мне ознакомиться с ее содержанием, позволив взять на несколько дней домой. Оказалось, что все эти три небольших эссе являются автобиографическими и повествуют о родителях Михаила Андреевича, когда они сами были молоды и мечтали о будущем. Каждая строчка дышала пронзительной ностальгией по недавнему прошлому, и нежной сыновней признательностью и любовью к родителям и разоренному отчему дому.

Со временем я узнал, что М. Осоргин с детства обожал книги. Собрал хорошую библиотеку. Но оставил на Родине все книги, когда вынужден был отправиться за границу.

На чужбине он, по мере возможности, посещал букинистов и нередко возвращался от них с ценными приобретениями. И хотя в эмиграции библиотека Осоргина была сравнительно невелика, — в ней можно было найти немало любопытных и редких книг. Кстати, намного позже, когда в 1989 году стараниями известного писателя и библиофила О.Г. Ласунского вышла в Москве книга М. Осоргина «Заметки старого книгоеда», стало известно, что их автор, как настоящий поэт прославлял свою «возлюбленную» и всегда «желанную» — неразлучную с ним Книгу. Не стоит сомневаться, в том, что и Книга не оставалась в долгу — она везде и во все времена доставляла неподдельную радость и подлинное утешение Михаилу Андреевичу — постоянному своему верному рыцарю.

В 1988 году Цецилии Игнатьевны не стало. Но с ее уходом уникальное собрание Крыжановских не кануло в Лету. Наследник его Виталий Троадьевич, соблюдая семейные традиции, продолжает пополнять коллекцию, хотя некоторых изменений в составе любого собрания — не миновать. Не стала в этом смысле исключением и коллекция Крыжановских. Сам Виталий Троадьевич, как художник, продолжает интенсивно работать и регулярно выставляет свои произведения, пользующиеся заслуженной популярностью как у киевлян, так и у гостей нашего города. Многие его работы находятся в солидных музеях и частных собраниях.

Весной прошлого года мы с женой побывали в Москве. Эта поездка запомнилась тем, что наш друг О.Н. Листопадов смог показать нам заветные уголки старой Москвы, мы также посетили древнюю Сергиево-Троицкую лавру. Поскольку мы были на машине, доведенной до совершенства собственными руками нашего доброго хозяина, нам удалось исколесить пол-Москвы и мы смогли не только многое узнать, но и увидеть.

Тогда же нас пригласил к себе, в свой дом, расположенный неподалеку от знаменитой Поклонной горы, давний мой хороший знакомый киевлянин — книжник В.В. Тарноградский. Всеволод Валерианович — известный, наверное, всему книжному миру библиофил.

Нелегкими фронтовыми дорогами он прошел всю войну, и после демобилизации обосновался в Дрогобыче. В этом уютном городе Западной Украины трудился после войны доктор Тарноградский, а в свободное время занимался коллекционированием. И в этом деле он преуспел. Всеволод Валерианович собрал уникальную библиотеку, о которой неоднократно писали, в частности, Олег Григорьевич Ласунский в «Альманахе библиофила», № 14 за 1983 год. В этом небольшом городе, с улиц которого можно любоваться сказочной синевой Карпатских гор, я впервые повстречал хозяина легендарной библиотеки. Всеволод Валерианович радушно принял гостя из Киева, охотно показывал свое собрание, интересно рассказывая о собранном им книжном богатстве. Вот тогда-то я и увидел впервые «Византийские эмали» и некоторые другие раритеты из его библиотеки.

Несколько лет тому назад В.В. Тарноградский покинул Дрогобыч, и вместе с семьей и, конечно же, со своей библиотекой переселился в Москву.

В тот вечер хозяин уникальной библиотеки с большим вдохновением рассказывал о своих раритетах. То и дело открывал ключом многочисленные, очень удобные книжные шкафы, извлекал из них настоящие шедевры полиграфического и переплетного искусства. Мне еще раз удалось увидеть книгу (считая мой первый визит в Дрогобыч) А. Звенигородского «Византийские эмали». Эту книгу, вероятно, не каждому довелось увидеть и один раз, поскольку издана она была очень ограниченным тиражом в 1895 году, а по своему полиграфическому исполнению не имела себе равных в мире.

Мелькали переплеты с супер экслибрисами выдающихся людей, прославивших в истории свои имена, а также инкрустированные цветной кожей переплеты работы лучших парижских, петербургских, лондонских и московских мастеров.

А на прощание Всеволод Валерианович сообщил, что может показать нам кое-что из своих последних поступлений. С этими словами он подошел к шкафу, открыл дверцу и извлек... ту самую книгу Михаила Осоргина, которая когда-то находилась в собрании Крыжановских. Только на обороте передней крышки переплета, кроме знакомого уже книжного знака Троадия-Ричардовича, красовался рядом экслибрис его нового владельца работы московского художника М.М. Верхоланцева.

Действительно, вещи Человека, как это ни печально, часто переживают своего владельца, и, бывает, остаются на века, переходя к другим, чтобы служить и приносить радость уже своим новым хозяевам.